Глава 25
Снег.
Белое на черном. И ледяные узоры по стеклу. Кэри смотрит сквозь них, щурится, пытаясь различить за окном хоть что-то кроме черноты.
А стрелки часов пересекли черту нового дня и спешат, отсчитывают минуты.
День рожденья.
…темнота и холод. Камин опять растопили еле-еле, и гувернантка, сменившая няньку — та, поговаривают, окончательно спилась, также безразлично уходит из комнаты. Ей откровенно скучно рядом с Кэри. Гувернантка читает любовные романы, яркие обложки которых прячет под кожаной, солидной; носит очки и втайне мечтает выйти замуж. Но ей почти тридцать, и замужество так и останется мечтой.
Возможно, она заведет себе кошку.
Или даже двух.
Когда-нибудь потом, когда, наконец, смирится с судьбой, которая видится ей несправедливой. И обиду за эту несправедливость женщина выплескивает на Кэри.
— Вы должны спать, — говорит она низким рокочущим басом.
На верхней губе ее растут усики, поэтому мисс Элшби носит в ридикюле щипчики и зеркальце. А еще пудру, румяна и вовсе неприличную для девицы ее положения помаду. Косметикой она не пользуется, хотя мечтает, что однажды…
Кэри как-то ясно видит и мечты, и разочарования, и раздражение, которое мелькает во взгляде мисс Элшби, когда тот задерживается на Кэри.
Дверь закрывается беззвучно. И Кэри лежит под одеялом тихо-тихо, прислушиваясь к шагам с той стороны. Скоро полночь, и начнется особенный день, даже если для всех остальных обитателей дома день этот ничем не будет отличаться от прочих.
Вот-вот заскрипят половицы.
И ручка шелохнется… мисс Элшби заперла дверь на ключ: Кэри не следует покидать комнату ночью. Но разве Сверра замки остановят?
И он появляется.
— Ты здесь? — спрашивает шепотом.
— Здесь, — Кэри садится в постели, и одеяло почти съезжает на пол.
— Не вставай. Замерзнешь.
Сверр стаскивает шерстяные носки и, подобрав подол длинной ночной рубашки, забирается в кровать. Он холодный, замерз, пока пробирался наверх, и Кэри спешит обнять его.
Ворчит, но не отталкивает.
И сам же сгребает ее в охапку. Руки у Сверра сильные, а от рубашки пахнет дымом.
— С днем рожденья, — шепчет он на ухо и вкладывает в руку подарок: брошь-камею с вырезанной ласточкой.
…перстень с аквамарином…
…янтарные серьги, в цвет глаз, как он сказал…
…или простую атласную ленту, которую Сверр наверняка стащил из корзинки леди Эдганг…
…его подарки просты, но и чудесны.
— Спасибо! — Кэри целует его в щеку.
И Сверр жмурится.
— Спать давай…
— Давай, — она подвигается, хотя ему все равно не хватает места. Сверр длинный и локти вечно растопыривает. Но он пришел, и Кэри счастлива.
— Она тебя не обижает?
Сверр спрашивает о гувернантке, и Кэри испытывает острое желание пожаловаться на равнодушие, на злость, и подзатыльники, которые становятся все более частыми и болезненными. Но отвечает:
— Нет. Скучная только…
— Это да, — Сверру тоже приходится много учиться. Леди Эдганг добилась того, чтобы Сверра не отдавали в школу, и учителя приходят на дом. Он почти все время занят, но сегодня — особый день. И Сверр сбежит от учителей.
И найдет, как избавить Кэри от гувернантки.
Этот день они проведут вдвоем…
…и в следующем году тоже…
Кэри кажется, что так будет всегда. Она почти счастлива и старается не заснуть, чтобы не пропустить и минуты этого счастья.
…спустя полгода Сверр увидит, как мисс Элшби, вспылив, отвесит Кэри пощечину.
— Тебе не следовало молчать о таком, — скажет Сверр.
— Я говорила…
— Кому?
— Папе.
— А он? — Сверр нахмурится.
— А он сказал, что я, наверное, сама виновата.
— Неправда, — Сверр погладит след от пощечины и, наклонившись, поцелует Кэри. — Ты ни в чем не виновата. И не молчи в следующий раз, ладно?
Кому жаловаться? И он ответит на незаданный вопрос:
— Мне. Я никому не позволю обижать тебя.
— И что ты сделаешь?
