ГЛАВА 34
Простить нельзя забыть. Где ставить запятую — каждый выбирает для себя сам!
— Рон, я сказала: «Именно так»! — Сутки, данные мне для завершения всех земных дел, были на исходе.
За эти часы случилось много всего. Сделали необходимые операции Йоргосу и Никосу, и они сейчас отходили от наркоза в соседних палатах.
Меня не хотели пускать. Пришлось признаться в постыдном грехе молодости:
— Приятно познакомиться — жена!
Не поверили. Показала обручальное кольцо. Сравнивали всем консилиумом мое кольцо с таким же кольцом Ника. С лупой в руках и сверяя результат чуть ли не микроскопом. Пустили. Правда, у охраны потом долго и дотошно допытывались: сколько, интересно, Казидис выпил, когда на мне женился?
Охрана сказала, что на трезвую голову.
Тогда медсестры посмотрели на меня повнимательней и дружно решили — курил!
Охрана снова возмущенно опровергла.
Тогда медперсонал понял: сотрясение мозга было не первым! И сразу успокоился.
И неудивительно. Выглядела я… фурией. С опаленными волосами, укороченными вдвое и торчащими в разные стороны, разводами сажи по всему организму и с бешеными глазами. Ага. Мне даже помощь предлагали… психотерапевта. Я отказалась. Сказала — дескать, страховка мое безумие не покрывает, а остаток оплатить смогу только натурой. Верите ли? — ни один доктор ко мне больше не подходил! Даже практикант.
Потом ко мне приставала полиция. Надоедали, правда, недолго. Я же мстительная… Завела по новой долгий и подробный рассказ о своем боевом ранении в бедро — и от меня в момент отбедрались желающие.
О! Еще послали к психотерапевту.
Дальше было… смотри выше.
Так что я оставалась в гордом и спокойном одиночестве, сидя в маленьком ответвлении пустынного и гулкого холла четвертого этажа, пока не приехала моя команда.
— Ты уверена? — в миллион тридцать первый раз спросила Марча, забирая подписанные мной бумаги. — Ты действительно именно этого добиваешься?
— ДА!!!
Мой вопль резанул уши. Сестрички с пустой каталкой испуганно шарахнулись. Врач со стетоскопом удивленно оглянулся, прежде чем пойти дальше.
Марча, в глубоком волнении сминая изумрудно-зеленое кружевное жабо блузки, продолжила уговаривать:
— Милая, мы всегда за тебя. Не торопись! С Казидисом все в порядке. Мне кажется, дело терпит. Может, перенесем решение столь важного вопроса хотя бы на неделю?
— НЕТ!!! — радостно заорала я, углядев подстреленного Йоргоса в кресле-коляске и Рыжую, работающую поводырем. — Привет!
После слезы ангела Йоргос сам не поймет, когда успел выздороветь. Гуд. Зер гут. Муй бъен. Оттимаментэ. Йоргос остро понадобится Нику в самое ближайшее время.
— Привет! — Дуэтом.
— Джул! — очень твердо сказал Георгиос бархатным голосом. — Я безмерно благодарен тебе за спасение Никоса…
Ой, что-то мне подсказывает о продолжении!
Эсбэшник сверкнул глазами и проскрежетал:
— Хотя не надо было сначала его до этого доводить!
Я нервно кашлянула и попятилась.
— Но учти! — продолжал Йоргос, медленно приближаясь и уставясь на меня, как в дуло заряженного револьвера: — Если ты его хоть раз обидишь…
Какой чуткий, сволочь! Ну вот что ты скажешь?!
Я продолжала пятиться по диванчику, пока не уперлась спиной в стену.
— Запомни! — На меня нацелился обвиняющий перст. — Обидишь брата — я тебя из-под земли найду и к Никосу наручниками прикую, поняла? На год! А то и на два. — Йоргос совсем не шутил, видно было по напряженной позе и холодному, хмурому лицу.
Я тоже:
— Так оно и будет, Гося. Так оно и будет…
— Я тебе не Гося! — зло рявкнул Йоргос. Кому-то для выработки хороших манер поможет только ампутация. Башки!
