Глава 13. Судьба делает оверкиль
Лотти всё же побежала за мной следом, и даже про платье больше не заикалась. Вообще ни про что не заикалась, показывала дорогу и молчала. А выведя меня через явно черный вход в сад, кивнула на дорожку, ведущую к виднеющейся между кустами беседке, буркнула, что гулять можно там и исчезла.
Побежала жаловаться… или инструкции новые требовать, хмыкнула я и медленно пошла по посыпанной чистым желтым песочком дорожке. День заметно клонился к вечеру, красноватое разбухшее солнце висело низко над дальними холмами, от кустов и деревьев протянулись расплывчатые длинные тени.
Этот сад мне нравился. В нем все было именно так, как любила я. Вольготно раскинувшиеся кусты, мелкая, кудрявая травка спорыш вместо модного в моем мире стриженного под арестантов газона, усыпанные спелыми яблоками и грушами деревья чуть в стороне от дорожки…
Мне вдруг так захотелось пойти к ним, поднять с травы чуть мятую сочную грушу…
Я с тоской оглянулась на беседку, определенно меня там кто-то ждет, и этому кому-то очень не понравится мое самовольство. Но с другой стороны… Лотти ведь не сказала точно… а просто разрешила там гулять, и догадка про сюрприз — это моё личное предположение. Значит, никаких претензий ко мне за то, что пошла немного не туда, быть не может, бормотала я, решительно сворачивая с дорожки к яблоням.
На полу, как ни странно, груш и яблок валялось совсем немного, и из этого следовало, что их недавно собирали. Я подобрала огромную грушу, обтерла краешком многострадальной туники и с аппетитом съела, впервые за последний час забыв про утопленную рыбу. Потом съела еще одну, оглянулась, ища, куда бы запулить огрызок, и увидела неподалеку в траве ярко-синее пятнышко.
Не знаю, нашелся ли бы человек с железной выдержкой, способный развернуться в такой момент и уйти, не рассмотрев находку… я к таким не отношусь. Поэтому выпустила из руки огрызок и пошла на синий маячок как бабочка на свет фонаря. И уже через минуту держала в руках маленькую выточенную из дерева куколку в нарядном платьице из синего шелка. Очень земного покроя платьице.
По сердцу словно ледяной ветер пронесся. Значит, все-таки рожают они детей, женщины из гарема. И тогда я начинаю не просто не любить, а дико ненавидеть тех, кто разлучает матерей с детьми. Может, это оттого, что самой не досталось материнской любви, но у меня к такому всегда было резко отрицательное отношение.
Я спрятала куколку за пояс и медленно поплелась назад, фруктов как-то разом расхотелось. Выйдя на дорожку, свернула к беседке, и сразу обнаружила, что гуляю уже не одна.
Бежавшего впереди меня по дорожке мужчину я узнала по спине, слишком хорошо ее рассмотрела, когда он в ярости уходил из моей комнаты позапрошлой ночью. Если честно сказать, даже немного полюбовалась на нее, вопреки своему сердитому настроению. Мужских спин, накачанных и не очень, мне довелось видеть немало, в жаркий полдень, придя к раскопу сказать, что повариха велела звать на обед, видишь перед собой именно их. Не менее пары десятков загорелых, блестящих от пота мужских спин. Но стройных и широкоплечих, как у спортсменов, среди них обычно дефицит.
А у моего гостя спина была красивая… я и сейчас не могу глаз оторвать. И ноги хороши, длинные, ровные.
Так, а с чего это я вдруг на мужские ноги заглядываться начала, вдруг возник в голове резонный вопрос, если мне от них, кроме неприятностей, ничего не светит? Или это у них тут груши такие… галлюциногенные? Так нужно тогда за собой проследить потщательнее, особенно теперь, когда мои подозрения в уверенность переходят. Задел, значит, хозяина красивой спины мой отказ, вот он и придумал мне прогулку… романтик самоучка.
