Книга: Перехлестье
Назад: Василиса и воспоминания
Дальше: О любви, доброте и семейных ценностях

О богах, молитвах и желаниях

Шахнал привалился спиной к черной стене и медленно сполз вниз. Боги… в груди разливалась пустота. Что же он натворил? Зачем? Никогда ранее он не искушался, не сомневался, всегда был тверд. Так как же, как с ним могло случиться это? Почему? Почему?!
Тело била дрожь, ноги налились тяжестью, в голове гудело.
Скоро о случившемся станет известно всем, и что тогда?
Мужчина глухо застонал и несколько раз ударился затылком о стену, надеясь, что боль вернет ясность мысли. Увы.
Но он ведь не был виноват, он не хотел этого, он… ошибся.

 

— Не отвечает? — полный почтения негромкий голос отвлек Шахнала от сосредоточенной молитвы. Однако мужчина не повернул головы. Закончил священнодействие и лишь после этого неторопливо поднялся с колен.
В выпуклых пузатых боках Чаши Откровений отражалось мерцание свечей и искаженный силуэт молодой послушницы, которая стояла у подножия лестницы и, запрокинув голову, смотрела на жреца. Совсем еще девочка. Облаченная в черное бесформенное одеяние, скрывающее малейшее очарование юного тела, с волосами, упрятанными под черное же покрывало, схваченное на лбу широкой красной лентой.
Мариоса приняла обет служения всего полгода назад, однако уже сейчас являла все задатки ревностной служительницы богов, была примерной молельницей и постницей. Однако девчоночье любопытство и свойственную своему возрасту непосредственность смирять еще не научилась. Впрочем, Шахнал был для нее почти что божеством, и девчушка жадно ловила каждое его слово, старалась угодить, услужить.
Он от нее уставал.
Щебетала как сорока, суетилась без пользы, одолевала болтовней и вопросами. Впрочем, пост, смирение и кротость рано или поздно сделают свое дело по укреплению плоти и сосредоточению рассудка. А пока приходилось терпеть. Вот и сейчас девчонка увязалась за жрецом, ожидая ответа.
— Молчит? — вновь спросила она, поспешно кланяясь отцу и касаясь поцелуем полы его одеяния.
— Молчит, — ответил тот, коснувшись перстом ее лба и тем самым благословляя. — Странно это все.
Жрец направился к выходу из храма.
— Почему, отец мой? — Послушница спешила следом.
Шахнал недовольно покосился. Вот ведь увязалась. Мариоса была миловидная — округлая, с яркими веснушками на нежных щеках и блестящими карими глазами. Наказанье любопытное!
— Потому что Маркус всегда отвечал, сколько я себя помню, — ответил отец, мысленно взывая к смирению и кротости, которые не позволили бы раздражению просочиться в голос. — Все слишком странно. Отдал приказ об истреблении магов и колдунов, а теперь тишина…
Миновав аллею морогунов, Шахнал свернул к обители — длинному зданию со множеством крохотных каморок для послушников и молельников. Из трапезной потянуло запахом хлеба и печеного кэлахая. Жрец попытался вспомнить, когда в последний раз ел? Понял, что не знает. Мысленно пообещал себе зайти по дороге в «Пятак» и стремительно поднялся по витой лестнице на второй этаж, туда, где располагались классы и библиотека. Если когда-либо за время существования отцов Маркус не отвечал на молитвы, узнать об этом можно только из старинных книг.
— Отец мой, ответьте, правильно ли это — уничтожать магов? — Неугомонная послушница уселась у ног своего обожаемого пастыря и с восхищением заглянула в его бесстрастное лицо.
Ни дать ни взять — собачонка, которую подобрали на улице, покормили и обогрели. Впрочем… почти так оно и было. Семья девушки отдала ее в храм, чтобы избавиться от лишнего рта. Если же учесть, что этот самый рот не только ел, но еще и не закрывался ни на миг, Шахнал очень хорошо понимал родителей Мариосы… Впрочем, молельник тут же одернул себя за недостойные мысли и ответил спокойно, без тени раздражения в голосе:
— Негоже простым смертным одобрять или не одобрять волю богов. Для нас она — закон. Который нужно исполнять. Небесный промысел человеческому уму неподвластен.
— Но если…
— Никаких «если», Мариоса. Всегда. Беспрекословно. Повиноваться.
Девушка кивнула и снова набрала в грудь воздуха для нового вопроса…
— Тебе не будет сложно принести мне воды? — быстро, пока послушница не успела произнести ни слова, попросил Шахнал.
