Глава 14
ПЕРЕМЕНЫ И ПЕРЕМЕННЫЕ
Если вас обещают окружить заботой и вниманием, хорошенько подумайте, как вы будете из этого окружения выбираться.
Мудрый совет
Нельзя сказать, чтобы нынешнее утро располагало к приему гостей, но вид у их сиятельства был виноватый, но в то же время сомневающийся, отчего мне вдвойне подозрительней становилось…
Хотя гостей мы и не ждали.
Ох, сдается, не Кайя стал причиной нынешнего визита. Он-то рад, и я рада, что он рад. И кажется, мой муж совсем успокоился, во всяком случае, аппетит не пострадал — их светлость с огромным удовольствием потребили и свой завтрак, и мой, и возмутиться успели, что еды мало.
Но вопрос не в Кайя.
— Иза! — Урфин от предложения к завтраку присоединиться — смена блюд вторая, но сдается, что не последняя, — отказался. И присаживаться не стал. Стоит себе такой суровый, неподкупный и прекрасный, как чужая совесть. Сапоги сияют. Выправка военная. Тон мрачный. — Я хочу тебе сказать, что эту ночь Тисса провела у меня.
Молодец, Изольда, возьми печеньку за догадливость. Заодно и рот заткнешь до поры до времени.
А Кайя жевать перестал.
— Я ее запер.
А вот это что-то новое.
…Иза, ты понимаешь, о чем он?
…нет.
— Мне срочно понадобилось вчера уйти. Я ее запер. А вернулся поздно. Решил никого не беспокоить…
О да, если бы Кайя не появился, я была бы совершенно спокойна за Тиссу.
Кайя перехватил руку с кубком.
…не надо. Если ты подписала договор, то он имеет право поступать так, как считает нужным. Хотя я, конечно, не одобряю.
Я тоже не одобряю, но швырять в Урфина кубком не собиралась. У меня, может, от таких новостей в горле резко пересохло.
— Я осознаю, что это было безответственно с моей стороны…
Мне не почудилось? Урфин говорит про ответственность? Он новое слово выучил!
— …и ты беспокоилась…
На его счастье, я не успела.
— Но если ты хочешь что-то сказать, то скажи мне.
Скажу. Только пусть способность говорить вернется. И ведь сама виновата… надо было проследить. Поверила Магнусу. Они с Урфином одной крови. Авантюристы несчастные.
— Тиссу я не позволю обижать никому, — тихо завершил покаянную речь Урфин. Еще бы каблуками щелкнул в качестве эмоциональной точки. Но и без каблуков получилось… выразительно.
Обижать не позволит? Он это всерьез? Более чем.
Нет, желание защитить понятно, но от меня-то зачем? Я ведь не чудовище…
Кайя утаскивает с моей тарелки печенье, целиком окунает в мед и, только сунув в рот, снисходит до объяснения.
…он просто за нее боится. Как я за тебя, только он пока не отдает себе отчет в этом. И хорошо, что боится. Ему полезно думать еще о ком-то, кроме себя.
Если так, то ладно.
— Где она? — спрашиваю, понимая, что мое мнение о данной ситуации уже мало кого волнует.
Договор подписан.
Урфин имеет право… я надеюсь, он хотя бы осознает, что эти его права — обоюдоострое оружие. Силой легко все испортить. Нет, он не сволочь и вреда ей не причинит.
Нарочно, во всяком случае.
— Спит.
— Сядь уже куда-нибудь. — Кайя подвигает к себе кувшин с молоком. Пьет прямо из горла, крупными глотками, отфыркиваясь при этом. Кот, выползший из-под стола, наблюдает с неодобрением и надеждой: не может такого быть, чтобы в человека столько и сразу влезло.
В Кайя влезает.
Он слизывает молоко с губы и произносит:
— Во-первых, ты теперь сам за нее отвечаешь. Не передо мной. Не перед Изольдой. Перед собой. Ясно?
Кивок. И Урфин все-таки присаживается.
— Во-вторых, что делать теперь, решать тебе. И будь добр, подумай, прежде чем что-то решить. В-третьих, девочки здесь оставаться не могут. Я не настолько добрый, чтобы уступать свое место. Но и у тебя им жить пока не стоит. Бывшая комната Изольды свободна. Ты займешь мою.
…ага, помнится, там очень удобная и малолюдная лестница имеется. Романтика…
— В-четвертых, мне надо поговорить с тобой и дядей. Лучше бы одновременно.
— И разговор не из приятных?
Урфин перестает улыбаться. Он не эмпат, но слишком давно знаком с Кайя, чтобы понимать его без слов.
— Боюсь, что так.