А ноги в этот момент уже добежали до беседки, легко перепрыгнули через нижние ступеньки и застыли на верхней, отдыхая, пока их хозяин вертел светловолосой башкой во все стороны, пытаясь что-то рассмотреть в кустах.
Ну конечно, я сразу поняла, что именно так настойчиво ищет блондин, но это ведь его проблемы, а не мои? Вот и шла себе не спеша, наслаждаясь видом яблонь, кустов, травы и его ног.
И тут он, наконец, перестал озираться, как-то потерянно повернулся в мою сторону и вдруг замер, как будто обнаружил не меня, а, по меньшей мере, медузу-Горгону.
Я его тоже оглядела, неторопливо и как можно равнодушнее. Ведь он же пока и близко не догадывается, что уже опознан? Да и рассматривать там уже особо нечего, я почти все со спины изучила. Одежду песочного цвета и того покроя, что сыновья Диморбиуса носили, светлые волосы пшеничного оттенка, свободной гривой лежащие на плечах. Осталось лишь лицо, и оно оказалось довольно симпатичным, если не обращать внимания на глуповато-растерянное выражение.
Впрочем, вскоре это выражение сменилось на удивленное, потом на досадливо-недовольное, и, наконец, стало приветливо-вежливым.
Ну да, поглядывала я на него, а на что еще смотреть, если я хоть и медленно, но верно приближаюсь к беседке, на ступенях которой он стоит?!
Нет, уже не просто стоит. Окончательно пришел в себя, и решился на активные действия.
— Таресса?! — Лже-повелитель протянул ко мне руку в приглашающем жесте, — рад вас видеть.
— Мы знакомы?! — подняв брови в притворном изумлении, холодно произнесла я, продолжая так же неторопливо шагать дальше.
— Э… — снова растерялся он, и молчал так долго, что я уже почти прошла мимо.
Успев рассмотреть явно специально оборудованную для этой встречи беседку. Ну не постоянно же лежат тут на широкой скамье шелковые покрывала и подушки? И явно не всегда стоит на столике компания бутылей и графинов в окружении вазочек и бокалов?!
— Я вас видел в день осеннего бала, — вслед мне торопливо признался он.
И ни капли не соврал. Моя безошибочная память уже подсказала, где я раньше видела это лицо. Только в тот момент оно было очень мужественным и озабоченно-серьезным.
Этот парень находился среди тех воинов, что бежали нам навстречу, когда эрг уводил меня от корчившегося на полу мэра.
— Меня в тот день сотни гостей успели изучить во всех подробностях, — непримиримо буркнула я, и не думая останавливаться.
Он спрыгнул со ступенек, в несколько прыжков догнал меня и пошел рядом.
— Эта скотина в полной мере наказана за свои выходки, больше он не сможет никого… обидеть, — угрюмо сообщил то ли стражник, то ли двойник повелителя и попробовал ухватить меня за локоток.
Однако попытка перейти к романтической части запланированного сюрприза блондину снова не удалась. Едва услышав его слова про мэра, я вдруг с необычайной яркостью вспомнила все свои недавние обиды и переживания, резко остановилась и негодующе уставилась ему в лицо.
— И это всё?! — Он явно опешил от неожиданности, но не отступил, продолжая стоять почти вплотную, пока я, едва не рыча от нахлынувшей ярости, бросала ему в лицо гневные слова, — А то, что «эта скотина» меня чуть не изнасиловала на глазах трех сотен зрителей, совершенно ничего не значит? И что передо мной тут никто даже не извинился за такое поведение вашего гостя? А та девочка, вызванная Терезиса, которую мэр практически искалечил? А то, что он уже не в первый раз проворачивал такую аферу и никто этого словно не замечал, тоже пустяки?
— Но Таресса… ты пока не знаешь… — он снова попытался захватить мой локоть и я весьма ощутимо этим самым локтем его отпихнула.
