ГЛАВА 10
Дорога огибала дом правительства – милый особнячок, построенный в сталинскую эпоху для нужд НКВД. Энкавэдешников подвинули на привокзальную площадь – в здание, где сейчас размещался ночной клуб «Отвертка». Особнячок занял обком партии. Обкомовцы, в отличие от чекистов, оказались людьми незакаленными, постоянно зябли и велели во дворе особнячка построить кочегарку с трубой.
Когда в великое перестроечное время партию отлучили от народа, обкомовцы временно оставили свой штаб, чтобы чуть погодя вернуться в других костюмах. Кочегарку сносить не стали, пристроив к ней небольшую баньку с бассейном. Мэр любил побаловаться парком и свежим можжевеловым веничком. Труба кочегарки несколько портила внешний вид особнячка, она просматривалась отовсюду, издалека, за что и получила в народе ласковое имя «член правительства». В праздничные дни трубу обвязывали трехцветным полотнищем и украшали электрическими гирляндами – чтобы отпраздновавший гегемон мог ориентироваться по ней в темное время суток.
Машина подпрыгнула на ямке, Плахов злобно поморщился, прикусив язык.
– Починили дорожку, макаронники…
Игорь не случайно помянул макаронников. В прошлом году центральную магистраль города подписались ремонтировать итальянские строители, приглашенные городским руководством. Сумма, выделенная из местного бюджета на это мероприятие, служила надежной гарантией, что Новоблудск в будущем получит как минимум Елисейские поля. Итальянцы на полгода перегородили проспект, где и ковырялись, по не начались дожди, а с приходом осени свалили на свою солнечную родину. Новое дорожное покрытие продержалось неделю, а затем дало трещины, просело и развалилось на мелкие кусочки. Начальник дорожного хозяйства дал приказ и за одну ночь магистраль очистили от обломков, придав ей первоначальный вид.
Новенькая «иномарка», пару раз проехав с ветерком из одного конца города в другой, превращалась в старенькую, поэтому заботливая госавтоинспекция повесила знак ограничения скорости до 20 километров в час, хотя никто и так не рискнул бы превысить скорость – даже если бы катался на танке.
Мэр, выступив по местному телевидению, во всех бедах обвинил комаров, которые в неимоверных количествах летели с Блуды и мешали труду итальянских рабочих, вследствие чего последние вынужденно допускали брак, а один итальянец даже умер от укусов. В заключение речи мэр предложил выделить дополнительные средства на борьбу с комарами-убийцами.
Денег в казне не оказалось, но их тут же изыскала налоговая полиция, проведя пару добросовестных рейдов на центральном рынке города. Все встало на свои места, и в ближайшие месяцы планировалось вновь выписать итальянских рабочих, а с комарами покончить раз и навсегда. Начальник дорожного хозяйства к свежепостроенному родовому замку с башенками планировал, добавить поле для гольфа, а это оказалось достаточно дорогим удовольствием…
– Чего ты раньше тему не слил? – Виригин, развалившись на переднем сиденье, повернулся к Плахову.
– А зачем волну гнать? Я и сейчас-то ни в чем не уверен. Сам же знаешь, папики аврал бы включили.
Илья нажал на прикуриватель.
– Я пока папикам ничего не докладывал, но если дельце выгорит, доложить придется. У меня уже всякая фантазия иссякла, как ни утро – один и тот же вопрос: что наработано, что наработано? Не командир, а попугай какой-то. Я уж и так и сяк, и по третьему кругу одно и то же докладываю. Скоро списки судимых кончатся, кого проверять?
Проверка судимых на причастность к убийству Салтыкова проводилась достаточно серьезно и досконально. Судимый вызывался по телефону либо притаскивался постовыми из пивняка в «красный уголок» отдела милиции, где ему задавались вопросы согласно специально составленному вопроснику.
«Знакомы ли вы с Салтыковым?»
«Нет, не знаком».
«Каков был характер вашего общения?»
