Начало

— Ты, Кефир Александрович, благополучный человек.

— Почему?

— Чем человек благополучнее, тем мельче неприятности, которые его расстраивают. Это не моя мысль, но Шопенгауэра.

— Ни черта себе мелочь… Шопенгауэру легко говорить — у него пистолет не пропадал! Да еще накануне переаттестации!

Благополучный человек по-военному четким и резким движением опрокинул остатки кальвадоса в широченный рот и шарахнул пустой рюмкой по столу так, что опытные бармены за стойкой на всякий случай выполнили команду «смирно». Закусывать не стал, хотя закуска имелась и далеко не постная. Просто на той стадии застолья, когда речь заходит о Шопенгауэре, потребность в пище уже отпадает и организм остается один на один с алкогольным демоном.

Организм выпившего мужа отличался тренированностью и закалкой — третья поллитровка яблочного бренди ушла в историю, а никаких признаков упадничества под стол и потери разума. Издали муж напоминал постаревшего Стивена Сигала, продолжавшего суперменить на экране в образе неподкупного легавого, несмотря на брюшко и одутловатую харизму. Прозвище Кефир происходило от родовой фамилии Никифоров. Звали же мужа Евгений Александрович, и, согласно служебной характеристике, он тоже отличался неподкупностью и физической крепостью, что делало сходство с героями Сигала еще более разительным. Правда, лично он давно уже не крушил челюсти и не таранил лбом грудные клетки преступного элемента. Сии следственные действа теперь являлись прерогативой низшего состава. Никифоров же просто заседал в кабинете районного управления внутренних дел Великобельска и руководил охраной конституционных прав граждан по телефону, таская на погонах подполковничьи звезды, а на кителе — медаль «Десять лет безупречной службы». Сейчас он, разумеется, был без кителя и, как можно понять из контекста, без пистолета. Темно-фисташковый костюм-двойка турецкого покроя дополняли клетчатый джемпер с окатышами и бледно-розовая рубашка. Да еще однотонный галстук с подразвязавшимся узлом.

— Аккуратно. Стол не сверни, — мягко предупредил второй собутыльник, помянувший всуе Шопенгауэра.

Ему тоже было чуть за сорок, клинообразная бородка, круглые очки и ранняя седина придавали ему сходство со всесоюзным старостой Калининым. Да и имя совпадало. Михаил. А полностью — Михаил Геннадьевич Шурупов с ударением в фамилии на первом «у», что, впрочем, не помогало. Все по привычке ставили ударение на втором слоге. Прозвище Шуруп, заработанное еще в детские годы, больше подходило какому-нибудь уркагану, нежели интеллигентному человеку. Залатанный на локтях свитерок с оленьим орнаментом, часы с символикой московской Олимпиады, университетский значок, да не первой починки ботинки подсказывали наблюдательному взгляду, что материальный достаток не является для их владельца жизненным приоритетом. И действительно, разве мог хранитель, он же директор краеведческого музея — единственного в городе культурного очага — радеть о собственном кармане, когда экспозиция нуждалась в пополнении, а уже имеющаяся — в реставрации.

А экспозиция, к слову, радовала глаз. Один камень со скрижалями древних землепашцев чего стоил. Недаром бывший выпускник исторического факультета Ленинградского университета потратил на коллекцию лучшие годы и все выделенные бюджетные деньги, не взяв себе ни копейки. Увы, Великобельский краеведческий музей — не Лувр и не Эрмитаж, лишнего рублика из городской казны не доклянчишься. Про прибыль от очага вообще лучше не говорить. Гробами бэушными выгоднее торговать, чем культурой. Пришлось два зала сдать в аренду предприимчивым горожанам, прорубив в музейной стене отдельный вход. Горожане поначалу решили обустроить в культурном заведении найт-клуб, но Михаил Геннадьевич встал в позу кота, загнанного собаками в угол. «Не допущу кощунства и глумления! В лучшем случае — книжный магазин. И не суйте мне своих денег!»

Предприниматели пытались пробить защиту — все-таки алкогольные коктейли, подпольный кокаин и женские прелести на шестах гораздо рентабельнее книжного окультуривания масс. Но в итоге нехотя согласились. Однако спустя месяц после открытия торговой точки книголюб имел удовольствие наткнуться на стоящую между Донцовой и Акуниным бутылочку коньячного напитка производства Кизлярского ликероводочного завода. И мало того — мог купить ее вместе с упомянутыми изданиями. Так сказать, для лучшей усвояемости чтива. Михаил Геннадьевич про эти тонкости книготорговли не знал, ибо был человеком порядочным и в силу этого по-детски доверчивым. Главный жизненный принцип — не создавай проблем другим, увы, создавал проблемы для него самого. Безжалостный закон сохранения энергии. Если его нечаянно толкали в автобусе, он извинялся, а когда отнимали в темной подворотне мобильный, пытался объяснить грабителям особенности данной модели. Правда, едва дело касалось защиты музея, он превращался в зеленого монстра Халка из одноименного комикса. И, к примеру, узнав, что власти урезали расходы на содержание очага культуры, мог пристыдить любого чиновника, применяя слова с крестообразной буквой. В других же обстоятельствах никто и никогда не слышал от него бранных оборотов. «Матерый представитель великобельской интеллигенщины» — как когда-то сказал о Шурупове бывший ведущий местной аналитической программы «Час Белки» Родион Панфилов.

Родион, к слову, был третьим и последним участником застолья в небольшой арт-харчевне «Белка и Стрелка», приютившейся на западной окраине города, в двух верстах от лесопарковой зоны. Он сидел напротив Никифорова, нацепив на нос огромные солнцезащитные очки, совершенно неактуальные в текущий момент. На дворе конец декабря, вечернее время… Но ничего не поделать — издержки популярности. Несмотря на предпринятые предосторожности, официантка, облаченная в картонный космический скафандр, узнала телезвезду: едва он сел за стол, подскочила с мобильником и попросила сфоткаться на память. Родион милостиво позволил, известность не переформатировала его положительных душевных качеств.

— Моя дочка вас так любит, так любит! — застрекотала дамочка, пряча мобильник в скафандр. — Вы не могли бы для нее расписаться?

— С удовольствием… Передайте дочке, что я ее тоже люблю.

— Ей еще пять лет.

— Любви все возрасты прикольны, — пошутил Родион, ставя божественный автограф на салфетке.

— Ой, она будет просто счастлива!

— Как, порой, не много надо человеку для счастья… У меня просьба — не говорите никому, что я здесь. Мы хотим посидеть спокойно.

— Конечно, конечно! — Официантка приложила к большой материнской груди драгоценную салфетку с корявым росчерком, и, повизгивая от восторга, умчалась в директорский кабинет выкладывать фотку в социальных сетях.

— А она могла бы помочь мне пережить последствия семейного разрыва, — оценивающим взглядом проводил Родион служительницу кулинарных муз, — хотя бы временно.

Как человек публичный, он жестоко страдал от повышенного женского внимания. Хотя слово «страдал» здесь неуместно. Скорее, наоборот — жестоко получал удовольствие. Что не могло не сказаться на семейных узах. Третья по счету и младшая по возрасту жена, точнее, сожительница, не выдержав популярности телезвезды, на прошлой неделе оставила его трехкомнатную жилую площадь, вернувшись в коммуналку к предыдущему супругу — неизвестному, но верному дальнобойщику. Слова, которыми она сопровождала означенное действие, редкость даже в колониях усиленного режима. Именно эта ее тирада больше всего огорчила Панфилова. Ведь все можно решить по-человечески, без угроз плеснуть серной кислотой ниже ватерлинии. И было бы из-за чего? Страдавшая от хронической ревности избранница проникла в форум поклонников популярнейшей детской программы «Волшебный посох», где муж звездил два последних года в качестве ведущего. И восприняла все слишком серьезно. Ну как можно серьезно относиться к фразам типа «Любимый Родя, я назвала нашего малышку Рюриком в честь дедушки». Да хоть Шариком назови! Кричать-то в сети об этом зачем?