— Да, вот именно! Ничего не знаю, совершенно! Как это ты заметил-то? Просто невероятная сообразительность! Ты, наверное, тут самый умный, да?! А в твою необычайно умную голову приходила такая простая вещь, что, прежде чем играть с кем-то в шашки, нужно сначала рассказать ему правила игры? Или приятно все время выигрывать у новичков? Легко, знаешь ли, чувствовать себя самыми умными и сильными, нападая на слабых и беззащитных!
— Таресса… — в который раз безнадежно воззвал блондин к моей рассудительности, словно не замечая, что она благополучно издохла, — всё не так, совсем не так, как представляется с первого взгляда…
— Да? — едко фыркнула я, закипая все сильнее, — А ты думаешь, что-то понятнее на второй, или третий взгляд?! Толпа повелителей, которые то служат простыми лекарями и охранниками, а то ходят с масками на морде по спальням пленниц? Или темноволосые служанки, которые этими повелителями вертят, как хотят? Или подсадные избранницы, которые ловко направляют новеньких туда, куда вам выгодно? Или ты сам, с чего-то решивший, что после того, как я сказала тебе — нет, можно попытаться пойти другим путем?! Накормить меня отравленной рыбой, напялить порнографическую тряпку и заманить в эту беседку?
— Что?! — потрясенно выдохнул он, — ты… меня узнала? Но как? И Таресса… всё не так… совсем не так… и какая еще рыба?
— Спроси у своей сообщницы Лотти, — зло отрезала я, уверенная, что не ошибаюсь, — кстати, порнографическое платьице я ей подарила… ей пойдет. А теперь пропусти меня, пора возвращаться в камеру.
— Подожди, — он все-таки схватил меня за руку и резко развернул к себе, — я всё объясню…
— А я не желаю слушать! Нет, нет и нет! Слово зейры! — в запале рявкнула я, почти с ненавистью глядя блондину в лицо.
И просто оцепенела, рассмотрев безудержное отчаяние, исказившее его смазливые черты.
— Что ты наделала… — еще едва слышно шептал он, а я уже каким-то неведомым чувством понимала, что сейчас что-то произойдет.
Не может не произойти, потому что четыре мужские фигуры, торопливо шедшие по направлению к нам от дворца, выглядели очень решительно и впечатляюще.
В постепенно гаснущих отсветах закатного солнца сразу бросался в глаза резкий контраст их внешнего вида, вызывая в моей душе быстро сменяющиеся противоположные чувства. От надежды до тихого ужаса. Двое из приближающихся, были в легко узнаваемых белых одеждах, однако на их лицах не было таинственных масок.
А вот двое других, шедших очень уверенно и властно, были одеты в не менее знакомые черные костюмы с серебряной вышивкой.
И что самое странное, всех четверых я уже знала, хотя бы визуально.
— Я тебя найду, все равно найду, — торопливо и жарко шептал за моей спиной блондин, — ты только жди.
— Отойди от нее, Найкарт, — сухо приказал эрг Дэсгард, подходя к нам, — слово сказано.
Протянул руку и коснулся моей щеки, отчего в душе сразу улеглось раздражение, и появилась непонятная апатия.
— Но она не про то говорила! — Еще пытался спорить блондин, однако я не расслышала в его голосе никакой уверенности.
— Не имеет значения, — набрасывая на меня знакомый бесформенный серый капюшон с вуалью, тихо возразил Терезис, — условия соблюдены и договор вступает в силу.
— Но тот раз не считается, вы же сами её подставили, — от отчаяния Найкарт готов был раскрыть все известные ему тайны, но сородичи не дали.
— Ты слишком упрям, — резко оборвал блондина похожий на него мужчина, который, судя по плотной фигуре и движениям, признал нас в день осеннего бала избранницами, — тебе советовали не спешить. Она сказала слова зейры Лотти. А ты теперь — любуйся вот на это!
