Глава 19

Моими стараниями в этом сезоне мода на цветастые резиновые сапоги-чулки, элегантно принимающие форму голени и совершенно водонепроницаемые. В них-то я и хлюпаю по снежной каше на пешеходной дорожке, по которой не проходит машина. Традиционно за порядком в городах следят наместники, но у Ахмад-хона своего наместника нет, действительно, зачем, у Императора же шестьдесят часов в сутках… Оный Император на днях выступил с инициативой учредить должность мэра столицы, чтобы занимался наймом дворников и прочими городскими нуждами. Старейшины посокрушались по поводу очередных нововведений и инопланетных должностей, но в итоге проявили смирение, поставив условием найти такого кандидата, чтобы удовлетворил всех. На этом дело и завязло.

Однако я не намерена сегодня об этом думать, потому что сегодня наконец-то солнечно, и весна впервые похожа на весну, и иду я по прекрасному делу — обсудить с Оривой, какое оборудование ей надо завезти с Земли, раз уж мы туда все равно собираемся.

Оривина повивальная клиника стоит на краю города, в тихом зеленом закутке под скалой, окруженная большим садом с аккуратными пешеходными дорожками. Шатун всю зиму вкалывал как шахтер, чтобы построить своей женщине персональный офис, и даже консультировался с земными архитекторами, как лучше спроектировать клинику. А потом преподнес ей ключи на пороге Дома Старейшин, выразительно поглядывая на вход. Так что Орива у нас теперь замужняя барыня, сама себе начальница и хозяйка в собственном доме, а если кто считает, что не женское это дело, так Шатун может и братков, в смысле, братьев позвать на беседу.

Я толкаю красивую витражную дверь с изображениями символов плодородия и женского начала и оказываюсь в просторном холле, отделанном полупрозрачным белым камнем вроде кварца, так что все вокруг прямо-таки сияет чистотой. В противоположную от входа стену встроены несколько экранов, показывающие сведения о работе клиники, советы для красоты и здоровья и предлагающие записаться на прием.

— Хотон-хон! — окликает меня знакомый голос.

Я выдыхаю и оборачиваюсь. Шатун приветливо улыбается из-за стойки ресепшена.

— Привет! — скалюсь я в ответ. — У вас тут потрясающе красиво!

— Спасибо! — приосанивается он. — Орива подметила, что многим пациентам Дом Целителей кажется простоватым и оттого подозрительным, вот мы и решили произвести хорошее впечатление. А вы насчет оборудования, я так понимаю? Пойдемте, я вас провожу к ней в кабинет.

Мне кажется или он и правда любое упоминание жены произносит с особой интонацией, будто каждый раз кланяется на словах?

Кабинет Оривы тоже, видимо, призван поражать клиентов наповал — огромный, светлый, с высокими потолками и стрельчатыми витражными окнами, он больше похож на бальный зал какого-нибудь старинного дворца, но, как и холл, светится новизной и чистотой. Даже осмотровый стол и гинекологическое кресло не так агрессивно выглядят, поскольку выполнены из пластика, очень убедительно подделанного под дерево с мозаикой.

— Нравится? — не скрывая гордости, спрашивает Орива, вставая из-за эргономичного стола.

— Еще как! — восхищенно выдыхаю я. — С тобой да с Гарнеткой уже начинаю чувствовать себя аскетом. У меня все так скромненько и простенько…

— Ну, вы-то и так на людей впечатление производите, они небось и кабинета не замечают. Это нам, простым местным женщинам, приходится по высшей отметке ориентироваться. Да вы садитесь, сейчас Шатун чаю принесет.

— Он теперь тут будет работать? — интересуюсь я, все еще вертя головой и изучая цветные барельефы под потолком.

— Ага, у нас теперь семейный бизнес, — отвечает Орива и смеется: это выражение на Муданге применяется только к отцу и сыновьям, ну или к нескольким братьям, владеющим одной фирмой. Что ж, язык меняется, когда меняются люди… Орива меж тем продолжает: — Он меня попросил называть его должность «администратор», а то, говорит, «секретарь» — это уж совсем несолидно, хоть по сути так и есть.

— Так ты у него начальница? — моргаю я, наконец отрывая взгляд от витражей.