«Да какой, к бесу, характер, если я с ним не знаком?»
«Испытывали ли вы к потерпевшему неприязненные отношения?»
«Нет, не испытывал, мне ваш Салтыков до одного места!»
«Где вы находились в ночь с такого-то на такое-то?»
«Да черт его знает, не помню, наверное, спал».
«Есть ли у вас огнестрельное оружие?»
«…?»
«Хорошо, вы свободны. Следующий. Знакомы вы с Салтыковым?..»
За день на причастность отрабатывалось до десятка судимых всех мастей и рангов, о чем утром рапортовалось в письменном виде наверх. Работа отличалась творческим подходом – рано или поздно птичка попадет в умело расставленные сети. Просто нужно время.
– Старик, я тебя не виню, – Виригин приставил прикуриватель к сигарете, пыхнул дымом в приоткрытое окно, – просто надо было сразу сказать мне. Я бы хоть какие-нибудь мероприятия по этому Вентилятору провернул. Попасли бы его, установочку сделали бы.
– А чего его пасти? – возразил Игорь. – Корова, что ли? Он в офисе сидит, а вечером по бабам шастает.
– Все равно. Может, с кем-нибудь из великих людей и засветился бы. Да и сегодня получше подготовились бы. А то опять с бухты-барах-ты. Даже на место предварительно не сгоняли. Какого ляда ты причал выбрал? Где мы там засядем? В воде, как караси? С соломинками в зубах?
– Какие в Блуде караси? – покосился на Виригина водитель, заядлый рыбак. – Последний раз двух тощих ротанов за целый день вытащил. В глаза коту стыдно смотреть.
– Да при чем здесь караси? Это я так, для метафоры.
– Хорошая штука? Никогда не пил.
– Какая штука?
– Ну вот ты сказал… «Метакса», что ли?
– Сиди и рули, умник. Так чего ты старый причал-то выбрал?
– Отстань, а? – махнул рукой Плахов. – Выбрал и выбрал. Публики бестолковой поменьше, место укромное. Вентилятор там уже наверняка побывал, и есть шанс, что на стрелу он приедет лично. Да ты не паникуй раньше времени, у нас еще два часа. Успеем расположиться и даже рыбку половим. Есть у меня на этот счет одна идейка…
– – Баба где нас ждать будет?
– Нигде. Подъедет к трем прямо на причал. Береженого Бог бережет. Не фиг лишний раз вместе отсвечивать.
Вероника позвонила Плахову в одиннадцать, как они и договаривались. Перед этим в десять разговаривала с Вентилятором «Больно мне, больно, не стерпеть эту злую боль…» Вентилятора звонок заметно взбодрил, судя по отсутствию матерных оборотов в репликах. «Где ж ты плаваешь, рыбка моя блудливая? Понимаю, понимаю… Конечно, подъеду куда скажешь, родная. Я ж по тебе все слезы выплакал в подушку. Куда? Какой причал? Ну ладно, давай причалим. В три жду. Как я по тебе скучал, милая Вероника…»
«Милая Вероника» было сказано с плохо скрываемым скрипом зубов и где-то даже на грани нервного срыва.
Плахов, выслушав Веронику, велел ждать его в общаге и никуда больше не высовываться, думать о чем-нибудь хорошем и добром. Затем порылся в столе и отыскал самопальный микрофон-передатчик, изготовленный в кружке «Самоделкин» двенадцатилетним радиолюбителем. Радиус действия устройства ограничивался десятью метрами, но ничего другого на вооружении у милиции не было, а если и было, то получить подобную аппаратуру возможности не представлялось.
Приемник был размерами с записную книжку, то есть достаточно компактным, хотя дизайн его подкачал. Торчащие проводки, изолента… Микрофон помещался в пачку сигарет, что для Джеймса Бонда, наверное, великовато, но для милиции вполне пригодно. В общем, грех жаловаться – по сравнению с так называемыми хим-ловушками передатчик был чудом шпионской техники.