Собственных официальных детей Родион пока не нажил, из-за чего порядком переживал. Все-таки пятый десяток разменял, а отцовский инстинкт так и не реализован. По молодости думал, что еще успеет, а потом закрутил веселый гламур, женщины, с которыми вальсировал по жизни, категорически не желали сидеть дома подле люльки, предпочитая зажигать на тусовках и курортах. Понимая, что звезда в любой момент может подцепить новую свободную от проблем спутницу, и есть риск оказаться за порогом с кричащим свертком на руках. А звезда, между прочим, как все, ходит по земле и просит у судьбы счастья. И ревет, и грустит иногда. Звезды — они такие же люди. Только светятся в темноте.

Последний брачный дефолт его, конечно, огорчил, но организм уже выработал некий иммунитет, поэтому бросаться с крыши, лезть в петлю или вливаться в ряды «несогласных» любимец телезрителей не торопился.

— Все мы, в общем, благополучные люди, — поддержал он Шурупова, — хотя бы потому, что опять сидим здесь целые, невредимые и без исполнительных листов в кармане.

— А не взять ли нам, други, в силу сказанного еще по двести? — как-то обреченно предложил Никифоров, словно озвучив последнее желание приговоренного.

— Не возражаю, — согласился Родион, кинув взгляд на вторую официантку, — как эмпирическим путем выявил Пастер — в бутылке вина заключено больше философии, чем во всех книгах мира.

— Мне хватит, — отказался директор музея, — завтра важная встреча, надо быть в форме.

— Какая у тебя встреча? — поморщился подполковник. — Червь музейный.

— Француз приезжает. Фонд содействия культурному наследию России.

— Французам есть дело до нашего культурного наследия? У них своего не хватает? — не отрывая глаз от официантки, уточнил ведущий «Волшебного посоха».

— Дело в том, что глава фонда — бывший русский, сорок лет назад уехавший в Париж. Но корни не отпускают. Создал фонд, агитирует местный зажиточный контингент на пожертвования, ездит по российским музеям и помогает наиболее нуждающимся. Завтра наша очередь на подаяние.

— Фонды создаются не затем, чтобы помогать кому-то. Они нужны, чтобы помочь себе, — показал знание жизни Евгений (Кефир) Александрович, похлопав дланью по богатому подполковничьему животу, — видать, у мужика совсем плохи дела.

— Ну, я этого не знаю… Главное, предлагает… Хотя, боюсь, нам ничего не светит. Во-первых, ни одного по-настоящему ценного артефакта, а во-вторых…

— Ты не сможешь предложить откат, — продолжил подполковник, — увы, Шуруп Геннадьевич, ты никогда не был практичным человеком.

Призывным жестом он подозвал женщину-космонавта.

— Еще бутылочку кальвадоса… Хорошая, кстати, штука. Не знал.

— Может, освежить салатики?

— Да они, вроде, еще не стухли.

— Хорошо. — Официантка умчалась на орбиту выполнять приказ центра управления полетами.

Директор музея виновато пожал плечами.

— Не в откате дело. Просто… Я же не Никита Михалков. Французу выгодно ту же Третьяковку отспонсировать — реклама на весь мир. А какая с нас реклама? Он сюда для галочки приезжает, вроде как — объективность соблюсти.

— Ну, я ж говорю — откат!.. Эх, Мишаня, мне б твои заботы…

Женщина-космонавт вернулась со скоростью падающей ракеты, неся на борту-подносе очередной сосуд в виде первого в мире спутника — шарика на ножках, только с горлышком.

Харчевня, как следовало из названия, в качестве антуража предлагала космическую тематику — когда-то в здании располагалась часть местной обсерватории. Но специальная комиссия признала помещение непригодным для наблюдения за звездами по санитарным нормам и передала в ведение рестораторам. Те не стали ломать старое, добавив нового. На стенах и потолке — виды открытого космоса, на полу, под пуленепробиваемым стеклом — лунная поверхность. Кратеры, песок, следы лунохода, хабарики. Земля в иллюминаторе, зеленая трава у дома, крошит метеоритами простор, космическая музыка, вступающая в деловой разговор… Летные кресла для гостей — словно вырваны из кабины пилотируемой станции, официантки в легких скафандрах, но с обязательным декольте, глубина которого не превышает установленные сертификатом нормы. Предупреждение на дверях туалета: «Осторожно, невесомость!» Портреты героических собачек, рискнувших шкурами на благо прогресса. Фото Хрущева, дарящего Жаклин Кеннеди щенка Белки. В соседнем зале — квадратный бассейн, куда со звездного потолка спускался шест. В разгар вечера по нему через дырку в потолке соскальзывали специально нанятые синхронные пловчихи и радовали своим искусством и формами гостей. Гостям, кстати, тоже не возбранялось нырнуть в воды за дополнительную плату, что многие и делали, дойдя до состояния невесомости. Как правило, не раздеваясь. Правда, сейчас, в канун новогодних праздников, вместо шеста из бассейна торчала наряженная искусственная елка. За дизайнерские изыски расплачивались те же гости — ценники за блюда космической кухни приближались к звездным высотам. Кто истинный хозяин заведения, не знали даже бармены и официантки, которые, согласно закону о барменно-официантской деятельности, должны знать все. Поговаривали, что это недавно перебравшийся в Великобельск из Новоблудска храбрый авторитет Гена Бетон, мечтавший в детстве стать космонавтом. А, может, зам. главы администрации по вопросам науки. Да и какая в принципе разница? Главное, заведение приносило людям неземную радость.

Идея остановиться именно в харчевне принадлежала Родиону, получившему здесь тридцатипроцентный дисконт за то, что пару раз упомянул в прямом эфире адрес «Белки и Стрелки». Причем сделал это так искусно, что коммерческий отдел канала не заметил рекламного подвоха. Зато Родион получил в подарок кусочек пластика, оберегающий кошелек от укуса цен. К тому же в харчевне, даже сейчас, в пору новогодних корпоративов практически никогда не наблюдалось избытка гостей, можно посидеть спокойно, не думая о пьяных соседях.

Сегодняшнее мероприятие тоже с определенной натяжкой можно было назвать корпоративом, хотя все трудились в различных местах. Но у собутыльников имелся связующий момент — двор, в котором они когда-то родились и созрели. Обычный великобельский двор на тенистой Абрикосовой улице, не являющийся памятником, охраняемым ЮНЕСКО, где первые семнадцать лет молодые люди были вынуждены терпеть присутствие друг друга. А когда пути-дорожки разошлись, то вдруг поняли, что этого присутствия им теперь и не хватает. Поняли не сразу, а лет через пятнадцать. Встретились, посидели, выпили, поплакались. Понравилось. Детские прозвища «Кефир» или «Шуруп» переросли в уважительные «Кефир Александрович» и «Шуруп Геннадьевич». Решили продолжить. У кого еще можно свободно порыдать на груди, как не у друга детства, которому ничего не надо объяснять? Здесь не было ни званий, ни регалий, ни чинов, ни рейтингов. Двор уравнивал всех.

Время встреч выбрали осознанно — в конце года. Дабы подводить символическую черту. Вроде как отчитаться за плановый период — что сделано, сколько выпито, какие возникли проблемы и каковы возможные пути их решения. Нынешнее застолье в «Белке и Стрелке» было уже традиционным. В восемь вечера сели в космические кресла и отправились в полет.

Увы, человек гораздо охотней рассказывает о своих несчастьях, нежели делится радостью. Какой смысл делиться радостью? Только зависть вызывать да должников плодить. А тут посочувствовать могут, сигареткой угостить и коньячком. И денег точно никто не попросит.