…тебе не обязательно…
…обязательно, сердце мое. Пока я не пойму, как работает блок, я уязвим. А они знают меня лучше, чем кто бы то ни было. Кроме того, у меня есть кое-какие вопросы к дяде.
— И о чем беседа? — Урфин подпер кулаком подбородок. — Не то чтобы я против… скорее завидую. По-доброму.
А в очах небесных проскальзывает что-то мечтательное, выбивающееся из сложившегося образа. Как-то вот тянет меня порасспросить о подробностях ночи, но неудобно.
И вряд ли ответят.
— Иза… а можно тебя еще кое о чем попросить?
Киваю: можно. Мы сегодня добрые.
— Мне бы платье… то есть не мне, а… вчера оно немного… помялось. Необратимо. Да и вообще, одежды для… Ты поняла, да?
Я поняла. И снова прикусила язык, запирая вопрос о том, как это платье взяло да помялось, настолько крепко помялось, что возникла острая нужда в новом. А еще несколько слов, знать которые леди не положено.
— И не надо так смотреть! За кого ты меня принимаешь?!
Ух, сколько возмущения и сразу. А за кого я его принять должна после этаких откровений?
— Я ее будить не хотел, а платье… короче, я пойду, наверное.
— Стой.
Платьев у меня хватает и остального тоже. Правда, Гленна опять будет недовольна тем, что наша светлость столь щедро имуществом делится… мое имущество, чего хочу, то и делаю.
И хочется верить, что Урфин и вправду ее не обижал.
…не обижал. Глупость сделал — это да. Теперь пусть исправляет. Не мешай ему, ладно?
…не буду.
Отдаю одежду Урфину.
— Кстати, настоятельно рекомендую своего портного…
Надеюсь, намек будет понят верно. Нет, мне не жаль одежды, но вряд ли Тиссе приятно все время носить чужие вещи. Раз уж Урфин берется окружать ее заботой и вниманием, то пусть начинает с очевидного.
— Спасибо большое. За все. Я… вечером свидимся. И удачи вам сегодня. Шакалья стая небось уже ждет…
О чем он говорил, я поняла позже.
Главный зал и знакомо жесткий трон, на котором приходится сидеть прямо. Корона. Цепь. И рука Кайя надежным якорем. Лорд-канцлер кривится, не скрывая неодобрения: их светлости не пристало столь открыто проявлять свои чувства. Но я же обещала, что не отпущу его.
Не сейчас.
Подданные желают поприветствовать их светлость и выразить радость по поводу их возвращения. На меня они не смотрят. Оказывается, люди умеют выражать отношение, даже не глядя.
Стыдятся.
Недоумевают.
Любопытствуют — неужели правда все, о чем в листовках писали? И я понимаю, что каждый из них что-то да читал. Перечитывал. Обсуждал.
…когда ты узнала?
…вчера. В городе. Мне подбросили.
Кайя мрачнеет, но я не позволяю ему говорить.
…вам не следовало молчать. Я понимаю, что вы хотели защитить меня, но это мое право — знать, что обо мне говорят. Я не сержусь. Наверное, я совсем не умею на тебя сердиться, чтобы всерьез, но, Кайя, посмотри на них. Не знай я, в чем дело, я бы и дальше терялась в догадках, почему они себя так ведут. Понимаешь? Я была как девочка, которая гуляет по минному полю. Хотя ты не знаешь, что такое мины…
…знаю.
…откуда? Или это тайна? Ты иногда говоришь такие вещи, которые… не пойми неправильно, я не считаю тебя глупым, но странно… здесь ведь другое время совсем.
…я думал, что ты поняла.
…что?
Он легонько сжимает руку. Но даже этот жест не остается незамеченным. Кормак зол. На миг он перестает контролировать выражение своего лица, и я вижу, насколько он меня ненавидит. Только не понимаю причин. Ведь не из-за горячей же любви к дочери, стеклянное сердце которой разбито навеки.
…что мы с другого листа. Изначально. Я знаю не так много. Общие факты. Была война… войны… попробую показать.
Мир, нарисованный черной краской на черном же холсте. Редкие алые пятна — не то сполохи, не то кровь. Разрывы. Раны. Что по железу, что по живому, хотя живого почти не осталось. Горячая земля. И металл, который плавится.
…нас создали, чтобы остановить. Опоздали. Мир нельзя было спасти. Люди, которые остались, ушли на соседний лист. Свободный. Почти. Цивилизация примитивного уровня с явными признаками деградации. Здесь находился исследовательский центр. Давно. До войны.
Что-то серое, неясных очертаний.