К слову, химловушка представляла собой коробочку для ювелирных изделий, внутри которой вместо изделия на резиночке висела пробка из-под уксуса, в которую насыпался красящий порошок. Злодей открывал коробочку в надежде поживиться золотишком, резиночка раскручивалась, и порошочек рассыпался, пачкая руки и одежду несмываемой дрянью. Так что, если залезший ночью в продуктовый ларек гад был облачен в «Карден» или «Хуго Босс», считай, настроение ему Министерство внутренних дел испортило напрочь. Именно для этих целей и расставлялись в ларьках вышеописанные устройства, а вовсе не для поимки ворюги, потому что ходить по улицам в перепачканной красной краской одежде, привлекая всеобщее внимание, может только законченный кретин либо наркот, которому уже все до фени. Пробочка, резиночка – двадцать первый век…
Плахов вставил в микрофон свежекупленную батарейку и помчался к Веронике. Встретившись, передал «жучка», замаскированного под пачку болгарских «Родопи», пояснив, что игрушку желательно держать на свежем воздухе как можно ближе ко рту говорящего. «Устройство повышенной чувствительности, понимаешь?» Затем объяснил, как себя вести. Приехать ровно к трем, потребовать расплаты на месте, ни в коем случае не поддаваться на уговоры отъехать в укромное местечко, не садиться в машину, и вообще с причала ни ногой. В крайнем случае вопить, что насилуют. «Вопросы есть? Тогда сверим часы. Часов нет? Ладно, держи мои. Не потеряй, это „Тиссот“ новоблудской часовой фабрики. Подарок за освобождение заложников от министра. Нет, заложников министр не брал, он часы дарил».
Вернувшись в отдел, Игорь нашел в «красном уголке» успевшего покраснеть от алкоголя Виригина и обрисовал ситуацию. Илья, как и следовало ожидать, поначалу обиделся – «тоже мне друг, я от начальства отбиваюсь как могу, из задницы лезу, а он такую информацию жмет!» Уняв дрожь в руках, Виригин побежал договариваться с командирами насчет «тачки» – не на УАЗе же канареечном ехать на секретное задержание.
В час дня, вооружившись пистолетами «Макарка», слезоточивым газком «Черемуха», электрошокерами «Щелкунчик», наручниками «Нежность», дубинками «Аргумент-1» и «Аргумент-2», шинопрокалывателями «Диана» и захватив пару орлов из приданных сил, выехали на дело.
– Да, вот еще, чуть не забыл, – хлопнул себя по лбу Илья. – Мне в отпуск с той недели, надо профосмотр проходить, анализы сдавать, а я как-то побаиваюсь, хрен его знает, что у меня там в моче плавает. Я еще не совсем курс лечения закончил, с башлями тяжело. Не дай Бог какую-нибудь спирохету найдут – вой поднимут, в кадры стуканут, до супруги слушок дойдет. Мне это крайне неинтересно. Да колоть начнут – с кем, когда… Ты б, старый, не мог за меня в баночку пописать, а? Там, в поликлинике, «ксиву» не спрашивают. Завтра сделаешь, а? И кровь заодно сдашь. А я потом за тебя пойду. Не надо? Ну, как хочешь…
К заводу железобетонных изделий имени Клары Цеткин прибыли в тринадцать двадцать. Тошнотворное влияние Запада больно сказалось на бывшем промышленном гиганте. Производство оказалось задушенным мощной рукой конкуренции, ведь с пятидесятого года, то есть с момента постройки, техническое состояние завода не менялось, а деньги, выделенные на реконструкцию Министерством тяжелой промышленности, шли на более срочные нужды – например, на улучшение жилищных условий руководства и загранкомандировки по обмену опытом В результате новоблудский бетон стал неконкурентоспособен, торговая марка «Клара Цеткин» исчезла с рынка, сбыт прекратился, зарплата заморозилась, а работяги, помитинговав, разбрелись кто куда.