Поэтому после традиционной «За встречу» и легких сплетен об общих знакомых друзья детства перешли к жалобам на жизнь-жестянку. Больше всего накопилось у Кефира Александровича. В основном, служебных. Что закономерно — чем выше кресло, тем оно неудобнее. Слишком многие хотят тебя с него несправедливо столкнуть. И приходится балансировать, словно девочке на шаре. Соответственно, иногда забываешь поздравить жену с днем рождения, а у сына проверить дневник и содержимое карманов. В итоге, папироску с травкой у наследника находишь не ты, а соответствующие службы, которые заглянули в кармашек не случайно, а потому, что на папу нужна управа… Конечно, папа ситуацию разрулит, наследнику по юной жопе настучит, но осадочек в виде пары газетных статеек и обсуждений в сети останется.

Родион по количеству жалоб занимал вторую позицию. Его проблемы крутились, в основном, вокруг личной жизни. Женщины ведущему «Волшебного посоха» попадались какие-то ущербные, эгоистичные и не способные простить даже мелкую, чисто формальную измену. Хотя сами!.. Друзья предлагали посильную помощь — Кефир Александрович пообещал свести его с симпатичной незамужней дознавательницей из райуправления — девушкой, не бравшей взяток, то есть потенциально честной. А раз честна на службе, будет честна и в любви. Родион от предложения не отказался, но предупредил, что сначала должен человека узнать. Он вообще зарекся приглашать кого-либо в постель, не расспросив перед этим о жизненных идеалах и планах. Самое обидное, что женщин было много, но планы у всех примерно одинаково глобальные. И это настораживало.

Меньше всего очков в рейтинге неприятностей набрал Михаил Геннадьевич. Женат никогда не был, сожительствует с кошкой, завистников и кровных врагов не имеет, здоровье, тьфу-тьфу, не подводит. Ну, да, в музее прохудился потолок, и по весне экспозицию затопит, но разве ж это неприятность? К лету все высохнет. Какой-то сумасшедший плеснул кислотой в самую монументальную картину экспозиции «Купание в первом снегу». Пришлось отправлять полотно в Москву на реставрацию, в Великобельске восстанавливать шедевр никто не взялся. Сумасшедшего признали вменяемым и дали два года условно за хулиганство, а «Купание», тьфу-тьфу, вернули к жизни. В общем, без катаклизмов. Поэтому директор меньше всех и пил.

Евгений (Кефир) Александрович, несмотря на протесты Шурупова, наполнил все три космические рюмки, кашлянул в здоровенный кулак и провозгласил актуальный для себя тост:

— Ну, чтоб без потерь.

Как уже говорилось, мужчиной он был крупным, статным и выпить мог много. В юности занимался боксом и навыков не растерял. В комнате отдыха висела груша, с помощью которой снимались стрессы. Иногда на грушу приклеивались фотографии недругов из числа руководства. А когда груша не спасала, приходилось прибегать к более надежному средству. Но без злоупотреблений. Особенно после случая в первой чеченской командировке, куда он отправился в составе сводного отряда. Собственно, сама командировка прошла без экстрима и даже стрельбы. Можно сказать, скучно и неинтересно. А какое развлечение в подобной ситуации? Конечно, местная бодяжная водка, покупаемая у дружественного населения. Пили много, закусывая в основном тушенкой. Организм, тьфу-тьфу, выдержал, сбоя не дал.

Когда вахта благополучно завершилась, Евгений Александрович обнял однополчан, вылил в себя последние двести фронтовых граммов и сел в поезд, идущий домой, в родной Великобельск, названный так не в честь кобелей, как почему-то считали некоторые, а в честь аномально крупных белочек, водившихся здесь некогда в огромных количествах. В вагоне догнался с сослуживцем самопальным коньяком, закусил тушенкой и, помолившись, лег спать на верхнюю полку. Ночью, когда состав притормозил на какой-то крупной станции, Никифоров проснулся, выглянул в окно и чуть не свалился. По перрону бежали зверушки. Слоны, жирафы, львы…

Вывод был один. Допился, бля, чеченской водки! Черная горячка! Дал, все-таки, организм сбой!

Зажмурился, открыл глаза — та же фигня. Бегут, скачут звери по перрону, словно по саванне. Спрыгнул с полки, растолкал сослуживца, молча показал в окно. Тот чуть не подавился.

— Чего это, блин?!

Евгения Александровича немного отпустило. Вместе с ума не сходят. Натянули штаны, бросились из вагона. А к ним женщины незнакомые подбегают. «Купите, купите, нам детей кормить надо!» И суют им в лицо тех самых жирафов, львов, слоников. Плюшевых, здоровых, в человеческий рост.

— Мы на фабрике игрушечной трудимся, — продолжали объяснять дамы, — а зарплату игрушками дают. Здесь не продать, у всех уже есть. Купите Христа ради, дай вам Бог здоровья и счастья.

— Товарищи женщины, — мягко упрекнул успокоившийся Евгений Александрович, — вы же так честных, непьющих людей до инфаркта доведете! Предупреждать надо.

Слоника, однако, купил. Зеленого. Сыну подарил. Не водку ж ему везти паленую и не патроны из командировки.

— Так что ты там, Шурупик, насчет Шопенгауэра? — вспомнил он, подцепив вилкой вареную креветку.

— Шопенгауэр сказал, что ты, Евгений, счастливый человек.

— А откуда он знает? Я ему, вроде, не докладывал.

— Это диалектика… Не обязательно знать о каждом, улавливаешь? Достаточно понимать природу отношений в целом. Гении это умеют.

Наверное, последняя рюмка была пограничной, отделяющей предельно-допустимые нормы от критических, после которых произнесенные слова не являются осмысленными носителями информации. А просто напоминают, что собеседники не разучились говорить.

— Не усложняй нам жизнь. Она и так сложная, — Никифоров не любил малопонятных слов типа «диалектика».

— Да, да, Мишаня прав, — вновь поддержал музейщика Панфилов, — мы слишком зациклены на мелочах. Ну что такое пропавший пистолет на фоне того, что мы вообще появились на свет белый? Радоваться должны, что повезло, что дышим.

— Жизнь состоит из мелочей, — хмуро возразил подполковник, — и, как правило, из неприятных.

— Через год ты про этот пистолет и не вспомнишь, а сейчас сидишь, словно завтра на плаху! — неожиданно громко воскликнул директор музея. — Друзья, мы стали замечать только плохое! Но это же неправильно! Мы состоялись как личности, нас не сбила машина, не покалечила случайная пуля, не свалил сердечный приступ или рак!

Шурупов постучал указательным пальцем по космическому столу, официантка тут же подлетела.

— Это я не вам… Мы счастливые люди! Вы посмотрите… Прекрасный зимний вечер, скоро Новый год, мы сыты, пьяны, не замерзаем в каком-нибудь подвале, а сидим в фантастическом ресторане!

— Еще не хватало замерзать, — буркнул подполковник.

— Да, неприятности неизбежны, но это всего лишь неприятности. А не катастрофа!.. Пойдемте, пойдемте на улицу! Вдохнем полной грудью запах этих полей, посмотрим на небо! Умоемся первым снегом! Ну, ей-Богу, так же нельзя! Уныние — смертный грех!

Алкоголь, как известно, действует на всех по-разному. Кто-то поет и танцует, а кто-то дышит полной грудью и умывается снегом.

Михаил (Шуруп) Геннадьевич вскочил из-за стола и устремился к дверям космического корабля, забыв свой потертый полушубок из козлиного меха на вешалке.

— На воздух, на воздух!

Сидящие за столом переглянулись, пожали плечами, затем последовали за другом детства.

— Мы вернемся и доедим, — мимоходом предупредил Родион официантку, — не убирайте.

Директор музея таращился на небо возле обвешанной гирляндами елочки.

— Смотрите, смотрите, как прекрасен этот мир!

Вечер действительно радовал. Осень в этом году выдалась затяжная, слякотная, и только сегодня утром выпал снег. Но зато какой снег! Настоящий, новогодний! Чистый и мягкий, как дорогая туалетная бумага! Циклон, накрывший снегом половину Европы, добрался наконец и до здешних широт. Сугробы выросли буквально за пару часов. Белые хлопья не переставая сыпались с неба, искрясь в свете ресторанных огней. Такие снегопады в Великобельске редко случаются. Раз в двадцать лет. Даже дома словно нахохлились под белыми шапками.