Девушка с готовностью кивнула и бросилась на первый этаж — в трапезную. Мужчина же устало потер переносицу. Когда-то давно он был таким же. Любопытным суетливым мальчишкой с миллионом «почему» и неодолимым желанием сделать мир лучше. Сочувствовал магам, дэйнам, колдунам. Но со временем пламя, горевшее в душе, погасло. Яростному рвению на смену пришли смирение, хладнокровие и понимание того, что если маги и невиновны в собственной судьбе, то колдуны — как один, преступники. А еще через некоторое время отец перестал жалеть и магов.
Мариоса, принесшая воду, снова опустилась на пол, скользнула губами по облачению жреца, снова дождалась касания лба перстом, но теперь сидела молча, только во все глаза смотрела на мужчину, склонившегося над книгами. Тот сделал несколько глотков, перелистывая пожелтевшие страницы, и погрузился в чтение.
Увы, фолиант за фолиантом откладывался в сторону безо всякого результата. В Шахнале зрело недовольство. Ни-че-го. Совсем!
Предпоследнюю книгу отец распахнул с такой яростью, что порвал ветхий корешок. Через пару минут захлопнув и ее, жрец взял в руки последний том. В груди разгорался гнев, подогретый глухим раздражением. Надо успокоиться.
— Нашел, — хриплым голосом наконец сказал молельник. — Тут сказано, что Маркус может замолчать, если мирские хлопоты утомят его. Тогда он предоставляет смертных себе самим, предпочитая не вмешиваться.
— Значит, он просто… отдыхает? — наивно спросила девушка. — А когда вернется, дэйны как раз разберутся с магами?
— Да. — Гнев в груди Шахнала разгорался все сильнее.
Конечно, Маркус — бог, и пути его неисповедимы, но как он мог бросить людей в дни подобной смуты!
Рывком поднявшись со скамьи, отец стремительно вышел из библиотеки, забыв про Мариосу.
Маркус не отвечает на молитвы, однако это не значит, что молитвы при этом должны заканчиваться. Никто не знает, когда бог вновь снизойдет до смертных — через день, год или эпоху, но, вернувшись, он пожелает знать, что не забыт. На то и нужны жрецы. Вот только… как ни крути, а не хотел Шахнал впустую простаивать на коленях, взывая к молчаливой пустоте. Не хотел зазря доказывать тишине, что он-де по-прежнему верит и почитает бога.
Да и за что его почитать?
Эта дикая мысль появилась и пропала, оставив в душе еще большее недовольство.
— Отец мой?
Шахнал остановился и повернулся к послушнице, что все это время следовала за ним как тень. Девушка стояла, привалившись спиной к стене, и терла виски.
— Что такое? — нахмурился мужчина.
— Голова закружилась… — Мариоса попыталась сделать шаг, охнула и стала оседать на пол.
Выругавшись про себя, жрец подхватил отяжелевшее тело. Еще одна напасть! Злясь неведомо на что, молельник понес подопечную в келью, досадуя, что забыл проследить, чтобы дуреха поела, вместо того чтобы всюду за ним ходить хвостом. Вот и получается — он не пошел в трапезную, потому что не испытывал голода, а послушница, потому что не имела права что-то делать без разрешения старшего. Вот ведь…
Мысли прервались, когда девичья рука, до того безвольно лежащая на плече мужчины, вдруг обхватила его за шею. Жрец ощутил, как теплое тело доверчиво льнет к нему, как вздымается от дыхания полная мягкая грудь. Показалось, будто послушница трется щекой о его плечо… Раз. Другой. Третий. Он сбился с шага, остановился и внимательно посмотрел на девушку. Та безвольно лежала на его руках — щеки бледные, глаза закрыты. Странно. Однако уже через миг Шахнал снова ощутил все те же поглаживания. Не останавливаясь, жрец посмотрел на свою ношу — ничего. Несчастная была неподвижна.
Войдя в келью послушницы, мужчина осторожно опустил подопечную на жесткое узкое ложе. Девушка свернулась клубочком и медленно приоткрыла глаза:
— Отец мой?
— Что, дитя?
— Посидите со мной…
— Тебе нужно поесть. — Игнорируя ее просьбу, мужчина направился к двери.
— Пожалуйста, всего минутку! Одной так страшно…
Раздраженный вздох вырвался из груди Шахнала. И все же он вернулся к кровати и опустился на краешек, глядя на девушку. Ребенок еще. Не понимает, что здесь — в святом месте — все одиноки. И к этому надо привыкать уже сейчас. Однако стоило молельнику сесть, как послушница взяла его руку и, приложив к своей щеке, закрыла глаза. Вздохнула. Дитя неразумное.
— Мама гладила по голове, когда я болела… — непонятно к кому обращаясь, прошептала девушка.