Сверр старше, но не настолько, чтобы к нему прислушивались. И оба это знают.
— Убью, — он улыбнется широко и радостно. А Кэри фыркнет, не поверив. Вот только на следующее после разговора утро, мисс Элшби найдут у подножия лестницы. Она так и не выпустит из рук очередной сентиментальный роман…
…кажется, в тот день тоже снег шел.
Кэри, поддавшись искушению, отодвинула засов. Окно распахнулось беззвучно, и холодный ветер качнул тяжелые гардины, сыпанул в лицо колючей крупой.
Закружились снежинки в белом свете газовых рожков.
Кэри ловила их и, поймав, собирала губами с ладоней, уже не снег — воду…
— Смотри, чтобы не продуло…
Она замерла.
И обернулась.
Как не заметила, что он вошел?
— Я ненадолго, — Брокк как-то вдруг смутился и отступил к двери.
— Здравствуй…
У нее было столько слов, и все вдруг куда-то исчезли.
— Здравствуй, — его ответ эхом произнесенного слова.
И ветер, любопытничая, пробирается в комнату, вьется поземкой по толстому ковру, рассыпает снежный бисер…
— Ты… вы надолго?
Надо сделать что-то… подойти и обнять.
Или просто взять за руку, убеждаясь, что это — не сон. А если и сон, то пусть продлится подольше. Кэри ведь может разнообразия ради видеть приятные сны?
— Нет. Меня ждут там… за Перевалом.
От него тянет анисом и ветивером. Странная смесь, дымно-земляная, глубокая, горько-сладкая и вместе с тем — легкая.
И тонкая мятная нота…
— Я… — Брокк все же решился войти. — Подумал, что ты не будешь против…
— Не буду…
На нем старая кожанка бистрового оттенка с крупными квадратными пуговицами. Верхнюю расколола трещина. Рукава кожанки на локтях протерлись едва ли не добела. На полах виднелись россыпи дыр, мелких, какие остаются от искр.
— Садитесь, — она вдруг спохватывается. — Я прикажу подать ужин, вы, наверное…
Брокк прижимает палец к ее губам.
— Я на несколько минут всего.
— Но…
Какие у него холодные руки. И кожа потемнела, обветрилась.
— В горах все немного иначе, — он отпускает Кэри и закрывает окно. А потом наклоняется и нежно, осторожно как-то, словно до последнего сомневаясь, целует в макушку. — С днем рожденья.
На его ладони свернулась серебряная цепочка.
— Прости, но не успел купить настоящего подарка и вот…
Не серебро — сталь. Тончайшие звенья, словно паутинка, и хитрый узор, который лозой переползает со звена на звено. И темный металл.
— Спасибо… это… замечательно.
Медальон? И часы. Механическое сердце. Полупрозрачный корпус, сквозь который видны крохотные шестеренки, пружинки и искры питающих кристаллов. Створки-раковины медальона сжаты плотно, и Кэри скорее угадывает, что внутри — пустота.
— Тут цифровой замок… — Брокк следит за ней внимательно, настороженно. — Я подумал, что… в общем, не так и важно, наверное…
— Важно.
Кэри не решается прикоснуться к подарку.
И к его ладони.
Она уже согрелась. И пальцы Кэри задержались на ней чуть дольше дозволенного. Всего лишь мгновенье, но… Брокк заметил.
— Вы выглядите чудесно…
…платье из альмандиновой парчи было куплено в модном доме Ворта, и пусть бы шилось оно не для Кэри, но сидело хорошо. И пожалуй, в кои-то веки собственное отражение нравилось Кэри.
— Спасибо…
— И надеюсь, вы не ограничились одним платьем?
— О нет, что вы… — цепочка обвила запястье Кэри. А медальон сохранил мягкий аромат ветивера. — Я опасаюсь, что ввела вас в некоторое разорение…
Не те слова.
Но других нет. И страшно отвести взгляд, обрывая нить этого разговора о пустяках.
— Думаю, я переживу и это… замок тугой? Помочь?
— Да, пожалуйста.
Кэри справилась бы и сама, но ей хочется, чтобы он помог. И Брокк забирает цепочку, пытается подцепить тоненький рычажок замочка, однако у него не выходит.
— Перчатки мешают…
Не следовало упоминать о них, поскольку Брокк мрачнеет и в раздражении стягивает обе, швыряет на кресло.