Холодный, но не морозный воздух устремился в легкие, наполняя дыханье свежестью, будто из кислородной подушки. Ощущение, что после душного восточного зиндана ты окунулся в прохладу родного отечественного карцера. Михаил Геннадьевич стащил с себя свитер, снял очки, зачерпнул горсть снега и обтер им лицо и шею.

— Такой снегопад! Такой снегопад! Вспомните, когда наши места видели такой снегопад?! Давайте, мужики, давайте! Смотрите, как кружится снег! А как летает, летает! И поземка клубится! Сейчас все заметет!

— А завтра в сети появится телега, что начальник райуправления, директор музея и телеведущий в пьяном угаре валялись в сугробе, — предположил бдительный Панфилов.

— Ну и что?! Тебя это беспокоит?! — крикнул Шуруп. — Да хоть десять угаров! Мужики, перестаньте смотреть на жизнь через жалюзи! Кому какое дело?! Это касается только нас! Да я специально в сугроб упаду! Пускай все смотрят и завидуют!

Слова не разошлись с делом. Директор раскинул руки и грохнулся лицом в снег.

— Шуруп. Простынешь. Кончай дурить.

— Господи, да что вы такие зашоренные?! Расслабьтесь и получайте удовольствие!

Он вынырнул из сугроба, слепил снежок и метнул в Никифорова. Не попал, но положение дел изменил. Кефир Александрович махнул рукой и тоже зачерпнул горсть свежего снега. Осторожно макнул лицо, словно в родниковую воду. Хо-ро-шо…

— Это же чудо! Настоящее чудо! — продолжал восторгаться Шурупов. — Сидим как крысы канцелярские по своим кабинетам и студиям и ничего, кроме негатива, не видим! Радоваться разучились! А жизнь — вот она! Настоящая!

Он зачерпнул еще снежка и швырнул вверх. Родион, сняв темные очки, подошел к сугробу.

— Не очень холодный?

— Как в Анапе! Теплее не бывает!.. Хоть купайся! Кстати, мужики! А это идея! — Михаил Геннадьевич выпрямился и посмотрел на друзей игривым взглядом дембеля, попавшего на дамский пляж.

— Еще выпить? — попытался угадать подполковник.

— Это можно по ходу… Помните, я про картину говорил, которую сумасшедший кислотой облил? «Купание в первом снегу». Там три барышни барахтаются…

— Видел. Барышни голые, — уточнил любвеобильный ведущий «Волшебного посоха», — совсем. Ничего такие. Грудастые.

— Обнаженные… Картина, между прочим, конца девятнадцатого века. Художник, увы, не известен, но полотно подлинное.

— Конечно подлинное, раз неизвестен.

— Суть не в этом… Я покопался в истории и выяснил, что на Руси купание в первом снегу было традиционной забавой! Даже, можно сказать, обычаем. Особенно в сельской местности.

— Конечно, тогда ни ти-ви, ни Интернета, ни ночных клубов. Что еще людям делать?

— Существовало поверье: тот, кто искупается в первом снегу, может загадать желание, и оно сбудется!

— Подобные байки я слышу в любой туристической зоне, — скептически ухмыльнулся Родион, — обойдите священный дуб триста раз и ударьте по нему лбом. Потрите член каменного идола, омочите ноги в священном фонтане и попейте из него… И все, блин, сбудется! Вот и бьемся лбами. А кроме грибка и поноса никаких чудес.

— Тут совсем другое! Люди просто снимали усталость, стресс. Радость жизни вкушали! Это полезно даже с медицинской точки зрения. А чудеса — так, для рекламы… Но! Что мешает нам проверить?!

— Ты предлагаешь тоже искупаться? — спросил подполковник.

— Конечно! Это же дело трех минут! Загадаем по желанию, разденемся, окунемся и назад! А вдруг действительно сбудутся?

— Ну, тогда в сеть завтра вообще лучше не заходить.

— Родя, ну что ты со своей сетью?! Параноик какой-то! Кому мы нужны?! И потом, я ж не здесь предлагаю купаться. Вон, в парке можно. Там ни души сейчас.

— А чего, кстати? — неожиданно поддержал Кефир Александрович. — Я бы искупнулся. Никогда в снегу не купался.

— А в новом году сразу к урологу.

— Я ледяной водой каждый день обливаюсь и в прорубь ныряю, — похвастался директор музея, — и никаких урологов! За три минуты ничего с тобой не случится, звезда экрана.

— До парка два километра, не меньше.

— Тачку поймаем! Цивилизация!

— Я готов! — подтвердил подполковник. — Но сначала вкусим радости еще по сто. Для контраста!

— Не вопрос! А лучше взять с собой!

Михаил Геннадьевич вылез из сугроба, размахивая свитером, как флагом, и, притоптывая ногами, устремился обратно на космический корабль.

— Снег с бороды стряхни, купальщик, — крикнул вслед Родион.

Вообще-то ему уже тоже хотелось искупаться, но, как истинная звезда, он должен был хоть для вида поломаться. Имидж.

Такси решили не вызывать. Пока доедет, весь задор пропадет. Кальвадос из графина-«спутника» перелили в пластиковую бутылку, очень кстати оказавшуюся в портфеле директора музея, — он постоянно таскал с собой воду, чтобы запивать витамины для глаз — зрение садилось. Без окуляров Шуруп Геннадьевич уже не различал предметов и лиц, находящихся дальше трех метров.

Машину поймали сразу же, возле «Белки и Стрелки», — харчевня располагалась на оживленной трассе. Водитель «девятки», с виду благополучный молодой человек лет двадцати пяти, практически не торговался. Всего за две сотни согласился отвезти до парка, подождать десять минут и вернуть пассажиров обратно.

Раздеваться начали прямо в прокуренном салоне, благо он был теплым.

— Молодой человек, — вежливо пояснил застрельщик мероприятия, стягивая рубашку, — мы не причиним вам никаких неудобств. Вещи свои оставим у вас. Буквально на три-четыре минуты. Хорошо?

— Не вопрос, — без тени удивления кивнул водитель, вероятно, наблюдавший и не такие причуды выпивших клиентов.

Через пять минут он притормозил у входа в парк, возле одинокого фонаря и вывески «ВЫПАС КРУПНОГО И СРЕДНЕГО РОГАТОГО СКОТА ЗАПРЕЩЕН!» Тут же, на фонаре, бликовала жестяная табличка, прикрученная проволокой. «Ветеринар. Избавлю от мучений. Недорого. Телефон:…» Вполне резонно. В парке многие выгуливают домашних любимцев, лучшего места для подобной рекламы и не найти.

— Как-то тут неуютно, — опять заканючила звезда экрана, — да и с трассы видно.

— Молодой человек, можно чуть подальше? Вон туда.

Водитель ответил традиционным «Не вопрос» и свернул на дорожку, ведущую вдоль парка и еще не окончательно засыпанную снегом.

— Между прочим, здесь маньяк орудует, — блеснул служебной эрудицией подполковник, — шесть эпизодов уже. Женщин насилует.

— Надеюсь, убивает? — не без надежды поинтересовался свежеразведенный Родион.

— Еще не хватало… Я б тогда сейчас с вами не бухал, а торчал в штабе по раскрытию. Без выходных, отгулов и перерывов на ланч.

— И как это происходит? Изнасилование? Открой тайну следствия законопослушным обывателям.

— Да обыкновенно. На той стороне парка дорожка есть. Напрямки от трассы к домам. Женщины и ходят. Со своими пакетами-авоськами. Руки заняты, идут не быстро. А он, гад, сзади подбирается, по темени стук, под мышки подхватывает и в кусты. Ну и дальше, как в учебных фильмах немецкого производства… Когда тетки в себя приходят, от него только ванильный запах. Его наши за это и прозвали «ванильный маньяк». В прессу не даем, паника начнется.

— Напрасно… Народ осторожней будет.