— Ага, именно! — сияет Орива. — Я только с этим условием за него и вышла, что клиника будет моя, и на бумаге, и на слуху. Чтобы никто не думал, будто это он надо мной главный, понимаете? Он мог бы, конечно, работать в другом месте, чтобы не так стыдно было, но ему нравится быть секретарем, он красивый, контактный, с удовольствием общается с людьми. А в другом месте он за такую работу половину прибыли получать не будет. Так что… — Орива театрально приподнимает тонкую смоляную бровь.

Она так органично смотрится во всей этой деловой роскоши, такая эффектная, умная и целенаправленная, что на меня накатывает волна радостного облегчения — есть бизнес-леди в муданжских селеньях, и есть у подрастающего поколения стоящие образцы для подражания, и есть у этой планеты цивилизованное будущее.

— А вот и чай! — замечает Орива, когда Шатун вносит большой расписной поднос с сервизом из тонированного стекла в одном стиле с витражами. — Ну так давайте к делу, я набросала список того, что мне хотелось бы закупить, но у меня есть несколько вопросов…

От Оривы я, вопреки обычаю, направляюсь в ювелирный магазин, где у меня назначено рандеву с мужем. Мысль о совместном полете на Землю в комплекте с мамиными предостережениями уже давно не давала мне покоя, и в итоге я решила, что надо Азамата пометить, то бишь окольцевать. Мол, не трожь — мое. Конечно, он, как стал Императором, постоянно носит изрядное количество украшений, но все же ничего похожего на обручальное кольцо на нем нет. Так вот, будет.

При моем приближении Азамат перестает мимикрировать под стену дома и помогает мне выбраться из машины.

— Ты попросила ювелира не распространяться о том, что ты заказываешь для меня украшения, или это часть твоих планов по дешовинизации муданжского общества? — интересуется он.

— Заказывал Алтонгирел, и не только для тебя, — загадочно отвечаю я.

Азамат шевелит бровями, но не требует дальнейших пояснений, а просто проходит в магазин.

Там, конечно, очень красиво — муданжское ювелирное искусство, насколько я могу судить, не знает себе равных, во всяком случае, его лучшие направления. Многие муданжцы почему-то предпочитают носить платиновые булыжники, так что в большинстве магазинов они представлены в заметном ассортименте, но я выбрала мастера, который специализируется исключительно на прекрасном. Стенды вокруг пестреют всеми цветами радуги, аккуратно подсвеченный металл в полутьме зала прямо-таки пылает и переливается, бесконечные райские птицы и коралловые рыбы смотрят на нас отстраненно и горделиво, как будто знают, какие они сказочные и в то же время натуралистичные. Но мой заказ прячется где-то под прилавком.

Ювелир приветствует нас по всем правилам — с поклонами и речами, приходится соответствовать, чтобы не обидеть человека. К счастью, в присутствии мужа я могу спокойно помолчать, а то формулы вежливости все еще даются мне с большим трудом.

— Что может мой скромный дом предложить для подчеркивания красоты несравненной Хотон-хон? — наконец спрашивает ювелир. К счастью, он, видимо, не в первый раз обслуживает Азамата и соображает, что на этом месте надо замолчать, а не пускаться в перечисление всего каталога.

— У нас заказ номер восемьдесят один, — встреваю я.

Мастер не сдерживает удивленного выражения лица и переводит вопросительный взгляд на Азамата, но тот кивает, так что он послушно скрывается за прилавком и извлекает маленький серебряный сундучок — стандартная подарочная упаковка.

— И-изволите проверить заказ? — запинается он на шаблонной фразе.

— Изволим примерить, — ухмыляюсь я.

При нажатии на едва видимую кнопку замочек отскакивает, являя нашим взорам два простых золотых кольца без камней и выступов. Я вынимаю оба колечка, чтобы получше их рассмотреть. И все-таки мастер не удержался и приукрасил широкую внешнюю сторону — по ней тянутся разводы красного золота, похожие на языки пламени, этакий огненный круг. Но ничего, они неяркие, все равно понятно, что это не просто так побрякушка.

— Какие симпатичные, — улыбается Азамат. — Так для чего они тебе?

— У вас на Муданге, — объясняю я, — супруги носят одинаковые хомы, правда, только по торжественным случаям. У нас на Земле для той же цели принято носить одинаковые кольца, причем все время, — я делаю драматическую паузу, глядя на Азамата одним глазом через большее кольцо, — всю жизнь.

— И что, люди будут специально рассматривать наши руки и сравнивать? — морщит лоб муж.

