ЧАСТЬ II

«Свинина свежая, отечественная, без бешенства. 20 000 рублей».

Старшина-завхоз вбил колышек около подъездной дорожки к отделу и прикрепил табличку с рекламой. Немного поразмыслив, подрисовал карандашом стрелку. Налево.

Валера прочитал объявление, прищелкнул языком и спросил:

– Не продешевил, Иваныч? В магазине-то по четвертному. Сорвешь коммерцию торгашам, они твою ферму гранатами забросают. И не посмотрят, что ментура рядом.

– Я под тамбовцами работаю. – Свиновод по особо важным делам сунул карандаш за ухо. – Братва в обиду не даст.

– Сколько платишь?

– Натурой. Кабанчик в месяц.

– Так тамбовцам вроде войну объявили, ты бы к казанским под крыло переходил. А вообще, Иваныч, зря ты с коммерцией связался, приказом запрещено. Смотри, застучат, выгонят.

– Мне эта коммерция хуже перхоти. А что делать прикажешь? На запчасти деньги нужны, на бензин тоже нужны, на лампочки в ваши кабинеты… Кто даст? Спонсор? Так спонсору обратный интерес нужен, рекламу хотя бы. А какая с нас реклама? На форме разве что как у футболистов, названия писать.

– Ты свинину-то сам продавать собираешься?

– Когда я, когда резервный.

– А забивать кто будет?

– Чего там забивать-то?! На курок нажал, и готово. Ни визгу, ни суеты.

– Мрак. Значит, если у меня под окном выстрел грохнет, можно очередь занимать? Своим-то подешевле не уступишь?

– Совесть поимей, Валера. И так концы с концами едва свожу. Начальству дай, налоговой дай, братве дай… Всем, блин, дай! Как говно из загона убирать, так ни одного засранца не докличешься, а как эскалопчик на стол свеженький, так бегом бегут.

– Становись начальником, Иваныч, одно могу посоветовать. Я тебя вот что хочу спросить. Ты тот день помнишь, когда Олега Степанова забрали? Недели две назад.

– Извини, Валерыч, я не компостер, память у меня не машинная.

– Компьютер.

– Ну да. Если бы ты напомнил, что я в тот день делал, тогда, может, пособлю…

– Грядки ты в парнике окучивал. Мы с совещания вернулись, ты как раз тяпкой махал.

– А, да… Помню. Потом удобрял навозом и поливал.

– Ну, это меня не очень интересует. Ты ведь прямо с утра возился, да?

Завхоз потер подбородок.

– С утра я в совхоз ездил, часам к одиннадцати вернулся. Да, потом где-то до трех с парниками занимался, вечером совещание в РУВД собрали итоговое.

– Напрягись-ка. Дубов Вадик на своем «опеле» не заезжал днем в отдел?

Оттопырив по-обезьяньи нижнюю губу, Иваныч-компостер заскрипел мегабайтами.

– Ну, может, здоровались, болтали? – помог Валера.

– Точно! Приезжал буржуй наш новорусский! Корыто свое разворачивал, крикнул, чтобы я посмотрел, впишется ли в проулок.

– Ты, конечно, помог ему, – оживился Валера.

– Чукча добрый… Помог, разумеется, хотя душа противилась. У него без свинины денег на бензин хватает.

– Он работает хорошо. Грамоты получает и толкает их как сувениры иностранцам у Зимнего.

– Правда, что ли?

– Совершенная. Ты припомни, во сколько он приехал? Может, после трех?

– Нет, нет, до обеда. Часов в двенадцать. У меня приемник в парнике стоял. «Радио-Попкорн» играло. Как раз новости передавали. Вадик газом выхлопным пукнул и укатил.

– Ты, Иваныч, не торопись, поточнее припомни.

– Валерыч, а тебе-то что за интерес? В Мюллера играешь?

– Долго объяснять. Спор один денежный хочу выиграть. Так точно он до обеда приезжал?

– Ты меня как мента обижаешь! Я, в конце концов, мент или не мент?

Завхоз взглянул на табличку, что-то прикинув, достал из брючного кармана молоток и еще раз саданул по колышку.

– Во. Чтобы ветром не свалило.

– Ты мент, Иваныч.

Валера вернулся к отделу. Перед входом резервный милиционер в бессменной каске и бронежилете устанавливал на столике весы. Тут же, в пластиковой миске, лежал набор гирь, за спиной милиционера, возле стены, стоял чурбан с всаженным топором. Ценник на весах напоминал о стоимости мяса. Террористы и бешенство не пройдут! И никто не пройдет.