— Так он в другое место перейдет…

— Плохо работаете. Может, пригласить Декстера?

— Кого?

— Персонаж такой веселый из американского сериала. Тоже маньяк, но со знаком плюс. Членит таких, как сам, только плохих. Он и вашего в момент отыщет.

— Обойдемся… Есть у нас вообще-то зацепки, повезет — на днях приземлим. А то бригаду из Москвы хотят прислать. В помощь. Чувствую, печень не сдюжит.

Евгений Александрович, наморщившись, погладил правую половину живота.

Через сотню метров дорожка свернула на девяносто градусов. Водитель проехал еще около километра и остановился.

— Дальше нельзя — обратно не выберемся. Забуксуем.

— А нам дальше и не надо! — Михаил Геннадьевич открыл дверь и вылез из салона. — Гляньте, красотища какая!

Он по-царски обвел руками перспективу.

— Вы не знаете, отчего так шумят березы? Мне кажется, они так шумят только здесь, в России. И еще мне кажется, они все понимают. Нет, правда. Смотрят на нас и понимают! Как живые!

— Шурупу больше не наливать, — шепнул Панфилов.

— А шумят не березы, а пурга.

Действительно, снегопад усиливался, постепенно превращаясь в среднестатистическую пургу. Парковые ели в белых треугольных платьях напоминали ку-клукс-клановцев, нестройными рядами идущих жечь негров. К слову, в чистом виде парком территория не являлась. Просто лесной массив, находившийся в черте города. В нем водились белки, зайцы и даже еноты. Осенью жители ближайших домов ходили сюда по грибы-ягоды, жарили шашлыки и купались в небольшом карьере экскаваторного происхождения. Конечно, власти Великобельска облагородили лес — прорубили несколько просек, установили мусорные контейнеры и даже один бесплатный туалет для инвалидов, не приносивший, впрочем, никакой практической пользы. В перспективе планировалось открыть здесь парк аттракционов и соорудить к неудовольствию «зеленых» и белок пару теннисных кортов. Тренированный лыжник мог обежать массив по периметру за три часа, а уж пешеход затратил бы все шесть. Парк был велик и прекрасен. Словно из книги сказок Шарля Перро. Сейчас объявится великан-людоед и начнет петь караоке.

Кефир Александрович и Родион тоже выбрались из салона. Оставалось снять брюки, исподнее и ботинки.

— Ну что, готовы, православные? — тоном старшины спросил Шуруп Геннадьевич, расстегивая брючный ремень.

— А свежо, однако. Возле кабака теплее было, — поежился подполковник.

— В городе всегда тепло и сыро. А за городом — зима! Зима! Зима!..

— Его уносит, — шепнул Родион, — в звенящую даль…

— Чего стоите? Ныряем!

Директор музея стянул брюки, оставшись в широких полосатых труханах.

— А ногам-то зябко. В ботинках лучше.

Он на всякий случай оглянулся по сторонам, скинул трусы и влез в ботинки, не надевая носков.

— Ура! Да здравствует качество жизни по разумной цене!.. Не забудьте загадать желание!

Высоко задирая тощие ноги, он поскакал к ближайшей полянке, напоминавшей застывший пруд. Разогнавшись, прыгнул двумя ногами вперед.

— Кла-а-а-а-сс!!! — и проорал пушкинское: — Отдайте мне метель, и вьюгу, и зимний долгий мрак ночей!

Друзья детства не стали дожидаться повторного приглашения. Лишь подполковник, как настоящий профессионал, предупредил водилу, что запомнил номер, поэтому скрываться с ценными вещами смысла не имеет. Будет немедленно обнаружен и препровожден. Через полминуты он мчался следом за Родионом по снежному бездорожью к месту купания. Тоже в одних ботинках, сжимая в руке бутылку с согревающим эликсиром. Не рассчитал скорость-дистанцию и налетел прямо на уже поднявшегося директора музея, сбив того с ног. Очки у жертвы столкновения спрыгнули с носа и утонули в сугробе, метрах в трех от хозяина.

— Черт! Куда они упали?! Не вижу ничего!

Кефир Александрович бросился к месту предполагаемого приземления. Наверно, будь подполковник хоть на полпромилле трезвее, он бы без труда нашел очки. Но, увы, в жизни всегда не хватает пресловутого «чуть-чуть». В результате окуляры оказались окончательно погребенными, и отыскать их теперь не сумел бы и весь Скотланд-Ярд, окажись он сейчас в Великобельске. Оставалось дождаться весны или ближайшей оттепели.

— Родион, помоги!

Родион помог не сильно. Немного поковырявшись в снегах звездными руками, ничего, кроме микрофона, не державшими, он предложил прекратить бесполезное занятие и выпить, пока холод не проник в самые потаенные участки организма.

Подполковник охотно поддержал, пообещав, что завтра пригонит взвод постовых и пару экспертов-криминалистов, и при свете дня очки непременно найдутся. А сегодня они с Родионом станут для друга Шурупа поводырями. Да и чего в лесу рассматривать?

Он открутил крышечку у бутылки, поднял руку на уровне лица.

— Загадываю желание!

Ровно треть яблочного бренди поменяла местоположение. Сосуд перешел в дрожащие от холода руки незакаленного ведущего «Волшебного посоха».

— Присоединяюсь! С наступающим! За высокий рейтинг и дорогой баррель!

В два глотка Панфилов заглотнул свою дозу, заел чистым снежком и, словно Кинг-Конг, саданул кулаками по груди, на которой синела татуха — полногрудая русалка — след бездарно проведенных армейских будней.

— А на Руси народ умел зажигать! Никогда бы не подумал, что купание в снегу такой кайф!

— Много неизведанного есть в истории, — подтвердил ослепший Шурупов, протягивая руку за бутылочкой.

Выдохнув порцию пара, он припал к горлышку. Допив кальвадос, довольно крякнул, погладил бородку и вновь прыгнул в сугроб.

— Давайте, давайте, православные! Очистим души от скверны! Почувствуем себя свободными!

И понеслось!

Неслось две минуты. Потом стало холодать. Все-таки, зима. Эх, сейчас бы в баньку!

…Через секунду банька и случилась. Друзей детства окатило жаром. Контрастный душ…

Они одновременно услышали характерный звук отъезжающей машины…

Вряд ли сейчас в парке находилась другая машина…

Это была их машина…

Вернее, ее уже не было…

Денег категорически не хватало. Вообще-то их не хватает все время, но бывают моменты, когда включить печатный станок просто необходимо. Новый год, расходы, хлопоты.

Печатный станок давно заржавел и покрылся пылью. Пришлось пойти на непопулярные, но проверенные меры. Заложить в ломбард фамильные драгоценности. Выбор был невелик. Пара бабушкиных колечек, собственные сережки с маленькими брюликами или серебряный кулончик на цепочке. Остановилась на колечках и кулончике. На подарки хватит.

Знакомый приемщик, поздравив с наступающим, предложил три тысячи, что по текущему грабительскому курсу Центробанка было чуть больше сотни долларов.

— Так мало?

— Голубушка, это много. Учитывая, что вы постоянный клиент. Другим я бы не дал и двух.

— Хорошо, оформляйте…

«Нина Михайловна обещала завтра выписать премию, две тысячи… Должно хватить», — прикинула Надя.

Она трудилась в районной библиотеке, на абонементе. Место совсем не хлебное, на гособеспечении, но хорошо, хоть такое есть. В их Великобельске с работой катастрофа. По вечерам редактировала тексты по договору с небольшим издательством. Иногда помогала мама, в основном продуктами с собственного огорода. В прошлом году мама окончательно перебралась на дачный участок и оставалась там даже зимой, изредка приезжая в город за пенсией. Жить в маленькой двушке вчетвером тесновато. Дети подрастают. Двое. Леночка и Вадик. Леночке пять, Вадику семь. Уже в школу пошел. Уроки надо делать, а письменный стол поставить некуда. А на даче спокойно, воздух, соседки-болтушки.

