Глава вторая
Парк, настоящее время
Тропинка в лесу не пахла весной…
Но подполковник милиции Евгений Александрович Никифоров особо и не принюхивался. Мысли об утраченной ксиве, трусах и вероятной служебной и семейной проверках уступили место более актуальным — что, бляха, делать? Тут не до ксивы — выбраться бы.
Поганая пурга! Он же прекрасно ориентировался в парке, неделю назад выезжал на очередную проделку ванильного маньяка, изнасиловавшего пенсионерку. Перепутал, гадюка, в темноте с молодкой. Никифоров лично возглавил розыск. Прочесали парк вдоль и поперек, но никого не поймали, кроме медвежонка, сбежавшего из передвижного зверинца. Повесить изнасилование на невинного зверя он посчитал негуманным, хотя заместитель такую богатую идею выдвигал, благо пенсионерка в силу слабого зрения примет насильника не запомнила.
И Евгений Александрович прекрасно знал, в какой стороне Белгородская улица, что бы там ни говорил Шуруп. Он молодец, конечно. Подкинул проблем друг.
Подполковник бежал вперед, прикрывая ладонью глаза и с каждым шагом все отчетливее понимал, что все-таки ошибся. Никакой улицы за деревьями не проявлялось. Даже если и была, то проклятое веерное отключение электричества делало ее невидимой. Надо успокоиться и взять себя в руки. Паника — основная причина трагических финалов, как показывает история.
Он остановился, отдышался и осмотрелся, приложив ладонь ко лбу, словно васнецовский Илюша Муромец. Бесполезно — никаких вменяемых ориентиров. Долбаная администрация, не может в месте общественного пользования повесить указатели и хоть пару-тройку фонарей. Туалет для инвалидов открыла, а на указатели денег нет.
Кстати, не она и открыла… Пункт отправления естественных надобностей для людей с ограниченными возможностями, как сообщалось в городском путеводителе, находился на центральной аллее, метрах в пятистах от выхода. И к нему, словно паутинки к пауку, вели все остальные дорожки парка. И если найти хотя бы одну…
Пункт год назад возвел некий Аполлон Семиструев, учредитель фонда «За гуманизм и милосердие», которого в начале девяностых Никифоров сажал за организацию в Великобельске концертов левых «Ласковых маев», «Миражей» и прочих исполинов отечественной эстрады. И хрен бы с ним, народ в обиде не был, но чашу терпения переполнил фальшивый Олег Газманов, которого в те годы Евгений Александрович очень уважал за контрреволюционные песни о пристреленных лошадях. И лично решил посетить концерт, воспользовавшись служебным положением оперуполномоченного уголовного розыска. И что же получил вместо любимого артиста? Какого-то прыгающего недомерка, явно не попадающего губами в слова звучащих песен. Подлец Семиструев велел напустить на сцену побольше дыма, дабы зритель не смог заметить подмены. Офанатевший народ не заметил даже, что пару раз заедала «фанера», а «звезда» трижды подряд «спела» одну и ту же песню. Но на отработавшего в органах целых три месяца лейтенанта дешевые уловки не действовали. За десять минут до окончания шоу он покинул зал и занял позицию у служебного входа среди уже поджидавших певца поклонниц. Занял не один, а с парой крепких, переодетых в гражданское сержантов, оперативно вызванных по телефону. Благодаря им задержание прошло относительно спокойно, охранники звездного тела, почуяв неладное, разбежались, потому что тоже были липовыми. С Лже-Газманова прямо в присутствии фанаток стянули кудрявый парик и темные очки, но — несмотря на это, некоторые особо преданные тинейджеры долго бежали за милицейским «козликом» с криками: «Олег, мы будем тебя ждать!» и «У нас от тебя дети!»
Застуканный с поличным «певчий Олег» не отпирался и тут же подтянул к ответу Аполлона. Взяли организатора шоу в Доме культуры «Ореховый стан», где тот заключал с директором договор о выступлении Вадима Казаченко, тоже популярного в те славные времена. Семиструев повел себя дерзко, нагло заявив, что его «Газманов» настоящий, а остальные — фальшивые. Документов у задержанного не оказалось, пришлось провести следственный эксперимент — заставить спеть вживую. Увы, автор не знал слов ни одной «собственной» песни, да и пел фальцетом, как Пресняков-младший. Зато имел судимость за кражи велосипедов. Никифоров вызвал обэповцев, и те довели дело до ума, а Семиструева — до скамьи. Конечно, в нормальном правовом государстве за подобное сажают на электрический стул или вводят смертельную инъекцию, а у нас осужденный получил всего три года общего режима, хорошо хоть — с конфискацией. И то хорошо, сейчас бы откупился, но в те славные времена рука коррупции лишь подбиралась к горлу системы.
За дальнейшей судьбой носителя культуры в массы Евгений Александрович не следил и вспомнил о нем, лишь увидев его раздобревшую физиономию на обнаруженной в почтовом ящике избирательной листовке. Аполлон, глава фонда «За гуманизм и милосердие», метил в местное законодательное собрание. В краткой биографии, имеющейся в листовке, сообщалось, что в начале девяностых он пал жертвой политических противников и отсидел в лагерях по сфабрикованному делу целых семь годков. Но не сломался, выжил, а ныне полностью реабилитирован и готов отстаивать интересы простого народа. И в качестве подтверждения серьезности намерений возвел на средства фонда в городском парке бесплатный туалет для инвалидов. Правда, водоснабжение и электричество обещал подвести позже — сразу после выборов. В собрание, благодаря туалетному пиару, он благополучно прошел, но обещание не сдержал, сославшись на более неотложные вещи. В итоге через месяц заведение превратилось в благоухающий рассадник инфекций, и санитарная служба заколотила дверь сортира досками.
Но нет худа без добра. Сейчас подполковник мог ориентироваться на запах. Он запрокинул голову и втянул ноздрями воздух. Есть! Тропинка в лесу запахла… Тянуло слева. Да, видимо, Шуруп был прав. Лес — коварная штука. Минувшим летом поехал к сослуживцу в загородный дом, вечерком выскочил в ближайший лесок — по окраинке побродить, поглядеть, есть ли грибки? А вышел в десяти километрах южнее в пять вечера следующего дня. Да и то не сам, а с помощью вызванных сослуживцем эмчеэсников. Ночка под сосной запомнилась надолго, как первая любовь.
Держа нос по ветру, Евгений Александрович, словно служебно-розыскная собака, бросился в нужном направлении. «Бросился» — сказано смело, побежал с максимально возможной скоростью. И бег его был прекрасен. Представьте молодого скакуна, выпущенного на волю после долгого пребывания в стойле. Высоко поднятая голова, грудь вперед, грива — словно знамя, в глазах — огонь! И — жажда скорости! В галоп, в галоп, навстречу ветрам! Только стук копыт под песню Газманова! Препятствие — толчок, прыжок, полет, приземление! И дальше, дальше, не останавливаясь ни на секунду! Эх!
Вот так бежал подполковник милиции Евгений Александрович Никифоров по прозвищу Кефир! Словно олень в свою страну оленью, задевая облака сильными рогами. Вернее, лысиной.
Но годы не жалеют никого — ни маленькую улитку, ни человека, ни даже слона. Не пощадили и Евгения Александровича. Начал уставать старый мент. Подвела дыхалка. Работа, хоть и ответственная, но сидячая, из физических нагрузок — разве что кулаком по столу. Сбросил обороты, схватился за бок. Закололо. А Мороз Иванович не дремлет — тут же хвать одной рукой за горло, а второй — за обнаженную болтающуюся плоть. Хорошо, хоть до ступней не добрался — ботинки не пустили.
А за Мороз Иванычем и Кондратий Палыч пожаловал. Гонит поганые мысли в подполковничью голову — все, не быть тебе, Никифоров, полковником, примешь ты в лесу смерть жуткую-лютую. И никто, слышь, никто не примчится к тебе на подмогу. И никакой ветеринар не пристрелит, избавив от мучений.
И нарушается стройность мыслей, и стынет в жилах и без того холодная кровь. Вот и все, глава осталась незаконченной…
Боже мой! О чем он горевал? О каком-то потерянном или украденном пистолете! О каком-то итоговом совещании, где его вздрючат! О показателях! О «налоге на кресло»! О вероятном выходе на пенсию! Ерунда!
Говорят, люди, пережившие клиническую смерть, начинают по-другому относиться к жизни. Очень может быть…
Блин! Какая, на хрен, смерть?! Надо держаться, жизнь — не пиво, если закончится, в магазин за ней не сбегаешь. Нет, не таков российский мент, чтобы вот так, за бесплатно, с голой жопой, по идиотскому стечению обстоятельств уйти на вечный покой. Мент должен уходить красиво, как викинг — в бронежилете, в схватке с озверевшим преступником или злостным алименщиком. И не в парке, а в подотчетном районе. В квартале. В жилом массиве! Ну, на крайняк загнуться от инфаркта в рабочем кабинете в разгар совещания. И получать посмертный орден, а не жалкую запись в свидетельстве о смерти: «Умер в результате невыясненных обстоятельств». И салют над могилой непременно, и некролог в центральной прессе. Радости от этого мало, но…
Нет, нет. Как говорят англичане — из двух зол лучше не выбирать никакого. Надо бороться до конца. Хотя бы для того, чтобы доказать жене: он не проклятый изменщик и подаренный костюм с трусами у любовницы не оставлял. И чтобы поймать поганого ванильного маньяка… И еще. Тамагочи в его рабочем столе. Если он загнется, Лариса никогда не узнает, что он все-таки нашел его.
Усталость усталостью, но самое страшное, у Евгения Александровича кончился запас матерных слов, хотя знал он этих слов предостаточно — бери и словарь составляй. Все истратил, до последней нецензурной буковки, и за новыми в карман не полезешь — нет у него сейчас карманов. Без водки и порток продержаться можно, но как без живительного слова? Все равно что в атаку без патронов бежать.
Останавливаться нельзя — Мороз Иванович щекочет. Не можешь бежать — иди, не можешь идти — ползи, не можешь ползти — ори, не можешь орать… Посторонних нет, стесняться нечего. Спасение замерзающих — дело ног самих замерзающих.
Никифоров еще раз принюхался. Да, ошибки быть не может, этот запах он не спутает ни с чем — их сортир в управлении не ремонтировался с прошлого века. Это не ароматы ванили.
Подышал в ладони, двинулся дальше. Расцарапал плечо о сосновую ветку — пустяки, зацепился ногой за пень — фигня.
Вон он, вон он, родной! Стоит, воняет! Как прекрасна эта вонь! Он не променял бы ее и на сотню флаконов с «Шанелем» и тысячу с «Ванилью». Это и называется — «нужное время и нужное место».
В свете на минуту появившейся луны сортир для инвалидов смотрелся завораживающе, словно домик лесного волшебника или дедушки Мороза. Вмурованная в стену (чтоб не сняли) латунная табличка поясняла, что заведение построено на деньги фонда «За гуманизм и милосердие», основанного Семиструевым А. Г. А надпись баллончиком «НАТО — прочь с Украины» говорила, что оно популярно у политически активных масс. Увы, сам волшебник слинял, повесив на дверь амбарный замок. Тем не менее Евгений Александрович, надеясь на новогоднее чудо, подергал его. Чуда не случилось.
Зато он выбрался из лабиринта, словно древнегреческий герой Тесей. От туалета солнечными лучами разбегались полные людских надежд дорожки. Любая выведет из парка.
Выведет-то, выведет, а что дальше?! К кому обратиться за помощью? Кто одолжит куртку и телефон? А как быть с имиджем? Он же не Давид работы Микеланджело, а начальник районного управления внутренних дел! Не дай Бог, заснимут на мобильник и в сеть выложат! Позор! Была б еще фигура, как у Шварценеггера, а то брюхо, точно боксерская груша. Вон, шефа соседнего района засняли, как он по-пьяни малую нужду в кабаке справлял прямо под пальму искусственную. Ну и все — ксиву на стол! А почему, спрашивается? Потому что без фуражки был. Нарушил форму одежды. А шеф городской милиции — бывший вояка, и к таким вещам трепетный. Так и тут — размер живота не соответствует уставу. И объясняй, что это не он, Евгений Александрович виноват, а чертово время.
Мать вашу, до имиджа ли теперь? До устава ли? Что за детские комплексы? Лучше жопа в Интернете, чем макияж в гробу. Бежать, бежать!
Этот стон у нас бегом зовется… Дорожка казалась бесконечной. В иных обстоятельствах и минута — вечность, и метр — миля. Евгений Александрович напоминал утопающего, видевшего берег, но понимавшего, что сил доплыть до него не хватит.
Подполковник поскользнулся на припорошенной снегом замерзшей лужице, упал, растянул на ноге связку. Вскрикнул от боли. Прополз, поднялся, снова побежал.
Холодно. Очень холодно. Он прикинул: еще пять минут — и все. Скует мороз члены. Даже если и найдут живым, ампутация неминуема. Скольких бездомных и пьяных, замерзших насмерть, он оформил. Одетых. А он — в одних ботинках…
А члены уже стали подводить, потеряли гибкость.
Нужно согреться. Хоть на пару секунд! Иначе не дотянет. Хоть бы халатик драный валялся под березой. Или тулупчик заячий, тулупчик заячий, тулупчик заячий… Когда же кончится эта чертова дорожка?! Когда же кончится этот чертов парк? Когда же кончится эта чертова пурга?
А дорожка свернула. И Евгений Александрович свернул вместе с ней!
И увидел человека!