Валера поднялся к себе, скинул пиджак, бросил его на спинку стула. Задачка на внимательность. «Есть три человека. Посторонние исключены. Код на дверях знают только оперы. Кто-то из этих троих – сука. Каравай, Дуб, Абдула? Я? Нет, себя я, пожалуй, исключу. Из скромности. Четвертый лишний. И связана ли эта патроновая подлянка с историей Аллы? Сплошные вопросы… Дуб, значит, в тот день приезжал в отдел. Надо аккуратно уточнить у него этот моментик. Что ответит, красавчик?

Абдула пытался залезть в сейф. Бумажку потерял, милый. Детский садик. Он все свои бумажки по пять раз на дню читает. И подшивает сразу. Прямо ходячее пособие по режиму секретности. Каравай? Он с нами уехал, с нами приехал. Просить кого-нибудь рискованно, такие делишки надо обтяпывать самому. Караваю, конечно, выгодно устранение Олега. Он теперь единственный кандидат на место Бородина.

Да, все это замечательно, только что делать?»

Валера запрокинул голову и закрыл глаза. Ночью он спал плохо, часов до трех, потом так и не смог заснуть. В результате – головная боль и желание куда-нибудь упасть. Сознание начало погружаться в туман, сон заглушал чувства и эмоции, мысли превращались в абракадабру. Валера пару раз клюнул носом, затем, не выдержав, уронил голову на стол и отключился…

Разбудили его звуки беготни в коридоре и громкие голоса. Валера протер глаза, тряхнул головой. Заскочил Каравай.

– Кончай дрыхнуть. Хватай «пушку» и вниз.

– Что такое?

– Чудик один в квартире заперся и по прохожим из винтаря фигачит. Уже двое раненых. Надо бы тормознуть хлопчика, пока он полрайона не перестрелял. Давай, не тяни, мы в «тачке».

– Когда дело не клеится и настроение на нуле, поможет тонизирующий кокаин «Брук-кокс». Один, кажется, дотонизировался. – Вадик включил поворотник и, подрезав «Жигули», проскочил в левый ряд. – Черт, отобрали мигалку, не езда, а мучение сплошное.

На место происшествия летели на Дубовском «опеле», отделенческий «Жигуль» стоял на яме. «Что бы вы без меня делали?» – выразился по этому поводу Вадик, завел движок, врубил вместо сирены магнитофон на всю катушку и устроил легкий слалом на трассе.

– Сделай потише! – не выдержал Каравай. – Вон дом, давай в рукав. Близко не подъезжай, попадет еще, урод.

Вадик спрятал машину за трансформаторной будкой, вне зоны обстрела. Оперы приехали одними из первых, их опередил лишь наряд вневедомственной охраны, получивший сообщение по рации. В их машине на сиденье лежала женщина – заряд картечи попал ей в ногу, охранники кое-как наложили жгут и вызвали «Скорую». Второй раненый лежал на траве, бедняге не повезло – ему зацепило бок. Два сержанта охраны перекрывали дорогу во двор – иногда очень жестоко, не стесняясь в выражениях. Главное сейчас – оценить зону обстрела во избежание новых жертв. Спустя минуту, вслед за операми, появилась еще одна машина охраны. Наверняка к месту уже мчатся начальство, ГАИ и вообще все, кто находился поблизости от стрельбы.

Дом, откуда мужик вел огонь, был послевоенной постройки, трехэтажный, разукрашенный потрескавшейся лепниной и нелепым орнаментом. Перед домом располагались детская площадка с качелями и песочницей, круглая клумба с кустами. До ближайшего соседнего дома – метров пятьдесят, что совсем не здорово. Товарищу надоест искать мишени на улице, и он примется поливать по окнам. Слева и справа от дома пролегали асфальтовые дорожки, на которых в любую секунду могли появиться люди.

Грохнул очередной выстрел – по одной из дорожек шагал молодой парень. Метрах в трех от его ног взметнулся столб пыли. Парень пожал плечами и, развернувшись, двинулся в обратную сторону.

Валера с Караваевым выглянули из-за будки. Товарищ пристроился на подоконнике третьего этажа, будто в тире. С той точки, где стояли оперы, был хорошо виден ствол ружья.