Машину припарковали прямо в цеху, проехав через главные ворота, охраняемые бдительные вахтером, непонятно что тут делающим. Но, судя по освобожденному от оборудования цеху, сиди батя совсем не напрасно. «Хочешь станок на дачу забрать? Плати! А как ты думаешь, кому? Угадай с трех раз».
До ближайших жилых строений было версты две, но автобус сюда ходил исправно, что вселяло надежду на возрождение гиганта.
Приказав братьям по оружию ждать в машине, Виригин с Плаховым обогнули цех, кое-как перелезли через кирпичный забор и вышли к главной водной артерии любимого города. Берега артерии окаймлял дохлый кустарник, наиболее болотистых местах шумел камыш. Деревьев, которые должны были гнуться, не произрастало по причине загубленной тяжелой промышленностью экологии. В целом главная артерия представляла собой унылое зрелище, способное вогнать в тоску и испортить настроение любому ступившему на ее заповедные берега.
Причал – нелепая железобетонная конструкция, одним концом сброшенная в воду, – белел метрах в ста от точки приземления оперов. Выбрать место для засады было совсем не просто, каждый метр окружающей среды отлично просматривался с дороги. Просматривался и простреливался. Правда, и враг просматривался и простреливался.
Игра «на живца» – вещь эффективная, но крайне рискованная. Любой промах, и живца сожрут. Доказывай потом, что «мы тут случайно оказались, рыбку рыбачили». Риска быть не должно. Риск в этом случае, не благородное, а бестолковое дело. Погода к засаде тоже не располагала, но на погоду и вовсе глупо жаловаться.
– Ну что? – Виригин приложил руку ко лбу, щурясь от бьющих в глаза солнечных лучей. – Как говорил старик Сусанин, мы слишком далеко зашли. Слушаю предложения, коллега. Лично я в воду не полезу.
Плахов поднялся к забору, с высоты рассматривая причал. Пара по пояс голых рыбачков, расставив дюжину удочек, сидела спиной к операм на деревянных ящиках.
Игорь вернулся к Виригину.
– Какой сейчас может быть клев?
– Это ты к чему?
– Там рыбаки тусуются. В два-то дня? На жаре? Витька говорит, что в Блуде даже ротаны передохли. Может, сходить, глянуть, что они гам наловили? И обшмонать заодно?
– Не мешало бы, – согласился Илья. – Нам такие соседи без надобности. Пошли.
– Я один сгоняю. Ты со стороны погляди вдруг еще кто объявится. Мир не без добрых козлов.
Плахов поправил кобуру, спрятанную под рубашку, и, перепрыгивая через разбросанные в изобилии отходы бетонного производства, двинулся к причалу. Илья переместился к забору, наблюдая за приятелем. Выбравшись на причал, Игорь подошел к рыбачкам. Илья не мог разглядеть их лиц, но, судя по комплекции, им было в районе двадцатника. Плахов минут пять поговорил с ними, заглянул в ведро, прогулялся по причалу. Новых действующих лиц на сцене не появилось, по крайней мере Виригин никого не заметил. Игорь пару раз плюнул в воду, полюбовался окрестностями, кивнул пацанам и вернулся на берег. Через пять минут он стоял рядом с Виригиным, отряхивая брюки от репейника.
– Ну что?
– И правда ловят. Полведра вот таких, – Плахов стукнул ребром ладони по запястью.
– Кого таких-то?
– Пираний… Откуда я знаю? Они сами не знают. Рыба и рыба, хоть и с ушами. Пацаны говорят, что каждый день здесь торчат. В пять уходят. Прямо на рынок. По полтахе имеют.
– Иди ты! Это ж больше, чем мы! Какого ляда, спрашивается, нам тратить свои… Тьфу, слов нет. Сиди на солнышке, любуйся природой, дергай удочки!
– Скучно, – коротко ответил Плахов. – Через неделю взвоем.