— Я не буду при тебе, как пришитая, у тебя же там всякие деловые встречи, то-сё. И да, люди обращают внимание. Это как длина волос у женщин, понимаешь?

Азамат слегка откидывает голову в знак того, что осознал значение символа.

— Но как люди поймут, что это именно такое кольцо, если мы не будем вместе? У меня ведь много разных.

— Их носят только на безымянном пальце, и само кольцо характерное — просто круглое, золотое, без украшений. Конечно, тут кто-то проявил самодеятельность, — косой взгляд в сторону мастера, — но я думаю, сойдет, узор неяркий, понятно, что к чему.

— Потому что круг — символ вечности, да? — продолжает проникаться Азамат.

— Что-то в таком духе, это тебе виднее. Ну-с, давай палец.

Азамат немного неловко вертит рукой, пытаясь понять, какой стороной мне ее подставить.

— Может, я сам? А то как-то странно…

— Не-а. Не рыпайся. Вот и все. Теперь твоя очередь.

Я хлопаю ему в ладонь маленькое колечко и растопыриваю пальцы. Азамат шустро справляется с задачей и принимается рассматривать результат.

— Очень симпатично, — резюмирует он. — Говоришь, всю жизнь?

— Ага, — ухмыляюсь я.

— Это хорошо, — светло улыбается Азамат. — Очень хорошо.

Я понимаю, что подсознательно жду чьей-нибудь команды к дальнейшим действиям, но тут не Дворец бракосочетания, а ювелир понятия не имеет, как выглядит земная свадьба, так что приходится командовать самой себе, да и то мысленно. Азамат по моему манящему жесту послушно склоняется для поцелуя. И похоже, не для меня одной этот момент оказывается эмоционально заряженным. Его губы как будто бы повторяют: «Моя, моя!» и «Я твой, твой». Кажется, я ненароком вскрыла какой-то новый слой Азаматовых желаний и страхов, и теперь телесный барьер между нами стал еще тоньше. Если так и дальше пойдет, скоро будет достаточно взяться за руки, чтобы читать мысли, чем Ирлик не шутит.

— Прилетим на Землю, я тебе засос поставлю на видном месте, чтобы ни у кого точно сомнений не возникло, — обещаю я, когда мы разрываемся.

— Я даже не хочу знать, что это, — закатывает глаза Азамат. — Так… Сколько я должен?..

Он оборачивается к ювелиру, но тот оторопело мотает головой.

— Стопроцентная предоплата… Э-э, спасибо за покупку, Ахмад-хон, приходите еще, удачного вам отпуска!

— И вам хорошей торговли, — кивает Азамат. — Пойдем? Нас ждут в Доме Старейшин.

Мы выходим, а мастер бросается что-то строчить в наладоннике. Подозреваю, что муданжский ювелирный рынок скоро обогатится парными кольцами.

Наш духовник несколько месяцев пребывал в своего рода академическом отпуске — повышал квалификацию, так сказать. В основном читал, медитировал, учился управлять своим голосом и учил тому же Айшу, которой, впрочем, это давалось намного легче. И вот наконец настало время ему снова приступить к своим обязанностям, в частности, провести для Азамата ритуал перетягивания бормол.

— Может, что-то и есть в том, чтобы делать это на годовщину свадьбы, а не на день рождения, — усмехается муж, когда мы проходим в дальний зал Дома, где заседает скромный набор из троих: Ажги-хян, Унгуц и Асундул.

— Сегодня по-домашнему? — замечаю я.

— Обычно достаточно одного духовника, но тут все же речь об Императоре, — пожимает плечами Асундул. — Что ж, Ахмад-хон, я так понимаю, ты настроен сделать новый выбор?

Азамат кивает и усаживается, скрестив ноги, напротив Старейшин, где на очаровательном крошечном пуфике выставлены его три старых бормол — книга, сабля и старик с посохом.

Асундул достает наладонник, с полминуты возится в нем, отыскивая нужный текст и выставляя удобный для чтения масштаб. Потом глубоко вдыхает и затягивает:

— Азамат Байч-Харах, Император планеты Моу-Танг, отец всех людей, хозяин земли, озер и небес, Непобедимый Исполин… ай!

Перечисление внезапно прерывается, поскольку оба сидящих по бокам Старейшины отвешивают Асундулу по тычку под ребра.

— Ты умом подумал — все Азаматовы титулы читать? — вопрошает Унгуц, стуча себя пальцем по лбу. — Тут не бои, кому ты его представляешь? Я от старости помру раньше, чем ты закончишь!