Пара охранников, пригнувшись, бросились к месту, откуда вышел парень. Ствол в окне дернулся, плюнув пламенем, тройное эхо выстрела в очередной раз приласкало ухо. Заряд угодил в росший рядом с дорожкой куст шиповника, срезав несколько веток.

– Убойный отдел сегодня тоже «палок» нарубит, – душевно, по-доброму заметил Караваев. – Одно хорошо: либо приятель – любитель, либо на хорошем стакане. С такого расстояния и слепой попадет. Тем более по ментам. За счастье…

Вадик сложил руки рупором и проорал на весь двор:

– Слышь, пугало! Спать иди или стрелять научись! Тренируйся на кошках!

Абдулов вытащил из багажника два легких бронежилета и бросил на траву.

– Не поможет, – покачал головой Караваев. – Особенно если картечь в башку влетит.

– Пальнул он в девушку, пальнул в хорошую, по обстоятельствам, а не со зла… Во, участковый Бурденко по полям несется, словно лошадь Пржевальского. А жить-то хочется, как каждому из нас. Здорово, радость наша.

Запыхавшийся толстяк-участковый снял фуражку и вытер лоб.

– Привет, сыскари. Как дела?

– Как упала, так и дала.

– Чего ждете-то?

– Когда патроны кончатся, – мило улыбнулся Караваев. – А ты так хочешь? Пожалуйста, мы не держим. Твоя, что ль, территория?

– Моя, черт!

– Ну, считай себя безработным. Что за чудик, знаешь?

– Какая квартира-то?

– А вон дуло торчит, на третьем этаже. Иди уточни.

Бурденко высунулся из-за будки и прищурился.

– Михайлов Павел Сергеевич. Девятая квартира.

– Судимый?

– Нет, так, пьянь тихая.

– Ничего ж себе тихая. С кем живет наш Павел Сергеевич?

– Жена и дочка. С женой он характером малость не сошелся. Она гуляет, он ее любит и, естественно, обижается. Меня соседи пару раз вызывали, когда он ее воспитывал. Полгода без работы, завод стоит, денег не платят, вот и съехал набок от безделья.

– Ну, теперь и ты к нему присоединишься. Где, блин, профилактика? Иди, сам его уговаривай сдаться. Дочке-то сколько?

– Лет десять.

– Весело. Особенно если вся семья в сборе. Боюсь, Павел Сергеевич живым сдаваться не собирается, а родственников с собой прихватит.

Караваев прикинул расстояние до окна.

– Без снайпера нам тут делать нечего.

– Может, поговорить? Через двери, чтобы хоть отвлечь на время? – предложил Валера. – Чего ждать-то, действительно?

– Поговорим, не жалко. Кто пойдет на «стрелку»?

– Я могу, не привыкать, – взял инициативу Вадик.

– Я тоже пойду, он меня знает, может, уболтаем. – Бурденко положил фуражку и папку на землю.

– Во, начальники катят, все, Павел Сергеевич, теперь тебе капец.

Со стороны проспекта послышался вой сирен.

Уже подъехала реанимационная машина, врачи прямо на траве оказывали раненому помощь. Как муравьи к кусочку сахара, к месту происшествия полз любопытный народ, даже не представляя, какой опасности подвергается. Охрана делала все возможное, чтобы не пускать публику в зал. Особую тревогу вызывали пацаны, которые специально, стремясь удивить приятелей храбростью, норовили проскочить кордон.

Ружье поднялось с подоконника и ухнуло в очередной раз. В доме напротив разлетелось вдребезги оконное стекло.

– Так. Сам шучу – сам смеюсь, – сказал Караваев. – Давай вдоль дома, бегом! Вадик, останься, мы сами.

– Скажи, что, если он перестанет стрелять, я подарю ему пейджер с годовой оплатой, – опустил очередную умную реплику Дубов.

Витька кивнул Бурденко, и, передвигаясь на манер осьминогов, они ринулись к дому.

Стрелявший их не заметил, и секунд через десять оба влетели в подъезд.

Валере и остальным ничего не оставалось, кроме как идти помогать охране. Снайперы и ОМОН приедут минут через двадцать, район был отдален от центра, а за это время Павел Сергеевич может здорово порезвиться, патронов у него, похоже, не считано.

Они с Абдуловым перебежали от будки к машине охраны, а Дубов остался возле своего «опеля» ждать Караваева с участковым.

Попасть в стрелка из пистолета было делом нереальным, имей хоть сотню дипломов и призов по стрельбе. Омоновцы, наверное, будут действовать по схеме – закинут в окно газовую гранату и выбьют двери. Может, попробуют спуститься по веревкам с крыши. На крайний случай, остаются снайперы.