Человек был женщиной. В шубе! Она быстро шла к выходу, неся в руке объемный пакет. Видимо, с остановки — напрямки через парк. Подполковник огляделся. Точно! Слева проспект, там остановка.
Ура! Спасен!
Фигового листочка не нашлось, прикрылся ладошкой, задыхаясь, закричал:
— Эй!.. Стойте.
И по привычке скромно добавил:
— Милиция!
Но женщина не услышала и не остановилась. Потому как не крик и был, а так, шепот жалкий. Не осталось сил гаркнуть достойно.
Ничего, главное — цель видна. Только бы успеть.
Подполковник зарычал, словно раненый Минотавр, опустил безрогую плешивую голову и, выставив вперед руки, бросился в погоню. Ветер безжалостно обжег кожу и даже внутренние органы.
Десять метров, восемь, пять… Приготовиться к атаке! Есть — приготовиться к атаке!
…Когда осталось метра три, она, услышав тяжелое дыхание и скрипучий топот ног, обернулась.
…Шапка-ватрушка зашевелилась на голове. А у кого не зашевелится? Если прыгает на тебя прямо из пурги голый мужик с выражением крайней озабоченности на лице. И в здоровом теле — не только здоровый дух… Собака Баскервиллей отдыхает.
Замерла, выронила пакет. Из пакета выкатилась пара яблок.
— Снимай… Убью…
Ничего иного инстинкт самосохранения несчастного подполковника предложить не смог. Объяснять про «купание» — все равно что лепить в пустыне снежную бабу. Пальцы, несмотря на окоченение, намертво вцепились в воротник.
— Снимай…
Женщина наконец пришла в себя, вскрикнула и попыталась вырваться. Но куда там… Все равно что у опохмеляющегося отбирать бутылку пива.
— Быстро…
Она поняла, что сопротивление бесполезно.
— Не убивайте, я отдам…
Трясущимися руками начала расстегивать пуговицы. Слишком долго, Евгений Александрович не мог ждать. Рванул шубу с плеч. От рывка слетела и шапка.
— Что ты делаешь?! Новая же шуба!
Год выпуска мехового изделия интересовал подполковника меньше всего. Он накинул шубу на себя сверху, не засовывая руки в рукава. И зажмурился от удовольствия, словно курортник в шезлонге под первыми лучами солнца.
Сейчас он напоминал ныряльщика, до последнего державшегося под водой и наконец глотнувшего воздуха. Блаженство, неописуемое блаженство. Гораздо круче, чем оказаться по итогам года на первом месте по всем показателям.
Когда он немного оттаял и открыл глаза, женщины уже не было, скорее всего, убежала, захватив свой пакет. Осталась лишь меховая шапка-ватрушка и яблоки. Евгений Александрович поднял ее, отряхнул и с усилием натянул на макушку — не по размеру убор. Но не пропадать же добру. Вещи он вернет утром. Извинится, объяснит. Женщину разыскать не проблема, в конце концов, даст объявление.
А шуба теплая. Интересно, что за мех? Он попытался просунуть руки в рукава, но не смог — размер шубы на тройку номеров меньше. Еще порвется… Застегнул на оставшиеся пуговицы, руки сложил на груди… Опустил глаза на яблоки. А неплохо смотрятся на снегу. Розовые на белом. Замерзают. Только что с ними делать? Не греть же. И не есть. Наверняка немытые. Белочки пускай кушают, им витамины нужнее.
Все, за жизнь теперь можно не опасаться. Но надо поспешать. В парке замерзают голые друзья, а голыми, как известно, могут оставить только судебные приставы. Евгений Александрович оставить не может.
Постояв минуту-другую и наконец окончательно придя в себя и оттаяв, он выбрал направление и широко, по дед-морозовски, зашагал к выходу из парка, размахивая пустыми рукавами. Теперь не ошибется, просвет между деревьями виден без инфракрасных лучей даже в темноте. «А я иду такая вся — в Джоржи Армани…»
Но недолго шел дедушка-мороз-подполковник, недолго длился праздник. Глухой удар тяжелым предметом по затылку прервал песню самым грубым и решительным образом… И удар был явно не солнечным.
* * *
Несколько дней назад
— А что, отличная работа… Двадцать два процента в плюсе. И три десятых.
Евгений Александрович отложил калькулятор и поднял глаза на стоявшего перед ним оперативника с басурманской фамилией Китаев.
— Сам додумался?
— Ваша школа, товарищ подполковник…
Нравился ему этот молодой опер. Энергичный, инициативный, толковый.
Да и показатели лучшие в райотделе. И не пьет вроде. Хорошая смена. Надо только опыт передать да контролировать, чтоб с пути правильного не сбивался.
— Позвоните в следственный отдел, а то они отказываются дела возбуждать. Мол, пустой писанины много.
— Что значит «пустой»? Как квартальную премию получать, так они первыми в кассу, а как помочь с показателями — так писанина! — Никифоров повернулся к сидевшему по правую руку заместителю по оперативной работе: — Станислав Дмитриевич, свяжитесь со следствием.
— Хорошо, — Станислав Дмитриевич Касаткин, тридцатипятилетний натуральный блондин, сделал пометку в блокноте. — А в чем проблема? Я просто не в курсе.
— Плохо, что не в курсе… Надо на службе чаще появляться, а не арбузные точки трясти.
Зам посмотрел на шефа, словно вратарь на судью, назначившего в его ворота несправедливый пенальти.
— Наш оперативник, — продолжил Евгений Александрович, — поднял раскрываемость на двадцать два процента. А следственному отделу, видишь ли, не хочется работать.
— Каким образом поднял? Раскрыл что-нибудь?
— А это он тебе сам расскажет.
— Все аморальное просто, — улыбнулся Китаев. — У меня на земле библиотека. Кое-кто книги берет и не возвращает. Я принимаю от директора заяву, штампую и направляю в следственный отдел. Там возбуждают мошенничество. Потом нахожу должника, раскалываю, изымаю книги, он раскаивается, все возвращает, в библиотеке пишут встречное заявление, следствие дело прекращает, но раскрытие нам идет.
— Двенадцать дел только в этом месяце, — добавил Никифоров. — Кстати, сколько на нашей территории библиотек? Надо использовать положительный опыт.
— Не знаю, — опять растерялся Касаткин. — Три-четыре…
— Ничего-то ты не знаешь… Выясни и доложи. Кровь из носа, в этом году мы должны быть первыми в городе.
Всего в Великобельске было три районных управления, и конкуренты не дремали. На троне городского милицейского царства с недавних пор восседал армейский отставник, призванный помочь органам московским приятелем, катающимся на большой машине с очень большой мигалкой. И получил отставник лампасы, по слухам, не только благодаря дружбе. Ибо дружба — понятие не материальное, а должность — как раз наоборот. Да и никто в наше рыночное время не дарит кресло начальника городской милиции только потому, что когда-то спали на соседних койках в казарме. И на день рождения не дарит. В лучшем случае продаст со скидкой. И соответственно, «новоназначенному» приходится капиталовложения отбивать. А как? Естественно, через подчиненных. Ввести ежемесячный «налог на кресло». А кто будет против — ткнуть мордой в низкие показатели и отправить на пенсию. Или в ссылку, с понижением.
Евгений Александрович, единственный из начальников районного звена, кто налог не носил. Месяц, второй. Ему тонко намекнули через поверенных — дескать, так не принято в свободном обществе. Хочешь спокойно работать — плати. Никифоров выставил поверенных за дверь и велел передать, что заплатит, если прикажет лично министр или президент. В ответ услышал предсказуемое «Готовьтесь».
Уходить не хотелось. Куда на «гражданке» пойдешь? Охранником в ЧОП? Или шлагбаум на проходной поднимать? Это после такой-то должности.
Скинуть с кресла, как уже говорилось, могли за показатели. Это, что называется, на поверхности. Не придерешься и приказ не обжалуешь. Поэтому и надо быть первыми. Пускай хоть за счет библиотек, как это ни противно.
— Но! — ткнул пальцем в сторону Китаева Никифоров. — Книжками не увлекайся! Про другие преступления тоже помни, не забывай. А то выгоню к чертовой матери… Что там, кстати, по маньяку?
— Ищем, — скромно ответил зам.
— То есть ничего, — понял опытный Евгений Александрович, — я скажу Перилову, чтобы всех постовых перекинул в парк. Не поймают, так хоть отпугнут. А повезет — может, и прихватят… Все, ступайте. И бумаги в порядок приведите — чувствую, скоро проверяющие осчастливят проверкой.
Китаев вышел, а натуральный блондин притормозил на пороге.
— Ой, совсем забыл, — произнес он, словно разведчик, который на самом деле помнит все.
— Что такое?
— Да тут… Ерунда, — Станислав Дмитриевич раскрыл рабочую папку с тиснением белочки в фуражке, — благотворительная лотерея. К юбилею… Подпишите.
Он, словно стесняясь, положил перед Никифоровым позолоченный паркер и документ, украшенный угловой и гербовой печатями райуправления, на котором не хватало только подписи начальника.
— Какая еще лотерея? — нахмурившись, Евгений Александрович взял со стола очки. — «Свидетельство. Настоящим подтверждается, что фонд „За гуманизм и милосердие“ имеет право на проведение благотворительной лотереи в честь празднования четырехсотлетия упоминания о первой белочке…» Не понял, мы-то тут при чем?
— Это на всякий случай… Лотерея будет проходить на улицах… Чтоб не возникало вопросов.
— У кого?
— Ну, например, у постовых, участковых… И вообще граждан.
— И в чем будет заключаться лотерея?
— Ну, ничего особенного, — Касаткин походил на студента, отбивающегося на экзамене от надоедливого препода, — участник покупает билет, вытаскивает из барабана шарик с названием приза… Если выиграет, приз получает прямо тут же… Призы хорошие — бытовая техника, мобильные телефоны.
— То есть лохотрон?
— Почему? Все законно, с налогообложением… Билеты с голограммой. Деньги пойдут в фонд. А оттуда — на гуманизм и милосердие.
— Гуманизм нельзя купить. А уж тем более милосердие… Кто у нас там главный гуманист? Председатель фонда, спрашиваю, кто?
Станислав Дмитриевич потупился, словно фиктивный жених на венчании, и едва слышно ответил:
— Семиструев…
— Семиструев, Семиструев… Аполлон, что ли? Это которого я за липового Газманова прихватил?
— Евгений Александрович, тогда время такое было… Все мы не без греха. А сейчас он вполне, вполне… Изменился.
— Нечего на время пенять, коли рыло в пуху… Вижу я, как он изменился. Как был кидалой, так и остался. Благотворитель хренов. — Никифоров откинул бумагу так, что она соскользнула и плавно, словно дельтаплан, спикировала под шкаф.
Касаткину пришлось встать на колени, чтобы достать документ.
— Я главного не понял, Станислав Дмитриевич… Ты-то тут каким боком? Ладно бы еще Перилов подошел, это его фронт.
Вопрос был задан скорее формально, нежели по делу. Никифоров все понял сразу.
— Я по отделу дежурил от руководства, — пояснил зам, отряхивая колени, — Семиструев приехал, попросил принять… Оставил бумагу. Я пообещал разобраться.
— И сразу печатей на бумажку понаставил…
— Он купит в ОБЭП два компьютера… И сделает ремонт туалета. Но самое главное, проспонсирует замену удостоверений и изготовление жетонов.
После нового года родную ментовку переиначат в инородную полицию. Придется менять удостоверения и клепать жетоны. Деньги, конечно, на это выделят, но минимум половина из них потеряется по дороге. И, соответственно, половина сотрудников останется без документов — основного оружия. И опять придется искать добрых, но корыстных спонсоров.
— Сами сделаем… Безо всяких Семиструевых… Еще не хватало, чтобы кидалы нам удостоверения и жетоны штамповали. Еще липы наделают. Он потом этим прикрываться будет, как щитом… Придет снова — гони в шею.
— Хорошо, — голосом импотента, признающегося в бессилии понравившейся женщине, ответил заместитель. Из чего Никифоров сделал вывод, что он уже взял, и теперь придется аванс возвращать.
— Да, вот еще что… Ты зачем велел снять охрану с седьмой делянки?
Касаткин погрустнел окончательно.
— У нас же рейд идет… Люди нужнее на улице, чем в лесу. Я и перекинул.
— Я что приказал?! Людей с делянки не забирать ни при каких обстоятельствах! Весь лес растащили! Сегодня же верни!
— Хорошо…
— Ступай работать… Маньяка лучше лови, а не лотереи устаивай. Да, ручку свою не забудь.
Когда Касаткин по обыкновению бесшумно исчез, Евгений Александрович вылез из-за стола и подошел к окну. С тоской посмотрел на малолюдную улочку.
Эх, коммерция, коммерция… Как быстро все изменилось. Когда он пришел в органы, ни у кого и в мыслях не было крышевать всякие лохотороны. Да что там лохотроны? На презент за возвращенное потерпевшим барахло намекнуть стеснялись. А нынче не стесняются — в открытую требуют, причем за еще не найденное. Иначе, мол, работать не будем… Всех бы повыгонять… А работать тогда с кем? Да и попробуй выгони еще. Вон, того же Касаткина сверху прислали три месяца назад. А он не о раскрытиях думает, а лохотороны устраивает, потому как должность наверняка купил. Конечно, без коммерции не выжить — за охрану делянки от браконьеров лесозаготовители в райотдел денежку переводят. Но не в карман же начальнику! А на премии, ремонт, проверяющих и прочие бытовые нужды.