Он мотнул головой и его спутник, лекарь с конопатыми руками, мрачно хмурясь, подал Найкарту мой альбом.
Мне правда, стало очень жаль блондина в этот момент при воспоминании о том, что я там намалевала. Но ничего сказать или сделать я уже не могла, снова ощущая себя марионеткой, способной ходить и говорить только по приказу мага.
— Иди за мной, — равнодушно приказал этот гад, и я покорно пошла вслед за ним вглубь сада, слыша шаги идущего за мной Терезиса и ощущая спиной пристальные взгляды светловолосых мужчин.
Ну, и вот чего, спрашивается, мне не жилось спокойно в этом прекрасном дворце?
Почему даже на миг не заподозрила, что может быть какой-то лимит на заветные слова? После которого меня просто вернут хозяину, как не поддающееся дрессуре животное?
И может, даже не насовсем вернут, а только на период дрессировки? И теперь я сполна откушаю прелестей сурового воспитания непокорных наложниц?
Или того хуже, конвоируют назад, к зейру Жантурио? И придется мне работать сразу на двух должностях, ночью наложницей хозяина, а днем — Шахрезадой для его сыновей?!
Топая под тихое жужжание собственных ехидных мыслей, я не заметила, как мы дошли до ограды. Вернее, до маленькой, металлической калитки, встроенной в каменную стену в два человеческих роста. Дэсгард достал из кошеля, висевшего на поясе, ключ, отпер калитку, пропустил сначала нас, оглянулся, вышел сам и запер калитку за собой.
Осторожно осмотрев местность из-под вуали, понимаю, что мы стоим на узкой улочке, типичной для тихой окраины восточных городов. Вокруг высокие глухие заборы, за которыми течет мирная жизнь. Курятся кое-где дымки очагов, слышен детский плач и тихая мелодия, то ли дудки, то ли флейты.
Тихое цоканье копыт пары лошадок, впряженных в небольшую серую карету, ни капли не насторожило и не встревожило моих конвоиров. И только когда лошадки замерли возле нас, я догадалась, что это и есть транспорт, на котором меня увезут в неизвестность.
Как выяснилось, я была права, вскоре я уже сидела на заднем сиденье рядом с Терезисом, а Дэсгард полулежа, устроился напротив, и, прикрыв глаза, продремал почти два часа, пока мы куда-то ехали. За маленьким оконцем, в которое мне никто не запретил смотреть, за это время совсем стемнело, и дорогу освещали только редкие и тусклые фонари.
Наконец карета остановилась, Десгард бесцеремонно вытащил меня наружу, и на руках понес в темноту. Застучали по доскам каблуки его сапог, пахнуло прелым сеном и рыбой.
Маг пронес меня по каким-то полутемным закуткам, в плохо освещенное крошечное помещение, посадил на узкую лежанку и ушел.
Через несколько минут я почувствовала, как пол под ногами еле заметно качнулся, а еще спустя десять минут вернулся маг. Одетый в свою обычную походную одежду, умытый и причесанный.
— Орать не советую, — буркнул устало, и прикоснулся пальцем к моей щеке.
— И не собиралась, — тихо фыркнула я, и не удержалась от вопроса, — куда плывем?
— Куда подальше, — усмехнулся он, — умывальня — как выйдешь — направо, за самой последней дверью, столовая налево, соседняя дверь. А это твоя каюта.
И снова ушел. Теперь уже окончательно.
Я немного посидела, обдумывая его слова, и пытаясь отыскать в них подвох, потом плюнула на все, стянула балахон и пошла искать умывальню.
Суденышко было маленьким, старым и дешевым, это я поняла по заплатам в полу, стертым дощатым ступенькам ведущей вниз лесенки и облупившейся краске на стенах. Но тем не менее — очень чистеньким и с любовью обустроенным. Это сразу бросалось в глаза и в умывальне и в столовой, куда я направилась после недолгих размышлений. Дворцовые груши давно превратились в воспоминание, а понимание, что в дороге не всегда бывает возможность перекусить и когда она представится в следующий раз — неизвестно, заставило меня отбросить все мысли о гордости.