— Так положено, — не очень уверенно настаивает Асундул. — Боги слушают…

Ажгдийдимидин фыркает и мотает головой.

— Ладно, — ворчливо соглашается Асундул и пролистывает пару десятков экранов. — Дальше. Азамат Байч-Харах, твой прежний выбор был: исторические хроники, военное дело и уважение к традиции. Что из этого ты хочешь поменять?

Азамат поглаживает губу и, как мне кажется, немного смущается.

— Догадываюсь, что вы осудите мой выбор, — наконец произносит он со вздохом, — но из старого набора я хочу оставить только летописи.

Асундул выпрямляется и откладывает наладонник.

— Стесняюсь напомнить, — заявляет он возмущенно, — но ты не просто так гражданин, ты Император! Надо было все-таки читать все титулы, это ж не просто так правило, человек должен осознавать, какая на нем ответственность! Твой выбор касается всех на этой планете! Нет, насчет войны я тебя полностью поддерживаю, этого нам не надо, но традиция, Азамат! Ты не можешь просто так взять и повернуться спиной к прошлому!

— Старейшина, — тихо откликается Азамат, — у меня была вся зима на то, чтобы обдумать свой выбор. Уверяю вас, он дается мне непросто. Безусловно, я всего лишь один человек и могу ошибаться. Но скажите мне, Старейшина, что в вашем понимании традиция?

— Как же? — оторопело разводит руками Старейшина. — Это все! Это все муданжское, что есть! Наша история, наши люди, одежда, искусство, взгляды… я не знаю, поведение!

— Поведение, да, несомненно, — подхватывает Азамат. — А также взгляды и вкусы. Вкусы, согласно которым человек с моим лицом в принципе не может быть Императором. Взгляды — косые и презрительные на безродных, больных и увечных, чью жизнь я изо всех сил стараюсь изменить к лучшему. Восхищенные взгляды на богов, которые — и пусть меня убедят в обратном — совершенно необязательно заинтересованы в благополучии человечества. Поведение родителей, калечащих своих детей, поведение жен, ненавидящих своих мужей… Старейшина Асундул, где я, а где традиция? Смею обратить ваше внимание на тот факт, что моим бормол остаются летописи и предания — я ни в коем случае не отворачиваюсь от нашей истории и самобытности. Но у меня два из трех бормол говорят о прошлом! Я слишком долго жил вспять, и теперь, когда в моих руках вся планета, я намерен развернуть ее лицом к будущему. Мы — не третьесортный мирок, плетущийся в хвосте у более развитых культур. Мы обладаем огромным, нерастраченным интеллектуальным и душевным богатством. Настало время вложить его в дело, но этого никак не добиться, если мы будем цепляться за старые представления, в которых нет ничего хорошего, просто никто не удосужился от них избавиться много лет назад.

Азамат даже раскраснелся от напряжения, и я хорошо понимаю, что ему приходится прилагать усилия не для того, чтобы все это сказать, а для того, чтобы удержать свои слова в рамках приличий. Я сама при мысли о муданжских традициях могу только визжать без слов, и мое уважение к Азамату за столь связную оценку не знает границ.

— Да, я вижу, ты подумал, — после долгого молчания произносит Асундул. — Я бы даже сказал, у тебя наболело. Но я все равно не могу одобрить, что ты под влиянием супруги собрался превратить Муданг в маленькую Землю.

— Вы меня не слышите, — качает головой Азамат. — Я как раз пытаюсь обойти все те подводные камни, на которых Земля неоднократно садилась на мель. Да, земляне многого добились и практически во всей Вселенной почитаются как образец благополучной нации. Но они просто люди, Старейшина. Представление, что все земное — эталон прекрасного, это как раз часть той традиции, которую вы так рьяно защищаете. Да, я глубоко уважаю отдельных людей, происходящих с Земли, — он слегка кивает в мою сторону, — но я не вижу ни единой причины для нас повторять ошибки их истории. У нас другие исходные данные, у нас есть преимущества! Я не собираюсь ждать, пока века кровопролитных войн, хаоса и разочарования заставят наших людей думать по-земному. Мы уже сейчас можем шагнуть дальше, к более рациональному и продуманному устройству, чем когда-либо было на Земле!

— Я так понимаю, ни у кого больше не вызывает нареканий, что Император отвергает традицию? — поджав губы, вопрошает Асундул.