— Прости, Гося! — в который раз повинилась жена шефа и сползла, приседая рядом на корточки. Заглянула в синие бешеные глаза. — А теперь послушай меня внимательно. Это очень важно!
— Чего ты опять натворила, зараза белобрысая? — уже почти беззлобно сказал Георгиос.
Все дружно посмотрели на мою шатенистую прическу и решили, что у мужика тяжелые последствия травмы головы. Переубеждать я никого не стала — времени оставалось в обрез.
— Все присутствующие здесь поставлены в известность о переходе моего бизнеса под начало Никоса, — по-американски улыбнулась я всеми зубами не на шутку встревоженному Йоргосу. — Соответствующие документы подготовлены и подписаны. Закладные аннулированы и больше не имеют законной силы.
— Что-то я не пойму — с чего вдруг такая щедрость? — пробормотал пораженный грек. Чувствует! Точно, чувствует! Еще немного — и креститься станет, изгоняя нечистую силу.
Неправда, я чистая! Местами…
— Потом поймешь, — сладко пообещала я. Вызверилась: — А пока помолчи, мужчина, когда женщина говорит!
— Дождусь твоей старости… — мстительно сказал Йоргос, смакуя каждое слово. — И стакан воды заменю на раствор виагры! А вставные челюсти спрячу!
— Конечно, — снова улыбнулась я. — Именно так ты и сделаешь! — Улыбка перешла в оскал. — А еще ты будешь рядом с другом и удержишь его от роковых поступков… — Сделала свой взгляд опасным. — Потому что ты не захочешь иметь дело со мной… в гневе… Ведь так?..
— Так и есть! Матерь Божья, бедный Никос! Снова что-то пакостное надумала! — взволнованно выдал по-гречески побледневший эсбэшник. Пробормотал, ни к кому конкретно не обращаясь: — И почему мне все это кажется подозрительным?!
— Профессия у тебя такая… беспокойная! — отрезала я, поднимаясь с пола.
От усталости меня повело. Еще бы! В этом теле уже сутки без сна и отдыха. И все время на ногах. Рон успел вовремя подхватить за плечи.
— Как ты, милая? — Марша погладила по руке, пытаясь оказать моральную поддержку.
Я стояла, не владея дрожащими коленями, и смотрела на безукоризненный костюм и высокие каблуки. Дресс-код руководителя, чтоб его! Заставили-таки принять душ и переодеться. Даже причесали… с боем. И воем. Моим.
Повернулась к своей команде:
— Все все поняли?
— Да! — раздался нестройный хор голосов.
— Кто-то может объяснить мне хоть что-нибудь?! — одиноко взывал с коляски Йоргос, шаря взглядом по растерянным лицам моих подчиненных.
— Мистер Казидис очнулся! — шлепая легкими тапочками, выскочила к нам молоденькая волоокая медсестра. — Можете к нему зайти.
— Да, конечно, — кивнула я ей. — Спасибо! — И снова к своим: — Сейчас я пойду к мужу и проведу с ним пару часов. Потом он будет в вашем распоряжении. — Поменяла интонацию и тихо пригрозила: — И не дай бог вам нарушить мои приказы!
Обвела всех строгим взглядом, улыбнулась и пошла к двери в палату.
— Джулиэн, — тихонько позвала Анна. — Счастья тебе!
— Джул! — поправила ее я. — Джул Казидис! И… спасибо!
Через предбанник с обрадованно суетящейся медсестрой и бравой охраной в черном я стремительно прошагала в VIP-палату.
Внутри на больничной койке лежал муж. Бледный, опутанный трубками и проводами, подключенный к попискивающим приборам и датчикам, Никос напряженно всматривался в отворяющуюся дверь. Классический вид кусачего животного в клетке! Вот уже и скалиться на визитеров приготовился.
— Тише, милый, это я!
Белая повязка на голове мужа делала его похожим на раненого бойца греческого Сопротивления. Швы на лбу выглядели немного непривычно, не уродуя, а делая забавным. Левая бровь у него вверху приподнялась, и кончик ее слегка недоуменно изогнулся, будто хозяин безмолвно спрашивал, подшучивая над собеседником: «В самом деле?»
