Глава 5
Отмытая Айша оказывается весьма симпатичной и все утро вместе с Киром исследует способность к двуногому прямохождению — бегом с третьего этажа на первый и обратно. В моей юбке, Кировой мешковатой футболке, с длинными, распушившимися после мытья волосами она выглядит весьма по-ведьмински, особенно когда улыбается — зубы у нее мелкие и острые.
— И чего так носиться? — ворчит степенный Арон, ковыряясь в завтраке.
Арон от моих приключений натерпелся страху больше всех. Выходит после ужина в гостиную, а едва законченный гобелен пропал. Рамка стоит, а работы нет, только несколько хвоинок на ковре валяются. Бедняга удрал к себе на третий этаж, заперся там и сидел молился до самого нашего появления. А уж когда увидел Ирликовы финты в небе, чуть концы не отдал. Хорошо, Азамат решил к нему заглянуть, сказать, что мы вернулись, а то до утра поседел бы, наверное.
— У нее избыток энергии, — отвечает Алтонгирел покровительственно, но немного уныло. Видать, ему тоже поднадоел топот по голове.
— Кир, — зову я, когда дети в очередной раз показываются в пределах видимости. — Вы не хотите пойти погулять?
— Хотим! — выпаливает раскрасневшийся Кир. — Но у Айши нет зимней обуви, а наша ей вся сильно велика.
— Вот блин, — вздыхаю я.
Азамат закладывает в Алэка очередную ложку пюре и смотрит на часы.
— Ничего, скоро ма прилетит, пойдем рыбу ловить, а в лодке сидеть все равно в чем — хоть пледом ноги замотай.
— Ты хочешь взять девчонку на рыбалку? — хмурится Арон.
Азамат кивает, Айша подпрыгивает на месте, а Алтонгирел неожиданно прыскает со смеху.
— Лодку побольше бери, а то рыба не поместится.
— Это ты о чем? — моргает Азамат.
— Квазар вокруг себя всех питает, рыба сбежится… смотри кита не поймай.
— О как! — ухмыляется Азамат. — Ладно, далеко заплывать не будем, у меня тут большой лодки нет, чтобы кита вытянула.
Я слушаю их одним ухом, в то время как основное мое внимание поделено между завтраком и Бэровыми иллюстрациями к биографии Ирлика. Вышивку-то из чего-то делать надо… Картинки, конечно, замечательные, но все-таки Ирлик не совсем на себя похож. У него очень узнаваемое, выразительное лицо, а Бэр с моих слов только приблизительно смог его воспроизвести.
— Слушьте, народ, — задумчиво произношу я. — Как думаете, Ирлика можно сфотографировать?
На меня воззряются три пары настороженных глаз.
— А вам зачем? — подозрительно спрашивает Арон.
— Он, наверное, не отпечатается, — рассудительно замечает Азамат.
— Ты с ума сошла, бога снимать? — щурится Алтоша.
— Да я вот думаю, как бы мне так его вышить, чтоб похож был… — поясняю я. — По фотке можно сделать схему, а так… Ну не из головы же я буду его изображать!
— А где вы собираетесь его фотографировать? — озадачивается Арон.
— Так здесь же, он на рыбу-то придет, я думаю, — пожимаю плечами.
Азамат шикает, но поздно.
— Что, прям сюда придет?! — ужасается Арон. — Повелитель Подземного Царства?!
— Ага, именно, — угрюмо отвечает ему Алтонгирел. — И не в первый раз. А нам с тобой предлагается расслабиться и не бояться, он ведь такой милый, — заканчивает он, пародируя мою интонацию.
Арон нервно хихикает.
— Да ладно, он правда классный! — заступается за Ирлика Кир, примериваясь, как бы так незаметно свистнуть со стола колбаску-другую. Они с Айшей уже два раза позавтракали, но голодное детство не позволяет спокойно пройти мимо еды.
— Не кусочничай, — ворчу я, прослеживая направление ребенкова взгляда.
— Кто, я? — Кир делает невинную мордочку. — Да вы что, я вообще в окно смотрю.
Арон тоже нервно косится в окно, но там только снег и голубое небо.
— По-моему, кто-то переобщался с Ирлик-хоном, — замечает Азамат. — Но вы, ребят, и правда зря переживаете. Прошлый раз тут ма его воспитывать пыталась, и то он только посмеялся. Ну а как мы его спать укладывали, я тебе, Алтонгирел, уже рассказывал.
Алтоша передергивает плечами.
Дети, поняв, что перекуса им не обломится, снова уносятся вверх по лестнице. Котов они там гоняют, что ли… Арон поплотнее запахивает диль и встает из-за стола, видать, аппетит пропал.
— Я пойду, э-э, приберусь наверху. А то мало ли…
Дрожащей рукой открывает дверь и удаляется.
— Пс-ст! Азамат! — зову я приглушенно. — Твоя мать про Кира-то знает?
Азамат кривится.
— Частично. Она знает официальную версию, но я, когда ей звонил, сказал, что при встрече расскажу подробности. В общем, она поняла, что на самом деле все не так.
Алтонгирел подпирает щеку ладонью и возводит очи горе.
— И конечно, ты ей выложишь все как на духу, — предсказывает он.
— Конечно, — спокойно отвечает Азамат. — Я не могу ей врать.
— Ну и что она скажет? — продолжает сочиться скептицизмом Алтоша.
— Не знаю, — тяжело признается Азамат. — Надеюсь, она отнесется к этому философски. Я уверен только в том, что она не выдаст.
— Угу, — мычит духовник. — Лиза небось тоже своей разболтала?
— Естественно! Не могла же я ей сказать, что упустила новорожденного в коляске! Она бы и не поверила. А если б поверила, таких пендюлей бы мне послала, что в Худуле слышно было бы. Еще не хватало, чтобы меня вся семья оставшуюся жизнь держала за беспомощную идиотку!
Алтонгирел только поднимает брови и вздыхает.
— Ты чего-то сегодня в печали, — замечает Азамат, настолько очевидно переводя тему, что духовник даже не сопротивляется.
— Я думаю, что делать с девчонкой.
— А чего думать? Ты же сказал, что поищешь ей наставника, — хмурюсь я. Неужели с ней еще что-то не так?
— Поискать-то я поищу, а вот найду ли… — протягивает духовник.
— Да на такой срок найдешь, — заверяет его Азамат. — Я помогу в крайнем случае. Это ж не полноценное учение, это только чтобы она могла нормально жить…
Духовник кривится, а я понимаю, что опять ничего не понимаю.
— Как не полноценное?
— Женщин-духовников не бывает, — поясняет Азамат. — Девочек со способностями учат несколько месяцев, чтобы они умели совладать со своей силой, иначе случайно могут натворить дел.
— То есть они ее потом никак не используют, эту силу? — изумляюсь я. Да если б у меня были какие-то магические способности, я б их каждый день гоняла на всю катушку!
— Никак, — пожимает плечами муж.
— Если только не становятся знающими, — невесело уточняет духовник. — Когда силы много, соблазн ее использовать очень велик. У Айши сила невероятная и сама по себе, а теперь еще и бог подпитывает. В то же время — а на что она будет жить? Какой мужик женится на безродной? Нищий, или жмот, или какой-нибудь извращенец. А если известно, что невеста с богами общается, тут и первые два призадумаются. В то же время, если она с такой силой станет знающей, деньги будет грести лопатой.