Им еще повезло. Несколько лет назад соседний квартал вообще под снос пошел, а людям взамен нормальных квартир дали развалюхи в области. А на месте старых домов торговый комплекс до сих пор возводят. Страшно представить, что было бы, попади их домик в зону стройки.

Один-то ребенок не шутка, а уж двоих попробуй поднять в одиночку! В период беспредельного разгула цен! Детские туфельки дороже взрослых. Надорвешься. Но Надя старалась ни в чем не отказывать детям. От бывшего мужа толку мало, героин забирал все. Хорошо, хоть больше не ворует. А то, пока замок не сменила, захаживал. Собиралась заявление в милицию написать, да пожалела.

Надя познакомилась с ним на практике в обычной школе, куда ее направили из библиотечного лицея. А Коля, будущий супруг, преподавал физкультуру. Педагогического образования у него не было, зато имелся разряд по бегу и дальняя родственница — завуч школы.

Красавец, спортсмен, детей любит. Грех не влюбиться. Влюбилась. Не отказала. Признание, клятвы, запретный плод. Свадьба, рождение Вадика, рождение Леночки. Счастье! А потом покатилось счастье по наркотической дорожке. Скучна и безнадежна жизнь в Великобельске, как на самой дальней станции. Кругом трава. По пояс. Кто подсадил педагога на иглу, супруга доподлинно не знала — по слухам, какой-то десятиклассник, заправляющий в школе трафиком. Однажды педагог застукал, отобрал, попробовал… Потом отобрал еще. И еще. Поставил ученику условие: хочешь торговать в школе — гони дозу. Или получишь годовую двойку по физре и не перейдешь в одиннадцатый класс. Ученик согласился. Надя заподозрила неладное, когда Коля предложил убить соседей, которые якобы мешали спать. И потом зачем-то сбегал в овощной, купил апельсинов и что-то долго-долго рассказывал вслух… Но вида не подала.

Когда десятиклассника прихватили органы на продаже дозы, тот с чистым сердцем педагога сдал. На первый раз учителя простили, но из школы турнули. Ну и все, конец фильма. Змей Героиныч требовал дань. Все лучшее из дома. Поначалу Надя пробовала давить на чувства. «Коленька, помнишь, как-то вечером мы стояли на крыше кочегарки и смотрели на небо… И в вышине плыли две звезды. А потом они вдруг погасли. Я тогда не придала этому значения, но лишь теперь поняла, что это были мы с тобой… Пожалуйста, не колись…» Не помогло. Мир не прост. Совсем не прост. И грозы, и бури. Не скрыться…

Через три месяца Коля распустил руки, нанеся жене легкие телесные повреждения. И было бы за что?! Попросила, чтобы не ел сваренный с любовью борщ руками. Это было последней каплей. Искового заявления Надя не подала, но мужа выставила за дверь маминой квартиры. «Прощай. С нашего вокзала поезда уходят в дальние края…» «Я имею право видеть детей! — ломился обратно Коля. — Пусти, сука!!! Детям нужен отец!!! Это я тебе как педагог говорю!»

Подала на развод, но процесс затягивался: дележ отпрысков — не скорое дело.

…Больше она ни в кого не влюблялась, хотя один парень ей нравился. Приходил в их библиотеку. Причем, не за книгами. Милиционер из местного отдела. Оперуполномоченный. Старший лейтенант. Высокий, симпатичный, как Джонни Депп. Глядя на него, Надя вспоминала первые дни с Колей. И какая-то шальная радость всходила, словно заря. И даже походка становилась летящей. Оперуполномоченный выписывал должников, а спустя время приносил невозвращенную литературу и просил подписать бумагу, что библиотека к нерадивым читателям претензий не имеет. Как-то Надя поинтересовалась, чего ради он это делает? Старший лейтенант томно улыбнулся и ответил, что в детстве не сдал книгу в библиотеку и теперь хочет искупить вину. Надежда не поверила, но больше не допытывалась. Помогает, и помогает. Они б сами ни одной книги не вернули. Нина Михайловна, кивая на оперуполномоченного, подмигивала — давай, не зевай. А после его ухода делилась житейским опытом — мол, лучшее средство от одиночества — это новая встреча. Правда, о том, что было, тоже надо помнить. Не забывать. И мечты сбудутся.

Муж Коля, как уже говорилось, периодически захаживал под предлогом общения с детьми, но каждый визит заканчивался исчезновением какой-нибудь вещицы, имевшей рыночную стоимость. Когда пропал старый пленочный фотоаппарат, подаренный подругами на свадьбу, Надя заявила, что все свидания теперь будут проходить на детской площадке. И на всякий случай поменяла дверной замок. Сначала Коля канючил — пусти, я больше не буду. Я не понимаю, что со мной происходит. Ни минуты покоя. Да что там минуты? Ни секунды! «Ширяться не надо, тогда и ломать не будет». Потом он принялся угрожать. Дескать, теперь за себя не ручается. Без женской ласки ему нельзя. «Ну и не ручайся, — просто ответила Надя, — мне теперь все равно. Сколько потеряно дней? Кто мне их вернет?»

Десять дней назад Леночка сильно простудилась в детском саду. Садик был единственным на микрорайон, и легче встретить на улице саблезубую белочку, чем без блата устроить туда ребенка. У Нади блат имелся — сокурсница по лицею, работающая нянечкой и разъезжающая на новеньком «пежо». Но от простуды блат не помогал. Температура тридцать девять, врач, лекарства, компрессы, деньги, больничный. На третий день немного отпустило. Леночка, словно маленькая снегурочка, лежала на диване и с завистью смотрела на детей, которым дядя Родя в программе «Волшебный посох» дарил спонсорские подарки. Ей очень нравилась эта передача. И дядя Родя. Такой смешной, такой добрый… Иногда он Леночке даже снился. Ее подружка Ирка была на передаче и теперь задается, прямо звезда. Вот бы туда попасть.

Кстати, когда-то ведущий «Волшебного посоха» заходил в Надину библиотеку. Взял книжку по организации праздников и сборник тостов. Якобы для диссертации. До сих пор не вернул, но Надя не сдавала его старшему лейтенанту. Панфилов — это ж звезда, мог просто забыть вернуть в звездной суете. Зачем же человеку жизнь портить? К тому же, книги не представляли библиографической ценности.

Вообще-то, Панфилов ей тоже нравился. Как мужчина. Обаятельный, симпатичный. Чем-то напоминал доктора Джека из «Остаться в живых». Но Надежда поганой метлой гнала мысли о сближении с Родионом, например, через сайт программы. Он звезда, а она кто? Каждый сверчок знай свой шесток. Лучше и не дергаться, узнавая об изменениях в его семейном положении из газеты «Житуха».

— У тебя тоже будет подарок, — пообещала библиотекарь, заметив грустную зависть в глазах дочери.

— И Дедушка Мороз?

— А ты хочешь, чтобы к тебе пришел Дед Мороз?

— Очень хочу… Ты говорила, он приходит ко всем послушным детям. А я тебя слушаюсь.

— Конечно, малыш… Не волнуйся. Дедушка Мороз обязательно придет.

— Со Снегурочкой?

— Да, со Снегурочкой… Поправляйся.

— А где они живут? В лесу? Или в нашем парке?

— В лесу. У них там домик… Спокойной ночи, милая.

— А сказку?

— Ты уже большая девочка, а сказки рассказывают только маленьким.

— Ну, пожалуйста, мам. Про принцессу.

— Хорошо. — Надя подтянула одеяло к подбородку дочери и начала. — Однажды, прекрасную принцессу решила погубить злая волшебница Алкоголина. Но одной ей было не справиться. Тогда она призвала на помощь коварного тролля Никотиния. Они тайно пробрались во дворец, спрятались и стали подмешивать в напитки принцессы отраву. Вся подлость заключалась в том, что бедной принцессе нравилось пить эту гадость. Но с каждым днем она чахла. Сначала похудела, затем ее прекрасное лицо стало бледным и морщинистым, пальчики пожелтели и тряслись, а по утрам сильно болела голова и дурно пахло изо рта. Бедняжка с трудом ходила, держась за стенку, чтобы не упасть. Но самое печальное, ее стали одолевать зеленые чертики и ужасные чудовища… И никто не знал, что делать, чем помочь…

— Мама, мне страшно…

— Но, слава Богу, мимо проезжал храбрый богатырь Трезвегор, никогда не пивший, не куривший и не нюхавший клей. Когда ему рассказали о беде, он сразу понял, что это проделки злобной Алкоголины. Он нашел ее во дворце и вызвал на смертельный бой.