Года три назад Любимов видел работу одного парнишки из группы захвата. До этого он не верил кинофильмам и книгам про снайперов. С расстояния в полкилометра омоновец снял южного товарища, немного перебравшего с дозой и захватившего заложника. Снял с первого выстрела.

Павел Сергеевич что-то громко и, кажется, грубо закричал. Вероятно, Караваев с Бурденко приступили к ублажению словом. Услышать, что требует ворошиловский стрелок и чем он недоволен, Валера, естественно, не мог – далековато, да и гомон толпы за спиной здорово мешал.

В любом случае крики лучше стрельбы. Оставалось надеяться, что у ребят найдется много тем, способных отвлечь Павла Сегеевича от окна. Попросит Маяковского читать – будут читать. И «Боже царя храни» споют, если потребуется. Лишь бы унялся.

Крики продолжались минут пять, затем ствол винтовки вновь занял горизонтальное положение. Толпа замерла. Выстрел, звон, общий вздох… Несколько милиционеров бросились к дому предупреждать жильцов, чтобы не совались к окнам.

Из подъезда Павла Сергеевича выскочил Караваев, добежал до будки, кинул пару слов Дубову и устремился к руководству. Валера последовал за ним, узнать, что за неприятности у дядьки.

Витька перевел дыхание и поправил поясную кобуру.

– Похоже, у Паши критические дни. Значит так, в хате жена и дочка. Жена готова, дочка заперта в ванной, но орет – через двери слышно.

– Что ему надо? – спросил начальник РУВД.

– В пинг-понг поиграть… Поляны он не видит напрочь, обзывается – повторить стыдно. Грозится всех убить, отрыжка козлиная. Пьяный в дупель.

– Откуда у него ружье? Где участковый, почему допустил?

– Да купил, наверное, у меня тоже есть.

– Дверь какая?

– Обычная, сломать в пять секунд можно. Только девчонка там. Как бы к жене не отправил.

– Жена точно убита?

Каравай показал окровавленный палец.

– Прямо у дверей лежит. Ал-л-е-е.

– Тьфу, бля… Надо убалтывать его, родню найти…

– Бурденко там пытается, в картишки предлагает перекинуться, значок свой обещает подарить.

– Хватит балаболить, давай назад к дверям. Любимов, ты тоже. Смотрите, чтобы не выскочил.

– Валить можно, если что?

– Друг друга только не завалите.

Предупреждение не было лишено смысла. Довольно часто при плохо подготовленных задержаниях возникала суматоха, при которой менты начинали палить без разбора, попадая в своих.

Валера с Витькой побежали назад, к будке.

– Что-то отдела очистки не видно, – проворчал Любимов. – Показали бы класс, что ли…

Подкатил фургон ОМОНа. Минут десять уйдет на выяснение обстановки. У нас сегодня не показательные выступления по освобождению заложников, не игрища для журналистов и начальства, когда заранее известно, что не проиграешь, у нас тут за каждый неверный шаг придется платить «наличкой».

Мужик опять что-то заорал, вероятно, заметил машину, добрейшей души человек. В очередной раз шарахнул по окнам, правда, уже из двух стволов, одиночными стрелять надоело.

Валера из окна подъезда заметил, как два человека в камуфляже заскочили в дом напротив. Вероятно, стрелки. Еще несколько омоновцев побежало в сторону подъезда, где сидели оперы, – прикинуть на месте, что к чему, прежде чем начинать организованный штурм.

Бурденко пытался докричаться через двери.

– Сергеич, хватит, блин, дурковать! Иди приляг, оно отпустит. Я понимаю, что бабы – сволочи, сам бы передушил всех по очереди, но стекла-то зачем бить? И не надо жадничать – пострелял, дай теперь мне пальнуть.

В ответ послышалась хриплая ругань, не связанная какой-либо логикой.

Валера по-прежнему стоял на площадке, наблюдая за двором. Каравай находился возле двери, держа пистолет на боевом взводе.

– Во, черт! Ну, придурок!

Валера адресовал эти слова не Павлу Сергеевичу. Из-за кустов, примыкающих к дорожке, выскочил пацан лет десяти и побежал через двор к детской площадке. Даже для пистолета он был отличной мишенью, не говоря уже о длинноствольном ружье, заряженном картечью. Судя по одежде, мальчишка был не из приличной семьи и принадлежал к обществу дворовой шпаны.