Азамат перенимает у Алтоши угрюмое выражение лица. Даже Алэк куксится.
— А чем так плохо, если она станет знающей? — спрашиваю я, готовясь быть размазанной по стенке. — Чем вообще плохи знающие?
Духовник закатывает глаза.
— Азамат, объясни своей жене…
— Нет уж, это ты сам объясняй, это твоя профессиональная обязанность — нести просвещение в духовной сфере.
Алтоша стонет, подхныкивая, как будто у него сильно болит живот, но послушно объясняет:
— Знающие плохи тем, что работают за деньги, а не во благо человеку. Вот, допустим, хочешь ты узнать свое будущее. Приходишь к духовнику. Он в твое будущее заглянет, что-то расскажет, а о чем-то умолчит, потому что если ты будешь об этом заранее знать, изменишь свои поступки, и до добра такое знание тебя не доведет. А если к знающему обратишься, он тебе возьмет и выложит все, что увидит, да еще истолкует паршиво, они ж недоучки почти все. Ну и плюс к тому они на подлость идут за деньги — портят скот, болезни насылают, товары приукрашивают временно. Покупаешь, скажем, ткань, приносишь домой, а она вся гнилая… В таком духе.
— Получается, знающим быть выгоднее, чем духовником? — расспрашиваю я. Раз уж Алтоша так разговорчив…
— Вот уж нет, — фыркает он. — Хорошему духовнику опека столько добра нанесет, впору в музей сдавать. Ажгдийдимидин, например, существенно богаче Азамата. А если ты плохой духовник, ты и знающим будешь плохим, если не мошенничать, ничего не заработаешь.
— А тогда почему кто-то вообще становится знающим? С женщинами-то понятно более-менее, как всегда, из-за дискриминации. А мужики-то зачем?
— По двум причинам, — нехотя отвечает Алтонгирел. — Бывает, что нет денег учиться. Наставнику не платят, но и Наставник своего ученика не кормит, а ученик начинает зарабатывать себе на жизнь только через четыре-пять лет, да и то если способный. Поэтому бывает, что мальчик поучится год-два, а потом надоедает ячмень жрать изо дня в день, вот и уходит карман набивать. Но чаще уходят из-за похоти. Не выдерживают без бабы. Вон знакомый твой, Авьяс. Пять лет отучился, еще четыре года в глубинке практиковал, как положено, вдали от Наставника. Такой был духовник, сказка! — Алтонгирел потрясает руками в воздухе. — Опека у него была двести человек! Двести! Почти как у меня! А вот поди ж ты, встретил эту бабу, она его душу — цоп! И все, прощай, духовник Авьяс.
Алтонгирел уныло потирает лоб, погрузившись в свои печальные мысли.
— Но этот хоть доучился и честно работает, насколько я знаю, — замечает он после паузы. — А большинство недоучками уходят, слова-то умные вызубрили, книжек нахватали, а что можно делать, а чего нельзя — без понятия.
Мне становится немного жалко Авьяса. К своей жене он и правда очень трепетно относится, насколько я успела заметить, но бросить любимую престижную работу и стать изгоем ради любви… Кто-то скажет — романтика, я скажу — трагедия. И самое ужасное, не дай бог он ее разлюбит, а обратного пути нет…
— Так это я к чему, — внезапно встряхивается Алтонгирел. — Жалко мне терять квазара. Жалко и страшно. Я готов спорить на любые деньги, что она будет использовать силу. Но ты представь, Азамат, такую силу — и не по назначению. Это же будет катастрофа! Она оговорится в одном слове в заговоре, и все население Муданга превратится в блох!
— М-да. — Азамат трет нижнюю губу. — Это вселяет определенные опасения. Но что ты предлагаешь?
— Во-первых, ее надо обучить как следует. Если бы только удалось найти ей Наставника на полный срок! Но уж если удастся, грех будет потом всю эту силу использовать на соседские дрязги, пускай работает на благо планеты!
— Погоди. — Азамат ссаживает накормленного Алэка в манеж и обращает все внимание на духовника. — Дай мне прочувствовать этот исторический момент. Ты, Алтонгирел, предлагаешь сделать женщину духовником? Я не ослышался?
Алтоша смущается, но на попятный не идет.
— Ну а что, у тебя есть идеи получше?
— Нету, — честно признается Азамат. — Но, насколько я понимаю, это беспрецедентно?
— Не совсем, — щурится Алтоша. — Тут… после того как Старейшина Унгуц откопал то пророчество про вас с Лизой, Совет решил провести ревизию архива, на всякий случай, чтобы чего-нибудь важного не пропустить. Нашли много интересного, о чем уже никто не помнил. В частности, откопали документ пятисотлетней давности, в котором говорилось, что в дописьменные времена женщины иногда становились духовниками. Правда, только в маленьких деревушках, в которых не было своих Старейшин, а транспорт тогда был совсем никудышним. Ну и в военное и послевоенное время, когда было мало мужчин. Это, конечно, не совсем та ситуация, но официально прецеденты были…
— Сейчас как раз послевоенное время, — вставляю я.
Духовник хмыкает, а Азамат качает головой.
— Чего только не узнаешь… Так ты это всерьез?
— Всерьез, — тоскливо вздыхает Алтонгирел. — Вот только боюсь, не возьмет ее никто. Без твоей поддержки точно не возьмет.
— Свою поддержку я обеспечу, — тут же соглашается Азамат. — Как вернемся в столицу, сразу в квартальное обращение включу.
— Это… а саму Айшу вы не хотите спросить? — интересуюсь я, хотя после Алтошиных прогнозов тоже думаю, что такой вариант для девочки был бы идеальным. — Вдруг она все-таки замуж хочет?
— Как ты ее спросишь, она же ни говорить, ни писать не может, — напоминает муж.
Алтонгирел неожиданно оскаливается под стать Ирлику.
— Самое интересное, — многообещающе говорит он, — что духовникам не запрещено вступать в брак.
— Это как, прости? — осведомляется Азамат.
— А так. Запрещено только вступать в брак с женщиной. Брака мужчины с мужчиной не существует, это другой ритуал. Но вот если духовник сам — женщина, ей ничто не мешает вступить в брак с мужчиной.
Азамат в неверии уставляется на Алтошу, я похрюкиваю в кулачок, воображая физиономии Старейшин, которым придется венчать такую пару, и в итоге мы произносим дуэтом:
— А можно я поприсутствую на церемонии?
Алтонгирел покатывается со смеху.
— Чего смеетесь? — спрашивает голова Кира, просунутая в дверь кухни.
— Да так, — говорю, — ты зайди.
Он заходит, и вместе с ним, как приклеенная, Айша.
— Айша-хян, — говорю ласково, — ты бы хотела стать духовником?
Девочка широко раскрывает глаза, порывается что-то сказать, но сдерживается, думает пару секунд, потом решительно кивает. Кир внезапно мрачнеет.
— Еще не хватало, — угрюмо бормочет он.
— А тебе-то чего? — удивляется Алтонгирел. — Жениться на ней тебе это не помешает.
— И вы туда же, — закатывает глаза Кир. — Не собираюсь я на ней жениться, что вы все заладили? Стоит мне какой девчонке что-нибудь хорошее сделать, сразу жениться!
— А почему нет? — улыбается Азамат. — Ты ее знаешь с малых лет, хорошо ладите…
— Ну пра-ально, — возмущается Кир. — Ты жену вон откуда привез, а я почему должен из-под ног подбирать?