– Здесь тоже вот-вот взвоем. Полиция Лос-Анджелеса. Триппер вылечить не на что… Пошли за мужиками. Время скоро.
Автобус зашипел, скрипнул дверями…
– Конечная, – объявил пенсионер-кондуктор. – Поедете назад, платите еще раз.
Вероника вышла. Она оказалась единственной пассажиркой, доехавшей до кольца. Автобус развернулся и умчался в сторону города, оставляя за собой шлейф поднятой пыли. Согласно «Тиссоту» было без пяти три.
Несмотря на жару, ее ужасно знобило. Перед уходом она выгребла подружкину аптечку и уничтожила весь запас аспирина. Ничего другого не оказалось. Аспирин не снял мышечную боль, от него лишь начал ныть живот. Чуть не забыв оставленный Плаховым микрофон, она потащилась на встречу.
Сейчас Вероника находилась в полуобморочном состоянии, и ей было абсолютно безразлично, что случится через пять минут. Вернее, нет, не безразлично. Она очень хотела, чтобы приехал Сережа, дал ей дозу, денег, отвез домой… Ей снова будет хорошо и спокойно. Правда, в это не очень верилось, но этого очень хотелось. А менты? А Настя? Ментам Вероника не верила. У этого Плахова пиджак минимум пятилетней давности, он перед Сережей просто никто, шкет дворовый. Так он и хочет помочь Веронике, ага. Услышал про Салтыкова и заходил ходуном. Еще бы, за поимку убийц Салтыкова банкиры пятьдесят тысяч сулят. Будь на месте Салтыкова пьянь-рвань, даже не рыпнулся бы. А Сережа умный, он столицу Уругвая знает.
«Настя… Она от этого Плахова оторваться не может, прилипла как пиявка, но… Вроде как сестра. Сережа. Сереженька. Может, зря я переживаю? Ведь его голос сегодня… Он так искренне волновался. Так невозможно притворяться, я просто сумасшедшая, сама себе внушила какие-то дурацкие подозрения. Может, нормально все? Мало ли кто убил этого Салтыкова? Там дверь осталась открытой… А Сереженька, он такой добрый, говорил, что сам зависит от каких-то людей, он ведь не заставлял, а только просил помочь ему. Даже когда посылал в чужую койку. Он знает, что сейчас мне ужасно плохо, просто вешалка, и обязательно привезет лекарство. Он добрый, милый…»
Вероника разглядела причал, тропинку, ведущую к нему вдоль заводского забора. На заборе сидела пара ворон и дивно пела. «Менты, наверное. Замаскировались», – усмехнулась Вероника, потому что ни одной живой души вокруг не разглядела. Сережиной машины на остановке не было, значит, он опаздывает, у него дела. Конечно, у него дела…
Она добрела до конца забора, на секунду остановилась, выбирая наиболее удобный спуск к причалу. На причале рыбачили пацаны. Этюд маслом «Мальчики, ловящие рыбу в Блуде».
Очередная волна озноба окатила ее. К ознобу физическому добавился озноб душевный. Как ни уговаривала себя Вероника, что все хорошо, что все в порядке и бояться нечего, но чем меньше времени оставалось до встречи, тем сильнее ее трясло. Плахов предупредил, чтоб с причала ни ногой… Глупости. Сережа ничего ей не сделает. Он ее любит… Она поедет с ним.
Вероника ступила на полусгнивший деревянный настил, покрывающий бетонную основу, прошла метра три, остановилась и прислонилась к ржавым железным перилам, тянущимся вдоль причала. Уже три. Она достала купленную перед тем, как сесть в автобус, сигарету, добыла из зажигалки огонек, затянулась, пытаясь унять дрожь.
– Бросай курить, вставай на лыжи! Ты плохо выглядишь, милая моя.