…я его не видел. Сейчас там Оракул и библиотека. Если бы я рос нормально, я бы отправился туда учиться. Но отец не позволил.
Раздражение. Сожаление. И снова чувство вины, которое, похоже, неискоренимо.
…а сейчас? Почему ты не отправишься сейчас?
…я слишком старый. Не могу выйти за границы протектората. Никто из нас не может выйти за границы своего протектората. Поле мураны держит. Ослабевает только на нейтральной территории.
…граница?
…да. Там сталкиваются два поля. Эффект экотона. Оба слабеют. Мы можем контактировать. И двигать поле. Иногда, если поле нарушено, можно проникнуть на чужую территорию, но это довольно неприятно и воспринимается как вызов. От вызова нельзя уклониться.
То есть Кайя сидит на цепи? На длинной цепи, которой хватает до самой границы? И это тоже считается нормальным?
…теория концентров. Наша основная функция — отводить агрессию и максимально ее гасить. Граница воюет. Центр спокоен. В норме.
…то есть вы воюете…
…воюют люди. Мы присматриваем. Создаем благоприятные условия для реализации социально негативных сценариев в контролируемой среде. И ограничиваем войну. Лучше сотни убитых, чем тысячи и сотни тысяч. Мечи и копья, чем порох и мины или атомные бомбы… естественные болезни, а не созданные людьми. Я знаю очень мало, сердце мое, но достаточно, чтобы понять, насколько наша война милосердней тех, которые были.
Наверное, мы целую вечность смотрим друг другу в глаза.
Бог? Он не бог.
А кто?
Эхо сгинувшего мира?
Элемент чужого эксперимента?
Человек, которого я люблю. Так ли важно остальное?
Кайя целует мою руку, и в этот миг я чувствую на себе взгляды. В них… ревность?
Как я раньше не поняла. Их бог перестал принадлежать исключительно им. Он вспомнил, что и сам живой, а это недопустимо для сущности высшего порядка.
Нехорошо со стороны нашей светлости так поступать.
…не думай о них.
…не буду. Не понимаю только, зачем вам это?
…не нам. У нас не было выбора. Те, кто нас создал, рассчитали, что гибель мира тем вероятней, чем больше разрыв между скоростью социальной и технической эволюции.
…и где они?
…умерли. Давно. Они начали эксперимент. Мы продолжаем. Оракул координирует работу.
Чудесно. И сколько этот эксперимент длится? А главное, теперь я понимаю, что мир нынешний безумен глобально, но легче от этого не становится.
…кто такой Оракул?
…машина. Искусственный разум. Его задача — сбор и анализ информации. Прогнозы. Вмешивается Оракул, лишь когда возникает непосредственная угроза системе. Миру.
Кайя помнил Оракула, хотя та встреча длилась едва ли больше минуты. Но это лицо, серое, лишенное всякого выражения и нечеловеческое при всей его старательности подражать людям, долго преследовало его в кошмарах. Что было странно, ведь Оракул не нес в себе непосредственной угрозы.
— Уровень физического ущерба приближается к критическому, — сказал Оракул, и Кайя не понял, кому он говорил. — Следовало учесть повышенную эмоциональность объекта.
Это отцу. А объект — Кайя. Странно, что он в состоянии понимать, о чем идет речь. Голова гудит. Перед глазами — пелена, сквозь которую видны двое: Оракул и отец.
Тот держался в стороне от Оракула. Брезговал? Боялся?
Отец ничего не боялся.
— Воздействие будет прекращено.
Не просьба. Не приказ, но факт. Оракул не сомневается, что данный факт примут к исполнению. Однако снисходит до объяснения. Впрочем, его сложно понимать. Каждую фразу приходится расшифровывать. А Кайя слишком больно.
Но он рад, что не в колодце.
Там тесно.
Здесь — есть где драться. И есть за что.
— Лишение объекта стабильной эмоциональной привязки негативно скажется на психике объекта и сценарии развития данной локации.
— Я понял. — Голос отца дрожит от злости. Но он подчинится. — Я больше не буду трогать мальчишку. Не так сильно он и пострадал бы.
Оракул поворачивается к Кайя.
— Необратимых изменений нет. Отмеченные нарушения психики являются реакцией на протяженный стресс.
Кайя не знает, как вести себя с этим существом. Тянет и напасть, и спрятаться, пережидая его визит. Благодарности нет, хотя Кайя понял, что Урфин будет жить. С ним все в порядке. Его оставят в покое, и это приносит невыразимое облегчение.
Но благодарности все равно нет.
Оракул слишком другой.