Азамат заходится смехом, Айша, как ни странно, тоже. Меня этот обмен репликами совершенно вымораживает, и Азамат обязательно получит полные уши моего мнения о сводничестве, браках по расчету, пренатальном обручении и прочих радостях патриархального уклада, как только дети уйдут из зоны слышимости.
— Так почему ты против сделать из твоей подружки духовника? — настаивает Алтонгирел.
— Вы уж извините, — больше для проформы произносит Кир, — но я вообще духовников не люблю.
— За что? — не отстает Алтоша.
Кир поджимает губы, очевидно стараясь подобрать необидные формулировки.
— Не верю я, что кто-то может знать будущее, — наконец выдавливает он.
— Тебе что-то плохое предсказали? — настораживается Азамат.
— Че сразу мне? Я вообще говорю, — сообщает Кир с независимым видом.
Алтонгирел щурится на него пару секунд, потом возвращается к своему вопросу.
— Но ты же понимаешь, что стать духовником для нее гораздо лучше, чем стать знающей?
— Угу, — кивает Кир. — Если такой выбор, то фигня вопрос.
Айша недоуменно переводит взгляд с Кира на Алтонгирела. По-моему, она еще меньше моего знает о духовниках и знающих. Алтоша, видимо, приходит к тому же выводу.
— Ну ты ей попытайся разъяснить, что к чему, — предлагает он. — Раз ты ее давно знаешь, может, по глазам увидишь, поняла или нет.
— Ладно, разъясню, — без энтузиазма соглашается Кир. Затем взгляд его падает на стол, все еще не убранный после завтрака. — Вообще, она гораздо лучше соображает под колбасу…
От воспитательной драмы нас спасает только клаксон приземляющегося унгуца: матушку привезли.
— Можешь забрать колбасу, — смиряется Азамат. — И посидите у себя в комнате немного, пожалуйста.
Кир тут же чует напряжение в его голосе и оглядывается в окно.
— Хорошо, — быстро соглашается он и хватает связку колбасок — без триумфа и победного прыганья до потолка, которые можно было бы ожидать. В мгновение ока они с Айшей испаряются из кухни.
— Я пойду ее встречу, — говорит Азамат, вставая. — Алтонгирел, ты, может, займешь Арона пока, чтобы он раньше времени не спустился?
— Со мной тоже колбасой расплачиваться будешь? — кривится духовник, но поднимается. — Ладно, понял. Позовешь, когда закончишь выбалтывать секреты.
Азамат кивает ему и поворачивается ко мне.
— Тебе моральная поддержка нужна? — спрашиваю.
— Думаю, на сей раз обойдусь своими силами, — улыбается он.
— О’кей, тогда я тоже пошла за колбасой, — приподнимаю я воображаемую шляпу.
Из окна кабинета мне хорошо видно дорожку к стоянке, которую Азамат с Киром расчистили от снега рано утром в порядке зарядки. Вот Азамат бежит на стоянку, где уже сел унгуц, а пилот выпрыгнул и теперь помогает вылезти пассажирке. Азамат очень красиво бегает, даже если сверху смотреть. Пилот остаться отказывается, выгружает багаж и сразу стартует. Матушка опять с тремя сумками, что уж она в них возит? Надеюсь, она адекватно воспримет новости. До сих пор она казалась мне одной из наиболее вменяемых муданжек, которых я знаю, и все же свои заморочки у нее тоже есть. Зря Азамат меня выгнал. Конечно, она его мать, но я не совсем уверена, что он сможет ей все это преподнести в правильном свете. Помнится, когда он пришел мне сообщить, что у него есть внебрачный ребенок, он начал совсем не с того конца, не туда свернул, да еще сильно драматизировал свое, так сказать, грехопадение. Нет, я очень люблю своего мужа, и как международный дипломат он не знает себе равных, но когда доходит до семейных неурядиц, он, видимо, совсем другие центры в мозгу задействует, иначе я это объяснить не могу.
Короче говоря, к тому моменту, как Азамат звонит мне и разрешает выйти из сумрака, я уже накручиваю себя до состояния хорошей пружины и выстреливаю в сторону кухни, чуть не полетев с лестницы (а ждать лифта мне показалось долго, его же Алтоша угнал на целый третий этаж!).
— Ну о чем ты думал! — доносится до меня ворчание матушки. — Это ж надо, а! Хорошо, Лиза такая покладистая, а то ведь мог бы себе второй раз всю жизнь перепахать!
— Ма, ну если б я знал… — тихо и, видимо, не в первый раз принимается объяснять Азамат.
— Да поняла уже, не оправдывайся, — вздыхает матушка.
Я захожу в кухню. Азамат сидит на низком диване, понурившись, а матушка напротив него на высоком стуле и недовольно смотрит в окно.
— Как так можно… — приговаривает она, качая головой.
— Имигчи-хон? — осторожно зову я.
Она оборачивается и мгновенно расплывается в улыбке.
— Лиза-хян! Какая ты красивая! Ох, давно же я тебя не видела!
— Спасибо, имигчи-хон, вы тоже отлично выглядите, — отзываюсь я, не сразу переключившись на радостный лад. Мы обнимаемся, после чего она снова вскарабкивается на стул, который ей немного высоковат.
— Лиза! — говорит она мне укоризненно. — Что ж ты за мужем-то не уследила, ишь каких дел наворотил!
— Да я, знаете, тогда маленькая была, — нервно усмехаюсь я, кладя руку Азамату на плечо. — И вообще, я считаю, Азамат ни в чем не повинен, кроме дурного выбора невесты.
— Верно говоришь! — поддерживает матушка. — Надо ж было такую шакалиху найти, а? Но ты все равно смотри с ним построже, он же как младенец, без понятия, сам себе вредит постоянно. — При этих словах матушка нагибается и гладит Азамата по голове.
— Ма, ну ты уж не перегибай палку, — смущается он.
— Верно говорите! — поддерживаю я матушку в ее же тоне. — Но то дела прошлые, а уж теперь-то я все время настороже, можете не волноваться.
— Да как тут не волноваться. — Матушка поводит плечами. — Только отвернешься, у него уже дети внебрачные откуда ни возьмись. С такой мамкой страшно подумать, что там за ребенок.
— Ну вот это вы зря, — говорю с укоризной. — Мальчишка отличный, умный, красивый, рукастый, мне по работе помогает, одни плюсы.
— Покажите хоть, он у вас здесь? — недоверчиво просит матушка.
— Да, сейчас я его позову, — включается Азамат и берется за трубку.
— Может, вам пока чаю? — предлагаю я, заметив, что никаких следов пищевой активности на кухне нет. Азамат, видимо, как только матушку в дом ввел, сразу каяться начал, без прелюдий.
— Что вы оба заладили с этим чаем?! — восклицает матушка. — Азамат пять раз предложил, ты теперь… Что я, чаю не пила?
— Ну… Хотите сока карамельной сливы? — тут же исправляюсь я. Азамат, прости, что плохо о тебе подумала.
— А из нее сок жмут? — удивляется матушка. — Вот это интересно, она же ватная такая…
— Сок делают из немного недозрелой, — поясняю я, добывая из холодильника красивый пластиковый кувшин, пока матушка не передумала.
В этот момент дверь робко приоткрывается, и к нам присоединяется встревоженный Кир. Он опасливо смотрит на матушку, потом переводит взгляд на меня и изображает некое подобие вежливой улыбки, которое, впрочем, при необходимости легко выдать за нервный тик.