Унгуц пожимает плечами, не скрывая улыбки.

— Я научил его так мыслить, чего ты от меня ждешь?

Ажгдийдимидин напрягается до испарины и цедит:

— Это выбор бормол, а не государственной политики. Традиция его не описывает. Будешь спорить?

Асундул сникает.

— Хорошо, пожалуйста! Делай как знаешь. Тебя избрали Императором, не меня. — Он вздыхает, и мне мерещится нотка обиды. Неужто он надеялся?.. Асундул сердитым жестом сметает с пуфика два отверженных бормол.

Азамат молча кивает.

Наш духовник, утерев лоб, что-то тихо бормочет, отчего из всех комодов, стоящих вдоль стен зала, вылезают ящики и, гремя деревянным содержимым, скучиваются вокруг Азамата. Пара штук даже пролезает между нами, а один особо нахальный тычется мне в пятки, мол, отойди, место занимаешь. Я его потихоньку пинаю, чтобы не наглел.

— У меня выбор пожиже был, — выпячиваю губу, оглядывая ассортимент.

— Ну вы ж земляне — просто люди, как нас твой муж просветил, — замечает Асундул. — Ты-то замуж выходила, думала, он тебя боготворить будет? А видишь, разглядел получше да в уме переменился.

Азамат, который начал уже разгребать статуэтки, отрывается и поднимает на Асундула широко раскрытые глаза.

— Это что сейчас было? — как-то сдавленно спрашивает он. — Мне в ухо что-то попало?

Унгуц кладет Асундулу руку на плечо.

— Ты дурачок, что ли, совсем у меня? Хулить Хотон-хон на Совете? Тебя в Старейшины за здравые суждения пригласили. Традицию он защищает, чужого счастья стерпеть не может. Молчи уж, не марай обряд.

Асундул, все это время игравший в гляделки с Азаматом, опускает глаза. Азамат возвращается к раскопкам.

Я расталкиваю ящики и придвигаюсь поближе, поглаживая мужа по руке.

— Помочь тебе поискать?

— А ты знаешь, что я ищу? — улыбается он.

— Догадываюсь, — прищуриваюсь я.

Мы принимаемся рыться вместе, перебирая самые причудливые творения безымянных муданжских мастеров. То и дело, залюбовавшись на тончайшую резьбу колонн садовой беседки или неотличимую от настоящей оплывшую свечу, я снова и снова соглашаюсь с Азаматом — муданжцы имеют иные исходные данные и в чем-то уже лучше нас. Это ведь все от души и задаром, от любви к чужим людям, которую здесь только так и можно выразить, анонимными подарками, без надежды когда-либо сказать выбравшему этот бормол, дескать, это я сделал, я заглянул в твою душу, я разделил твою веру и создал для тебя символ, якорь твоей жизни. Ну или поплавок, деревянные все-таки…

— О! — не удерживаюсь я, наткнувшись на подходящий предмет. — Гляди, то?

Азамат берет у меня маленькую модель винтажного микроскопа. Такие до сих пор используются при полевых работах, когда нет возможности привезти и подключить громоздкую электронную технику, а этот легкий, складной, с лампочкой на солнечных батареях, лучший друг натуралиста и садовода. В некотором смысле эмблема доступности науки.

— Кто-то обо мне позаботился, — усмехается Азамат. — Да, это именно то, что нужно. Остался последний, — Азамат делает многозначительную паузу, — и самый важный. Поможешь?

— Ты всегда можешь на меня положиться, дорогой, — киваю я, возвращаясь к ящикам.

Я не знаю, сколько времени мы проводим за этим не слишком захватывающим занятием, но ноги у меня затекают несколько раз в разных позах, а спина начинает сетовать на горькую женскую долю, когда мы с Азаматом сталкиваемся лбами и приходим к выводу, что перерыли все.

— У меня есть пара кандидатур, — уныло тяну я, — но они все как-то не о том…

— Аналогично, — вздыхает муж. — И это никуда не годится.

Он встает, оглядывается по сторонам и пробирается в дальний угол, где неприметно притулился ящик с чурбачками-заготовками. Выбрав одну, Азамат возвращается на свое место и извлекает складной ножик.

— Да ты обалдел! — ахает Асундул. — Байч-Харах, это неслыханная гордыня, самому себе вырезать бормол! Такого даже никто из Императоров не делал!