Жрец закрыл глаза. Его тяготила эта ситуация. Тяготила и смущала. Но все же девочка была на его попечении. Он был ее отцом, пусть и духовным, но отцом. Поэтому он мягко провел ладонью по голове, покрытой черным покрывалом. Еще раз и еще. В его прикосновениях не было ласки. Они были бездумными, поскольку сам Шахнал в это время размышлял о том, что прочел.
Маркус не отвечает. Он покинул своих чад. Божественного надзора больше нет, но есть приказ. И приказ до сего момента исполнялся беспрекословно. Даже восставшие колдуны, по сути, только помогли дэйнам. Сейчас, конечно, вся эта шушера затихла, но Шахнал понимал: ненадолго. Маги же, насколько открылось жрецу из Чаши Откровений, почти все взяли кольца. Причем из тех, кто взял, умерла только половина.
Перед смертью всегда обостряются чувства, так и маги давали кольца знахаркам, повитухам, магессам. Хотя были и отказавшиеся… Палачи, избавители — словом, те, которых боялись. Избавители приходили за умирающими, теми, кто мучился от боли. А палачи… казнили тех, кто не заслуживал жить. Чего уж греха таить, таковых среди людей было немало.
Так вот палачам и избавителям отказывали почти всегда. Кто захочет принять кольцо у такого отщепенца? И именно такие, по мнению Шахнала, были самыми опасными. Если они переметнутся к колдунам…
— Отец мой… — слабый шепот заставил жреца очнуться от тягостных мыслей и посмотреть на послушницу.
Жрец даже удивился, увидев ее. Так задумался, что забыл, где находится.
— Отец мой… Какие у вас сильные руки. И нежные.
Девушка повернулась и мягко поцеловала своему пастырю ладонь, глядя ему в глаза. Потом еще раз. И еще. На четвертом поцелуе внутренней стороны ладони коснулся влажный язычок. Мужчина застыл. Соблазнительница тоже. Закусила губу, медленно приподнялась, снимая с волос покрывало. Длинные медные локоны рассыпались по плечам. Мариоса вновь поднырнула под руку молельника и потерлась макушкой о его ладонь, побуждая вновь гладить ее по волосам.
Шахнал бездумно подчинился, пытаясь осознать происходящее. В груди бушевал ураган самых противоречивых чувств — от наслаждения до ужаса. Глупая. Что творит? Не понимает будто, что он чужой ей… как она только…
Послушница закрыла глаза и слегка подалась вперед. Рука Шахнала соскользнула с затылка и оказалась на шее. Он словно со стороны наблюдал за происходящим.
Вот, задержавшись, его ладонь медленно двинулась вниз, с наслаждением ощущая бархатистость теплой женской кожи. Какая она нежная! Вот пальцы наткнулись на грубую ткань одеяния, замерли. Двинулись обратно, прошлись по шее, скуле, очертили губы.
Мариоса приоткрыла рот и поймала перст своего наставника. А во взгляде темных глаз вспыхнуло хмельное обещание. Жрец застыл, парализованный этим чувственным призывом, а потом дернул послушницу к себе…
Для него, всю жизнь посвятившего посту и молитве, отрекшегося от большинства плотских желаний и радостей, каждое прикосновение, каждый сорванный с губ девушки поцелуй были откровением. Она что-то шептала, когда он жадно задирал ее черное одеяние, выгибалась, предлагая свое нежное тело его торопливым и неумелым рукам, а потом глухо вскрикивала, запрокинув голову, рассыпая медь волос, впивалась ногтями в мужские плечи, кусала его шею, губы… все кончилось быстро. Слишком стремительно обрушилась на Шахнала волна удовольствия, слишком поспешно он, обессиленный, упал на нее… слишком скоро наступила расплата.
— Нет, нет, пустите, пустите! — Рыдания, маленькие кулаки, бьющие его по плечам, извивающееся тело. — Не надо! Хватит! Пожалуйста-а-а!!!
Жрец отпрянул, с ужасом глядя на то, как послушница в разодранном платье сжимается на разоренном ложе.
— Нет! — закричала она, стоило ему попытаться протянуть к ней руки. — Не надо больше! Умоляю, не надо!!!
Последние слова Мариоса прорыдала, пытаясь отодвинуться как можно дальше от Шахнала, сгребая на себя скомканную простыню. Мужчина сидел, раздавленный, оглушенный, медленно осознавая, что натворил. Ссильничал. Девчонку. Ребенка еще… Он? Строгий молельник, держащий пост уже более пятнадцати лет, отказывающий себе в малейших послаблениях, в самых ничтожных плотских радостях?
После содеянного он более не имеет права возносить молитвы богам. Не имеет права приближаться к храму. Не имеет права не то что прикасаться к Чаше Откровений, но даже и просто смотреть на нее. Такие, как он, даже на жизнь права не имеют.