— Ох ты ж! — восклицает матушка. — Как на Аравата-то похож! Сынок, ты уверен, что он твой?
— Конечно мой! — выпаливает Азамат с неожиданным пылом. — Да и потом, с какой бы стати Алансэ понесла от Аравата, она ему даже никогда не нравилась.
— Твоя правда, — соглашается матушка, не отрывая взгляда от растерянного Кира. — Но прям вылитый Арават в молодости!
— Да они все друг с друга копии, — вступаюсь я. — Вон и Алэк тоже… Ой, Азамат, он у вас тут задрых под разговоры!
Алэк и правда с ангельским видом посапывает в манеже, обложившись мягкими игрушками.
— Уй-ти ма-а-аленький! — умиляется матушка. — Как там твоя мать его называла? Внучок? Смешное слово, на имя бога похоже.
— Ох, не напоминайте, — содрогаюсь я. — Кир, ты сока хочешь?
Кир неохотно подходит поближе и, кажется, подавляет желание спрятаться за меня.
— Все нормально? — тихо спрашивает он из-за стакана с соком.
— Да, все отлично, — так же тихо отвечаю я и добавляю громче: — Можно собираться на рыбалку!
— Ой, и правда! — вспоминает матушка. — Что мы тут сидим болтаем, пойдемте лучше в лодке болтать.
— Для этого все готово, — подхватывается Азамат. — Только одеться… И да, ма, Арон про Кира знает только официальную версию. Не говори ему, хорошо?
— А он тут, что ли? — моргает матушка. — Конечно, не скажу, у него ж язык за зубами не держится. Давай зови его, хоть раз в дюжину лет младшего сынка повидаю!
Вскоре на кухне становится почти тесно — скорее всего, оттого что и Арон, и Алтоша склонны занимать очень много места в пространстве, гораздо больше, чем им полагается по габаритам.
— Мать? — уточняет Арон, присматриваясь. — Еле узнал тебя. Давно не виделись…
— Ишь ты бородищу-то отрастил! — усмехается она в ответ, протягивая руку, чтобы потрогать, но Арон проходит мимо и плюхается на диван, явно намереваясь пустить там корни. Не тут-то было: Азамат поддевает его под мышки и, приподняв над полом, возвращает в зону досягаемости матушкиных рук.
— Поздоровайся по-людски, — грозно велит он опешившему Арону. — Раз в дюжину лет-то можно!
— Ладно-ладно, — бормочет Арон. — Чего ты сразу…
Он послушно обнимает развеселившуюся матушку.
— Ты, Азамат, его в детстве не воспитал, так сейчас принялся? — смеется она, отпуская Арона. — Ну-ну, давай тренируйся, тебе вон еще двоих в люди вывести надо. А, Алтонгирел-хян, здравствуй, и ты тут. Ну, Азамат, вечно ты к жене в дом гостей натащишь!
Алтонгирел скомканно здоровается и, подобно Киру, прячется за стаканом сока.
— А это кто? Сынок, ты ж про одного вроде говорил…
Азамат хохочет.
— Не волнуйся, ма, это Кирова подружка, мы ей ищем духовного наставника, ей силу надо укрощать, а то пока она говорить не может.
Айша смущенно улыбается и отвешивает легкий поклон.
— Опять ты за других людей работу делаешь, — вздыхает матушка. — Ладно, видать, судьба такая. Ну что, рыбалка у нас будет сегодня или так и просидим весь день? Я вот и любимые снасти привезла. Там погода сказочная, ветра нет совсем, хвоинка не колыхнется. Пойдемте уже!
Все кидаются одеваться и собираться. Я-то дома остаюсь, но надо детей одеть, еду упаковать. Напяливаю на Айшу три пары шерстяных носков, а потом заворачиваю ей ноги в плед. Сверху-то на нее надевается дареная шуба, в которую ее можно три раза завернуть, но уж зато тепло.
— Чегой-то, она ходить не может, что ли? — спрашивает матушка, наблюдая за моими действиями.
— Может, но у нее зимней обуви нет вообще, мы же ее из приюта забрали.
— Из приюта? — хмурится матушка. — А вроде чистенькая.
— Отмыли, — усмехаюсь я.
— А, ну раз отмыли, так что ж, у тебя в хозяйстве сапог не найдется лишних?
— Ей все велики, ножка крошечная.
Матушка подходит, довольно бесцеремонно берет Айшину ногу, задирает повыше и прикладывает к своей ладони.
— Да как моя у нее нога. Возьми вон в синей сумке сверху у меня запасные сапоги да надень ей. Не дело это здоровую девчонку на руках таскать.
— Ма, — Азамат застывает в процессе шнурования ботинок, — зачем ты сюда привезла запасные сапоги? Ты тут зимовать вознамерилась, что ли?
— Еще чего! — подбоченивается матушка. — У меня свой дом есть! А сапоги взяла на случай, если в лодке промочу.
— В моей лодке не промочишь, — обижается Азамат.
— Давайте топайте уже в эту лодку, — говорю, надевая на Айшу сапоги. Насчет того же размера матушка погорячилась, конечно, но на три шерстяных носка нормально. — Скоро стемнеет!
— Это как раз хорошо, — возражает Азамат, закидывая за плечо короб с едой. — В сумерках ловится лучше. Ну, все готовы? Пошли!
Когда дверь за ними закрывается, я вздыхаю с облегчением.
Пока их нет, я немножко шуршу по хозяйству: прибираю на кухне, подготавливаю плацдарм для возни с рыбой, в процессе натыкаюсь на открытую книжку и снова зависаю над изображениями Ирлика. Ну не лежит у меня к ним душа. Ладно, надо хоть канву поискать, я вроде покупала большой кусок черной. А Ирлика надо, конечно, на черном фоне, он ведь такой весь светящийся… Рулон канвы обнаруживается в ларе, которому Кир смастерил замок, поэтому туда больше не попадают тонны кошачьей шерсти. Размер даже масштабнее, чем я думала, полтора на полтора. Я обвышиваюсь… Можно, конечно, отрезать, но у тряпки фабрично обработанный край… Да и я обещала Ирлику большой портрет. Ладно, пока размечу для очистки совести, а потом еще подумаю. Где мой большой белый маркер?..
Разметкой занимаюсь до темноты — в это время года день совсем короткий. Потом раскладываю вокруг себя нитки и бисер и принимаюсь, подобно сказочному злодею, чахнуть над сокровищами. От этого бесконечно прекрасного занятия меня и отрывают оглушительное уханье и стук в окно гостиной — как я с перепугу не перевернула все коробки с бисером, ума не приложу, но, к счастью, только нитки рассыпала.
За окном светятся красные перья. Ого, да это сам прототип пожаловал. Приоткрываю окно.
— Привет, ты в дверь звонить не пробовал? — спрашиваю.
— Еще чего, глупости какие, — усмехается он, выпуская изо рта облачко пара. — Что я, всегда одинаково входить должен? Открывай, открывай, а то я через печную трубу занырну!
— Тут нет печки, — сообщаю я, открывая окно пошире. — Давай быстро, а то выстудим всю комнату.
— Я нагрею, — великодушно обещает Ирлик, перекидывая ноги через подоконник. Когти оставляют бороздки на ковре. Он в божественной форме, при всех гирляндах и в юбке, на сей раз шоколадного цвета с красными и золотыми узорами.