Вероника резко обернулась на голос. Сережа стоял внизу, под ней, на берегу. Он был одет в неброский спортивный костюм и кроссовки. Так сразу и не узнаешь… Оттолкнувшись, он высоко подпрыгнул, уцепился за леер и через секунду оказался рядом с Вероникой. Краем глаза покосился на рыбачков.
– Ты бы еще в Магадане стрелку забила. И вообще, что за прятки, голубушка? Сказано же было, отзвониться без всякой фуфлы…
– Прости, Сережа, мне было очень плохо. Прости. Мне и сейчас плохо.
Вентилятор сунул руки в карманы куртки, усмехнулся.
– Когда плохо тебе, постарайся, чтобы из-за этого не было плохо другим.
– Прости, пожалуйста, Сереженька, – Вероника сцепила пальцы, – я больше не буду, правда. Ты привез, да?
– Я что, больной, с собой возить? Утирай сопли, поехали к человеку, я куплю.
– Ты на машине?
– Нет, на вертолете. Ми-8, мать твою.
– Я просто не видела…
– И слава Богу, пошли.
Вентилятор, пребывающий, похоже, в скверном настроении, схватил Веронику за локоть и потащил к берегу.
– Ой, мне больно!
– Пошли, говорю, быстрее! Сама ныла, что плохо.
«С причала ни ногой, если жить хочешь. Поняла?»
– Погоди…
Вероника никак не могла сделать выбор между страхом и болью. Она посмотрела в сторону берега – ни Плахова, ни группы поддержки. Наверное, он все-таки не приехал. Скорее всего просто не поверил ей. Какой Салтыков? Девке ширево надо, чтобы ноги не протянуть, вот и сочиняет истории…
– Ну, в чем дело еще? – Вентилятор сильнее сжал локоть Вероники.
– Мне ж плохо, я не могу быстро…
– Могу, не могу… – Сергей раздраженно дернул Веронику за руку, резко присел и взвалил ее на плечи – такси подано.
Затем спортивной походкой двинулся к забору. Вероятно, он поставил машину с другой стороны завода…
Перед глазами замелькали трава, песок, камни. Вероника хотела закричать, но не смогла. Вцепилась в спортивную куртку Вентилятора. Трава исчезла, остался один песок.
– Ахтунг! Милиция! Мордой в забор! Картинка мгновенно перевернулась, мелькнул кусок голубого неба, резануло солнце по глазам. Болезненный удар о землю. Вероника упала неудачно, боком на острый камень, лицом в жесткий песок.
Сверху, над головой, послышалось хрипло рычание, за которым последовали звуки возни.
– Ты че, не понял, яйцеголовый? В поликлинику сдам на опыты, у-у-у, блин!..
Вероника протерла глаза. Прямо перед ней согнулся в поясе маленький мужичок, скривившись от боли и сжимая руками свое мужицкое хозяйство. У забора на земле кувыркались Вентилятор и Плахов, дубася друг друга как-то вовсе не по-киношному, скорее по-мальчишески, по-детски, будто шалопаи, не поделившие яблоко. К дерущимся бежали еще двое, у одного из которых Вероника различила автомат.
Коренастый кое-как выпрямился, сунул руку под джинсовую куртку и вытащил красный баллончик.
– На, козел! Нюхай!
Струя газа с шипением вырвалась на свободу.
– А-а-е!!! Ослеп, что ли?!!
Плахов отпустил Вентилятора, зажав глаза руками, и Сергей мгновенно вскочил на ноги, коротким, хлестким ударом еще раз приложил несчастные гениталии Виригина и, заметив двух приближающихся людей, бросился прочь, к причалу.
Виригин грузно свалился на песок и уже даже не пытался вопить, издавал лишь какой-то жуткий гортанный хрип. Яичница-глазунья.
– Мужики, у него под курткой пушка! – Плахов на слух уловил появление подмоги. – Скинуть не дайте!
Щелкнул затвор автомата.
– Стоять, урод! Стрелять буду!