Он не моргает и, кажется, вовсе не имеет век. Черты его лица совершенны, а само оно обладает идеальной симметрией, которая несвойственна живым объектам, и оттого красота создает ощущение уродства.
— Необходимо ликвидировать информационные пробелы. Понимание объектом цели повышает эффективность исполнения объектом функций.
— Я не могу отпустить его. Ты же знаешь.
Кайя — не Оракул, но тоже знает. Его не выпустят. Из замка — возможно. Из протектората — нет. О побеге не стоит и мечтать. И Оракул соглашается.
— Физическое присутствие объекта не является обязательным. Информация будет предоставлена в достаточном объеме и доступной для восприятия объектом форме.
— Хорошо.
— Установленная реакция на объект вступает в противоречие с имеющейся в базе информацией о присутствии прочной эмоциональной привязанности, возникающей между генетически общными субъектами. Информация является статистически достоверной. Причины исключения?
— Ты хочешь знать, почему я не люблю своего сына?
Хороший вопрос. Кайя он всегда интересовал.
Но узнать ответ не вышло: Кайя отключился.
Юго был задумчив. Он определился с позицией — место на вершине башни было удобным и в достаточной мере малолюдным, чтобы не опасаться случайных ненужных встреч. Но все же кое-что беспокоило.
Расстояние.
Ветер.
Время.
Юго попадет в цель, но вот гарантировать ее выживание, как того желает наниматель… он откажется изменить план. Слишком долго его вынашивал, холил, лелеял, носился со своими символами, пока почти не утратил связь с реальностью.
И Юго злился на то, что дал свое согласие: надо будет завязать с подобными играми.
Злость нельзя запирать.
Особенно в толпе.
Как же он их ненавидит. Приступами, но сегодня особенно сильно. За слепоту. За глупость. За готовность растоптать все то, что имеют, в угоду сиюминутному капризу. Считают себя во всем правыми… ряженые глупцы. Мужчины. Женщины. Одинаково безлики. Марионетки в чужих руках. И то, что эти куклы смеют чего-то хотеть, заставляло Юго сильнее сжимать челюсти.
Из-за них ему придется стрелять.
Нож с тонким коротким клинком прятался в рукаве. Лезвие острое. Прикосновения легкие. Ткани рассекаются беззвучно. Золоченая парча. Тяжелый атлас. Муар. И бархат с крепкой серебряной нитью…
Не замечают.
А заметив, обвинят друг друга.
— …до чего она нелепа в этом наряде, — шипит женщина, прикрывая лицо веером. Юго знает ее имя, да и многое о ней: злая и неумная.
Игрушка.
Он останавливается сзади, испытывая почти непреодолимое желание воткнуть клинок в спину. В левую почку. Или в правую. Одинаково смертельно в условиях этого мира. Она не сразу почувствует боль, но ощутив, удивится — откуда?
— …развратная тварь… всего-то и надо было — потакать его похоти…
— Что ж у вас не сработало-то? — нарочито вежливым тоном осведомляется женщина в красном.
И Юго сдерживает себя.
Нельзя убивать. Это привлечет внимание. А Красная продолжает:
— По-моему, дорогая, вы просто завидуете. И мой вам совет: постарайтесь сдерживать зависть. Над вами весь двор смеется.
— Мы посмотрим, кто будет смеяться последним. Мой отец…
— Скоро отправится в отставку.
Прежде золотоволосой не осмеливались перечить. И уж тем более столь нагло. Юго нравилось смотреть, как злятся другие. Пожалуй, это его успокаивало.
— Вы, дорогая, чересчур долго ставили себя выше других. И не удивляйтесь, что теперь эти другие отнесутся к вам безо всякой симпатии. Напротив, многие рады, что вы… оказались в столь неловком положении.
Клинок исчез в рукаве.
— Да как вы смеете! — Сколь эмоциональное шипение.
— Смею. Вас больше не боятся. И… еще один совет. На вашем месте я бы всерьез озаботилась поисками мужа. Вы рискуете быть самой старой невестой на зимнем балу.
Юго рассмеялся.
Про себя.
Все-таки женщины были очаровательными существами.
К концу приема Изольда устала.
Она старалась сидеть прямо и вести себя так, как подобает леди, но Кайя слышал ее усталость. Эхо ноющей спины, затекшей шеи, онемевших рук, тяжести короны и прочих неудобств.
Корону надо будет сделать другую. Полую.
И цепь облегчить. Все-таки Изольда чересчур хрупкая, чтобы выдерживать полный ее вес.
…я справлюсь.
…конечно, сердце мое, ты справишься. Ты со всем замечательно справляешься. Но это не значит, что тебя надо мучить. Потерпи. Уже недолго осталось.