— Ты немного рановато, — говорю. — Рыба еще на удочке.
— Знаю, знаю, — отмахивается Ирлик. — Я пока не голодный. Просто скучно стало. По снегу мое царство засыпает, заняться там нечем. Летом-то можно хоть в кабак сходить, обыграть мужиков в бараньи или еще во что… А сейчас мне в человеческом теле холодно.
Он демонстративно усаживается перед искусственным камином, скрестив ноги так, что когти торчат по обе стороны под опасными углами.
— Ну, в доме-то, может, превратишься? — с надеждой спрашиваю я.
Ирлик морщится.
— Не хочу. У тебя тут даже живого огня нету, вроде тепло, а неуютно. Да вы меня уже все видели, от кого скрываться-то?
— Тут Азаматовы мать и брат, — говорю, подавляя желание возмутиться: у меня идеально уютный дом, а живой огонь — это постоянная опасность пожара!
— Вот не понять мне вас, людей, — встряхивает гривой Ирлик. — Какая разница, как я выгляжу? Суть-то одна!
— Когда ты выглядишь как человек, можно временно забыть про суть, — поясняю я.
— Забыть — это да-а… — протягивает Ирлик задумчиво. — Кстати! Как твоя вышивка поживает?
— Да вот, — делаю жест в сторону разложенной на столике канвы и расставленных по всем креслам коробок с богатствами. — Только материалы подобрать успела. Пытаюсь придумать, как тебя лучше изображать, и пока ничего путного в голову не приходит. Хочется похоже, но я же не художник.
Как-то незаметно для меня Ирлик внезапно оказывается посреди моего барахла, не изменив позы. Сует нос в нитки, шерудит мизинцем в бисере.
— Красиво, — заключает. — Земное все, да? На Муданге так делать не умеют. Так тебе чего, позировать надо, что ли?
— Э-э-э, собственно… А нельзя тебя сфотографировать? — решаюсь я.
Ирлик сдвигает брови под напряжением мысли.
— Это такие моментальные картинки, что ли? А как они получаются?
— Ну-у, там свет попадает на сенсор, превращается в электричество и выводится на экран… — мучительно адаптирую я институтский курс оптики.
— А откуда этот свет берется? — серьезно спрашивает Ирлик.
— Из чего-нибудь светящегося, — пожимаю плечами. — А от всего прочего он отражается и тоже попадает на сенсор.
Он все еще морщит лоб.
— Это от человеческого глаза сильно отличается? — спрашивает наконец.
— Сенсор по-другому устроен, и у хорошего глаза изображение получается лучше.
— Тогда, наверное, можно, — поднимает брови Ирлик. — Попробуй.
— Сейчас попробую, я, правда, спрашивала в другом смысле… Тут, на Муданге, среди людей считается, что по фотографии можно сглазить или еще что… поэтому, например, нас с Азаматом снимать запрещено.
Ирлик заходится хохотом.
— Ты же не думаешь, что меня можно сглазить! — веселится он, откидываясь на ковер перед камином. — Ой, не могу, уморила! Как ты себе это представляешь?
— Никак, — ухмыляюсь я, щелкая камерой. — Ты отлично получился, гляди!
— А, так это была уловка? Уважаю! — радуется Ирлик, элегантно перекатываясь по ковру, чтобы заглянуть в превьюшку. — Мм, ничего, только мне твой неживой огонь не нравится.
— Я могу взять фотку настоящего и вклеить, а с этого уже вышивать…
— Да ну, что, огня не хватает? Давай нормальный разведем!
— Ну не в доме же! — ужасаюсь я.
— Ладно, — снисходит Ирлик, — не в доме так не в доме. У вас кострище где-то было на берегу, пошли туда.
— Погоди, давай всех дождемся… У меня тут ребенок спит, не хочу его одного оставлять, а то проснется, испугается…
Ирлик со вздохом встает, подходит к манежу, скорчивается над Алэком и принюхивается.
— Он еще два часа проспит. Пошли, я терпеть не могу ждать.
Поняв, что спорить бессмысленно, я иду одеваться.
На улице не очень холодно, на небе тучи, сквозь которые еле-еле пробивается свет Второй луны. Филин, которого не взяли на рыбалку, при виде Ирлика поджимает хвост и с приглушенным всхлипом исчезает в будке. Ирлик не обращает внимания, протапливает снег своими большими ступнями, а я семеню следом, проваливаясь по щиколотку.
— Шагай почаще, — прошу. — Мне так легче идти будет.
Он бросает на меня веселый взгляд через плечо, припадает к земле и дует вперед. Теперь перед нами прямая черная тропинка до кострища. Правда, боюсь, что-то из маминых посадок пострадало.
— Еще же дрова надо взять! — вспоминаю я.
— За каким шакалом тебе дрова? — воздевает руки к небесам Ирлик. — Я захочу, снег гореть будет!
— Как скажешь, — покладисто соглашаюсь я.
Кострище завалено снегом, но, как только Ирлик встает в круг камней, ночь озаряется высоченным пламенем. Он ласково улыбается, разбалтывая огонь руками, потом набирает пригоршню и умывается им — лицо, грудь и подмышками не забыл сполоснуть. Я только успеваю щелкать. Впрочем, результат какой-то странный.
— Тут на снимках получается, что ты как будто светишься изнутри, — говорю. — Дома так не было.
— А что, не надо? — оборачивается Ирлик, лениво перекидывая язычок пламени из одной ладони в другую. — Ты же сказала, все, что светится, попадает. Я думал, так будет лучше…
— Э-мм, я еще сказала, что от несветящегося отражается и тоже попадает. А лучше — не лучше, сам смотри, только камеру мне не спали.
Ирлик приглушает костер и наклоняется рассмотреть превьюшки.
— Ой нет, мне так не нравится, — морщится он. — Тут меня и не узнать. Давай заново.
Я отхожу, а он снова разводит вокруг себя геенну, поднимает столбы искр, крутится на месте, вдруг со смехом пускается в пляс, как будто слышит какую-то музыку, которая мне недоступна. Сверкающие бусы болтаются вокруг него, перемешиваясь с искрами. Я выставила камеру на автоматическую съемку с максимальной скоростью при необходимой выдержке, потому что палец уже отсох на кнопку жать.
— Ирлик, а ты можешь сделать, чтобы у тебя перья на голове тоже стали огнем? — спрашиваю, осторожно обходя его по кругу.
Сначала мне кажется, что он не услышал, но потом он театрально взметывает гриву, и весь головной убор обращается в пламя, да и вообще непонятно, где там еще волосы, а где уже огонь.
Не знаю, сколько проходит времени, но у меня начинают зажариваться нос и замерзать ноги, когда Ирлик утихомиривается. Он присаживается на один из камней, ограждающих кострище, смиряет огонь до небольшого костерка и стряхивает с плеча несколько искорок. Вдруг что-то привлекает его внимание в самой середине импровизированной танцплощадки, и он подается вперед, садится на колени в золу, поднимая новые снопы искр, сгибается и бережно поднимает из пепла что-то маленькое.
— Что там? — спрашиваю я из-за камеры.
— Семечко горючей травы, — негромко отвечает Ирлик, как будто боится сдуть находку. — Как оно тут выжило-то…
— А что это за трава? — любопытствую я.
— Это моя трава, — нежно произносит Ирлик. — Смотри.
Я и смотрю — в видоискатель.