— Делал, — хором поправляют его Азамат с Унгуцем. Азамат кивает Старейшине, уступая слово. — Аэда сделал себе все три бормол. И до него Овэат Покоритель Неба был вынужден сам себе вырезать бормол, поскольку жизнь его была посвящена полетам в космос, и никто другой не понимал величия и значимости этой миссии так, как он. Если Азамат связывает свою жизнь с вещами, которых никто еще не осознал, это его право и обязанность — добавить их в общую копилку.

— Если позволите добавить, — снова заговаривает Азамат, щедро расточая щепки, — мне кажется весьма показательным и несколько стыдным, что ни один мастер не создал бормол с этим смыслом. Но я тут долго провожусь, можете пока прерваться на обед.

Асундул открывает было рот возразить, но мысль об обеде явно пересиливает. Пробормотав «как хотите», он встает и царственно удаляется вкушать дары земли.

— Лиза-хян, пойдешь с нами? — предлагает Унгуц, поднимаясь и разминая отсиженные ноги.

— Не, я тут буду творчество вдохновлять. Такой бормол нельзя вырезать в одиночестве, — улыбаюсь я, прислоняясь к спине Азамата. Я люблю смотреть, когда он работает руками, каждое движение именно такое, как должно быть, ничего лишнего и всего в достатке.

Азамат на секунду прерывается, чтобы заглянуть через плечо и поцеловать меня в макушку.

Когда Старейшины возвращаются с обеда, Азамат водружает на пуфик третий, центральный бормол — два кольца, соединенные вместе, как лежащая на боку восьмерка.

— Ну и что это значит? — хмурится Асундул.

— В нашем языке нет слова, чтобы это выразить, — вздыхает муж и прихватывает меня за плечи.

Остальные двое Старейшин улыбаются. Унгуц — хитро, а Ажгдийдимидин — мечтательно.

В день отлета во всей столице царит невероятный бедлам, половина Муданга съехалась нас проводить, причем изрядную часть этой половины составляют разномастные чиновники, Старейшины и истцы, которым вот прям приперло что-то стрясти с Императора. И ничего, что они полгода ждали, а он через полмесяца вернется, ждалка лопнула именно сегодня.

— Я не буду ничего подписывать! — рычит Азамат, сотрясая стены дворца, но толпа людей с бумажками и планшетами даже не думает расходиться.

— Ахмад-хон, ну что вам стоит закорючку поставить? А у меня весь контракт от этого зависит!

— Я не подписываю не читая, — в сотый раз повторяет Азамат, бережно отодвигая назойливого купца. — Мало ли что вы мне там хотите подсунуть, воспользовавшись спешкой.

На месте купца тут же образуется трое новых, размахивающих толстыми папками.

— Ахмад-хон, а как же отчеты по отлову браконьеров? Нам надо сдать!

— Это вообще не ко мне, а к Кудряшу! — не сдержавшись, повышает голос Азамат.

— Не принимает, говорит, форма не та…

— Значит, сделайте по новой форме, при чем тут я?! И дайте уже пройти наконец, меня ждет звездолет!

Я стараюсь не отставать от мужа, иначе мои шансы пробиться сквозь толпу упадут до нуля. И это мы к черному ходу пробиваемся, а что в офисной части творится, страшно подумать. Азамат оценивающе оглядывает толпу, прикидывая, насколько реально без жертв просто вытолкнуть часть народу на улицу, когда на нас снисходит спасение в лице Алтонгирела.

— Всем молчать! — рявкает он у меня из-за спины, и в коридоре резко становится тихо. — Дать дорогу!

Посетители мгновенно выстраиваются вдоль стен, вжавшись друг в друга.

— Вот так-то лучше, — удовлетворенно замечает духовник уже своим нормальным голосом.

Азамат хитро улыбается.

— Знакомьтесь, это мой заместитель Алтонгирел. Во время моего отсутствия он будет заниматься вашими вопросами.

Алтонгирел самодовольно подбоченивается.

— Давайте двигайтесь, — подгоняет он нас. — Я с вами пройдусь, а то на улице толпа еще больше.

— Как они попали внутрь? — недоумеваю я. — Эту дверь только я могу открыть!

— Заколдовали охрану, — пожимает плечом Алтонгирел, угрожающе зыркая на нарушителей. Потом немного громче добавляет: — Я выясню кто!

Вокруг нас нервно втягиваются животы.