Это случилось в тот момент, когда все внимание было сосредоточено на действиях ОМОНа и такого поворота никто не ожидал.

Ближайший милиционер охраны находился метрах в шестидесяти. Увидев пацана, он сделал несколько шагов вдогонку, но замер, понимая, что тот достигнет площадки раньше.

Пацан бежал не очень быстро, словно дразнил стрелка.

Стрелок не заставил себя уговаривать. Огонь!

Заряд угодил в песочницу, находящуюся буквально в метре от ног мальчишки. Это спасло его от осколочных ранений – попади круглый шарик картечи в твердый грунт, пацан мог остаться без ног. Тем не менее что-то случилось – парнишка споткнулся и, пропахав землю носом, остался лежать на земле. Он был жив, просто замер, закрыв голову руками.

В толпе заголосили женщины. В ружье оставался второй заряд. Валера, вжавшийся лицом в стекло окна лестничной площадки, развернулся и заорал:

– Каравай, выноси на хер дверь!

На площадку вбежали три омоновца.

– Двери, двери!!! – рвал глотку Валера.

Вероятно, Павел Сергеевич решил прицелиться более тщательно, в связи с чем повторный залп откладывался на несколько секунд.

Валера прыгнул на ступеньки, еще раз бросил взгляд в окно и снова замер.

Пацан поднялся с земли, но не побежал. Он просто перестал соображать, что происходит вокруг.

Особенности национальной охоты…

Омоновцы налегли на дверь. Последующая картина запомнилась Валере на долгие годы. Из-за трансформаторной будки словно теннисный мячик, посланный мощным ударом ракетки, вылетел Дубов, который оказался ближе всех к подростку, и в несколько секунд достиг площадки. Протаранив пацана, Вадик сбил его с ног и накрыл собой…

Валера не слышал выстрелов снайперов, не слышал, как заорал за стеной раненый мудак, как треснула дверь. Он смотрел туда, на площадку, где Вадик Дубов, человек, непонятно что делавший в милиции, который, казалось, имел в жизни все, кроме проблем, реально рисковал своей шкурой, спасая малолетнего придурка от придурка взрослого…

Шум, плач и крики за спиной заставили Валеру обернуться. Он поднялся к двери и зашел в квартиру.

Женщина лежала на пороге, кричащую и ничего не соображающую дочку Бурденко увел на кухню и пытался кое-как успокоить. Хрипящего Павла Сергеевича прижимали к полу омоновцы. Левая половина его майки пропиталась кровью – по крайней мере один из снайперов был настоящим профи. Возле окна валялись двустволка, россыпь гильз. Любимов пригляделся. Один из курков был взведен…

Вадик поднял голову, посмотрел в сторону трехэтажки. Мужичка в окне не было. Опер опустил глаза и вытащил из специального держателя разбитый пейджер. «Эх, жалко игрушку…»

Под ухом раздался бойкий голос:

– Здравствуйте, я корреспондент криминальной хроники «Радио-Попкорн». Вы только что на наших глазах совершили настоящий подвиг. Вы сделали то, чего не смогли сделать те, кому это положено, я имею в виду милицию. Скажите, что вы испытывали в тот момент, когда бежали к мальчику – гнев, боль, страх?

Вадик скорчил жуткую гримасу, погладил свой бритый затылок и рявкнул:

– Пошел в жопу, «Попкорн». Я кто, по-твоему? Бык племенной? Изжогу я, бля, испытывал. Где этот засранец, сам пришибу…

Пацан не стал дожидаться справедливой расправы и смылся в кусты.

Вадик отряхнулся и, разглядывая разбитый пейджер, пошел к своему «опелю».

«За пейджер две грамоты минимум, обидно, блин, по жизни…»

Назад, в отдел, ехали, не просто врубив приемник, а выжав из динамика все его ватты. Ехали, никому не уступая дороги, на каждом перекрестке нарушая правила, опьяненные маленькой, неизвестной другим победой.

Праздник продолжили в кабинете Бородина, плюнув на все приказы о борьбе с пьянством, сгоняв перед этим в «24 часа». Валера, само собой, от коллектива не откололся, хотя водку пил редко и небольшими дозами. Поэтому после второй «стошечки» голова с непривычки поплыла и смысл слов, сообщенных вошедшим дежурным, дошел до него не сразу.

– Из «Крестов» звонили. Степаныч умер…