На последнем городском совещании к нему подошел начальник соседнего райотдела, не удержавшийся когда-то от коммерческого соблазна и имевший пару особняков в Испании. Поплакался в китель. Не знает, как отмечать юбилей. Если без размаха — коллеги не поймут, скажут — без понятий, уважухи не будет. А с размахом — опасно, ибо в стране борьба с коррупцией, да журналюги поганые камеры настроили. Их бы самих в камеру. Вместе с камерами.
«А что ж ты хотел? — спокойно ответил тогда Евгений Александрович. — Правила принял, играй…»
Вот такие нынче проблемы у руководителей… А он о каких-то показателях переживает, как маленький… Да, точка невозврата системой пройдена. Меняй название, не меняй. Сейчас, после переаттестации вышвырнут на улицу последних «стариков», начинавших еще в «советской милиции», еще помнящих про долг и совесть. И все! Останется поколение девяностых. Повальная коммерция. Самое печальное, что они коррупцию за грех не считают. Обычный бизнес. Совсем грустно…
Над городом кружились желтые листья, с тихим шорохом ложась под ноги прохожим. Осень. Не спрятаться, не скрыться. Интересно, а листьям снятся сны? Господи, о чем это он?.. Нервы. Еще бы. Проблема за проблемой. Почему этот маньячный урод выбрал именно их территорию? Ну, как почему? Здесь лесопарк, место для подобных проказ удобное. И маскироваться легко, и уходить. Хорошо, из потерпевших никто не умер, хотя трое до сих пор в больнице.
И как назло, все это происходит в конце года. Даже если поймать сейчас, то раскрытия в зачет не пойдут. Пока следствие, пока суд… А показатели нужны именно в этом году. И не потому, что Евгений Александрович так уж опасался происков нового шефа. Скорее, привычка. Просто, как сотрудник старого закала, он дорожил каждой «палкой» и был готов ради нее на подвиг. Но при этом никогда не переходил моральную границу. «Палки должны быть честными», — любил повторять он на служебных совещаниях. Никаких подкинутых наркотиков или патронов, никакого шельмования. Человек должен сесть в тюрьму сам. По доброй воле. Ну, в смысле, за дело. Находка с библиотекой данному принципу не противоречила. Нечего книги зажимать, культура и так на ладан дышит.
И вообще, ежели гад виновен, но улик не хватает, то можно с доказухой и «помочь». Но только при стопроцентной уверенности в виновности. Чтоб окончательно не борзели и на гнилую правозащитную демократию не рассчитывали. Чтоб знали: не перевелись еще Жегловы на Руси Великой.
Надо приниматься за бумаги, но отходить от окна не хотелось. Он любил осень. Граждане уже вернулись с дач и из отпусков, и количество квартирных краж сокращалось. Правда, возрастала уличная преступность, особенно грабежи в отношении школьников, но такие преступления раскрывать легче, все-таки жертва видит обидчика — есть зацепки.
Такой же вот осенью он пришел на службу в район. Так же дождь стучался в окно… Сколько ему тогда было? Двадцать три или двадцать четыре? Эх, годы молодые… Первое самостоятельное дежурство, первая потерпевшая. Девушка. Студентка колледжа котельного оборудования, второй курс, девятнадцать лет. Внешность — на тройку с минусом. Слегка картавит, очки, брекеты на зубах. Возвращалась после лекции в общежитие. В неуютной подворотне молодой неандерталец вырвал сумку с конспектами. Обычная сумка, не «Birkin» какой-нибудь. И неандерталец обычный, не Бельмондо. Правда, такой же здоровый. Но рванул так, что чуть руку из туловища не выдернул.
— Понимаете, — глотая слезы, картавила будущий спец по котельному оборудованию, — конспекты не самое главное, их переписать можно… У меня в сумке еще кое-кто был…
— Деньги, золото, документы?
— Нет, что вы… Динозаврик… Гоша.
— Чего?!. Какой динозаврик?
— Тамагочи… Если через четыре дня его не покормить, он умрет.
Девушка зарыдала так, как не рыдают плакальщицы на похоронах эмира.
— Я его столько растила… Как теперь без Гошеньки-и-и?!
Заглянувший в кабинет участковый, увидев слезы, тут же запер дверь, не став беспокоить оперативника по поводу чистого стакана.
— Ну, успокойтесь, успокойтесь, — милицейский новобранец налил воды из графина. — Вот, попейте. Увы, в этом мире нам не прожить без потерь.
Как учили на курсах, первым делом потерпевшего надо успокоить.
— И что теперь? Вы найдете его? — жадно глотая нефильтрованную воду, спросила студентка.
— Кого? Гошу или грабителя?
— Конечно Гошу. Зачем мне грабитель?
— Постараемся. Приложим все усилия.
Второе правило — пообещай разбиться в лепешку. Людям это импонирует, и они не сразу бегут жаловаться в прессу и в прокуратуру.
Затем он записал объяснение. Студентку звали Ларисой. Не местная, не великобельская. Из поселка городского типа. Не замужем. После окончания лицея вернется в родительский дом — начало начал. Больше просто некуда, а там причал. На причале есть работа по будущей специальности — небольшая котельная. Там трудился папа. Там и умер. И она умрет там же. Трудовая династия.
— Ущерб для вас значительный?
— Конечно! Он же… Он же. Как ребенок…
— Я имею в виду материальный ущерб.
— И материальный тоже. Я три стипендии за него отдала. Одним хлебом питалась. А этот… Сволочь…
Студентка снова заплакала.
— Прочитайте и распишитесь.
Лариса минут десять читала собственное объяснение, словно это было завещание, где важна каждая запитая.
— Все правильно?
— Тамагочи пишется через «а», а сволочь — с мягким знаком.
— Это не принципиально.
— Тогда правильно.
Она взяла протянутую автоматическую ручку и поставила противную закорючку.
— Теперь заявление… Я продиктую… Начальнику районного управления внутренних дел от такой-то, такой-то, проживающей там-то, сям-то. Прошу принять меры к розыску динозаврика Гоши и учебных конспектов, отобранных у меня неизвестным мужчиной по такому-то адресу при неизвестных обстоятельствах.
— Но они известны.
— Такова форма… Число, подпись… Написали? Отлично. Теперь сходим на место, покажете, где конкретно это случилось. Мне надо осмотреть место происшествия.
Третье правило — прими меры к обнаружению и закреплению следов.
Никаких следов Евгений Александрович не обнаружил, хоть и осмотрел, ползая на карачках, каждый сантиметр подворотни. Правда, нашел десяток хабариков от «Беломора» — самых популярных в городе папирос, проездной на автобус за прошлый месяц, сжеванную резинку (судя по аромату, «Орбит без сахара») и пробку от «Балтики-тройки». Холмс, в чистом виде Холмс, если не круче. Неизвестно, поможет ли это в поимке злодея, но подворотня стала определенно чище.
На поиск очевидцев время не тратил — даже если кто-то что-то и видел, то радовать своими показаниями служителей закона не будут. Ибо потом затаскают. А то и самого обвинят.
Аккуратно запаковал найденное в специально захваченный пакетик, повесил бирку, как требовал строгий Закон.
— Попробуем сделать анализ ДНК. Возможно, преступник есть в нашей базе.
— Здорово! Только побыстрее, если можно… Гоша…
Нашел понятых — двух алкашей, спавших в соседнем дворе на лавочке. Разбудил и попросил выполнить гражданский долг. Те долго сопротивлялись, но, увидев наставленный пистолет, долг, расписавшись на бирке, выполнили.
— Все, идите домой, — велел молодой специалист потерпевшей. — Если что-то найдем, сообщим.
— Звоните на вахту, в общежитие. Меня позовут или передадут.
— Позвоню.
На обратном пути он прикинул, что неплохо бы составить фоторобот грабителя. Сегодня же надо договориться с экспертом. Прикинул насчет зацепок. Проездной на автобус. Маловато. В Великобельске это основной вид общественного транспорта, да и не факт, что грабитель приехал на автобусе. Хотя студентка шла с остановки. Можно денек-другой понаблюдать за пассажирами. Не исключено, враг захочет повторить вылазку… А лучше самому прикинуться жертвой. Например, пьяненьким, не контролирующим свое поведение. Глядишь, и нападут. Да, это хорошая идея! Отлично! Он поймает его! И первое преступление будет раскрыто! Им, Женей Никифоровым, раскрыто!.. Он спасет Гошу! Но сначала — доложить начальнику!
Начальника на месте не оказалось, молодой оперативник попросил дежурного зарегистрировать заявление, что тот и сделал. Когда же руководитель вернулся с совещания, сыщик бодро постучал в дверь большого кабинета, горя желанием отрапортовать о наработках и идеях.
Шеф, старый волчара со стертыми клыками, сажавший народ еще при сталинизме, идею не оценил. Причем не оценил в грубой, нецензурной форме, больно оскорбляющей человеческое и милицейское достоинство. Слово «мудак» было самым мягким из всех произнесенных в пятиминутной речи. Даже спустя годы Евгений Александрович помнил тот монолог — настолько глубоко он запал в неокрепшую душу. И не просто запал, а стал путеводной звездой, направляющим рельсом, руководством к действию.
— Какой, мать-перемать, Гоша?! Она же больная! Сумасшедшая! В двадцать лет играет в динозавриков! И мы из-за каждой дуры должны портить цифры?!. Гнать ее надо было к… (мат)! А ты еще заяву заштамповал! Ай, молодца! И что теперь с этим дерьмом делать?
Седовласый шеф, похожий на громовержца Зевса, потряс пакетиком с хабариками, словно молниями.
— «Глухаря» возбуждать?! А?!
— Ну, почему «глухаря»? — голосом пойманного с поличным магазинного воришки возразил новобранец. — Можно составить фоторобот, установить наблюдение… ДНК…
— Ты тоже, что ли, больной?! Какой робот, какое ДНК?! Ты что, американских сериалов насмотрелся? Так и катись в Америку. Завтра же позвоню на курсы! Учат всякой херне, а нам расхлебывать! Ну, ни на минуту нельзя отдел оставить!
Немного успокоившись, шеф наконец отдал конструктивное распоряжение:
— В общем, делай, что хочешь, но эта сумасшедшая должна заявление забрать. Пусть пишет, что все это ей приснилось или по пьяни померещилось — без разницы. На все у тебя три дня. В крайнем случае — десять.
Евгений Александрович вспомнил рыдания студентки, ее наполненные влагой глаза и понял, что эта миссия невыполнима.
— Но… Как? Это не реально.
— В следующий раз будешь думать, прежде чем идиотские заявы штамповать. Да еще писать, что ущерб значительный. Можно было бы по малозначительности отказать, а теперь?! А насчет «как» — это твои проблемы. Хоть женись на ней, но чтоб глухаря у нас не было.
— Жениться? Да она страшная, как семь смертных грехов. И картавит…
— Ничего. Потом разведешься… Запомни, Женя… Никто, никогда, ни при какой системе не отменит показателей. Даже Господь Бог. Потому что к нему надо тоже идти не с пустыми руками. И не с клятвами. А с конкретными цифрами. Другого не дано. Как только не будет цифр — наступит апокалипсис… Вымрем, как этот Гоша… Поэтому впредь, прежде чем материал штамповать, показывай мне. Все, иди работай.
Десять дней… И как, интересно, ее уговаривать? Еще выбросится из окна с горя, даром что сумасшедшая…
Оставался второй вариант — по-быстрому поймать грабителя. Наверняка какой-нибудь местный наркот.
Посоветовался с бывалыми коллегами, расписывающими в кабинете детского опера «тысячу». Те отнеслись к идее поимки скептически.
— Старик, обработать девку — надежней.
— Она не откажется.
— Не спеши. Остынет, успокоится… Можно ее так достать, что любую бумагу подпишет… Дерзай, набирайся оперативного опыта… У меня марьяж.
— Что значит «достать»?
— Например, посади ее смотреть фотографии всех жителей города. В паспортных столах есть. Через пару дней она взвоет и заяву заберет.
— А если все посмотрит? Она упертая.
— Тогда отправь ее смотреть федеральную картотеку. Сломается…
— Погодите, мужики, но… Пускай в конце концов будет «глухарь». Подумаешь… Всего один. Не десяток же.
Игроки разом повернули головы.
— Лучше не надо, Женя… С первого все и начинается…
Нет, он не сдастся так просто. Покажет этим аксакалам, кто такой настоящий коп.
Следующий день азарта немного поубавил. Машину молодому сотруднику не дали, их всего две на отдел. А в городе осень. Слякоть, дождь. Плакать хочется. Пришлось мокнуть, глотая сопли и придерживая трясущимися руками фальшивые усы, оставшиеся со школьной театральной студии. Тактику выбрал простую, но надежную. Классику, можно сказать. Садился в автобус, сходил на следующей остановке и качающейся походкой тяжело пьяного человека тащился в направлении студенческих общаг, размахивая пухлой барсеткой. Надеясь, что грабитель клюнет и угодит в капкан. А клюнуть должен — оделся оперативник по-богатому — в изъятый на обыске костюмчик от «Бугатти», нацепив на руку швейцарско-китайский хронометр «Франк Мюллер», отобранный у уличного торгаша.
Но никто не клевал. На пятой попытке к нему подвалил местный авторитет, четырежды судимый карманник Белочкин по кличке Забава и, покручивая пальцами спичечный коробок, вежливо поинтересовался:
— Евгений Александрович, то, конечно, не мое дело, но зачем вы прицепили эти дурацкие усы? И чего ради ходите тут пятый раз подряд, словно лось по поляне? А вчера собирали хабарики… Порядочные граждане, ей-богу, озадачены. Может, у вас кончилось покурить? Я могу угостить от чистого сердца.
Рецидивист протянул початую пачку сигарет — словно индеец, предлагающий бледнолицему трубку мира.