— Уходи. Я не трону, — тусклым голосом выдавил из себя мужчина.
Послушница скатилась с кровати и бросилась прочь из кельи.
Осознание происшедшего обрушилось на плечи всей тяжестью, заставляя сердце обмирать и грохотать в висках. Он теперь отступник. Он… пал.
Мариоса, придерживая разорванное на груди платье, неслась вперед. Ей казалось, что ее преследуют, что вот-вот настигнут, призовут к ответу… поэтому она бежала, все быстрее и быстрее, не обращая внимания на первые тяжелые капли дождя, упавшие с неба. Медные волосы развевались на ветру, но собирать их было некогда. Скорее, скорее! Вниз по улице, в дом, где она будет в безопасности! Вспышка молнии осветила безумное лицо, заставляя редких прохожих испуганно шарахаться прочь. Впрочем, едва странная девушка исчезала из виду, люди отчего-то тут же забывали, что встречали ее. А дождь усиливался…
Вот и знакомая покосившаяся дверь, еще пара шагов, и беглянка влетела в дом. С платья и волос текла вода, башмаки промокли. Скинув грязную обувь, она подбежала к камину и без сил рухнула на пол.
— Послушница пришла, — с усмешкой сказал сидевший в старом кресле молодой парень. — А ты что это в такую погоду домой прибежала?
— Дай одежду чистую, — прерывисто произнесла Мариоса, все еще стараясь отдышаться после сумасшедшего бега.
Парень поднял брови, но, ничего не возразив, пошел в соседнюю комнату и вернулся оттуда со стопкой чистой и сухой одежды. Девушка принялась поспешно раздеваться, но мокрое платье липло к телу, и она безуспешно пыталась стянуть его с себя. Парень, понаблюдав какое-то время, в два шага пересек разделявшее их расстояние, рывком сдернул с нее облачение и отвернулся, не мешая переодеваться.
— Ты что влетела, словно за тобой гонятся? — спросил он, снова возвращаясь в кресло.
— Не знаю, — буркнула девушка, плетя волосы.
От холода ее еще колотило, но постепенно послушница приходила в себя.
— Ты да не знаешь? — Парень хмыкнул. — А почему ты не в келье? Выгнали?
— Сама ушла, — Мариоса перекинула влажную косу через плечо.
— Не получилось, послушница?
Девушка на миг замерла, глядя в огнь, а потом медленно повернула голову.
— Получилось, — промурлыкала она, сбрасывая наконец-то личину запуганной девчонки. — Наш святоша пал. Я же говорила тебе, Комиаш, что смогу совратить кого угодно.
И она потянулась, не замечая тени брезгливости, промелькнувшей на лице парня. Женщины его не привлекали, а такие, как она, раздражали сильнее всего.
— Сама? — прищурился он, глядя, как тускнеет обольстительная улыбка.
— Нет. — Налет превосходства мигом слетел с Мариосы. — Пришлось привораживать…
— Анара будет довольна, — парень усмехнулся. — И как тебе?
— Никак, — передернула плечами блудница. — Чего можно ждать от мужчины, у которого никогда не было женщины? Минуту слушаешь, как сопит, а потом устраиваешь истерику «ты лишил невинности маленькую девочку!».
Дом сотрясся от раската грома. Мариоса втянула голову в плечи, а ее собеседник расхохотался:
— Ты лучше не произноси больше слово «невинность», Мариоса. А то мало ли…
Колдунья фыркнула, но промолчала.
— Он ничего не заметил? Уверен в том, что сделал? — Спокойный голос Анары заставил беседующих обернуться. Женщина стояла у окна, с удовлетворением глядя на бушующую стихию.
Мариоса фыркнула:
— Даже опытные мужчины не всегда могут понять, девственница перед ними или нет. А уж этот…
— Хорошо. — Анара позволила себе улыбку. — Ты меня не разочаровала, дорогая. Иди, отдохни и поешь. Вряд ли там у тебя было на это время.
— Госпожа, он узнал, почему не отвечает Маркус, — вспомнила колдунья. — Тот решил отдохнуть.
— Я знаю. — Анара махнула рукой, отпуская «послушницу». Та кивнула и быстро ушла, оставляя госпожу наедине с Комиашем.
— Как закончится дождь — иди к святыне. Если он еще там — прогони прочь, скажи, что пришел мстить за сестру. Он должен уйти. Гони его из города, упрекай, скажи, что Мариоса повесилась. Он должен убить себя. Сам. Должен возжелать смерти так, как ничего на этом свете не желал.
— А если он ушел?
Анара улыбнулась:
— Если он ушел, значит, он уже хочет смерти.
Назад: Василиса и воспоминания
Дальше: О любви, доброте и семейных ценностях