— Вы хорошо провели время?
…почти.
Ей не хватало Брокка. И Кэри согласилась бы даже на те нелепые завтраки, что проходили в напряженном молчании. Она бы тихонько сидела и глядела на него, на то, как он хмурится или, задумавшись о своем, начинает что-то чертить ножом по скатерти, оставляя на ней пятна… или листает газету, шелестит страницами. За газетой лица не видать, но есть его пальцы, живые и металлические, спрятанные под кожей перчатки.
— Да, спасибо.
Замочек поддается, и Брокк просит:
— Повернись.
И Кэри поворачивается, приподнимает волосы.
— Руки холодные, — он медлит.
— И вовсе нет.
— Спорите?
— Да.
Ей бы хотелось рассказать ему о мастерской Ворта, об ожидании, затянувшемся едва ли не на час, о Грай, чей щебет изрядно утомил, и ее сонной тете. О самом мастере, человечке невысоком и полном, пожалуй, чрезмерно суетливом. Он говорил вдохновенно и много, при том подымаясь на цыпочки, словно стараясь казаться выше. Мастер Ворт взмахивал руками и, повинуясь жестам его, перед Кэри раскатывали рулоны тканей, кружев, лент, насыпали горы из пуговиц и перьев, раскрывали альбомы с эскизами, пока она совершенно не потерялась во всем этом великолепии…
— Нельзя спорить с мужем, — Брокк одел цепочку, и Кэри накрыла медальон ладонью, придерживая.
О да, она рассказала бы и про приглашение на чай.
И собственное согласие.
Визит к леди Грай и знакомство с ее кузинами, которых Грай называла скучными, а они полагали ее зазнайкой. О чаепитии, немного сумасшедшем, когда три девушки, отличные друг от друга лишь оттенком платьев, говорили наперебой, спеша поведать обо всем и сразу.
— Почему нельзя?
Его пальцы задержались на ее шее.
С замочком не получается сладить?
Упрямый он.
— Потому что, — шепот щекочет ухо. И замок вновь поддается, позволяя Брокку отступить. А Кэри со вздохом смиряется.
О да, она бы рассказала и о возвращении… и о том, как она бродила по дому, пытаясь успокоиться, позабыть об услышанном.
…сплетни.
…и имя, которое засело в сердце занозой, хотя не понятно, с чего бы. Ведь Брокк — лишь друг и… наверное, ей просто горько оттого, что друга этого несправедливо обвиняют. Преследовать? Докучать?
Быть может, Кэри не слишком хорошо изучила своего мужа, но… он не похож на того, кто станет навязываться.
Спросить?
И что он ответит?
Почему молчит. Наклонился, смотрит на нее так жадно, что… щеки вспыхивают, но наверное, от холода. Естественно, лишь от холода.
А у него губы жесткие, и треснули…
— Кусал на морозе? — Кэри пытается дотянуться до этой трещинки, которой давно пора было бы зарасти, но прикоснуться ей не позволяют.
— Я… — он отступает на шаг. — Рад, что у тебя все хорошо. Смотри, здесь сейфовый механизм. Конечно, ерунда, но…
Он объясняет что-то про медальон и замок, про то, что его можно запереть и лишь тот, кто будет знать кодовое слово, сумеет открыть… и это пустяк, но у него не нашлось другого подарка, и в следующем году Брокк исправится…
— Спасибо тебе, — Кэри перехватывает его руку и прижимается к ней прежде, чем металлические пальцы сожмутся.
— Пожалуйста.
Брокк ловит прядку волос.
— Мне пора… там… ждут. Я обещал вернуться сразу, как смогу и… эхо еще держится. Портал нестабилен.
И наверное, она слишком многого хочет. Кэри невыносимо тяжело отпускать его, но какое она имеет право задерживать?
Там ждут.
И… и он любит другую женщину.
— Возвращайся. Я… буду очень ждать.
— Конечно, вернусь, — а улыбка растерянная, извиняющаяся. — Скоро. Обещаю.
Далекое эхо открытого портала тревожит ветер, и Кэри, спохватившись, спешит закрыть окно. Пусть за ним и холодная чернота, но она больше не боится ночи. У нее есть свое механическое сердце.
Заперто?
Кэри найдет к нему нужное слово, даже если понадобится целая вечность.
Она знает, к кому обратиться за подсказкой.
К утру сад замело.