— Сам ты лось, — огрызнулся молодой сыщик. — И откуда знаешь, как меня зовут?
— У вас свои источники, у нас свои.
Женя Никифоров узнал Забаву по фотографии из отделенческой картотеки. Видимо, у судимого элемента тоже имелась картотека. У какого-нибудь пахана в шкафу. В алфавитном порядке, с фотками и анкетными данными. Информационный центр. Наверняка платный.
Не взяв сигарет, он снова потащился на остановку. Сигареты у него и свои есть. Его на сигареты не купишь… И вообще, он положительный герой. А положительные герои не курят.
Решил не сдаваться. День все равно потерян.
Вечером увидел студентку Ларису. Видимо, ехала из своего лицея. Вместо сумки — обычный пакет со стертым рисунком. Зонтик со сломанными спицами, сапожки со сбитыми каблуками. На всякий случай решил проводить до общежития. Вдруг повезет, и ее снова ограбят? Хотя грабить уже нечего.
По пути она завернула в продуктовый, купила уцененный творог и упаковку дешевых пельменей. У кассы пересчитывала деньги, копалась в карманах курточки в поисках случайно завалившейся мелочи… Не хватило десяти копеек, но парень-кассир оказался добрым и простил. Наблюдая за ней, Женя вдруг испытал странное чувство. Что-то вроде теплой жалости. Теплой, как парное молоко, которым мама пичкала его в детстве. Бедная… Одна в чужом городе. Без денег, никому не нужная. И какие перспективы? Выучится на оператора котельных установок и всю жизнь проведет на причале в своей глухомани. И никогда не выйдет замуж, потому что все местные мужики или спились, или удрали.
Наверно, тот динозаврик для нее действительно единственное родное существо. Он не дразнится, не подкалывает, не обращает внимания на очки и брекеты. Кстати, динозаврику три дня осталось, потом с голоду окочурится.
В тот день на нее никто не напал. На пороге общежития она убрала зонтик, сняла очки и протерла линзы платочком. А не такая она и страшная. Семь смертных грехов — это чересчур. От силы четыре.
Увы, до полуночи Евгений по голове не получил. Мало того, опоздал на последний автобус. Ночевать в отделе на стульях не хотелось — вопли и стенания задержанных не самое лучшее снотворное. Домой пришлось ехать на ночной электричке. От расстройства за бездарно потерянный день хотел закурить, но спички промокли. Стоя на платформе в ожидании состава, он с грустью смотрел на зеленый семафор, горевший в ночи странной звездой. Потом загорелся красный свет. Прямо как в жизни — либо разрешено двигаться вперед, либо запрещено. Сегодня путь закрыт.
На следующий день он отправился к Ларисе. Специально не созванивался, решил подождать возле общаги. Предстоящий разговор не продумывал, сориентируется по ходу. На всякий случай захватил из картотеки несколько фотографий, в том числе Забавы. Кто знает? Может, тот переквалифицировался из карманника в грабителя? Конфет не покупал — визит чисто служебный. Хотя, может, и надо было. Для создания доверительной атмосферы, как советуют учебники по криминальной психологии. Да и просто подкормить. А то в голодный обморок загремит.
Последствия вчерашней ловли на живца сказались незамедлительно. Насморк, головная боль и подавленное состояние, но, как говорится, нет времени болеть.
Сегодня она немного задержалась. Прошла мимо него, не заметив, погруженная в свои мысли.
— Лариса…
— Ой… Здрасте! Вы нашли Гошу?!
Другого вопроса он и не ожидал.
— Нет пока… Ищу. Хотел кое-что уточнить. Можно к тебе? — Он перешел на «ты» для создания неофициальной атмосферы.
— Конечно… Только у меня не прибрано. Сегодня проспала, не успела.
— Не волнуйся. У меня тоже не прибрано.
Они поднялись на пятый этаж пешком — лифт был украден. Месяц назад, проходя практику в отделе, Женя выезжал на эту заявку вместе с дежурным опером. Вахтер божился, ежесекундно крестясь, что ничего и никого не видел. Правда, он выходил в туалет на несколько минут. Кому мог понадобиться лифт, так и осталось загадкой. В любом случае, материал списали в архив за отсутствием состава преступления — опер раздобыл справку, что срок годности лифта давно истек, и он ничего не стоит. А стало быть, налицо покушение на негодный объект.
Перед дверью в комнату Лариса попросила немного подождать. Ей надо прибрать. Через три секунды Женя услышал в щелку рассерженный шепот студентки: «Пошли прочь! Пошли!..» Вряд ли она гоняла динозавриков. Скорее, тараканов. Они не вымрут.
В комнате оказалось еще три койко-места. Над каждым веревочки с сохнувшим бельем. Женским бельем. Не кружевным. Соседки где-то болтались. На общем столе — старенький кассетник и стопочка кассет. «Ласковый май», «Мираж», «Комбинация». Толстый, отожравшийся на студенческих харчах таракан лениво, без тени смущения полз по висевшему над Ларисиной тахтой плакату свежего фильма «Красотка». В районе рта Джулии Робертс он остановился и зашевелил огромными усами.
— Пошел вон, — она смахнула насекомое конспектом и принялась снимать с веревки белье. — Извините… Это из-за соседок. Они из Казахстана. Гастарбайтеры. У них там таракан — священное животное, мол, они селятся только в экологически чистых местах. Я купила мелок, так они меня чуть из комнаты не выкинули. И коменданту не пожалуешься — я бесплатно живу, а они за деньги. Меня скорее выселят, чем их…
— Так, может… Я посодействую? — памятуя о психологии, предложил участливый сотрудник правоохранительных органов. — Они легально в Великобельске?
— Не знаю даже… Я не спрашивала.
— Ничего, я сам спрошу. Заодно у коменданта — на каком основании селит в гособщежитие посторонних, да еще за деньги?.. Пускай катятся вместе со своими священными животными в экологически чистое место.
— Ой, не надо… Меня тогда точно выселят.
— Хозяин — барин… Я что зашел… Вот, посмотри. Может, узнаешь кого?
Он протянул фотографии судимого элемента. Она сняла очки и принялась рассматривать прекрасные лики преступивших закон граждан. А Женя принялся рассматривать ее.
Да, очки ей не идут совершенно. Либо надо сменить оправу. Но даже без очков до Джулии Робертс далеко. Косметика бы не помешала, прическу подрихтовать, маникюр сбацать. Брекеты рано или поздно снимет. Опустил глаза на ноги. Стройность оценить не удалось — длинная юбка закрывала обзор. Заметил заштопанную дырочку на колготках. И опять почувствовал то странное тепло, что накануне в магазине. Представил, как она зашивает, как смотрит на свет — не заметна ли штопка?.. Тьфу, бред какой. Какие колготки? Он сюда не за этим пришел… Он сейчас не мужчина, он коп.
— Ну, что?
— Нет… Вот этого я в автобусе часто вижу, — указала она на Забаву, — хороший человек… Ой, а он тоже бандит?.. Никогда бы не подумала. Старушкам всегда зайти и выйти помогает…
«А потом старушки бегут в отдел… Помощничек хренов».
— Точно никого не узнала?
— Нет, тот помоложе был. А здесь все старые…
— Жаль, — Евгений забрал фотографии.
— А ДНК вы еще не проверили?
— Что? Ах, ДНК… Нет, не проверил… У эксперта очередь на месяц…
Лариса ничего не ответила, но Жене показалось, что тараканы под плинтусами заплакали.
И совершенно бессмысленно сейчас намекать на встречное заявление. Даже если упасть в ноги и сказать, что у него будут большие проблемы. Не поймет. Какие проблемы, если Гоша через два дня сдохнет?
Он чихнул, едва успев прикрыть рот. Достал из куртки влажный платок.
— Простудились?
— Да, немного… Вчера.
— У меня есть хорошее средство. Мама делала… Просто я тоже с насморком часто мучаюсь. Принести?
— Давай, — не отказался сопливый коп. Лекарство действительно не помешает, да и общение продолжится.
— Сейчас, — она вышла в предбанник, где урчал холодильник времен Карибского кризиса.
«Хоть женись… Ага, уже бегу… А потом что? Развод? Если на каждой потерпевшей жениться, чтоб она заяву забрала, придется заводить при отделе гарем. Да и кольцо обручальное — это же не простое украшение. А серьезное решение двух сердец. Нет, господа начальники… Свадьбы не будет!»
Лариса вернулась с майонезной баночкой, до половины заполненной какой-то коричневой мутью. Во второй руке держала пипетку.
— Вот. По две капли в каждую ноздрю. Там все натуральное, не волнуйтесь. Эвкалипт, чеснок, галазолин, ортофосфорная кислота… Все сразу пройдет. Пипетка чистая, я вчера кипятила.
Он закапал. Дышать сразу стало легче.
— Спасибо, Лариса.
— Не за что. У меня мама травница. Очень хорошая. Даже раковых больных поднимает. С четвертой стадией. Плохо, денег ни с кого не берет. Люди сами предлагают, а она не берет. Я считаю, любой труд должен оплачиваться.
— Да, абсолютно поддерживаю.
«Интересно, сколько бюджетных денег уйдет на обработку этой ведьминой дочки? И сколько кораблей и танков можно на них построить?»
— Ларис… Может быть, мы… Завтра походим по улицам? Если у меня вызовов не случится.
— Зачем?
— Ну, вдруг ты его увидишь… По моим данным, это кто-то из местных.
Никаких данных у детектива не было, но нужно же найти повод для дальнейших оперативных мероприятий.
— Да, конечно… Только завтра у меня до четырех лекции.
— Нормально. Самое злачное время. Давайте в половине пятого в той подворотне.
…На улице он обнаружил в кармане гигантского генномодифицированного таракана. Заполз, наглец. Сыщик выкинул и раздавил его, наплевав на святость.
…Жениться… Какие могут быть игрушки? Щщас!
…Естественно, они никого не поймали. Это было бы слишком просто. Да и как тут поймаешь, если вместо того чтобы высматривать среди честных граждан нечестного, она без умолку тараторила, рассказывая про свой поселок, школу, маму и бабушку.
— Поселок наш разделяет река. А берега совершенно разные. Мы с мамой живем на одном, а бабушка на другом, высоком, крутом… Я когда маленькой была, лет пяти, нечаянно с обрыва упала, головой о камень стукнулась… Тогда весна такая выдалась. Дождливая. Поскользнулась.
«Оно и заметно».
— Меня хотели в райцентр увезти, в больницу, а мама не дала. Травами вылечила… Правда, галлюцинации только через год прошли.
«Она еще и контуженная…»
— А вы местный?
— Слушай, Ларис… Можешь на ты?
— Если это не будет оскорблять, то — пожалуйста. Ты местный?
— Да, Великобельский. С родителями живу.
— А в милицию почему пошел?
— По нужде… Я, вообще-то, газорезчик по образованию. Газом резал. Ацетилен плюс кислород. На стекольном заводе год. Потом армия. А когда вернулся, завод уже продали. Чудику одному. Хомутовичу. Слышала, может?
— Нет, я ж не здешняя.
— Он завод снес, сейчас строит что-то.
— А я недавно тоже мимо одной стройки ехала. Представляешь, за забором Александрийский столп стоит. Как в Петербурге перед Эрмитажем. Я чуть не обалдела.
— Реальный столп?
— Да! С ангелом и оградкой!
«Ой, мама, не вылечили вы дочку от галлюцинаций, не вылечили. Александрийский столп… Хорошо, не мавзолей. Или Эйфелева башня».
— Ну, короче, новой работы я не нашел, никому газорезчики в наших краях не нужны. Спиваться не хотелось, да и не на что. Встретил приятеля, он участковым работал. Замолвил за меня словечко. А так бы и не взяли — желающих много. Послали на курсы, присвоили лейтенанта… Ну, если честно, я в детстве хотел стать сыщиком. У меня книжка была любимая. «Серые шинели».
— А я хотела учиться на стоматолога… Зубы людям рвать… Мне самой с зубами не везет. Это от дедушки досталось… Теперь с пластинкой хожу. Но через месяц снимут… Да на стоматолога конкурс сумасшедший, а в лицей — недобор, и комната в общежитии.
…Потом они зашли погреться в кафе. Он, как джентльмен, угощал. Она опять сняла очки, чтобы выбрать десерт.
Глаза у нее были бездонные, как океан. Два бездонных океана глаз… Нет, два океана бездонных глаз… Блин, чепуха опять. Два глаза бездонного океана… Зараза, как правильно сказать-то?! Два бездонных глаза в океане… Черт! Два бездумных глаза в заднице!
Какие глаза?! Не глаза надо рассматривать, а тонко намекать на толстые обстоятельства. Что динозаврика Гошу он, десять к одному, не найдет, так стоит ли портить другим жизнь? И не написать ли ей заявление, что все случившееся — это последствия падения с крутого берега, на котором живет бабушка.
…Юбочка на ней, кстати, сегодня другая. Покороче. И колготки без дырочки. Ножки ничего, не безнадежные. А в джинсе еще веселее смотреться будут. Губы накрасила, щеки подрумянила, колечко на пальчик нацепила, бусы стеклянные повесила. Сразу видно — готовилась к оперативному мероприятию не формально. В итоге выглядела на два смертных греха, не больше.
— Лариса… Слушай… Я понимаю, в десять лет тамагочи актуально. Ну, в двенадцать. Но в девятнадцать?
— Да, наверно, — опустив бездонные глаза, кивнула она. — Глупо выглядит, хотя многие и в сорок лет в них играют. Но… С ним хоть поговорить можно. Понимаешь?
— Как не понять… То есть моральная сторона для тебя важнее, чем материальная?
