Глава 36. Дерьмовый рыцарь
По гороскопу я сегодня сволочь.
Откровение одного астролога.
Иза спала. Выражение лица у нее было умиротворенным, счастливым даже. На щеках – румянец, волосы взъерошены, ресницы подрагивают. Прохладная ладошка лежит на груди Кайя, касаясь пальцами оберега. Металл же нагрелся, и рисунок ощущался кожей.
Кайя знал мастера, который сделал медальон: старый Эртен всегда отличался добротой и какой-то необычайной прозорливостью, и выходит, руки его еще сохранили волшебство истинного умения. Когда-то они создавали удивительные вещи. Вроде ледяного ожерелья – Кайя и не подозревал, что его и вправду можно сделать. Он ведь просто нарисовал и забыл о рисунке до вчерашнего дня.
Платиновые нити. Белые алмазы.
И мастерство главной составляющей чуда.
А теперь еще и оберег. Не то, чтобы Кайя нуждался в защите, но… о нем прежде не беспокоились. Странное ощущение. Счастья? Пожалуй, полной умиротворенности.
Но время уходит. И Кайя отчаянно цепляется за каждую секунду. Слушает дыхание. Себя.
Огонь, который почти погас.
Стрекот сверчка где-то за шпалерой.
Шелест одеяла, соскальзывающего – на сей раз Кайя не имел ничего против – с Изольды. Жаль, что покоя осталось так мало.
Рассвет наступал с востока, возвращая краски витражам. Где-то далеко хлопнула дверь, и по ту сторону окна закричали петухи. Рев осла, казалось, пробил каменные стены, но Иза не шелохнулась даже. Устала. И отдохнуть сегодня ей не позволят.
Она зевает, чешет нос и бормочет:
– Уже пора?
– Нет еще. Спи.
Иза кивает и подтягивает колени к груди. Замерзла? Ей нельзя замерзать. Ее бы спрятать и от холода, и от жары. Вернуть туда, где безопасно. Но это – не выход. Кайя осознает, только с собой справиться сложно. И сейчас он начинает понимать отца. Почти.
– Ты о плохом думаешь, – Иза все-таки приоткрывает один глаз. – Прекрати здесь думать о плохом. А то укушу.
Кайя хмыкает и трется подбородком о затылок. Ее волосы пахнут лавандой, и это тоже замечательно, как все остальное в ней. Одержимость – странная штука, но не такая неприятная, как ему представлялось. Скорее наоборот. И само по себе это внушает опасения: Кайя теперь не знает, насколько объективно он воспринимает происходящее вовне и насколько адекватно на это реагирует.
– Я тебе говорила, что ты красивый? – она открыла оба глаза. Сонное и родное существо.
– Мужчинам такое не говорят.
– А что говорят?
Кайя никогда не задумывался.
– Можешь сказать, что я мужественный.
– Ты мужественный, – соглашается Изольда, зевая. – И красивый. А я хочу есть. Нас ведь покормят?
– Обязательно. Погоди, я сейчас.
Отпускают его с явной неохотой. Иза переползает на его место и натягивает одеяло до подбородка. Взгляд неодобрительный, но вопрос из упрямства не задаст.
Корзина стоит там, где и было обещано. Внутри – глиняная бутыль с молоком, пара кубков, свежий хлеб, сыр и что-то воздушное, ломкое, явно предназначенное для Изольды.
– М… – она дергает кончиком носа. – Кто это такой заботливый? Урфин, да?
Из постели Иза выползает, завернувшись в одеяло, чересчур большое для нее. И оно волочится сзади павлиньим хвостом. Кайя все-таки не сдерживается, хохочет.
Он уже и не помнит, когда в последний раз столько смеялся.
– Весело, да? – Иза подбирает полы и пытается изобразить реверанс. – Кто вчера халатик порвал? А меня в него знаешь, как наряжали? С песнями… у вас тут жуткие песни. Даже меня пробрало.
Она забралась на колени и поделилась куском одеяла. Все это было на редкость неприлично, но довольно уютно.
– Это обычай, – Кайя открыл бутыль и честно поделил молоко пополам, ну или почти пополам. Изольда маленькая, в нее вряд ли много влезет. – Невесту и отпевают, чтобы судьбу разжалобить. Чтобы та не подбрасывала беды, которые в песне поются.