Из Ирликовых ладоней поднимается дрожащий золотой росток, как будто капля раскаленного металла течет вверх. Упругая почечка на верхушке тужится под горячим дыханием бога и раскрывается двумя листочками.
— Добро пожаловать в мир. — Ирлик трогательно улыбается.
Я щелкаю спуском и понимаю, что вот он, кадр, которого мне хотелось. Все эти пляски посреди пожара, конечно, эффектные, но они какие-то уж слишком очевидные. Бог огня, все как положено. А тут он такой живой, такой, как справедливо заметил Алтоша, милый, полностью поглощенный заботой о чем-то маленьком и беззащитном… Раз уж эта вышивка ему в подарок, пускай он почаще смотрит на себя такого, а зажигательные танцы — это для широкой общественности. Я решительно выключаю камеру.
Ирлик тем временем нагребает полную горсть золы с землей и аккуратно усаживает туда новоиспеченное (почти в прямом смысле) растение.
— Пойдем посадим его в плошку, — говорит, не отрывая взгляда от ало-золотых листочков.
— Пошли, — охотно соглашаюсь я. — Ты хочешь его забрать?
— Нет, раз оно тут осело, тут ему и расти. Оно под снегом спит всю зиму, а я его разбудил, теперь в тепло надо, иначе погибнет. Как снег сойдет, найди ему уютное солнечное местечко на склоне, пускай растет, пожар от дома отводит.
— Ты же сказал, оно горючее?
— Ну да, на себя огонь стягивает, дому не достанется.
Мы возвращаемся, как белые люди, через дверь. Алэк действительно по-прежнему спит, только повернувшись на другой бок. Раскаленную травку мы усаживаем в симпатичную глиняную пиалу. Выпущенный из рук Ирлика, росток перестает светиться и принимает тусклый зеленовато-бурый оттенок.
— Его поливать нужно? — спрашиваю, стряхивая шубу.
— Очень редко, и не водой, а ароматическим маслом, — наставляет Ирлик. — Уф-ф. — Он сладко потягивается. — Хорошо поразмялся, а то уж вовсе деревенеть начал.
— Гляди, — говорю, перекидывая снимки на бук и выводя на большой экран. — Тебе такая картинка нравится?
— Ах да, картинки же! — вспоминает Ирлик. — Да бери какую хочешь, я твоему вкусу доверяю. Эх-х-х. — Он трет лицо, потом приглаживает волосы, превращая свой головной убор в дополнительные пряди, более красные, чем остальные его рыжие волосы. Потом он охватывает себя за плечи и проводит ладонями вниз до бедер, наклоняется и продолжает до самых пят. Когда он распрямляется, я замечаю, что все украшения с него исчезли, заменившись на тонкий замшевый пестро вышитый жилет со стоячим воротником и длинным узким вырезом и шаровары, расцветкой точно повторяющие юбку. Стряхнув в никуда с пальцев кольца, Ирлик удобно укладывается на ковре перед камином и улыбается мне, прикрыв накрашенные глаза.
— Решил в домашнее переодеться? — хмыкаю я.
— Ну да, — мурлычет он. — Ужин когда еще будет, а в венце лежать неудобно.
Из-за дивана появляется Мюон и подходит потереться о расписной Ирликов локоть. Бог зевает, сверкая золотыми зубами.
— У тебя почитать чего-нибудь не найдется?
— Тебе в каком жанре? — спрашиваю, запуская в буке программу для создания вышивальной схемы из фотографии.
— Я люблю алгебру, — неожиданно сообщает Ирлик.
Я настороженно оборачиваюсь.
— Алгебру? — проверяю, что не ослышалась.
— И еще логику, — продолжает Ирлик.
Моя картина мира покрывается мелкими трещинами. Помимо всего прочего, термины «алгебра» и «логика» в муданжском неродные, и я впервые слышу, чтобы Ирлик употреблял какие-то иностранные слова.
— Чего таращишься? — спрашивает он, открывая глаза пошире. — Нету?
— Сейчас посмотрю, — обалдело отвечаю я, поворачиваясь к экрану. — Если и нету, я в Сети найду… Только вот они вряд ли будут на муданжском…
Ирлик морщит нос.
— Это хуже. Я от всеобщего быстро устаю.
— А ты на нем понимаешь? — осторожно переспрашиваю я.
— Ну да-а, — протягивает Ирлик, — но уж очень сильно напрягаться приходится.
— Понятно… — Я пару минут шуршу в буке, просматривая имеющуюся литературу, потом набредаю на папку, в которую Азамат скинул обучающие программы для Кира. — О, слушай, есть логические игры, хочешь?
— Хочу! — оживляется Ирлик. — А ты со мной будешь играть?
— Тут есть для одного.
— Одному скучно, — выпячивает губу он.
— Если я буду с тобой играть, то кто будет вышивать? — усмехаюсь я. — Попробуй, мне кажется, они не очень скучные. Только ты это… когти втяни как-нибудь, а то экран не железный…
Ирлик неохотно укорачивает свои сабли и берет у меня планшет.
— Как оно работает? — сдвинув брови, спрашивает он.
— Игра? Вот тут нажимаешь…
— Нет, вся эта штука.
— Э… Сложно.
— Давай в двух словах.
— Интегральная схема…
— Так. А попроще?
— Ну там такие штучки маленькие, и если она закрыта, то один, а если открыта, то ноль…
Ирлик поджимает губы.
— Нет, так не получится. Я сломаю тебе машинку, и все. Я не могу пользоваться устройствами, когда не понимаю, как они работают.
— Да ладно, никто же не просит тебя в железе копаться. Тут просто на кнопки жать…
— Дело не в этом, Лиза, я ведь бог. Я могу по желанию изменять мир вокруг себя. Например, я не знаю, почему снег не горит, и поэтому могу его поджечь. Точно так же я не знаю, как работает твоя штуковина, и могу случайно превратить ее в дерево или в гигантское морское чудище с экраном на морде. Вот проиграю я в игру, расстроюсь, и машинка твоя заплесневеет, или завянет, или еще что. Я не знаю даже, из чего она сделана и может ли на этом плесень расти.
Я задумываюсь.
— Щас, погоди, я найду какое-нибудь объяснялово.
Сеть полнится короткометражками про то, как устроен мир. Пять минут поисков, и я вывожу на большой экран ролик с гордым названием «Физика в твоем буке для полных идиотов».
— Оно на всеобщем, но коротенькое, — оправдываюсь. — Сейчас немножко напряжешься, зато потом сможешь любым цифровым устройством пользоваться.
Ирлик тоскливо вздыхает, но садится попрямее и уставляется в экран.
Видюшка, как мне кажется, и правда информативная. Тут тебе и материалы, и процессы, и все просто.
— Ну ладно, — изрекает Ирлик, моргая впервые с начала просмотра. — Вроде вник. Давай попробую. Если что, я предупреждал.
— Поняла, поняла. Ты только постарайся без чудищ…
Впрочем, обходится и вовсе без катастроф. Не знаю, что уж там Ирлик понял из ролика, но планшет ни во что не превращается. Перебрав несколько головоломок, Ирлик останавливается на красиво нарисованной исследовательской игрушке, где надо ходить по пещерам и решать всякие магические квадраты, чтобы заполучить древние сокровища. Вздохнув с облегчением, я принимаюсь за подбор ниток.
Не тут-то было. Входная дверь шумно распахивается, и взволнованный голос Азамата оглашает весь дом:
— Лиза! Ты где? Ничего не случилось?