— Это ты к чему, Жень?
— Так просто… Для многих какая-нибудь фотокарточка или сувенирка дороже всех сокровищ мира… Выбрала пирожное?
— Да. Песочное… Мама их хорошо печет… Ты ведь не перестанешь искать Гошу? Конечно, я могла бы накопить на нового, но… Это уже не то. Не перестанешь?
— Не… Не перестану, — выдавил из себя будущий гениальный сыщик.
В зале «Eagles» играли свой бессмертный «Отель», нагнетая тоску. Играли, разумеется, не в живую, а под фонограмму. И не лично, а через посредников. Для поднятия авторитета он прогнал сочиненную на ходу героическую историю — о том, как поймал страшного маньяка, нападавшего на женщин в их лесопарке. Лариса слушала, разинув брекеты, иногда задавая уточняющие вопросы.
— Он их убивал?
— Нет. Просто насиловал. Но сначала оглушал. Ударит по голове — и в кусты. Восемь эпизодов. А на девятом я его и стреножил.
— Как?
— Есть такой прием. На живца. Просчитал вероятность его появления в конкретном месте, переоделся в женщину и принялся гулять туда-сюда.
— Ты? В женщину?!
— Ну, нижнее белье, конечно, не надевал. Платье, туфли на каблуках, парик, — сочинитель ткнул себя в начинающее лысеть темя, — у нас есть несколько штук. В сумочку пистолет спрятал и наручники.
— И он тебя оглушил?
— Не успел… «Двойка» по корпусу, потом прямым в челюсть… Восемь лет козлу дали. По году за тетку…
— Здорово. Хотя дали мало. Таких на электрический стул надо. Без суда и следствия. Или в газовую камеру.
После кафе они погуляли еще немного, и он проводил ее до общежития. Она все тараторила. Про учебу, котельные установки, как ее два года назад укусила пчела, как она выиграла в лотерею поездку в Пушкинские горы, но опоздала на поезд и так и не прикоснулась к священным поэтическим местам. Как мама пыталась вылечить папу, но не смогла. Других лечит, а его не сумела. Пять лет уже прошло, а с телефонного узла до сих пор приходят квитанции на его имя. И мама не переоформляет телефон на себя. Мол, пока человеку приходят письма, пускай даже такие, — значит, он кому-то нужен. А раз нужен, значит, жив… И так далее, и тому подобное. Нашла безвозмездного, благодарного слушателя. В комнату не поднимались, хотя она, кривозубо улыбаясь, приглашала. Слушателю не нравились священные домашние животные. На пороге общаги она сказала, что могла бы еще попатрулировать улицы. Он обещал перезвонить.
Всю ночь ему снился океан, в котором плавало много-много бездонных глаз…
На следующее утро Женя спросил совета у игроков в «тысячу».
— Она не напишет заяву. Без вариантов. Что делать?
— Попробуй собрать на нее компру.
— Зачем?
— Пускай выбирает — или тюрьма, или динозаврик.
— Она ж потерпевшая.
— Ха, удивил гусара триппером. Запомни, от потерпевшего до подсудимого — один протокол…
— Да какая компра? Студентка обычная. Да еще с берега упавшая…
— Ну, тогда напиши встречку сам… Я говорю — сто…
— Как это — сам?
— Сто двадцать… Берешь чистый лист, автоматическую ручку и сочиняешь новое объяснение. Так и так, все придумала сама, претензий ни к кому не имею.
— А подпись?
— Святых нет… Я пас… Сначала на бумажке потренируйся… И еще. Недельку-другую помозоль ей глаза. Мол, активно ищем, помним, стараемся… Чтоб она жалобу не накатала.
— Но… Это же статья…
— Если поймают… Но пока еще никого не ловили… Не переживай, старик. Мир изменчив. Иногда приходится прогибаться… Марьяж…
Евгений вернулся в кабинет, запер дверь на ключ, задернул шторы. Достал из стола чистый лист. Минут пять смотрел на него, затем решительно сорвал с авторучки колпачок.
«В конце концов, это надо не лично мне. Это надо отделу. А в чем-то — даже государству».
Подпись получилась не очень похожей, хотя он и потренировался. Руки тряслись. Но переписывать не стал. В новом объяснении «Лариса» пояснила, что сумочку с конспектами и динозавриком она банально забыла в автобусе, а историю с ограблением придумала, чтобы оправдаться перед сокурсниками за потерю. Претензий ни к кому не имеет, уголовного дела просит не возбуждать. Число. Подпись.
В следующие полчаса он напечатал постановление об отказе и отнес шефу. Тот, прочитав, поздравил.
— Ну, с почином… А говорил, не сумеешь. Молодец… Я, кстати, тебя в список включил. На квартальную премию…
Через пару дней он узнал, что прокуратура благополучно «отказник» утвердила. И потерпевшей не перезванивала. Может, и перезвонила бы, но Евгений Александрович не указал номер телефона вахты. Материал сбросили в отделенческий архив, где согласно приказу он хранился бы три года.
Гоша на тот момент уже умер с голоду.
Следуя полученному от опытных коллег совету, молодой специалист не махнул рукой на потерпевшую, а тем же вечером навестил, дабы показать свое служебное рвение и неравнодушное отношение к обиженным соотечественникам. Предварительно обработал одежду средством для уничтожения тараканов. Средство дурно пахло, пришлось сверху облиться подаренной родителями туалетной водой. Волею судеб в тот исторический момент он не имел постоянной спутницы жизни, но душа и тело требовали женского присутствия. Поэтому, увидев Ларису в легком халатике, он прикинул, что сегодня студентка выглядит всего на один смертный грех. И очки ее вроде не так портили. Что-то было в них притягательное и милое.
Она обрадовалась его визиту, сбегала на кухню поставить чайник. Он поспешил доложить, что напал на след грабителя, что еще немного — и тот попадет в руки закона. Весть ее не слишком взволновала, видимо бедняжка смирилась с потерей друга Гоши.
После чая она попросила повесить оторвавшийся карниз. Их штатный слесарь в творческом кризисе, не может завершить поэму, поэтому на основную работу махнул рукой. А соседок-гастарбайтерш просить бесполезно — за это деньги не платят.
Возразить Евгений не посмел и покорно залез на подставленный к стене стол. Затем они поменялись местами — Лариса вешала шторку. И сыщик наконец смог в полной мере оценить ее ноги. Ноги оказались «безгрешны». Но самое интересное, что студентка позволяла их рассматривать, поворачиваясь в разные стороны, словно модель на подиуме.
И случилось бы в тот вечер обоюдное грехопадение, но благому делу помешали вернувшиеся со смены казахские гастарбайтерши.
Потом он приходил к ней еще несколько раз. Починил розетку, повесил новую полку, укрепил тахту, вставил во фрамугу стекло (купил за свои), а заодно утеплил окна — все-таки зима на носу. Лариса уже не так настойчиво требовала искать Гошу, и сыщик немного успокоился.
Но спустя неделю в дверь кабинета постучалась боль незванная-окаянная. Большая, как бубновый марьяж. Постучалась вместе со столичной бригадой, присланной в Великобельск выявлять оборотней в погонах. Бригада состояла из прокурорских и ментовских надзирателей. Но самое страшное, что она была малопьющей.
— Мужчины, если бы вы были блатными, — заявил на утренней сходке шеф, — я бы предложил податься в бега. Но мы не урки, а люди с чистыми руками и холодной головой. Поэтому уйдем красиво. Как джентльмены. — Он достал из сейфа пистолет и принялся его чистить.
Методы борьбы с оборотнями во всем мире схожи. Прежде чем забить в грудь провинившегося осиновый кол, надо найти улики. Искать проще всего в архиве. В каком-нибудь материале обязательно найдется повод для экзекуции.
Кто-то предложил сжечь архив, списав на случайно оставленный окурок. Но архив располагался в одном с отделом здании, и был велик риск спалить сам отдел. Оставалось молиться.
После сходняка Евгений задержался у шефа.
— Что такое, Жень? Тебе пока волноваться не стоит. Не успел еще нагрешить.
— Боюсь, успел.
Он признался в подделке подписи.
— Как же так, Евгений Александрович? — голосом отверженной любовницы возмутился шеф. — Ты что?! Ты что, спятил? Кто ж тебя просил подпись подделывать?! Тебе сказали: потерпевшую обработай, чтобы она сама, слышишь, сама написала!
— Не хотела она…
— И что теперь прикажешь делать? Одного этого косяка хватит, чтоб все руководство пинком под задок! Копают под нас, Женечка, копают! Понимаешь?! Думаешь, они просто так из Москвы к нам приехали?! Регион-то перспективный! Лес, беличий мех, углеводороды, наконец!
— Может, забрать материал из архива?
— Поздно! Он уже в бригаде!.. Как у тебя с этой потерпевшей?
— В смысле?
— Не сквернословит при встрече? Не грозится жаловаться?
— Нет, вроде…
— Короче, иди, покупай ей шампанского, водки, текилы, чего хочешь, но чтобы она сказала все, что нужно. Иначе сядешь. Реально сядешь! Года на три! В Нижний Тагил! В самый Нижний. Ниже некуда!
Да, это действительно было серьезно… Вряд ли шеф гнал пургу, чтобы напугать молодого подчиненного. Ему ведь, как руководителю, тоже перепадет… А значит, придется идти на решительные шаги. Безо всякой дедукции. Главное — добраться до Ларисы быстрее проверяющих.
В четыре он караулил ее возле общежития с букетом белых роз. Караулил негласно, спрятавшись за кочегаркой. Когда она скрылась за дверью, собрался с духом, перекрестился, хотя в Бога не веровал, и двинулся навстречу своему счастью.
Когда она открыла на его стук, вытащил спрятанные за спиной цветы и выдохнул:
— Лариса… Я, в общем, типа того, тебя люблю… До слез… Без ума… И мог бы застелить наше ложе лепестками белых роз…
— Ты… Ты серьезно?
— Абсолютно. Я душу дьяволу готов продать за день с тобой…
— И ты хочешь на мне жениться?
Подобного сюжетного хода лейтенант никак не ожидал. И в иной ситуации скрылся бы с места происшествия. Любовь любовью, а женитьба здесь причем? Но сегодня обстоятельства были сильнее. Ладно, если что, развестись можно. Лучше фиктивный брак, чем реальный срок. Любящая жена не сдаст своего мужа. Особенно если за бесплатно. А проверяющие вряд ли станут платить. Все платят им.
— Да. Я хочу на тебе жениться. Очень хочу. А ты пойдешь за меня?
В положительном ответе он не сомневался. Кому она еще нужна? Он, конечно, не Ричард Гир, но и не Годзилла. Офицер милиции, положительный герой, гроза маньяков… Правда, без машины и кредитки, но зато с родительской жилплощадью и неплохим окладом.
— Ой, Жень… Это так неожиданно… Надо маме позвонить.
— Погоди… Ты разве не согласна?
— Ну, что ты… Я тоже попала на любовь.
И они слились в голливудском поцелуе и сливались в нем, пока не вернулись гастарбайтерши и опять не обломали весь кайф.
Вечером он донес информацию до родителей.
— Ой, сынок, — опустилась на табурет мать, — сколько ж вы знакомы?
— Полгода, — не моргнув, соврал сынок, — девушка надежная, проверенная, не оборотень.
— А чего ты ее не приводил? Не познакомил с нами? И даже не сказал ничего.
— Чувства испытывали. Испытали. Я люблю ее, а она меня. Можно жениться.
— А жить где будете?
— Разве это главное?.. Ну, пока у нас, а потом поглядим.
— А у нее — что, негде?
— Общежитие лицея котельных установок. Девять метров и три соседки из Казахстана.
— Кошмар! А звать-то ее как?
— Лариса…
— Ну, хорошо, хоть не Зульфия…
— Ма, у тебя никого в загсе нет? Чтоб за неделю прописали, без проволочек. Ты не представляешь, как мы хотим пожениться.
— Господи, Женечка… На каком же она месяце?
— По моим оперативным данным, ни на каком. Но я завтра же допрошу… Ма, а чего ты расстроилась? Сама же говорила, что жениться пора.
— Сынок, ты не представляешь, как быстро летит время.
Знакомых в загсе у матери не оказалось, но выручил шеф. У него везде имелись знакомые в силу должностного положения. Евгений рассказал ему все без утайки.
— Учитесь, дармоеды! — воскликнул тот на утренней сходке. — Это вам не марьяж расписывать! Человек месяца не отработал, а ради отдела на заклание готов!
Однако после совещания отвел подчиненного в сторону и тихо поинтересовался:
— Слушай, ты что, серьезно?
— Ну да… А куда деваться? Посадят же…
— Эх, — тяжко вздохнул шеф, — еще неизвестно, что хуже. Три года на зоне или всю жизнь в рабстве…
Из чего сыщик сделал вывод, что начальник женился по любви.
Свадьбу сыграли в Доме культуры и отдыха работников лесной промышленности. Шеф договорился. Со стороны невесты присутствовали мама, бабушка, дедушка и три гастарбайтерши. Со стороны жениха — родственники, друзья — Шуруп с Родей и, конечно, коллеги по цеху во главе с начальником, выступавшим за тамаду.
Когда Лариса появилась в свадебном платье, без очков, брекетов, на шпильках, с прической и макияжем, народ, в том числе и жених, замерли от восхищения.
— И это ты называешь «семь смертных грехов»? — шепнул шеф. — Только не грузи мне больше, что женился по расчету.
Жить молодые переехали, разумеется, не в общежитие. Родители жениха выделили им комнату и полку в холодильнике. Пара тараканов спрятались при переезде в кассетах «Ласкового Мая», но их быстро выявили и обезвредили.