Под Алтошиным конвоем нам все-таки удается пробраться в космопорт, хоть даже и последними. Тирбиш гоняется за Алэком по всему космодрому. Кир, весь в предвкушении предстоящей поездки, нарезает круги между лапками звездолета. Ажгдийдимидин пытается скрыть нервозность, уткнувшись в книжку. Провожающий его Сурлуг со скорбным лицом жует губу и время от времени пытается сказать что-нибудь на прощанье, но красноречие — не его сильная сторона. Ирнчин висит на телефоне, раздавая последние указания, а Янка строит рожи ему в спину, мол, хватит уже, отпуск. Один Унгуц выглядит довольным собой и миром, сидит себе на сложенном верхнем диле и щурится на солнышко.

— Так, ну, все в сборе, — немного взволнованно замечает Азамат, косясь на меня.

Я пожимаю плечами, дескать, знаю не больше твоего.

Азамат еще раз напоследок с надеждой окидывает взглядом толпу, которой Алтонгирел повелел оставаться на приличном расстоянии от нас, но никого необычного там нет.

— Ну не знаю, срок уже прошел. Забыл, наверное…

— А ты ему звонил?

— Да, но он трубку не берет.

— Вы кого-то еще ждете? — уточняет Ирнчин, наконец отлепив от лица телефон. На щеке у него прямоугольный отпечаток.

— Да вроде как была договоренность, но не знаю… — начинает Азамат, как вдруг у нас за спиной раздается знакомый голос.

— Стоило на пять минут припоздниться, и ты уже во мне сомневаешься? — насмешливо укоряет Ирлик.

— Ты на звонки не отвечаешь, — оправдываюсь я, оборачиваясь.

Мы оказываемся лицом к лицу с ним и еще двумя… персонами.

— Я был занят, — поясняет он, слегка качнув головой в сторону стоящей рядом с ним женщины, а потом задорно подмигивает Азамату.

Женщина та не по-муданжски высокая и очень худая, на ней длинный и просторный сине-зеленый диль с несметным количеством драгоценных нашивок, поверх которых расстелены связки не менее драгоценных бус, и все это переливается и сверкает на весеннем солнце, как зеркальная поверхность Дола, мне даже кажется, что я вижу свое отражение. На голове у нее сложносочиненная прическа, похожая не то на парик с буклями, не то на пену от водопада, и все это снежно-белое искрящееся богатство каскадом спускается на плечи, как-то незаметно растворяясь в жемчугах и диамантах. Лицо и руки ее покрыты серебристыми узорами, похожими на Ирликовы.

Обнаружив, что весь мой словарный запас куда-то делся, я прибегаю к языку жестов, а именно кланяюсь — не очень низко, поскольку не нахожу в себе сил оторвать взгляд от этого мерцающего зрелища. Как ни удивительно, Укун-Тингир (а кто бы еще это был?) так же слегка кланяется в ответ, при этом она опускает глаза, и я замечаю, что вместо ресниц у нее плавники. Вот так выловишь золотую рыбку, а она тебе человеческим голосом…

— Ирлик много про тебя расскажет, — сообщает она журчащим голосом. Зубы у нее треугольные и загнутые внутрь.

— Рассказывал, — поправляет Ирлик.

Она поводит плечом, мол, что ты придираешься?

— Я тоже… наслышана, — отвечаю я, стараясь чего-нибудь не ляпнуть.

Укун-Тингир молча смотрит на меня загадочным взглядом и как будто ждет продолжения.

— Как вам вышивка? — интересуюсь я, наконец вспомнив безобидную общую тему.

— Красиво, — отмечает она, потом задумывается, хлопнув перепончатыми ресницами. — Мне нравится такой Ирлик. Не вредный.

Ирлик закатывает глаза, потом показывает мне растопыренную пятерню — аналог одобрительного большого пальца.

— Водопад будет? — встревает откуда-то взявшийся Кир. Господи, зачем я ему про это рассказала?!

Ирлик поигрывает бровями, а водяная богиня обращает серебристые очи к Киру.

— Сделала, — заверяет она.

— Ничего ты еще не сделала, — возмущается Ирлик. — Только обещала.

Она задумывается на полсекунды, потом негромко бормочет:

— Сдела-ла… Сдела-ю… Очень сложно. Я уста… ла.

— Правильно, ты двести лет ни рожна не дела-ла! — передразнивает ее Ирлик, впрочем, как мне кажется, она вообще не замечает, что он что-то сказал.