— И победил?

— Конечно, хотя бой был трудный, ведь Алкоголина хорошо маскировалась, меняя обличие. Но пока они сражались, подлый Никотиний вызвал на подмогу своего повелителя — Змея Героиныча.

— А Трезвегор? Погиб?

— А об этом я расскажу завтра. Спать…

Надя еще раз поцеловала дочь и выключила торшер.

Она сама придумывала такие сказки. Пора готовить девочку к школе.

Однако, что же делать с Дедом Морозом? Пообещать легко… В «Бюро добрых услуг» ознакомили с прейскурантом вызова дедушек, больше подходящим для «Бюро злых услуг». Пять тысяч за визит, плюс отдельно подарок. Наживаются на несчастных, верящих в сказки детях. Но, представив глаза Леночки, к которой не придет обещанный дедушка, Надя тут же приняла положительное решение. Поговорила с соседкой Викой, у которой тоже росли пара маленьких отпрысков. Можно пригласить Дедушку на четверых. Просто когда он придет, Вика переместится в их квартиру. Количество детей в договоре не оговорено, главное, адрес один. Соседка нашла предложение разумным, все-таки две с половиной тысячи экономии и детям радость.

Но на подарки не хватало. А значит — прямая дорога в ломбард. Получив деньги, добежала до «Бюро». Увы, свободен только поздний вечер, Дедушка Мороз расписан буквально поминутно. Но ничего не поделать. Составили договор.

— Белгородская, два, квартира четыре? Все правильно? — уточнила приемщица заказов на дедушек.

— Да, — подтвердила Надя.

— Завтра, в двадцать три пятнадцать. Четверо детей. Лена, Вадик, Катя и Алеша.

— Совершенно верно.

— Код? Домофон?

— Домофон. Первый этаж.

— Распишитесь у галочки… Подарки оставьте в прихожей, пакеты подпишите. Детей подготовьте — стишок, песенка, танец… И отдельная просьба…

— Да?

— Не наливайте… Он склонен…

— Хорошо… А Снегурочка будет?

— Я и есть Снегурочка.

Приемщица в силу предпенсионного возраста на Снегурочку не тянула, но заработать хотела. Осуждать нельзя. У нее, наверное, тоже дети.

…Сегодня утром Надя сбегала в библиотеку, получила обещанную премию и после обеда отпросилась — надо успеть купить подарки, прибрать комнату и нарядить Леночку с Вадиком.

Она купила дочке обещанную куклу, поющую с сильным китайским акцентом, а Вадику — полицейскую машинку с сиреной, больше похожей на мышиный писк. Упаковала в блестящие обертки. Вообще-то Вадик просил компьютер, но это нереально. Да и рано еще. Когда дети были еще совсем маленькими, Надя пугала их перед сном Интернетом. «Кто туда попадет, обратно не выйдет. Там живут страшные вирусы, заражающие все живое…» Не помогло, Вадик тайком бегал в компьютерный клуб, где ему бесплатно разрешали поиграть в ужастики и стрелялки.

На оставшиеся деньги она набрала сладостей. Хотелось устроить детям настоящий праздник.

Ближе к вечеру, словно по заказу, пошел снег. Такой сильный, что через час выросли сугробы. Но это лучше, чем уличная грязь и слякоть.

— Леночка, смотри, какой снежок! Это Дедушка Мороз постарался. Специально к своему приходу. Потому что Дедушка Мороз не может без снега.

— А Вадька говорит, что никакого Деда Мороза нет.

— Он просто не знает. А сегодня убедится сам. Осталось немножко подождать.

— А можно я пока посмотрю «Волшебный посох»?

— Конечно, родная. Но сначала надо смерить температуру.

Надя включила телевизор и стряхнула градусник.

— Гоп-стоп на оба ваши дома!.. У меня ж там все! Мобила, бумажник, ксива, наконец! Понимаете?! Удо-сто-верение! Мало мне пистолета!

Да, Кефиру Александровичу в этом смысле не повезло больше остальных. Мент без ксивы все равно что караоке без певца.

— Какая ксива?! Кефир, о чем ты?! — вопил ведущий «Посоха», прикрывая собственный посох руками. — В воде с нулевой температурой человек погибает через пятнадцать-двадцать минут! У нас не вода, но зато и не ноль! А все минус десять! Да при такой влажности! Если не выберемся через полчаса, здесь будет висеть мемориальная доска! А ты о ксиве какой-то! Куда ты? Куда?!

— На трассу, куда ж еще?! Остановим кого-нибудь!

Мгновенно протрезвевший подполковник медвежьими шагами принялся выбираться с полянки к тому месту, где они бросили машину.

— Сволочь… Я убью его!.. Вот найду пистолет и убью! Я ж предупредил, что номер запомнил!

— А ты запомнил?

— Хрен там! Я ж для блезиру!

— Поэтому и укатил! — чуть не плача, подвел дедуктивную черту Родион.

— На трассу бесполезно! — проорал вслед друзьям виновник торжества. — На дворе ни людей, ни машин. Завируха! И кто нас в таком виде посадит?!

— И что ты предлагаешь?! Здесь подыхать? Лучше уж на трассе, хоть найдут сразу! Бля, покупались в снежке!

— Надо через парк, к домам! Тут дорожка есть, минут за двадцать добежим! Я знаю!

Подполковник с ведущим притормозили.

— А там в любом подъезде обогреться можно.

— А точно за двадцать минут уложимся? — дыша ненавистью, уточнил Кефир Александрович.

— При хорошем раскладе можно и за пятнадцать… Только дорожку найти надо. Если б не очки и не пурга, я бы сразу нашел!

— Блин, окочуримся, пока отыщем! Где она?! Какие-нибудь ориентиры помнишь?

— Да какие в лесу ориентиры?! От того места, где машину бросили, левее на тридцать градусов!

— И как, интересно, мы эти тридцать градусов отмерять будем? Транспортира, видишь ли, не захватили.

— Ерунда, на глаз… Бежим… Только меня не бросайте… Без очков не вижу ни зги!

— Тут что в очках, что без. Пурга полная!

Выбор был невелик. Либо искать дорожку, либо возвращаться на трассу и пытаться остановить машину. А морозец уже начал свой обратный отсчет. Хорошо, хоть на ногах остались ботинки.

Подполковник протянул руку временно ослепшему другу.

— Держи!

Ведущий пристроился сзади. Веселый паровозик.

Вышли на исходную. Следы от машины уже занесло. Снежная королева зажигала от души.

— У меня в мобильнике все телефоны, — продолжал хныкать Панфилов, — я ж пропаду без него.

— В гробу мобильник не нужен! Дорогу ищи! — Подполковник приложил руку ко лбу, защищая глаза от снега.

Дорогу, разумеется, подзамело. Но контуры пока остались.

— Есть! Вон она! Бежим!

Друзья, выстроившись гуськом, помчались через парк. Возглавлял колонну, конечно, подполковник, как старший по званию и самый крупный по комплекции. «Ледокол Александрович Ленин», сказал бы про него бегущий последним ведущий «Посоха», находись он в более позитивной ситуации. В центре группы, словно зомби, выставив вперед трясущиеся руки, припрыгивал директор краеведческого музея. Широкая спина друга служила надежным ориентиром.

— Мне даже не столько за ксиву обидно! — перекрикивал пургу начальник райотдела. — Я новую выпишу! С трусами головняк будет! И с костюмом! Это ж Ларискин подарок на сорок лет! Хрен поверит! Она ж ревнивая, как Отелло! Ну, вы знаете!