— Я тут! — отзываюсь я прежде, чем он устроит локальное землетрясение басовыми вибрациями. — Все отлично.
Выбегаю в прихожую, там полный комплект наших рыбаков, все напуганные, крутят головами по сторонам, как будто место не узнают.
— Че такое? — спрашиваю, настораживаясь. Вроде стены как стены, Ирлик их в пещеры не превратил…
— Ирлик-хон здесь? — потише спрашивает Азамат.
— Да, а откуда… — начинаю я и хлопаю себя по лбу. — Ой, вам же с воды все его выкрутасы было видно!
— Еще как! — выдыхает Азамат, смахивая пот со лба. — Мы уж думали, тут дом горит.
— Обижаешь, Ахмад-хон, — раздается у меня за спиной насмешливый голос Ирлика. — Мы специально к кострищу отошли. Ну как улов?
— Улов отлично! Доброго вам вечера, — несколько напряженно улыбается Азамат. — Ребят, давайте заходите, холодно же…
— Здрасте, — мирно говорит Кир, подхватывая у синевато-бледного Арона мешок и проталкиваясь на кухню.
Айша с восторгом в глазах кланяется богу и проскакивает вслед за Киром.
— Привет, — скалится им вслед Ирлик. — О, я смотрю, уважаемая старейшая дама тоже здесь! Покорнейше прошу меня потерпеть.
Матушка розовеет и цепляется за Азамата.
— Будет вам старую женщину стыдить, ну не признала в тот раз, так сами же ради этого преобразились…
— Я и не внакладе, — усмехается Ирлик. — Особенно если рыбкой поделитесь!
— Обязательно, — кивает Азамат. — Брата моего, Арона, вы уже знаете, но я представлю на всякий случай. Вот, прошу, будьте к нему добры.
Азамат с некоторым усилием отдирает Арона от стенки, тот мямлит, заикается, а потом принимается бить земные поклоны.
— Доброго здоровья тебе, Арон, — отчетливо произносит Ирлик. — Спасибо за дифжир, они у тебя и впрямь отличные.
Арон, по-моему, ничего не слышит. Ирлик тоже оглядывает его с тоской, а потом шепчет мне:
— Намути ему чего-нибудь от дурной башки, а?
— А я тебя проси-ила превратиться, — напоминаю. — Сейчас организую…
Когда я возвращаюсь со шприцем успокоительного, все уже заняты на кухне, кроме Ирлика, который играет в свои пещеры, и Алтоши, который возится с проснувшимся Алэком. Арон ползает вдоль стеночки, время от времени поглядывая в сторону гостиной и хватаясь за сердце. К счастью, укол действует быстро, и через несколько минут бедняга возвращается к нормальной жизни, только идиотская улыбка выдает, что с ним что-то не так. Матушка установила на плиту самую большую сковородку, как раз в плиту диаметром, и жарит на ней рыбные оладушки, окуная куски филе в тесто, которое я еще днем поставила.
— Так что это были за фейерверки? — потихоньку интересуется у меня Азамат, положив в пароварку последний клубешок чомы.
— Фотосессия, — улыбаюсь. — Посмотришь потом, очень красиво получилось.
— Ты все-таки… — начинает Алтонгирел тоном инквизитора, но тут же вспоминает про лежащего рядом Ирлика и затыкается. Я снова сажусь за нитки.
— Да, она добралась до меня со своей шакал-машинкой, — усмехается тот. — Так, погодите, после шестисот десяти какое следующее?
В озадаченной тишине Азамат осторожно предполагает:
— Девятьсот восемьдесят семь?
— Ага, — отвечает Ирлик, вписывая что-то в планшет. — Точно, спасибо.
— Что это? — спрашивает Алтонгирел.
— Числа Фибоначчи, — все так же напряженно отвечает Азамат. — Ирлик-хон, а зачем они вам?
— Да тут ряд продолжить надо, иначе надгробная плита не сдвинется, — отвлеченно изрекает Ирлик.
— Он в игру играет, — поясняю я под стук закрывающихся ртов.
— Во, прошел! — радостно восклицает Ирлик и садится. — Ну что, скоро гостя кормить будете?
— Скоро, скоро, — заверяет матушка, убавляя нагрев под сковородкой. — Пришли вы рановато чуток…
Азамат легонько толкает ее в бок, а сам быстро переводит тему:
— А что, Ирлик-хон, вы математикой увлекаетесь?
— Есть немного, — признает Ирлик. — Раньше по необходимости занимался, а вот как меня на цепь посадили, тоска заела, сидел, от скуки большие числа перемножал. Потом вспомнил про уравнения, стал их выдумывать и решать… Сам себе теоремы доказывал. Вышел, открыл свои старые записи, а там еще столько всего! Теперь вот интересно, до чего люди додумались за это время. У тебя, Азамат, свежих задачников нет? Только чтоб на муданжском!
— У меня нет, но я знаю, у кого есть, — отвечает Азамат, закидывая в холодильник какие-то пакеты, один за другим. Рыбный дух уже весь дом пропитал. — Сейчас напишу, чтобы скинул.
— Ну нет, — встревает матушка. — Сейчас будем ужинать, а то я тебя знаю, как возьмешь в руки телефон, так и нет тебя.
— Ладно, ладно, — усмехается Азамат.
— Кир-хян! — внезапно восклицает матушка. — Ты с улицы ящики не вносил?
— Не, — мотает головой Кир. — Пускай там стоят, тут-то жарко. Я вроде глянул, они плотно закрыты, звери не залезут.
— Умничка мой! Я как раз хотела сказать, чтоб там и оставили. Лиза, — оборачивается ко мне матушка, — ты бы видела, как он рыбу ловит! Одну за другой, так и тянет, ни единой не упустил! А еще говорил, что в море никогда не рыбачил. Сразу видно, моя порода!
— Да уж не сомневаюсь, — усмехаюсь я, внутренне вознося гуйхалах за Кировы приютские навыки: что еще могло так расположить к нему бабушку, как не рыбалка!
Сам Кир с независимым видом обдирает бронзовую чешую с какой-то плоскобрюхой пучеглазки (не знаю уж, как этот вид правильно называется), но нос у ребенка неизменно стремится к потолку.
— Да, Кир сегодня молодец, — одобрительно басит Азамат, тайком облегченно улыбаясь.
— А про какие ящики речь? — вспоминаю я.
— С рыбой, — поясняет Азамат. — Алтонгирел был прав, на Айшу таких гигантов приманило, еле в лодку поместились. Обратно плыли стоя по колено в рыбе!
— Погоди, так это вот весь холодильник забит — и еще ящики во дворе?
— Ну так я о чем, — усмехается он.
Я издаю какой-то жалкий хрип, но меня заглушает Ирлик:
— Азамат, а можно я хоть пару штук сырьем съем? Я их так люблю, когда крупные и с кровью!..
— Да пожалуйста. — Азамат делает широкий жест. — Лиза, правда, считает, что это вредно.
— Я думаю, Ирлику ничего не будет, — хмыкаю я, вспоминая оленей в огненном кругу.
— Кир, проводи.
— Ща. — Кир старательно отмывает руки и накидывает куртку.