Вентилятор мгновенно сориентировался. За причалом кусты, по ним не побегаешь, кто знает, вдруг менты и правда стрелять начнут. К остановке не побежишь, там наверняка тоже ждут. «Тачка» на той стороне Блуды, где ментов точно нет. Эти же, за спиной, в воду вряд ли полезут. Он как чувствовал, как чувствовал, что нарвется на засаду. Хорошо хоть подстраховался – оставил свой джип на том берегу, а Блуду перешел вброд. Ну Верка, крыса… Снюхалась с мусорами. Ничего, увидимся еще. В интимной обстановочке.
Вентилятор выскочил на причал, помчался к противоположному краю. Здесь Блуда была глубокой, но со спокойным течением, и он перемахнет ее под водой минуты за три. Главное, чтобы сейчас с пушкой на кармане не взяли, а по поводу беготни отовраться легко будет, любой адвокат вытянет. «Кстати, пушку в реке и скину, хотя жалко, совсем новая, один раз только стрелял».
Сергей поравнялся с пацанами, до кромки причала осталось метра четыре…
– А-а-а-а! – вырвался из глотки дикий вопль. Стоп, машина. Полный назад! Айсберг! Вентилятору показалось, что к голени правой ноги приложились раскаленной железкой. Раненой птицей он спикировал вниз, едва успев подставить руки, но все равно пропахав носом настил. Скривился от нестерпимой боли, схватившись за «копыто». Подуть на синячок не получилось.
Один из рыбачков бросил на причал короткий ломик-тормоз, прыгнул на ушибленного Вентилятора и прижал коленом его шею к доскам, а второй схватил руки и начал зачем-то выкручивать пальцы. Через пять секунд подбежавшие опера защелкнули на руках вконец отупевшего Анохина «Нежность».
– Спасибо, пацаны. Выручили. Прямо спецы. Как клев-то? Много вытащили?
– Хера в ступе, – рыбачок, так ловко обращающийся с ломиком, поддал ногой ведро, из которого выплеснулась грязная вода.
– А чего ж вы тут ловите-то?
Вот его и ловим, – второй ткнул пальцем продолжающего стонать Вентилятора. – Макс, я, кажется, ему ногу сломал.
– У него вторая есть, – резонно ответил Макс. Появился проморгавшийся Плахов с покрасневшим, как помидор, «таблом», направо-налево отплевывающийся и сморкающийся. Виригин, судя по воплям, доносившимся с берега, временно выбыл из строя.
– Попал Ильюха… Ему вместе с шарами зрение отшибло. Ну как вы? Пушку не скинул? Макс, обшмонай-ка этого спринтера.
Безумный Макс расстегнул спортивную куртку Вентилятора, ощупал торс, выудил небольшой револьвер, положил на причал и продолжил проверку карманов.
– Сунь взад, – приказал Плахов. – Сейчас с понятыми изымем, чтоб не вонял потом.
– Ад-во-ка-та, – выдавил чуть опомнившийся от боли Анохин. – Суки позорные…
– Сука – не наука! Можешь жаловаться. А адвокат вон на берегу по тебе плачет в позе краба. У него и так проблемы со здоровьем кое-каких органов, а теперь просто «SOS». Он тебе и права, и обязанности разъяснит. Колюнь, сгоняй-ка на завод, там сторож скучает, пусть понятым поработает, ну и еще кого пошукай.
Мумий Тролль натянул футболку и умчался на завод, воодушевленный удачей. Наконец-то они отличились! Опер Главка не справился, а они сделали! Надо было этому десантнику и вторую рогу сломать, чтобы не прыгал больше.
Плахов вернулся к раненому другу. Виригин сидел на песке, прислонившись спиной к забору и как-то отрешенно-тупо глядел в небо. И что-то бормотал. Судя по тому, что из позы краба он вышел и перестал пугать ворон своим богатырским ревом, ему стало лучше. Игорь опустился рядом, вытащил из виригинской куртки пачку сигарет, зажигалку и прикурил. Вероника сидела на траве и размазывала сопли по лицу.