По бокам прибитые к стенам лавки, узкий деревянный стол посредине и полка с посудой на противоположной двери стене — вот и вся нехитрая обстановка похожей на купе каютки, громко названной столовой. Но лавки застелены чистыми плетеными половичками, стол накрыт серой полотняной скатертью, вышитой по углам синими колокольчиками, а полка занавешена такими же шторками и все это сделано с такой трогательной заботой, что сразу выдает женскую руку.
В центре скатерки высилась горкой поломанная на куски свежая лепешка, в деревянных кружках было налито молоко, в глубоких мисках желтели мед и творог, а на блюде лежали ломти холодного отварного мяса и по краям малосольные огурцы. С одной стороны за столом сидел Терезис, сосредоточенно мявший в тарелке творог с медом, с другой — виновато прятала взгляд в кружке с молоком темноволосая женщина. Довольно знакомая мне, между прочим.
— Привет, Гайтола, — небрежно сказала я, — это ты тут так уютненько все обустроила? А не подскажешь, где взять тарелку и ложку?
Вот таких слов она точно не ждала, даже растерялась на миг, потом подскочила, достала с полки посуду и подала мне.
— Спасибо, — сказала я вежливо, и принялась таскать на тарелку продукты, — ничего, что я столько беру? Остальным останется?
— Да, — кивнула она, бросив быстрый взгляд на мага, — еды много, не волнуйся. А ты не хочешь переодеться? В твоей каюте есть сундучок… там вещи.
— Спасибо, — поблагодарила я еще раз с преувеличенной вежливостью, — я посмотрю.
Некоторое время мы ели молча, и мне казалось, что на меня никто особого внимания не обращает, как вдруг Терезис тихо спросил:
— Долго они тебя не кормили?
Я едва не подавилась от этого вопроса, никак не ожидала, что это так заметно по моему аппетиту. Целую минуту молчала, а потом, дожевав, запив молоком и немного приведя в порядок всколыхнувшиеся чувства, как можно равнодушнее ответила:
— Только сегодня.
Гайтола метнула в меня непонятный взгляд и снова уставилась в кружку, еще почти наполовину полную недопитым молоком. Я тайком вздохнула, видно же, что человек не хочет есть, но почему-то упорно сидит тут, и молчит. Или… вот же я бестолковая! Совсем забила себе голову этими повелителями! Самых простых вещей уже не понимаю. Так это она, небось, из-за мага сидит! А я тут жую и жую… и, кстати, нажевалась уже.
— Спасибо, — поднялась я из-за стола, — было очень вкусно. Спокойной ночи.
— Таресса, — догнал меня у порога голос мага, — ты плавать умеешь?
— Да, — с недоумением отозвалась я, и забеспокоилась, — а что, есть опасения, что эта посудина развалится?
Гайтола возмущенно фыркнула, Терезис вдруг засмеялся.
— Нет, думаю, до острова она нас доставит в целости. Спокойной ночи.
В каютке я не выдержала и влезла все-таки в сундук. И несколько минут озадаченно сидела над ним, пытаясь сообразить, как нужно воспринимать такой набор одежды. Нет, это я не про ночную рубашку старушечьего фасона и длинный темный мужской халат. И даже не про вязаные носки в количестве двух пар. А полное отсутствие платьев и юбок.
В сундуке был комплект дорожной одежды. Довольно неплохой, нужно сказать, серые штаны из тонкого сукна, такой же камзол и пара рубашек, одна из полотна, вторая фланелевая. Вся соль в том, что женщины таких вещей здесь не носят.
Некстати вспомнились слова Терезиса про плавание и про остров, и в душе снова стало как-то неуютно. Ох, и куда же это я опять вляпалась?