Из осипших горловин старых дымоходов тянулись белые дымы. Они впрядались в туман, странный, волокнистый, словно сделанный из сахарной ваты, и вносили в волглые его ароматы домашние ноты тепла.
Пол был холоден. И Кэри, потрогав его пальцами, спрятала ногу под одеяло.
Засмеялась.
Без причины, но просто так, потому что в кои-то веки на сердце было легко.
Она нащупала медальон, убеждаясь, что он существует, а значит, вчерашний визит мужа — не сон. И если так, то…
Кэри решилась и, вынырнув из-под пухового одеяла, торопливо, на цыпочках, пробежала к камину. Его успели разжечь, и рыжее пламя ласкалось к решетке. Шелковый экран, защищавший от жара, сдвинули, и Кэри с наслаждением протянула руки к огню.
Искры оседали на ладони, огненные птицы Каменного лога…
На миг показалось, что та, прошлая жизнь, была обманом, дурным сном, который ныне развеялся, что на самом деле Кэри всегда-то обитала в этом старом и спокойном, замкнутом доме, где за десятками дверей скрываются немыслимые сокровища…
…и сегодня она доберется до чердака, поскольку опыт подсказывает, что на чердаке обычно прячут все самое интересное.
…старая мебель, укрытая белой тканью. Ткань пропылилась, и по полу катаются серые клочья, от которых в носу свербит. Уйти бы, но Сверр тянет за собой.
— Здесь нас точно искать не станут.
Зеркало, перечеркнутое трещиной, и Кэри поспешно отворачивается, скручивает фигу, пытаясь отвести несчастье. Она послушно ныряет за огромный сундук и садится на пол. Сверр уже устроился. Он притащил на чердак подушки из гостиной и старую шаль леди Эдганг, которую набрасывает на плечи Кэри.
— Тебе нельзя болеть, — строго говорит он, завязывая хвосты шали нелепым узлом.
Кэри кивает. Болеть ей самой не нравится, а на чердаке прохладно.
— Смотри, — Сверр вытаскивает украденную книгу. — Давай, подвигайся ближе.
Куда уж ближе?
Между сундуком и старыми часами в облезлом корпусе, места немного. Но Кэри двигается, ерзает, устраиваясь на подушках. Она прижимается к Сверру, и тот кладет книгу ей на колени.
Желтые страницы, темные буквы.
И картинки.
На картинках люди, но почему-то голые и…
— Видишь, чего они делают? — Сверр склоняется над книгой.
— Вижу.
Глупости какие-то и…
…и странно…
— Дурочка, — Сверр вдруг сердится и книгу отбирает, поворачивается спиной. А спина у него тощая, позвонки торчат. Кэри гладит их, если она и виновата в чем-то, то ей очень жаль.
— Прости.
Она кладет голову ему на плечо, и Сверр выдыхает.
— Да ничего, ты просто маленькая еще… сиди тихо.
Он перелистывает страницы, то быстро, лихорадочно, то вдруг застывает, и дыхание его меняется, становится сбивчивым, нервным. И в какой-то миг он отталкивает Кэри.
— Иди, погуляй…
— Я не хочу!
Ей стыдно признаться, но на чердаке Кэри не чувствует себя спокойно. Однако Сверр разворачивается. Глаза у него почти белые, а губа странно задралась.
— Вали отсюда!
Он щипает Кэри. Больно же! И она, с трудом сдержав слезы — обида горше боли — выбирается из укрытия. Отходит недалеко и некоторое время просто стоит, прислушиваясь к сбивчивому дыханию Сверра.
Что она сделала не так?
Или дело в книге… Кэри ждет и ждет. Ей хочется в туалет, но чердак огромен, а она не помнит дорогу назад и боится заблудиться среди белых призраков мебели. Следы почти исчезли в пыли.
Сумрачно.
Сквозь чердачное окно проникает свет, и в столпах его пляшет пыль.
А на протянутую руку Кэри присаживается солнечный зайчик.
Страх исчезает.
Кэри бредет, касаясь кончиками пальцев старого шкафа, слишком большого, чтобы его спрятали под тканным пологом. И шкаф приоткрывает дверцу. В нем, в чехлах, висят еще старые платья, вышедшие из моды, но слишком роскошные, чтобы просто их выбросить. Кэри расстегивает пуговицы и трогает ткани, жесткую парчу и мягкий, гладкий атлас… за шкафом скрыт древний клавесин.