— Извините, — внезапно привлекает к себе внимание второй спутник Ирлика.

Он тоже больше человеческого размера, при этом довольно субтильный и немного сутулится, как будто хочет сложиться пополам продоль. Самое шокирующее в нем — это густо-красный цвет кожи. Нет, я видела по-настоящему краснокожих муданжцев, но они просто бледная немочь по сравнению с этим пигментом. Волосы цвета слоновой кости заплетены во множество косичек и торчат во все стороны вокруг его головы, как парашютики одуванчика. Бледные бесцветные глаза на ярком лице смотрят на удивление ласково и почему-то напоминают мне о Филине.

— Здоровья вам! — кланяется опомнившийся Азамат.

— Это вам здоровья, — улыбается Умукх. Во всяком случае, я надеюсь, что это он — в белом диле, за поясом флейта, на рукавах бубенчики, все как полагается. — Очень приятно вас наконец-то увидеть. А вы мне расскажете, как летает это сооружение? — Он тычет длинным красным пальцем в звездолет. Палец у него вообще не имеет ногтя, только какой-то раздвоенный ворсистый крючочек.

— Обязательно, Умукх-хон, — горячо заверяет его Азамат. — Вы ведь, как я понимаю, летите с нами?

— Да-да, если позволите. Ирлик сказал, будто бы на Земле хотят обменяться… э, сведениями? Мне чрезвычайно любопытно.

— Ну, они хотят прежде всего как можно больше узнать про вас, но взамен ответят на любые ваши вопросы, — решительно обещаю я. Пусть только попробуют отвертеться.

— Преотлично, — улыбается Умукх. — Вы знаете, меня давно терзает вот эта загвоздка, отчего у людей только четыре конечности?

— Братец, ты свои вопросы до Земли попридержи, — одергивает его Ирлик. — Тут никто не нанимался тебя развлекать. Ладно, грузитесь уже, у меня работа стоит, да и жена вот-вот лужицей растечется от скуки. Умукха ответами особо не балуйте, а то он не спит, может круглые сутки из вас кровь пить. Да не взаправду, не шарахайтесь! Ну давайте, счастливого пути, я позвоню потом. — Он многозначительно косится на отрешенную Укун-Тингир. — Потом.

Рядом что-то вспыхивает — это Кир щелкает всю троицу на мобильник.

— Ну пойдемте, — неловко предлагает Азамат.

Тирбиш с Алэком стремительно взбегает по трапу и исчезает в пузе звездолета, следом за ним Ирнчин заволакивает упирающуюся Янку, бешено шепча ей на ухо уговоры. Кир кивает Умукху, мол, пошли, и уводит его за собой, на трап. Наши духовники стоят как приросшие, и вместе с ними Сурлуг, в защитном жесте положивший обе руки на плечи Ажги-хяна. Унгуц сидит на своем прежнем месте, восхищенно рассматривая богов.

Ирлик легко касается руки Укун-Тингир.

— Ты иди, я сейчас, — предлагает он.

Она невнятно кивает, поводит плечами и обращается облаком водяных капель, которое тут же относит ветром.

Ирлик внезапно по-братски обнимает Азамата.

— Удачно съездить, — повторяет он. — Я буду скучать. Лиза, — тут и до меня доходит очередь, — спасибо еще раз за портрет. Реально помогло! Она теперь думает, что я милый и добрый.

— Зрит в корень, — усмехаюсь я. — Ты давай звони, а то у меня есть ощущение, что мы с твоим братом не соскучимся.

— На опыты, — мотает головой Ирлик. — Но я позвоню, да. Эй, духовники! Хорош дрожать, работать пора! Умукха бояться нечего, он послушный, только надоедливый. Ну все, до встречи, я побежал!

И он исчезает, провернув обратное сальто.

Оторопевший Алтонгирел подталкивает не менее оторопевшего Ажгдийдимидина к трапу, тот едва успевает на прощанье пожать руку своей пары. Унгуц встает, потягивается и топает следом. Мы с Азаматом тоже присоединяемся и уже почти поднимаемся на борт, когда вся группа внезапно останавливается и уставляется на меня. Я уже начинаю подумывать, не проверить ли, вдруг у меня выросли рога или жабры, но тут они все переглядываются и хором постановляют:

— Не похожа!!!

Я хохочу так, что чуть не сваливаюсь с трапа.