Ирлик выскакивает первым и озирается. Я тоже высовываю нос полюбопытствовать, что же там за улов. Сначала не понимаю, куда Кир показывает, а потом доходит: вот эти три саркофага… Ирлик чиркает пальцем о свою щеку и подвешивает получившийся огонек над головой. Кир отстегивает защелки и откидывает крышку ближайшего ящика — а там исполинские рыбины, к счастью, уже неподвижные. Моя ихтиофобия вроде бы прошла, но проверять не очень хочется, особенно когда Ирлик с кровожадным блеском в глазах подхватывает верхнюю рыбину под жабры и ногтем вскрывает ей брюхо… В общем, я удаляюсь в дом.
— Что мы будем со всем этим делать? — спрашиваю в панике.
— Солить. Вялить. Угощать, — довольно улыбается Азамат. — Ма заберет часть, которые на севере не водятся. Алтонгирел тоже прихватит. Да и Айше что-то есть надо. Ирлик-хону обязательно на дорожку дадим. Ну и дворцовая кухня обогатится, я так думаю.
— То есть ближайшие пару месяцев питаемся одной рыбой, — уныло вздыхаю я. — Пригласить, что ли, пару дюжин гостей… Кстати, надо Хосу выложить, я думаю, он не откажется.
Сказано — сделано, авось наш лесной приятель перестанет обижаться на Азамата и снова заглянет на огонек.
Пока я хожу, Кир с Айшей накрывают на стол. Она довольно неуклюже двигается и плохо ориентируется в задаче, что, впрочем, понятно: если всю жизнь болеть, откуда узнаешь, как тарелки расставлять? Кир, однако, руководит четко. Он у нас вообще четкий паренек.
Но вот и ужин на столе. Наедаемся до отвала, даже Ирлик, который уговорил не две, а четыре гигантские рыбины, а потом еще добрался жареной. Азамат открывает бочонок пива, и некоторое время мы просто сидим и балдеем, пачкая носы в густой прохладной пене.
— А что, Ирлик-хон, — заговаривает Арон, с которого пиво сняло все остатки робости, — богов тоже в школе учат?
— Не, — роняет Ирлик, мечтательно глядя в потолок. — Никто нас ничему не учит. Так всю жизнь и ходим впотьмах.
— Откуда ж у вас тогда старые записи по математике? — резонно интересуется Арон. Я, правда, думала, он вообще весь разговор на эту тему мимо ушей пропустил, ан нет.
— У меня был учитель, — странным тоном отвечает Ирлик. — Заставлял меня думать. Поначалу очень тяжело было.
— А до того вы не думали, что ли? — не сдерживается Кир.
— Не-а, — спокойно отвечает Ирлик. — Мы, боги, для этого не приспособлены. Памяти вообще нет. Просыпаешься — где я? Что вчера было? Кто друзья, кто враги? С вами, людьми, такое только после пьянки бывает, а у нас каждый день так. Вон духовник тебе подтвердит: хочешь от бога что-нибудь получить — одаривай в тот же день. Забудет ведь! Тот же Учок. Ему подвластно плодородие, потому к нему все бездетные обращаются. А во время ритуала бездетная женщина на руках куклу держит, чтобы богу напоминать, зачем он пришел. Так если ритуал затянуть, Учок иногда забывает, в чем дело, глядит, баба с мертвым ребенком, и давай его оживлять! Ну за мертвыми-то ко мне идут, а я, естественно, такое безобразие прекращаю. Вот он и бесится, как такое, младший брат ему что-то запрещает! А что младший брат уже давно сильнее в десять раз и четыре обязанности выполняет вместо одной, это он не помнит!
— Так что же получается, — разводит руками матушка, — все боги, кроме вас, беспамятные совсем?
— Не все, — поправляет Ирлик. — Младшие с умом. Умукха и Укун-Тингир я лично воспитывал. Конечно, у меня не так хорошо получалось, как у моего учителя, но они хоть числа знают. Для остальных-то есть только один и два, а дальше — много. Ну и так, словом перекинуться можно иногда…
— Я думала, вы с Укун-Тингир не в лучших отношениях, — удивляюсь я и получаю тычки в оба бока: от Азамата и Алтоши. М-да, глупость сморозила…
— А ты бы меня сильно любила, — усмехается Ирлик, — если б я тебя каждый день заставлял перечислять имена всех известных вещей! Лапочка, как она отлынивала! И катаклизмы устраивала, и подсказки в облаках рисовала, даже шантажировать научилась! Я смотрел и диву давался, неужто и я такой же был, пока за меня не взялись?
— А кто был этот ваш учитель? — интересуется Азамат. — Человек?
— Это вряд ли, — задумывается Ирлик. — Он лет двести со мной возился, а может, больше, я ж себя не помню. Я и его-то еле вспоминаю, имени не знаю, вроде коротышка был, но сильный, гадюка, я с ним каждый день дрался, а ему хоть бы хны. Потом исчез. Кто его теперь разберет, что он был за тварь… Я только начал во вкус входить, когда он сгинул. Сначала все ждал, вдруг вернется, а потом заметил, что память снова ухудшается, или, скажем, не могу понять, это дождь пошел, потому что грибы растут, или наоборот. Испугался, я ж привык уже знать законы, по которым мир работает. Стал больше с людьми разговаривать, книги собирать, считать шишки на елках. Так, на чистом страхе, и до алгебры дошел.
— Да ладно, — возникает Кир и получает от нас с Азаматом пинка под столом. — Вы же бог, разве вы можете бояться?
Ирлик устраивает многозначительную паузу, опустошая свою кружку.
— Забвение, мальчик мой, — говорит он с расстановкой, повернувшись к Киру всем корпусом, — это очень страшно. Потому что как только в него проваливаешься, уже не знаешь, как бывает иначе. Я смотрю на эти первобытные тени, которые называют себя старшими богами, и мне жутко до того, что я мерзну в собственный месяц. Они ничего не знают и ничего не помнят, но решают, как жить всем людям на планете.
— Позвольте, — подключается Алтонгирел. — Но ведь боги посылают нам предсказания, дают советы… Они… Ну, то есть и вы тоже, — видите будущее и решаете, как будет лучше для всех людей. Как же можно это делать без памяти?
— Видим, да, — подтверждает Ирлик. — Можно увидеть будущее и повлиять на прошлое, но только если от этого не нарушается связь причины и следствия. Для тех, кто этой связи не видит вообще, она и не нарушается. А вот насчет того, как будет лучше, тут… — Ирлик раздувает ноздри, явно собираясь высказаться очень резко и от души, но вдруг отводит от Алтонгирела сверлящий взгляд и откидывается на спинку стула. — Тут я лучше промолчу. Ты молодой еще, горячий, и денег на безбедную старость не заработал. Я тут тебе под пиво наболтаю чепухи, а ты потом сгоришь на костре из собственных мыслей. Я лживый бог. — Ирлик неприятно улыбается, щуря глаза. — И вообще, все это выдумал только для того, чтобы выпросить у Лизы игру, а то мне скучно в горах среди бессловесных тварей.
— Да легко, бери, — поддерживаю я, пока Алтоша не упал в обморок под тяжестью невысказанного. — Ты, правда, в пробник играл, а я сейчас полную версию оплачу, там двести уровней, на несколько месяцев хватит!
— Прекрасно, — отзывается Ирлик, растекаясь по столу и ненавязчиво пододвигая кружку в сторону Азамата и бочонка. — Там такие пещеры красивые, надо будет в Короуле такие же сделать. С призраками, загадками и невиданными зверями. И еще попрошу Укун-Тингир сделать мне водопад над входом в пещеру, чтобы через него закат смотреть. Воду не люблю, конечно, но красиво…