Кэри хотела бы научиться играть, но леди Эдганг запретила прикасаться к инструменту. Выродку ни к чему лишние знания, а от звуков музыки у леди Эдганг мигрень начинается. Но здесь ее нет и, подтянув кресло, Кэри забирается в него. Она поднимает крышку и касается клавиш. Дребезжащий жалобный звук нарушает тишину чердака. И еще один. Клавесин слишком долго молчал, голос его ломкий, осипший, был неприятен, но Кэри продолжала собирать ноты в подобие мелодии. Она так увлеклась, что не заметила, как появился Сверр.
— Не останавливайся, — он присел на пол и устроил голову у нее на коленях. — Прости.
— Ничего.
Обида подкатилась комком к горлу.
— Врешь, — Сверр погладил руку. — Прости, Кэри, но… мне не следовало тянуть тебя сюда.
Он смотрел снизу вверх, и в светлых прозрачных глазах его скрывались солнечные зайчики.
— Ты не сердишься?
— На тебя?
На него невозможно сердиться, потому как без Сверра в этом доме Кэри, наверное, совсем бы не жилось.
— На меня, — Сверр прижал ладонь к губам. — Пыльная какая… скажи своей надзирательнице, что я тебя заставил.
И мисс Элшби, еще живая и увлеченная очередным романом, подожмет губы, поправит круглые очечки, за которыми скрываются круглые же, слегка навыкате, глаза, но промолчит. Правда, через день или два она накажет Кэри за иной проступок, какую-нибудь мелочь, на которую в ином случае не обратила бы внимания, но… такова цена.
И Кэри готова ее заплатить.
— Не сержусь, — она касается светлых волос брата. И ленту стягивает. Ему не нравится, когда они связаны, у Сверра голова начинает болеть, а Кэри гасит головную боль, разбирая волосы по прядке. Она зажимает эти прядки между пальцев и тянет, медленно, представляя, что вместе с ними вытягивает их головы Сверра темную муть, клейкую, вязкую, на деготь похожую…
— Ты хорошая, — Сверр закрывает глаза. — А играешь отвратно.
— Просто не умею.
Он знает про запрет и пока не решается перечить матери. До Каменного лога остается два года, но Сверр уедет раньше. Домашнее обучение прекратиться, и его отправят-таки в школу. Леди Эдганг выйдет провожать экипаж и в кои-то веки не сумеет сдержать слез. Только вот смотреть Сверр будет не на нее…
…он вернется на каникулы и первым делом проберется в комнату Кэри.
— Здравствуй, сестричка, — в темном школьном кителе Сверр будет выглядеть чужим, незнакомым и странно-повзрослевшим. Но он обнимет, закружит и, поставив на землю, скажет: — Спасибо, что писала.
Каждый день.
И письма скапливались. Кэри прятала их под матрасом, а когда старый Эдди, конюх, отправлялся в город, ему отдавала. Значит, доходили…
— Если бы ты знала, — Сверр будет держать ее крепко, — как мне не хватало тебя…
…Кэри отвернулась и часто заморгала.
Почему память не отпускает ее? Сверра нет, но он все равно рядом, уже и не враг, но и не друг. Брат, который однажды превратился в чудовище. Или же чудовище, что очень долго притворялось братом.
Как ей понять, что было тогда?
И как разобраться в том, что еще будет?
Кэри умылась — вода в кувшине остыла за ночь, но холод унес и печаль. А механическое сердце едва слышно тикало, двигая стрелки по крохотному циферблату. В этом новом, подаренном ей времени. Кэри не станет грустить.
Тем более что ее сегодня ждут…
…и не только у леди Грай.
Ригер мерил холл шагами. Он был взбудоражен и, кажется, пьян. И Фредерик, замерев у порога, следил за незваным гостем.
— А, мышка Кэри соизволила проснуться! — Ригер пошатнулся и раскрыл объятья, но Кэри ускользнула. — Не поцелуешь старого знакомого?
— Нет.
— Леди, вам не следует… — лицо Фредерика выражало крайнюю степень неодобрения. Кажется, он сожалел, что вообще пустил Ригера на порог.
— Не волнуйтесь, я справлюсь сама.