А через два дня после свадьбы шеф сообщил радостную весть: московская бригада укатила, не добравшись до заявления студентки. Мол, накопали другого дерьма.
— Извини, Жень… Если захочешь развестись, — предложил он, — я в суде решу вопрос влет… Оформят за день.
Но разводиться Евгений Александрович не стал. Лариса оказалось вполне вменяемой женой, хоть и немного ревнивой. И если бы он был декабристом, пошла бы за ним в Сибирь.
…Спустя год и три месяца у них родился сын. Назвали в честь Ларисиного отца — Михаилом. Мужу присвоили старшего лейтенанта.
Досрочно.
За отличные показатели…
* * *
«Пи-пи-пи…»
Евгений Александрович вздрогнул, вынырнул из воспоминаний, вернулся от окна к столу, выдвинул ящик, из которого доносился писк.
Гоша просился на прогулку. Слава Богу, не денег клянчит. Никифоров выгулял динозаврика и положил игрушку обратно в стол, рядом с табельным пистолетом.
Тамагочи он нашел случайно. Примерно через полгода после свадьбы. Сосед по кабинету попросил составить компанию на обыске у одного наркомана. Тот жил на другом конце Великобельска, но грабить народ ездил на территорию Никифорова. Там у него жила любовница, у которой он периодически зависал. Любовница его и сдала. Разлюбила и избавилась радикальным способом. На всякий случай решили обыскать и ее.
В шкатулке с ворованными драгоценностями Евгений Александрович и увидел игрушку. Зеленый корпус, красненькие кнопочки…
— А это что?
— Хрень какая-то… Тамагочи, вроде. Мой урод пол года назад подарил.
Гоша, как и следовало ожидать, давно издох и практически разложился. Новые хозяева его не кормили и не развлекали.
Доносить благую весть до супруги Никифоров не стал. Она могла потребовать возмездия, а материал с ее заявлением покрывался ажурной плесенью в архиве. Пришлось бы рассказать правду. По этой причине наркоману не вменили еще один эпизод. Впрочем, ему и так хватило лет на восемь.
Выкидывать игрушку было жалко. Все-таки судьбу изменила. Евгений Александрович хранил ее в столах служебных кабинетов. И даже реанимировал. Да так увлекся, что уже и не представлял себя без Гоши. Хотя мода на тамагочи давным-давно прошла. А молодежь и вообще не знала, что это такое.
Не сказать, что они с Ларисой жили душа в душу, конфликты, как в любой нормальной семье, приключались. Но пока он ни разу не пожалел, что тогда, пятнадцать лет назад, ее ограбили…
Отсидев от звонка до звонка три положенных года с ребенком, жена, получившая наконец диплом техника котельных установок, устроилась на местную ТЭЦ. Практически по специальности. А оттуда благодаря связям одной из бывших соседок по общаге переметнулась в одну из фирм Хомутовича, которому были нужны не только менеджеры, но и спецы по котлам.
А Хомутович — это вам не семечками торговать. Вскоре семья перебралась в отдельную квартиру в новостройках, купила «хюндай» и выбралась в Анталию.
В общем, стали они жить-поживать и добра наживать.
В прошлом году умер первый Никифоровский шеф. Тот самый, что был тамадой. Он остался совсем один, жил в коммуналке, из которой так и не смог выбраться. Сильно пил. На похороны пришли тройка родственников, несколько бывших сослуживцев и Евгений Александрович с Ларисой. Лариса заказала в мастерской памятник, а Евгений Александрович организовал салют. Вот и все показатели.
Затрещал телефон, соединявший кабинет начальника с дежурной частью.
— Слушаю, — Никифоров снял трубку.
— Евгений Александрович, у нас, похоже, опять изнасилование. В парке.
— Дьявол! Кто сообщил?
— Со «скорой» позвонили. Закрытая черепно-мозговая, состояние средней тяжести. Найдена прохожим в парке без сознания. Там постовой поблизости находился, я его отправил место охранять.
— А почему сразу изнасилование? Может, пьяная? Упала и ударилась.
— Следы волочения и… С гардеробчиком непорядок. Трусы, чулки…
— Личность установили?
— Да. У нее паспорт с собой.
— Хорошо, я сам съезжу, посмотрю. Пока не проверим, в прокуратуру не передавай. Китаева вызови, со мной поедет. И экспертам позвони.
— Понял.
Бросив трубку, Евгений Александрович накинул шинель прямо поверх рубашки, хлопнул ладонью по заднему карману брюк, проверяя, на месте ли удостоверение (рефлекс), и быстро вышел из кабинета.
Осенний парк встретил милиционеров угрюмым покачиванием деревьев. Белочки попрятались в норки, а медведи, едва заметив синий маячок, зарылись в опавшую листву, от греха. А то подсунут еще в берлогу анаши.
Машина промчалась мимо общественного туалета для инвалидов, углубилась в чащу и, проехав еще с полкилометра, затормозила у замерзшего постового, охранявшего место происшествия. Кепочка постового уже покрылась слоем снега, что делало его похожим на американского морячка.
Снег выпал очень кстати — на нем остались маньячные следы, но снег же мог их и замести, поэтому эксперт тут же принялся забрасывать отпечатки обуви еловыми ветками, как рекомендовали учебники.
— Привет, — буркнул молодой постовой вместо доклада. — Чего так долго? Я околел совсем.
Никифоров от такой борзоты чуть не подавился. Молодежь зажигала.
— Какой привет?! Мы тебе кто, дружки из клуба?! Руки в ноги и понятых искать!
— Да где я их возьму?
— Где хочешь! Хоть медведя притащи! Шагом марш!
Постовой сплюнул, развернулся и скрылся в кустах.
— Он не вернется, — кивнул ему вслед Китаев.
— Что значит, «не вернется»?
— А ему надо за пять тысяч в месяц в лесу понятых искать?
— Ну и пусть катится на гражданку.
«А где нового взять?.. Эх, какая там, к бесу, полиция?.. Лучше бы зарплату прибавили».
— Да ладно, без понятых обойдемся. Я потом найду кого-нибудь, впишу, — пообещал Китаев.
Судя по отпечаткам, преступник ходил в кроссовках. По такой погоде это не очень разумно. Скорее всего, он из бедных слоев населения — просто нет денег на зимние ботинки.
Следы волочения привели Евгения Александровича на дорожку. Похоже, потерпевшая шла с остановки. Вдоль дорожки протянулся засыпанный снегом кустарник — лучшего места для засады и не придумаешь. Тот же снег погасил звук шагов… А, нет… Она просто ничего не слышала. Она слушала музыку.
Он поднял с земли маленькие наушники со сломанной дужкой. Удар пришелся в них.
Никифоров прошелся вдоль кустов, пытаясь отыскать место, где прятался насильник. Там могут быть окурки, жвачка, сопли, паспорт в конце концов… Место нашел, но больше ничего. Негодяй был опытным насильником, лишних следов не оставлял. Но кое-что подполковник уловил. Легкий аромат ванили. На морозном воздухе он ощущался хорошо. Да, опять ваниль. Значит, это тот самый. Ванильный маньяк. Наглец. Уже днем орудует.
Шестой эпизод за две недели. Это если все изнасилованные дамочки заявляли. Стало быть, молодой или средних лет. С основным инстинктом полный порядок. Тому же Евгению Александровичу раз в два дня уже не потянуть. А этот — герой. Да еще на холоде, когда кровь стынет в жилах и не поступает, куда нужно.
Он вернулся к месту основного преступления. Эксперт фотографировал отпечатки кроссовок, Китаев ползал на четвереньках, что-то вынюхивая, словно служебно-розыскная собака. Кстати, настоящая собака сейчас бы не помешала, куда-нибудь по ванильному следу да вывела. Только нет в райотделе собаки. Кинолог воровал у Мухтара мясо, а его голодные обмороки списывал на чумку. Дескать, болеет песик. Когда безобразие вскрылось, Мухтарка уже еле ползал. Следственный комитет возбудил дело по статье «жестокое обращение с животными», Мухтарку отдали в добрые руки, а кинолога отправили на пенсию. Эх, загибался район…
— Есть что-нибудь?
— Кроме обуви, ничего. Даже если и остались всякие аморальные выделения, то в такую погоду…
— И какие есть идеи?
— Отпечаток хороший. — Китаев выпрямился и отряхнул с джинсов снег. — Я попробую пробить, как выглядит обувь, кто производит, куда поставляют…
— Ага… А за это время он еще пару десятков оприходует… Я договорюсь с нашим ОВИРом. Там женщин много. Пускай походят по парку, может, клюнет.
— Да кто ж согласится голову подставлять? И честь?
— Честь не пострадает, у них погоны на плечах. А с головой решим. Пластинку железную под шапку спрячут… Запустим сразу весь отдел, кому-нибудь да повезет. Только помалкивай, а то завтра все газеты напишут, что мы ловим маньяка на живца. А про Интернет я вообще молчу… Ладно, заканчивайте тут, я вернусь, пришлю за вами транспорт.
— Прокурорским-то сообщать?
— Да, пускай подключаются. Как потерпевшая в себя придет — сразу в больницу. Может, что вспомнит.
Евгений Александрович погрузился в машину и дал водителю команду возвращаться в отдел. По пути обогнали постового, шагавшего по улице с недовольной рожей. И явно не за понятыми.
Да, развалилась система. Окончательно и бесповоротно. Никакими реформами не восстановишь, никакими приказами сверху. И хоть в робокопов всех переименуй, ничего уже не изменить. «Рожденная демократией».
Но что-то делать надо… Другой системы не существует.
Когда подъехали к отделу, водитель попросил чаевых. За то, что быстро довез. Хорошо, хоть не потребовал.
— В такси иди.
— А вас кто возить будет?
— Сам на крайняк за руль сяду.
— Значит, не дадите?
— Не дам.
Зайдя в кабинет, Никифоров поднес руки к электрорадиатору — паровое отопление еще не включили, приходилось жечь электричество, отчего в самый неподходящий момент вылетали пробки. В шкафу хранился запас свечей на случай веерного отключения.
В столе запищал Гоша, тоже требуя на чай. Евгений Александрович выдвинул ящик.
И заметил небольшое изменение первоначального положения вещей. Да какое там небольшое? Очень. Очень большое.
В ящике не было пистолета.
Подполковник вскочил, быстро достал из кармана брюк связку ключей, распахнул сейф, вытряхнул содержимое на стол.
Пусто!
На всякий случай пошарил внутри рукой. Ничего. По очереди выдвинул все ящики стола — вдруг переложил?
Нет, не переложил.
Попытался взять себя в руки и сосредоточиться. Час назад оружие лежало в столе, он видел пистолет, когда выгуливал Гошу. Потом заявка, спешка… Обычно он брал оружие на выезды, сегодня не взял. Кабинет тоже не запирал, в приемной верная Вера, она никого не пустит…
Он выскочил из кабинета. Вера, женщина неопределимого возраста, отложила газету «Житуха».
— Вера! Ко мне кто-нибудь приходил?
— Да, человек десять.
— Ты кого-нибудь пускала в кабинет?!
— Нет… Никого… А что случилось, Евгений Александрович?
Это «что случилось» верную Веру выдало. Дрогнул голосок. Стало быть, уже не верна.
— Ты куда-нибудь отходила?
— Нет… Ну, если не считать… Туалет… Три раза. У меня цистит.
— Меня это не очень интересует. Дверь оставалась открытой?!
— Кажется… Господи, Евгений Александрович, так что все-таки случилось?
— Ничего… Лечиться надо.
Он вернулся в кабинет, сел за стол. Ящик по-прежнему был открыт.
Так… Хана! Что же делать? Докладывать нельзя — сразу служебная проверка и на гражданку без пенсии, новому начальнику что-то объяснять без толку. За утрату боевого оружия — расстрел без суда и следствия.
И не доложить — все равно что табурет у себя из-под ног выбить, стоя в петле. В январе, после праздников — комплексная проверка ожидается, и все вскроется. А после проверки переаттестация в связи с переименованием милиции в полицию. На это у похитителя и расчет.
Кстати, о похитителе… Недругов у Евгения Александровича накопилось, что вирусов в сети. Он, как мог, тормозил превращение райуправления в коммерческую структуру, что не могло не вызвать справедливого возмущения у передовой части сотрудников, стремящихся шагать в ногу со временем. И кто-то из них не выдержал, внес лепту.
…Не исключено, кстати, что недруг проявится. Намекнет, чего хочет. Для того по столам и лазил.
Разве можно в такой обстановке расслабляться хоть на секунду? И на долю секунды нельзя. «Друзья» не спят, ждут момента.
А настоящих друзей здесь и не осталось. Даже те, с кем начинал, с кем стакан делил, уже не друзья. И даже не партнеры. Не выдержали марафона, сошли с дистанции, превратившись в акул милицейского бизнеса… Да в каких там акул? В карасей, блин…
Нет, один друг все же остался. Настоящий. Который не предаст и не подставит.
Динозаврик Гоша. Он же — единственный свидетель, видевший гада. Жаль, сказать не может. Гоша, ну хоть подмигни, зря я тебя, что ли, столько кормил-поил-выгуливал?
Гоша! Ау! Ты где?
Тамагочи лежал справа, а Евгений Александрович оставил его слева, возле кистевого эспандера. Это он помнил точно. Значит, его переложил похититель, вряд ли Гоша сам переполз.
Ну конечно — хреновника необычная, диковинная. Как не посмотреть, как не потрогать? И потрогал…
Спасибо, Гоша! Ты — настоящий друг!