– Скажи, Илья, ты знаешь, что такое бациллус пестис?
– Не-е-е…
– Это микроб, вызывающий острое инфекционное заболевание под названием «чума». У человека, заболевшего чумой, начинается лихорадка, его знобит, появляются опухоли в паху. На коже выступают пятна темного цвета. Часто чуму называли бубонной.
– Да?
– Да. Греческое слово «бубон» означает «пах». В семнадцатом веке от рук чумы погибла половина населения французского города Лион.
– Откуда знаешь?
– Это должен знать каждый. К тому же в детстве я болел чумкой.
– Ты это вообще к чему?
– Просто так.
– А-а-а.
Виригин пошевелил нижними конечностями, но тут же скорчился, как от взятой в рот незрелой рябины. Расстегнул рубаху, прижал ладошку к волосатой груди.
– Если б ты знал, старина, как мне плохо.
– «Брук Бонд»! Он вернет тебя к жизни, поднимет настроение, научит кататься на коньках.
– Так просто? Даже обидно. Ну чо, поймали смотрю, кузнечика Сережу? Пускай жужжит-молится диверсант. А это что за пацаны?
– Не узнал? Безумный Макс да Колька Мумий Тролль, опера наши.
– А что они тут делали?
– Я отправил. Они тут с одиннадцати парятся.
– Зачем?
– Рыбу, блин, ловят. Наверное, тебе не только низ, но и верх отшибло. Как зачем? Во-первых, местность наблюдали, во-вторых, Вентилятор вряд ли стал бы при свидетелях Верку мочить. А как бы мы ее иначе прикрыли? Этот хрен, похоже, здесь и собирался ее грохнуть, один приехал, без братвы. Макс его еще в двенадцать засек, когда он по берегу ползал.
– Ну, грохнул бы… Было бы за что арестовать, – вялым голосом цинично подметил Виригин.
Вероника не слышала последней фразы, иначе могла бы плохо подумать о старшем оперуполномоченном уголовного розыска.
– А мне чего не сказал, конспиратор таили? – продолжал страдать от физической и душевной боли старший оперуполномоченный.
– Не успел. – Плахову не хотелось затевать долгие споры о вреде стукачества и безоговорочном доверии в ментовском братстве.
– Теперь твои пацаны на весь город разметут, кого задержали. Через час все газеты отстучат, что есть подозреваемый по Салтыкову. А еще через час подозреваемый махнет нам ручкой и скажет: «Бай-бай». Таких Вентиляторов надо по-тихому брать, по-тихому приземлять, а уж потом на доклад топать и перед фактом ставить. Тогда еще есть какой-то шанс, труднее обратный ход дать. Нам ведь начальство что велело? Велело судимых на причастность проверять по предложенной схеме. Вот и проверяйте.
– Ни Макс, ни Колька не знают, кого задержали. Я ж не дурнее некоторых. А им только дай кому-нибудь ноги переломать. Им это счастье…
Плахов пустил пару дымовых колечек.
– О чем они там базарили-то, на причале? Илья по-прежнему разговаривал, глядя на небо боясь не то что голову повернуть, но и глаз скосить – каждое движение отдавалось резкой болью в поврежденном месте.
– Да хрен его знает. У меня проводок приемнике отпаялся по дороге. Сейчас у Верки спросим.
Со стороны завода показался Колюня, ведя на буксире сторожа и какого-то ханыжного вида мужичка.
– О, Мумий Тролль понятых откопал, пойду актик составлю. У козла ствол на кармане. Плахов поднялся, отряхивая брюки.
– Боевой?
– Семен Семеныч…
– Ага, стало быть, есть у нас методы против Кости Сапрыкина. – Илья оторвал руку от груди и, опираясь на стенку, занял вертикальное положение. – Давай оформляй изъятие за незаконную игру на бильярде, а я с ним в отделе ох как поговорю…