Получается создать прикосновение.
Изольда отвечает солнечным зайчиком на ладони. В зале нет солнца, но Кайя ощущает это желтое пятнышко света в руке.
…расскажи, что здесь было.
Когда говоришь, время идет быстрее.
И она немного отвлечется.
Изольда хмурится, молчит, выбирая, о чем именно говорить. Рассказывает она осторожно, тщательно подбирая слова, но с эмоциями совладать не в силах.
…Макферсон. Вор. Лжец. И союзник, хотя Изольде претит сама мысль о подобном союзе. Но ей отчаянно нужна поддержка, хотя бы чья-то. А за Макферсоном — половина Совета стоит. И сделка обещает быть выгодной.
…лечебница и банк, владельцев которого вот-вот поставят в известность о выселении. Наверняка придут жаловаться на самоуправство. Закон на стороне Кайя. И дядя прав — город должен увидеть, что леди Дохерти думает о нуждах города.
Лечебница будет открыта: банк подыщет себе другое место.
Многие останутся недовольны. Кормак, которому принадлежит две трети банка, особенно.
…Благотворительный комитет. Давно следовало бы заняться делами города вплотную. И встречу с гильдиями провести следует в кратчайшие сроки. Их слово многое значит для горожан.
…Урфин. Нападение. Гийом. Плохо, что его не нашли. Появится в ближайшем времени. И будет требовать справедливости по закону. А перед законом он чист: нет ни одного свидетеля, который подтвердил бы его вину.
Дядя будет в ярости. Урфин обидится.
Но они должны понять, что Кайя не вправе нарушить закон.
Стоп. Ржавая туша в голове дернулась и заскрежетала, пытаясь вырваться из земляного плена.
Слишком просто.
Очевидно.
— Ваша светлость! — Голос лорда-канцлера обрывает нить понимания. И Кайя прячет догадку. — Мне необходимо с вами поговорить.
Всем необходимо с ним поговорить. Но вряд ли Кормак скажет что-то новое: в своих посланиях он был предельно откровенен. Ему сложно будет понять, почему Кайя не верит.
— Сейчас.
Кайя сам снимает с Изольды корону и, не удержавшись, проводит по волосам, заправляя темную прядку за ухо. К уху же наклоняется, хотя в этом нет надобности, но Кайя слишком долго был вдалеке от нее и теперь ему сложно не прикасаться.
— Ты подождешь меня? — шепчет и дует на покрасневшую кожу, на которой остался отпечаток звеньев цепи.
— Всегда. Кайя, не позволяй ему портить себе настроение.
Он попробует.
— Ваша светлость! — Кормака не хватает дойти до двери. Он зол и не пытается скрыть злости — бурый цвет и запах спекшейся крови. Бойня. — Вы ведете себя неподобающим образом. Вы показываете всем, насколько зависите от этой…
— От моей жены.
Тон его осаживает.
А может, следовало бы дать высказаться? И потом отправить к границе инспектировать очередной гарнизон…
— От женщины, — поправляется Кормак. — Сейчас вы как никогда напомнили мне вашего отца.
Неудачное сравнение. Кайя никогда не хотел быть на него похожим.
— Только он был умнее. Он умел отделять личные интересы от государственных.
О да, Кайя на собственной шкуре ощущал это разделение. И неужели Кормак ничего не понимал? Или предпочитал не видеть, как поступают многие люди? Закрыть глаза, отвернуться вовремя и вычеркнуть неприятный инцидент, свидетелем которому получилось стать, из памяти. Что может быть проще?
— Вы же выставляете себя на посмешище, во всем потакая особе, которая…
— Я читал ваши письма.
— И не поверили?
— Именно.
— Я служил вам верой и правдой…
— Вы служили себе, Дункан. Интересы вашей семьи всегда стояли на первом месте. И когда они расходились с интересами протектората, вы предпочитали забывать о последних. Вы не занимались откровенным воровством, скорее уж с выгодой использовали собственное положение. И беспокоитесь сейчас вы не обо мне или протекторате, но о собственной власти, которой, как вам кажется, стало у вас меньше.
Запах бойни стал крепче, отчетливей и тошнотворней. Кайя отстранился, желая поскорей избавиться от этого человека. Желательно раз и навсегда.
— Надеюсь, вы подадите в отставку. По состоянию здоровья.
— Этого не будет, Кайя.
Следовало ожидать. Но Кормак слишком самоуверен. Что он знает? Он был близок с отцом. И по-своему добр с Кайя, но Кайя отдал долг доброты сполна.
— Вы можете отправить меня в отставку. По закону. Если две трети Совета поддержат это решение.