Оттопыренное ухо хулиганисто торчало из-под повязки, как у беспородного щенка. Левая нога в гипсе, правая рука — тоже. Грудь в бинтах. Остальное спрятано под одеялом.
— Как ты себя чувствуешь? — тихо прикрыла я створку.
В ответ мне досталась микроулыбка, зато теплом глаз можно было топить льды Антарктиды.
— Средне паршиво, — кривясь, признался Ник. Передернул плечами и пожаловался все с той же тенью внутреннего смеха: — Детей делать в ближайшее время точно не смогу. — Потянулся ко мне и беззвучно охнул, отбрасываемый назад пластиковыми путами. — Могу только надеяться, что к тому времени, как поправлюсь, все еще буду тебя интересовать.
Я присела около его кровати и осторожно взяла за руку:
— Будешь.
Он с трудом улыбнулся и спросил:
— Мне сказали, что ко мне рвется жена. Ты наконец решила рассекретиться?
— Что-то вроде того. — Я погладила такую сильную и такую слабую сейчас руку. — Я поняла — есть что-то большее, нежели амбиции.
— Что же это? — Он сжал горячие пальцы, охватывая мою узкую ладонь и пронзая меня тревожным взглядом.
— Любовь, — нежно улыбнулась я. — Просто любовь…
— Джул! — рванулся он ко мне опять и тут же откинулся со стоном на подушки. Ласково попенял: — Умеешь же ты найти место и время!
— Я готовилась. — Я не сводила глаз с человека, ради которого отрекалась от всего. Искренне надеюсь — не напрасно.
— Теперь ты останешься со мной? — Голос Никоса становился глуше, невнятнее, сказывались усталость и лекарства. Переспросил: — Ты будешь рядом, любимая?
— Я теперь всегда буду рядом, — пообещала я. — Всю твою жизнь. И тебе не избавиться от меня.
Сомкнулись полукружья темных ресниц. Он уснул. Уснул, успокоенный и ободренный. Уснул, еще не зная, что отныне мы всю жизнь будем вместе и врозь, как солнце и луна.
Сколько я так просидела… трудно сказать. Глядя на любимое лицо и сжимая руку Никоса, я с благодарностью ловила последние мгновения физического контакта, наслаждалась скупыми прикосновениями…
Мне почудилось отдаленное:
— Джи! ДЖИ! ДЖИ!!!
Голос явно чем-то разгневан. Угу. Кем-то. Точнее — мной.
И я поняла — пришло время действовать.
Встала и заперла дверь.
Расправила крылья и собрала всю свою оставшуюся ангельскую сущность. Палата осветилась нежным золотистым сиянием.
Приобняв Ника белыми крыльями, я наклонилась и нежно его поцеловала.
Затряслись стекла. Голос звучал ближе, громче. Он звенел гневом. Грохотал. Отдавался болью в ушах. Глас справедливости Бога грозил и предостерегал:
— Я иду!
А я не отрывалась от поцелуя, изливая через него всю свою любовь, даруя на протянутых ладонях свое сердце. Вручая то, что лишь однажды может дать смертному ангел — поцелуй защиты. Так называемый Последний поцелуй ангела. Поцелуй, привязывающий нас друг к другу нерушимыми узами. Навечно. Его нельзя разорвать или отменить.
Нельзя убить человека, которому ангел дарит свою бессмертную душу. И нельзя испепелить ангела за то, что он дал клятву защищать. Мы будем постоянно вместе и всегда врозь. Грешный человек и душа ангела. Такова плата. Такова кара. Таков Закон.
Золотой свет угасал, впитываясь в Никоса. Тускнела фигура ангела, растворяясь в небытии.
И все кончилось. Я ушла, чтобы вернуться. Стала тенью. Бессрочным персональным хранителем грешника Никоса Казидиса — как говорится, вечно сидящим на правом плече. Невидимым ангелом.
Одинокое белое перышко упало на грудь смертного, получившего в одночасье могущество и потерявшего весь мир.
Новая вспышка — и около постели появился Сашиэль. Посмотрел на перышко больными глазами, тронул его пальцем и опустился на колени, безмолвно прося прощения у меня за то, что поставил долг превыше семьи.
И содрогнулись плечи могучего ангела, потерявшего сестру и не обретшего ничего взамен…