Никифоров рванул трубку, чуть не оборвав шнур.
— Федорова ко мне! Срочно. С чемоданом!
Через минуту лучший эксперт-криминалист уже раскладывал свой волшебный чемоданчик на столе шефа.
— Вот, — указал Евгений Александрович на игрушку, — проверь, есть ли пальцы?
— А чье это?
— Ну… Дочка приятеля оставила…
— Я к тому, что… Ваши пальцы на ней могут быть?
— Не исключено.
Больше опытный криминалист вопросов не задавал. Обработал Гошу своими порошками, скопировал отпечатки на пленку.
— Есть. Линии довольно четкие, можно идентифицировать… Теперь надо исключить вас, Евгений Александрович.
— Катай, — подставил ладони Никифоров.
Федоров профессионально дактилоскопировал шефа, тут же сравнил его отпечатки с изъятыми.
— Один палец ваш, без вариантов. Второй — чужой… Точно не большой и не мизинец. Либо указательный, либо безымянный. Детских, кстати, нет вообще.
— Отлично… Я постараюсь достать тебе образцы для сравнения. Только имей в виду, это неофициальная экспертиза.
— Я уже понял… У вас что-то случилось?
— Пока нет. Но хочу знать, кто лазает по чужим столам… Погоди. Сядь, — Евгений Александрович указал на стул и крикнул в приемную: — Вера, принеси два чая!
Когда секретарша вышла, оставив поднос с чайником и двумя стаканами, опытный эксперт сразу приступил к работе с посудой. И пять минут спустя выдал результат.
— Нет… На тамагочи не ее палец. И, вообще, он мужской…
— Ладно, ступай. И не надо рассказывать об этом в своем блоге… Погоди. Возьми графин, полей мне на руки. Над горшком цветочным…
Так, теперь предстояло откатать всех господ офицеров из ближнего круга, начиная с замов. Играть в Мюллера, угощая всех чаем из стеклянного стакана, не хотелось. Это долго, да и не качественно. Придется применить власть.
— Вера!
— Я здесь!
— Пиши приказ. Согласно распоряжения министра внутренних дел, в связи с обострением обстановки на Северном Кавказе и для предотвращения возможных террористических актов, приказываю. Первое. Перейти на двенадцатичасовой рабочий день, начиная с завтрашнего числа и до особого распоряжения. Второе. Отменить выходные, отгулы, отпуска. Третье. Дактилоскопировать офицерский состав подразделения до… Какое сегодня?
— Двадцатое.
— До двадцать первого декабря текущего года.
— А зачем это?
— Откуда я знаю? Позвонили из управления, приказали. Возможно, в связи с предстоящей проверкой. Приказы не обсуждаются… Когда напечатаешь — мне на подпись.
Борьба с терроризмом — вещь актуальная, никто не вздрючит начальника за личную инициативу. Утром он зачитает приказ на сходке, вечером отпечатки будут у него на столе. А там поглядим, кто любит брать без спросу чужое оружие.
Лишь бы сегодня никто не нагрянул. Пистолет не для того украли, чтобы на рынке продать. Не исключено, позвонят анонимно кому следует и предложат проверить наличие табельного оружия у подполковника Никифорова.
Почти тут же мобильник затянул старую оперскую балладу «Позови меня чисто по имени». Евгений Александрович бросил взгляд на дисплей и только после этого ответил.
— Да, Ларис…
— Ты где? — поинтересовалась жена.
— На работе вообще-то…
— Звонила Айгуль, приглашала в субботу на новоселье. Надо сходить. Неудобно отказывать.
Айгуль — одна из казахских гастарбайтерш. Неужели выбралась из общаги? Интересно, куда? В другую общагу?
— Не знаю пока… Нам отменили выходные. Терроризм.
— И кто отменил?
— Ну, как кто? Папа. Начальник УВД. Приказ прислал.
— А если я ему позвоню? И попрошу, чтобы он тебя отпустил.
— Ты что, мне не веришь?! Вон, Вера приказ печатает.
— Почему? Верю. Я просто позвоню и попробую договориться. Там всего на пару часов. Думаю, общественная безопасность не пострадает.
— Лар, ты с ума сошла? Ты как себе это представляешь? «Товарищ генерал, а не могли бы отпустить моего мужа на новоселье? А то он сам стесняется спросить». Ты хочешь отправить меня на пенсию? Вернее, даже не на пенсию, пенсия мне только через год полагается…
— Хорошо, отпросись сам. И подумай насчет подарка… Кстати, что у тебя с голосом? Ты чем-то расстроен?
— Конец года, что ж ты хочешь? Не до смеха.
— Ясный мой свет… Поверь, я могу отличить служебное расстройство от личного.
— Да, Ларис! Я только что расстался с любовницей! Насовсем! Так что можешь быть спокойна!
— Я всегда спокойна. А вот ты нервничаешь… Пока…
Вот ведь… Ей бы в разведке работать, а не в котельном бизнесе. Хрен обманешь… Ревность — двигатель любви. Придется идти на это дурацкое новоселье.
Поучаствовав в раскрытии не одного десятка бытовых убийств, Евгений Александрович заметил одну любопытную закономерность. Если муж убивал жену, то наносил множественные удары — ножом, кулаком, сковородой… А если жена убивала мужа, удара хватало одного. Раз — и готов. Из чего следовал вывод: женщина, даже убивая, продолжает мужчину любить. И не заставляет мучиться. И он был уверен: Лариса, (тьфу-тьфу, не дай Бог), доведись ей взяться за нож или скалку, тоже прикончит его одним ударом. Потому что любит.
Спустился в ОВИР, находившийся в здании райотдела. Нервные граждане, оформляющие паспорта, несмотря на его мундир, зашипели, когда он зашел в кабинет начальницы без очереди. Можно было вызвать ее к себе, но это тактически не правильно.
Увы, договориться он не сумел, несмотря на все свое обаяние. А приказать не имел права, в обязанности овировцев не входило исполнять роли живцов. Не помогло и обещание премировать всех к новому году.
— Мы вас, Евгений Александрович, конечно, понимаем, но и вы нас поймите. Кто будет оплачивать лечение, если с девочками что-то случится? Министерство? Или лично вы?
Крыть было нечем, и начальник убрался восвояси, еще раз попав под словесный обстрел недовольных граждан.
Вместо положенного по расписанию обеда он решил навестить одного старого знакомого. Если информация о пропавшем пистолете просочилась, тот уже должен знать.
Переодевшись в гражданское, подполковник прошел по Абрикосовой улице, свернул на Виноградную, немного передохнул, постояв в тени на Тенистой улице. Вспомнил далекое детство. Да, в этих дворах они с Шурупом и Родей выкурили первую тайную сигаретку. Кажется, болгарскую «Стюардессу». Выклянчили у дембеля. Здесь распили первую бутылку портвейна «Розовый». На троих, из горлышка. А потом тащили потерявшего человеческий облик Шурупа домой. А на той скамейке обсуждали, куда спрячутся, если начнется война с Америкой… Кажется, хотели слинять в Турцию. Эх, юность золотая, как ты быстро пролетела! Многое бы отдал, чтоб хоть на пять минут вернуться и сказать: «Парни, в двадцать первом веке выпивку, закуску и женщин можно будет заказывать домой прямо по компьютеру. И даже у лопаты будет USB-порт». Вот бы они обалдели…
Евгений Александрович вздохнул, затем перебежал дорогу в неположенном месте и нырнул в подъезд особняка имени Хрущева. Поднявшись на второй этаж, позвонил в хлипкую деревянную дверь, которую можно взломать даже часовой отверткой. Но никто не взламывал. И вряд ли взломает.
Хозяин оказался дома.
— Здравствуй, Забава…
— О! Кого видят мои старые больные очи? Евгений Александрович! Какая печаль привела вас ко мне без предварительного сговора?
— Мимо шел. Пустишь?
— А были моменты, когда я вас не впускал?
Лет пять назад Забава влип в крайне неперспективную историю. Проснувшись утром после ночного джем-сейшена на собственной хате, он обнаружил рядом с собой в постели грудастую красавицу с перерезанным от уха до уха горлом. Нож же, которым, по всей видимости, было совершено указанное членовредительство, сжимала правая рука, а ложе превратилось в кровавую ванну. Имени красавицы он не помнил напрочь, так же как и того, откуда она взялась.
— Что, бля, за перфоманс?! — воскликнул потрясенный Забава, и в этот момент в комнату вошел участковый, вызванный анонимом, слышавшим якобы крики о помощи. Участковый, хоть и был оборотнем, но на кровь отреагировал адекватно. Нацепил на Забаву браслеты и препроводил в служебный джип, подгоняя кричавшего о невиновности вора дубинкой.
И сидеть бы карманнику хорошо и долго, если бы в тот день по району не дежурил Никифоров. Узнав о случившемся, Евгений Александрович тут же спустился в кабинет, где молодой опер жестко склонял вконец одуревшего Забаву к даче правдивых показаний.
— Александрыч! Да не мог я! Вот те крест! — перекрестился рецидивист, увидев знакомое лицо. — Для меня женщина — святое! Без женщин мне жизни нет на свете! Нет! И как мокрушник я себя никогда не позиционировал!
Здесь Забава не лукавил — сумочки он резал исключительно у баб. Да и на мокруху не пошел бы в силу человеколюбия. Даже сильно под стаканом. Ну, в крайнем случае просто бы пырнул, но горло хладнокровно, как овце, резать не стал бы.
— Ты разберись, Александрыч. И скажи своему шнырю, чтоб по пальцам не бил. Пусть лучше по почкам. Пальцы — мой хлеб.
Никифоров разобрался. Установил личность убитой, поговорил с родственниками и знакомыми. Местная фотомодель, вышедшая в тираж и промышлявшая, по слухам, «клофелиновым» бизнесом. То есть, говоря строгим юридическим языком, воровка на доверии. Тусовалась с каким-то кавказцем, но на днях публично дала ему по небритой морде за то, что тот оскорбил ее непечатным словом.
Кавказца задержали в тот же день. На рынке, где он торговал анашой под видом лечебной амброзии. Нашли футболку со следами крови. Восточный гость все отрицал, но его проверили на детекторе лжи, собранном местными Кулибиными из веревочной петли и палки. После этого все встало на свои места. Джигит решил отомстить за обиду, проследил за бывшей подругой, засек, как та пришла в гости к Забаве. Подсчитал, когда хозяин отключится под действием клофелинового коктейля, пробрался в квартиру и полоснул подруге по горлу кинжалом, когда та шарила по шкафам в поисках сокровищ. Чтобы подлая тварь не смогла ответить на вопросы Аллаха и попала в ад. Обычай такой на Востоке. Потом уложил труп модели на тахту рядом с храпевшим, ничего не подозревавшим Забавой, сунул ему в руку кинжал и спокойно отвалил в свой рыночный вагончик. А утром анонимно позвонил в милицию, изменив до неузнаваемости голосок.
— Где ты эту шалаву подцепил? — поинтересовался Никифоров у Забавы, когда тот вышел из следственного изолятора на свежий воздух.
— Кабы я помнил, Александрыч?! Сидел в распивочной, глотал пивко. А дальше — как отрубило.
— В следующий раз, прежде чем привести бабу домой, обыщи ее. Тебе труда не составит, а душа будет на месте.
— Спасибо, Александрыч… Ты в евро возьмешь или в рублях можно?
— Не понял…
— Ну что ты, как коммунист? Адвокат бы за подобную отмазу червонец косарей, не моргнув бы, стряс.
— А, ты об этом… А у тебя есть?
— Кредит возьму… За год отработаю…
— Не надо… Обойдусь… Ты вот что, красавец… В моем районе кошельки не резать, понял? Поймаю — посажу безо всяких адвокатов. Если что, лично улики подброшу.
— Евгений Александрович, да я ж разве режу?! Да еще на родной земле?! Что ж я, совсем без понятий?
И вор еще раз перекрестился, словно добрый христианин перед иконой.
Но, надо сказать, больше на территории округа Забава не грешил, он, по оперативным слухам, теперь «щипал» на вокзале, договорившись о месте с тамошней братвой. И даже пару раз помог Никифорову совершенно секретной информацией.
Подполковник прошел на кухню, присел на табурет.
— Постарел ты, Евгений Александрович… Лысина, живот. Эх… Давно ль возле общаги хабарики собирал?
— Ты, Забава, тоже не комсомолец.
— Да, время — не кошелек — из кармана не вытащишь. А я бы пяток годков стырил. И с тобой поделился бы, ха-ха…
— Время можно украсть только у себя самого.
— Справедливые слова. Что за печаль привела ко мне в разгар рабочего дня?
— Хм… Тут у нас пионер один завелся… В парке.
— А-а-а… Ванильный маньяк? В курсе.
— Откуда?
— Социальные сети, личные связи, телевизор… Чай, не в пустыне живем. Высокие технологии… — Старый карманник покрутил на пальце выкидную флешку на цепочке.
— И что думаешь?
— Не знаю, Александрыч. Это не бродяга, не блатной. За блатного я бы знал. Новобранец… Братва нервничает, как бы ваши под это дело беспредел не задумали. Кое-кто чемоданы в Пицунду пакует — переждать.
— Не волнуйся, не задумаем… Сигаретой угостишь?
— Положительные герои не курят. Запретили.
— Да какой я положительный? Положительные нынче только в телевизоре. Да в «Единой России».
Они закурили, потрепались о погоде, болячках и событиях культурной жизни.