— Мы подтвердим! На Библии!

— Ага! Как же! Для нее Библия не авторитет.

Жена у Евгения Александровича отличалась не только ревностью, но и дотошностью офицера гестапо. На слово мужу не верила. Однажды даже заявилась в засаду, которую начальник райотдела возглавлял лично в связи с особой опасностью преступника. О засаде знал узкий круг сотрудников во избежание утечки информации. Но Лариса Михайловна вычислила преступный адрес самостоятельно, посидев полчаса в сети. И нагрянула с проверкой, чуть не поплатившись здоровьем. Лишь в последний момент кулак Евгения Александровича затормозил в двух сантиметрах от напудренного носа суженой. Убедившись, что муж не врет, а действительно сидит в засаде, она посоветовала не ждать врага напрасно, ибо, по данным интернетовского поисковика, тот неделю назад уехал на гастроли в Сочи. Бомбить гостиничные номера отдыхающих.

И вряд ли Ларису Михайловну устроит версия с купанием. Нормальные люди купаются в снегу в трусах. Вернее, совсем не купаются.

— А ты сам хорош! — проорал замыкавший Панфилов. — Мент называется! Оставить у левого частника кошельки и мобильники!

— Нечего на милицию валить! Я хоть водилу предупредил, а вы и этого не сообразили!

— Друзья, успокойтесь! Это я виноват. Но мы должны держаться! И не надо печалиться. У нас впереди вся жизнь! Главное — надеяться и ждать!

Бег чуть согрел, но не настолько, чтобы прилечь и позагорать. Растаявший на коже снег в случае остановки тут же мог превратиться в ледяную корку. Через пять минут мучительного спринта обнаженные мужчины оказались на парковой развилке, чем-то смутно напоминая трех граций.

— Сейчас налево! — подсказал директор музея.

— Какое лево?! — возразил, испуская клубы пара, подполковник. — Направо! Как раз к Белгородской и выйдем!

— Белгородская налево!

— Ерунду не мели, да? Я что, своей территории не знаю? Налево — к свалке выйдем, а направо — как раз к Белгородской.

— Мужики, тут еще прямо дорожка есть, — указал пальцем ведущий «Посоха» на развилку.

— Не может здесь быть никакой третьей дорожки, — тоном опытного гида заявил Шурупов.

— Откуда ты знаешь? Или навигатор в башке?

— Знаю и все! Мы не туда прибежали! Надо вернуться назад и найти правильную дорогу!

Все обернулись. Их следы почти буквально на глазах исчезали, словно стираемые ластиком художника.

Заметало следы, заметало…

— Ну, на фиг! Сам возвращайся, — выдохнул Кефир Александрович, — а я налево.

— Нет, Кефир! Не смей! Видишь, вон, поворот?! За березой? Откуда мы знаем, что там?! Может, пропасть! Или, наоборот, горка, на которую не залезешь! И не разберешь!

— Я не вижу причин пугаться! Я — мужчина! И кое в чем силен!.. В последний раз спрашиваю. Вы со мной?

— Кефир, это тупик! Надо вернуться!

— Короче! Оставайтесь здесь! Я дойду один! И сразу вышлю помощь. Двадцать минут продержитесь?

— У меня, вообще-то, простатит, — признался телезвезда, — хронический. Застужу, станет острым. Я то переживу, а женщины…

— Херня! Это лечится. Массаж — и вернешься в строй! Ждите.

Подполковник вскинул голову и осмотрел белеющие на черном фоне верхушки деревьев, затем тоном армейского прапорщика приказал:

— Вот, стойте возле той сосны! И ни шагу в сторону! Я быстро! Вернусь по следам!

— Заметет!

— За двадцать минут не заметет!

Трясущимися от холода пальцами он завязал развязавшийся шнурок и, прикрывая глаза ладонью, побежал в глубину парка. Через десять секунд он полностью исчез из вида.

Пурга усиливалась…

Панфилов смахнул снег с русалки. Русалка совсем посинела, грудь ее уменьшилась на пару номеров.

— Девочка моя… Держись… Скоро согреемся…

— Не согреемся, — прошептал Михаил Геннадьевич, прислонившись к березовому стволу. — Кефир не туда побежал…

— Да откуда ты знаешь?

— Умею ориентироваться по звездам… Город в другой стороне… Слушай… От меня толку мало… А ты дойдешь… Беги направо. Примерно через триста метров будет еще одна развилка со сломанной березой, там повернешь налево. Не перепутай.

— Вместе бежим.

— Нет, я буду ждать Кефира, вдруг он вернется. Не бойся, я обливаюсь холодной водой, час смогу продержаться. Это ж не мороз, так — морозец. У нас в музее, когда отопление вырубают, и то холоднее.

— Уверен?

— Я вас втравил, мне и расхлебывать, — Шурупов подул на пальцы, сложив их лодочкой.

— Блин, двадцать первый век, а в парке нет ни одного магазина, торгующего навигаторами. Позор, — Родион старался показать силу духа, — кому рассказать.

— Кончай острить. Беги. Каждая минута на счету.

— Ладно, не скучай тут без нас. И женщин не води. По парку гуляют дети. Увидят еще.

Он хлопнул музейщика звездной ладонью по сутулой спине и устремился на поиски сломанной березы. Но, пройдя метра три, остановился и обернулся.

— Чего ты так на меня смотришь?! — прищурился Шурупов. — Искоса?

— Слушай, Шуруп… Тогда, два года назад у меня не было выхода…

— Ты уже говорил.

— Но ты вряд ли поверил… А сейчас мне таить нечего. Денег я не брал, клянусь… Короче, не считай меня козлом… Так, на всякий случай.

— Я и не считаю… Беги, холодает… Никуда не сворачивай с дорожки.

Родион как-то неуверенно кивнул и, махнув рукой, побежал, высоко, по-страусиному, задирая ноги.

…Тот, кто заснял бы сейчас его на мобильный и выложил ролик в сеть, получил бы завидный рейтинг. Популярный ведущий в голожопом виде, оскорбляющем человеческое достоинство, несется по зимнему парку. Да еще вопит как матрос, которому снарядом оторвало руку.

Ведущий и рад был бы оказаться героем эпатажного ролика, но, увы — в столь странный час в парке папарацци не промышляли. Какой идиотизм! Представить страшно, что напишут желтые газеты. «Смерть под березой! В парке найден обнаженный окоченевший труп популярного ведущего». «Новая жертва великобельского маньяка!» «Убийство или самоубийство?!» «В крови обнаружена смертельная доза кокаина». «Мама: „Я не верю в несчастный случай. Это месть“».

Блин, да какая месть? Говорят, есть книга — «Самая глупая смерть». Он реально претендует на место в первой десятке. Замерзнуть в парке в нескольких километрах от города… Глупее не придумать.

Нет, не дождетесь… Панфилов прибавил газу. Но бег уже не согревал. Теплу негде задерживаться. Разве что в ботинках.

Чертов снег забивал глаза, правая рука стала походить на «дворник» лобового стекла. Но самое страшное, что спасительная дорожка окончательно исчезла из вида. Ориентироваться по звездам Родион не умел, да и звезд на почерневшем небе уже не было видно. Он вяло, для галочки, проорал печальное «Эй», но на зов, разумеется, никто не откликнулся, даже белочки.

Русалка на груди превратилась в синюю скрюченную воблу, но Родиона это уже не волновало. Волновало отсутствие перспективы. Сильно волновало. После пятиминутного спринта он остановился и попытался отыскать в мутной снежной пелене верное направление. С таким же успехом можно собирать грибы в зимнем лесу с помощью миноискателя.

Здравый смысл и логика предсказуемо уступили место инстинкту сохранения и панике. Заметив спасительный просвет между березами, Родион бросился в него без колебаний.

И секундой позже почувствовал, что земная твердь под ботинками напрочь отсутствует. И он, согласно законам физики, летит вниз, а не вверх, как бы этого ему ни хотелось…