— Справится. Наша мышка Кэри со всем справится, — засмеялся Ригер. От него несло не только перегаром, но и дешевыми духами, которыми пользовались девицы в борделе. — Она у нас только выглядит тихоней… а на самом-то деле… ах нет, не скажу. Ты слишком благопристоен, Фредди, чтобы слышать такое. Еще сердце прихватит ненароком, Брокк мне такого не простит.
— Ты пьян.
— Пьян, — Ригер отвесил шутовской поклон, и лицо его покраснело, под глазами набрякли мешки, а на брусвяного цвета жилете виднелись засохшие желтые пятна. — Но это не помешает мне сохранить нашу маленькую тайну.
Кэри испытала огромное желание ударить эту сволочь.
— Идем.
Она развернулась, строго велев себе успокоиться. Ригер вновь проигрался и пришел за деньгами, уверенный, что ему не откажут. И Кэри даст денег…
Он шел за ней, сунув пальцы за лацканы сюртука, покачиваясь и насвистывая веселую мелодию.
О том, что подумают слуги, Кэри старалась не думать. В конце концов, она делает то, что велел сделать муж и… и жаль, что его нет рядом. Почему-то казалось, что в присутствии Брокка Ригер вел бы себя иначе.
В сиреневой гостиной камин не разжигали. И окна затянуло толстой коркой льда. Проникающий свет сгущал краски, и светло-лиловые обои казались почти черными. Мебель — массивной, а сама комната — крохотной.
— Вот, — Кэри расстегнула ридикюль и вытащила конверт, заготовленный загодя.
— А… мышка Кэри все-таки приняла правильное решение, — он не спешил забрать деньги, но стоял, чересчур близко, разглядывал ее с каким-то новым выражением в глазах. — Какая послушная девочка…
— Бери и убирайся.
— Возьму, — Ригер выхватил конверт и заглянул внутрь. — Маловато…
— Сколько просил.
— Значит, маловато просил, — он осклабился. — Мне нужно больше…
…и правильно она сделала, решившись рассказать.
— Сколько?
— Триста.
— У меня нет столько… наличными.
— Я и на чек согласен… или натурой… — он захихикал и протянул руку, но Кэри не позволила себя коснуться.
— Уймись.
Чек она выпишет, пусть бы и не понимает, зачем Брокк велел платить.
— Будет тебе чек.
И деньги, которых надолго не хватит. Когда он вернется вновь? И сколько попросит снова?
Ригер следил за каждым ее движением, внимательно, как-то слишком уж жадно. И чек выхватил из пальцев, помахал, подсушив чернила, и спрятал во внутренний карман жилета.
— А теперь уходи, — Кэри мутило от одного вида этого нелепого существа.
— Куда спешить, мышка-малышка… твоего супруга ведь нет дома? Конечно, нет… он снова занят… всегда занят… он на работе женат… — Ригер наступал, а Кэри пятилась, пока не уперлась в старый комод. — Не убегай, давай поиграем…
Он протянул руку, коснулся влажными пальцами щеки.
— Прекрати, — страх мешался с непонятной несвойственной прежде яростью. — Прекрати или…
— Что? Забыла, братца твоего больше нет…
У него дикие больные глаза. Он все еще переживает новый проигрыш, и готов злость сорвать на Кэри.
— Нет, — она не отвела взгляд. — Но есть я… мы с ним одной крови, Ригер. Не забыл?
Он убрал руку.
Боится?
— Ты…
— Не посмею тебя тронуть? — Кэри оскалилась, позволив живому железу выбраться. Капельки на щеках, на шее, на коже. — Почему, Ригер? Что меня остановит? Мне это даже выгодно. Избавлюсь от тебя раз и навсегда… скажу, что ты меня домогаться пытался, а Фредерик подтвердит…
Теперь Ригер пятился.
— Ты… ненормальная…
— Возможно, но, — Кэри коснулась языком губы, — если ты еще раз ко мне прикоснешься, я размозжу тебе голову. Ясно?
Сволочь.
Хитрая, но трусливая сволочь.
Он сбежал, оставив после себя запах перегара. Кэри распахнула окно и, зачерпнув горсть рыхлого снега, сдавила в руке. Холод опалял. И снег таял, тек водой сквозь стиснутые пальцы.
Вода — это не слезы.
— Леди, все хорошо? — Фредерик, нарушив неписанные правила, заглянул в гостиную.
— Да, — Кэри улыбнулась и провела влажными пальцами по щеке. — Все замечательно.
Она не позволит больше портить себе жизнь.
Никому.