— Прикинь, Александрыч, я на вокзале чемоданчик подобрал — обронил кто-то. Хотел хозяину вернуть, да не нашел. Там барахлишко тряпичное и коробка с дисками. Сериал. «Остаться в живых», слышал, может? Я посмотрел пару серий и подсел на эту заразу! Чушь собачья, но интересно. Аж самому захотелось на какой-нибудь остров забуриться! Доктору Джеку подражать начал. Прям как на иглу сел. Не знаю, что и делать.
— Не смотри сериал «Декстер»… Ты, стало быть, еще на вокзале?
— Ну мы ж с тобой договорились… А место там не хуже…
О пистолете Забава не заикнулся, значит, информация в народ еще не просочилась.
Вернувшись в отдел, подполковник созвал экстренное совещание, на котором зачитал приказ о введении усиленного режима службы и поголовной дактилоскопии. Народ пороптал, но открыто никто не возмутился. Ничего не поделать — террористам помогают все, даже менты. Время лихое. Это вам не потешные девяностые…
Вечером того же дня о проделанной работе доложил Китаев.
— Потерпевшая в себя пришла, но ничего интересного не рассказала. Шла с остановки, потом удар по голове, провал в памяти. Перед провалом почувствовала аромат ванили.
— Сама кто по жизни?
— Обычная продавщица в минимаркете. Врагов нет, никого не подозревает.
— Если у человека нет врагов, это уже вызывает подозрения. Что-нибудь пропало?
— Только девственность. Вещи гада не интересуют… Я сгонял на нашу кондитерскую фабрику, они имеют дело с ванилью. Взял полный список трудового коллектива. Девушек фабричных, стариков и детей исключил. Реально осталось шестнадцать человек. Потом заскочил в обувной, показал след.
— И что? Опознали?
— Да, — оперативник достал из пакета и поставил на стол пару новых кроссовок, — изготавливаются в Китае по лицензии питерского завода резиново-технических изделий. Распространяются по всему СНГ. Но не исключено, на маньяке подделка. Закос под фирму.
— Нам-то не все ли равно?
— Как сотрудникам органов — без разницы, а как сыновьям великой страны — приятно.
— Ты что, купил их, сынок?
— Еще не хватало… Сами подарили, без намеков. Пригодятся… Теперь остается посмотреть, кто из работяг ходит в таких же.
— Если человек с фабрики.
— А откуда ж еще?.. Не из крематория же…
— Ступай…
Утром эксперт-криминалист доложил, что личный состав полностью дактилоскопирован, и через три-четыре дня он будет знать, чей отпечаток остался на тамагочи.
Оставалось только дождаться.
А спустя час позвонил Шурупов и предложил где-нибудь посидеть за бутылочкой кальвадоса.
* * *
Парк, настоящее время
В потусторонним мире, заполненном приятными воспоминаниями, Евгений Александрович пробыл всего полминуты, не больше. Там было тепло, сухо и уютно, хотелось остаться подольше, но инстинкт выживания вернул его на грешную холодную землю-мать-перемать. Первым вернулось обоняние — Никифоров уловил сладкий аромат ванили. Следом включился вестибулярный аппарат, он почувствовал, что медленно скользит на спине по снегу ногами вперед, цепляясь шубой за сучки и кочки. И наконец появилась картинка. Чья-то тощая задница в светлых джинсах. Снизу джинсы упирались в кроссовки. Аналогичные несколько дней назад стояли на столе в его рабочем кабинете.
Задница тащила подполковника за ноги, словно служитель арены убитого в поединке трусливого гладиатора. Безо всякого почтения и уважения к возрасту, званию и заслугам. А заслуг у Евгения Александровича, надо сказать, немало. Три медали, не считая почетных грамот. И даже наградные часы, врученные на сороколетие. В конце концов он без пяти минут полицейский!
Действие сопровождалось матерным ворчанием, из которого слегка попорченный контузией слух начальника райотдела уловил два слова: «Тяжелая, сука…»
В том, что он пришел в себя так быстро, никакого секрета не было. Во-первых, шапка смягчила удар, а во-вторых, он столько раз получал по голове от начальства, что там появилась ударопрочная мозоль.
Секунд десять спустя задница остановилась и отпустила подполковничьи ноги. Ее обладатель выпрямился, повернулся и принялся по-военному быстро расстегивать пуговицы на ширинке.
Несмотря на темень, в лучах косопадающего лунного света Евгений Александрович сумел рассмотреть физиономию. Где-то он видел этого джентльмена, но сразу вспомнить не мог. Пока решил не подавать признаков жизни, ибо понял, что волокут его не для того, чтобы кальвадосом угостить.
Нетрудно было догадаться, что под брюками джентльмена окажется вовсе не банан. И не фиалка. А качественно иной предмет, так сказать, оружие массового поражения довольно внушительных размеров, способное вызвать у особо впечатлительных дам приступ паники.
Но Никифоров-то не дама! Неужели этот оруженосец не видит?!
А ведь, блин, не видит! Перед ним, гадом, бабская шуба, шапка-ватрушка, голые ножки, правда — небритые и в мужских ботинках, но в темноте и суматохе на такие вещи можно просто не обратить внимания!
И что же этот козел собирается делать?!
Правильно! Совершать насильственные действия сексуального характера!
Сейчас он нагнется, расстегнет шубку, и…
Еще неизвестно, у кого больше…
Нагнулся… Расстегнул… Увидел…
Совсем не то, что предполагал… И даже не то, что там на самом деле имелось.
Увидел кулачок, летевший к морде. И почему-то не вместе с рукавом шубы — а отдельно. Как бы изнутри. И разумеется, увернуться не успел. Кулачок летел очень, очень быстро.
«Мы свое призванье не забудем. Смех и радость мы приносим людям!»
Не зря все-таки в комнате отдыха висела боксерская груша. И не напрасно Евгений Александрович хоть изредка подогревал ее. А сейчас вложил в удар всю обиду, все злость и где-то даже отчаяние.
Хруст сломанной челюсти поднял с веток лесных пернатых и разбудил белочек. Не дав противнику приземлиться, подполковник хлестким ударом ботинка снизу растревожил обнаженную плоть последнего. Удар был запрещен международной конвенцией о защите прав потребителя, но здесь — не до правил.
Тело, замерев секунды на две, как на стоп-кадре, рухнуло в сугроб, словно сброшенный с постамента памятник.
Где-то запела малиновка. Зимой — малиновка? Да в наших краях? Может, глюки? Хоть забытые свидания вспоминай.
Никифоров, потирая кулак, поднялся на ноги, снял «ватрушку», зачерпнул горсть снега и приложил к ушибленной лысине. Да, если бы не шапочка, быть ему изнасилованным. И все. Это гораздо хуже, чем утрата табельного оружия. А как прекрасно информация об этом выглядела бы в сводке… А в прессе… А на экране… А в сети… Такому рейтингу даже Киркоров с Малаховым позавидуют.
Он подошел к поверженному маньяку. Тот уже пришел в себя и пытался подняться. Да, ванилью от него разило, как от бомжа помойкой. Сомнений не оставалось. Евгений Александрович сделал это! Поймал урода! Лично поймал! Можно сказать, на живца. Не утратил еще хватку, рано, рано ему на пенсию…
Теперь оставалось отконвоировать гада до родных стен, не нарвавшись на голодного медведя. Но сначала — обыскать, как требуют приказы и здравый смысл. В данной особой ситуации они не противоречат друг другу.
— Лежать! — приказал подполковник, когда насильник встал на колени. — Мордой вниз! Убью! Я не баба!
После Нового года в подобной ситуации ему придется зачитывать права и разрешать сделать один телефонный звонок. Но новый год еще не наступил, и вместо прав можно ознакомить с обязанностями.
— Ты понял, извращенец?!
Ответить задержанный не смог по причине отбитой плоти, поэтому что-то промычал, согласно кивнул головой и улегся обратно в снег.
Ничего сверхъестественного в карманах его куртки и джинсов не нашлось. Двухкилограммовая гантель — «орудие производства», початая упаковка презервативов (предохраняется, гад!), связка ключей, спичечный коробок с остатками порошка с ароматом ванили и мятый рекламный проспект с рекламой клиники, восстанавливающей волосы безоперационным путем.
— Встать! Надеть штаны!
Когда поверженный с трудом, но выполнил команду, Евгений Александрович умеючи завернул ему руку за спину и потащил на дорожку, подсчитывая в уме, насколько поднимется процент раскрываемости после сегодняшнего приключения.
И процент радовал…
Не радовало, что тащить этого упыря придется не меньше часа. Если не повезет с патрульной машиной. Упирается, паразит. Конечно — кому ж на Новый год в тюрьму охота?
* * *
В четырехметровом кабинете оперуполномоченного Вадика Китаева диван не помещался, поэтому спать во время дежурств приходилось прямо на столе, подставив под ноги спинку стула. Неудобно, конечно, но человек привыкает ко всему.
Едва он по обыкновению улегся на свое ложе, подстелив старенькую шинель, и сомкнул утомленные секретным делопроизводством очи, телефон, соединявший кабинет с дежурной частью, побеспокоил противным треском.
— Вадик, просыпайся! — дежурный знал распорядок оперуполномоченного. — У нас опять попытка «износа». В парке, минут пятнадцать назад. Потерпевшая здесь. Нарвалась на нашу машину, привезли. Разбирайся.
Китаев матюгнулся, бросил трубку, соскользнул со стола, быстро затолкал в пакет простынку и подушку, влез в джины и, сунув за пояс пистолет, поспешил в дежурную часть.
Дежурный уже принял меры к успокоению потерпевшей — женщины лет тридцати пяти, налив ей полстакана водки. Та бушевала, словно Жириновский на парламентской трибуне.
— Подонок, сволочь! Дайте пистолет, я убью его! Я требую пистолет! Шуба совсем новая! Мексиканская реликтовая белка! Второй день ношу! Знаете, сколько стоит шуба из реликтовой белки?!
— Так вас ограбили или изнасиловали? — вступил в разговор появившийся Китаев.
— Какая разница?!
— Ну, вообще-то, принципиальная. Успокойтесь и расскажите все по порядку.
Женщина достала из сумочки тощую сигаретку, дежурный услужливо поднес зажигалку.
— Я уже объясняла. Шла с корпоратива, с маршрутки. У меня машина есть, но сегодня выпивала, оставила дома. Решила срезать через парк. Дура… А тут этот голожопый из кустов!
— Что, совсем голый?!
— В одних ботинках… Схватил меня за воротник, кричит: «Раздевайся!» Потом как рванет! Аж шапка слетела. Тоже, кстати, дорогая, енот голубой… Я закричала — и бежать! А шуба осталась. Что вы стоите?! Может, он еще там, в парке?! Шуба пятерку штук евро, не меньше, стоит. Нулевая. Почти. Позавчера на рынке взяла.
— Чек на шубу сохранился? — Китаев сразу готовил плацдарм для возможного отказа в возбуждении уголовного дела.
— Какая разница?! Бегите в парк!
— Вы его запомнили? Возраст, рост, особые приметы…
— Ну, лет сорок… Брюхо…
— Узнать сможете?
— Ну, может, и узнаю, если снова увижу.
— Хорошо, сидите здесь… Машина есть?
Вопрос был задан дежурному.
— На заявку уехала… Я дал команду постам, чтобы подтянулись к парку.
— Постов мало, поднимай всех, кого найдешь. В ОВО позвони, в ГАИ, пусть у парка крутятся и всех тормозят… И по дорожкам проедут, где смогут… Это наш, похоже.
— Кто наш? — поинтересовалась потерпевшая. — Мент, что ли?
— Вы случайно запах ванили не почувствовали?
— Да от него кальвадосом разило.
— Чем?
— Яблочный бренди… Ремарк его любил…
Судя по последней фразе, женщина разбиралась в алкоголе. А возможно, и в литературе.
— Вы говорите, с корпоратива шли. Значит, тоже выпивали?
— Да, выпивала! Но в меру! Имею право!
— У вас шуба за пять тысяч, машина. А вы поехали на маршрутке. Неужели не было денег на такси?
— У меня просто не оказалось налички, а карточку ни один таксист не возьмет. Бежать же к банкомату не хотелось.
— Так, может, вас кто-нибудь провожал?
Китаев искал любую зацепку, чтобы уличить даму во лжи и доказать, что историю с нападением она придумала в каких-нибудь шкурных интересах. Например, была у любовника, но вернулась жена, пришлось бежать, оставив верхнюю одежду. А потом обставиться перед мужем, сочинив страшилку про маньяка… Такое уже случалось… Да и сегодняшняя история сильно попахивает дешевой беллетристикой. Голый мужик в парке в половине двенадцатого ночи… Ладно бы еще летом. А на морозе? Маньяки, конечно, люди больные, но не до такой же степени.
— К чему вы клоните?
— Вы замужем?
— Нет… И не собираюсь… Причем здесь мое семейное положение?!
— Просто вы могли бы позвонить мужу, или кто там у вас, сообщить, где находитесь. Он наверняка волнуется. — Вадик немного расстроился — перспективная версия рассыпалась, не успев сформироваться.
— Я лучше позвоню в прокуратуру! Чтоб они вас поторопили. И вы ловили бы ублюдка, а не пытались доказать, что я все это придумала!
Потерпевшая, видимо, разбиралась не только в литературе и алкоголе, но и в особенностях отечественной правоохранительной системы.
Ответить достойно Китаев не успел — за окном раздался грохот вернувшегося с заявки милицейского «козлика», который после нового года будет переименован в благородный «джип». Улучшатся ли его ходовые качества — неизвестно, но рейтинг в глазах общественности поднимется наверняка.
— Хорошо, сидите здесь. Я в парк… Да, шуба какого цвета?
— Рыжая. Если эта сволочь не успела ее перекрасить.