– То есть, восстание из могилы мне не грозит?
Кубок она держала обеими руками, сосредоточенно отхлебывая молоко.
– Кайя, – Иза поставила кубок на подлокотник. – Я не знаю ваших обычаев. И могу ненароком поступить… не совсем правильно.
Если откинуться назад и посмотреть вверх, то в поле зрения окажется знакомая весьма картина – шея и подбородок. Задумчивый такой подбородок. Я бы сказала, решительный.
А вот по шее молочная дорожка ползет.
Белым по черному.
Их Светлость ныне подзабили на хорошее воспитание, и я не против. Мне вообще хорошо. Мляво, как сказала бы мама и была бы права совершенно. Иным словом это состояние расслабленности, полной удовлетворенности от жизни, не опишешь. Мне и двигаться-то лень.
Я и не двигаюсь. Сижу, любуюсь супругом.
Он и вправду красивый, хотя не думала раньше, что мне нравятся подобные… мужчины. Чтобы мышцы, масса и все такое. Нет, Кайя, пожалуй, не перекачанный, скорее уж крупный.
– Ешь, – он подсовывает тонкое сладкое печенье по виду напоминающее хворост. А к нему – соленый сыр. В целом с молоком неплохое получается сочетание.
Урфину – а не сомневаюсь, что чудо-корзинка его рук дело – готова все грехи разом отпустить.
Есть-то я ем, но вопрос остался открытым. Помнится, большая часть обрядов и суеверий на первые два дня завязано. Один я пережила, осталось сегодняшний вынести. Вот не может такого быть, чтобы жизнь не подбросила грабли на пути.
– Ну… – Кайя вытирает молочную дорожку и пересаживает Нашу Светлость на другое колено. – Про платье ты знаешь, а больше я ничего такого не припомню.
Та-а-ак, что я с его точки зрения знаю?
– Тебе ведь сказали? – уточняет он и понимает, что ничего мне не сказали. – Ты… ты не могла бы надеть красное платье?
– Зачем?
Он чудесен, когда смущается. Я уже знаю, что смущение начинается с кончиков ушей, которые пламенеют, аки костер пионера. Но Наша Светлость не собирается отступать. Ей, конечно, все равно, какого колеру платье надевать – все хороши – но интересно же.
Интерес запиваю молочком.
Век бы так сидела.
– Видишь ли, – Кайя трогает мои волосы и вздыхает. У него на редкость многозначительные вздохи получаются. – Белый цвет – девичий. А красный – женский. И традиционно…
Ладно, Наша Светлость ныне сообразительные. После брачной ночи девица превращается в женщину, о чем и сообщает всему окружающему миру. Вдруг да сомневающиеся найдутся.
– А если бы я розовое надела, как собиралась? – спрашиваю сугубо из вредности, ну и еще, чтобы Их Светлость знали: о местных приметах лучше предупреждать заранее.
Он снова вздыхает, мрачнеет и признается:
– Тогда, боюсь, обо мне пошли бы нехорошие слухи.
Ну да, и насмешек наглотался бы. Вот интересно, почему Ингрид меня не просветила? Ведь в курсе же была. И я понимаю, что она мужиков в принципе недолюбливает как класс, но Кайя же не виноват в ее несчастьях.
Мужа утешаю печенькой. Будет ему красное платье для душевного спокойствия.
В комнате было сумрачно: плотно задернуты шторы, камин догорел.
Девочки спали и спать им будет дозволено долго: свадьба нарушила привычный распорядок дня. Леди Льялл появится ближе к полудню – вчера от нее пахло кларетом и черничным пирогом, что являлось молчаливым свидетельством визита сенешаля – и будет маяться мигренью. А значит, уроки игры на клавесине отменяются, впрочем, как любые иные уроки.
Главное, чтобы девочки тихо себя вели.
А это они умели.
Тисса поправила одеяло – теплое, из овечей шерсти – и поцеловала Долэг. Малышка открыла глаза и шепотом спросила:
– Тебе уже пора?
– Я скоро вернусь, – пообещала Тисса. – Спи.
И Долэг послушно заснула. Маленькая красавица… Тисса обещала маме заботиться о сестре и слово сдержит. Ради нее она решилась на этот разговор, к которому готовилась всю ночь.
Страшно.
Вдруг кто-то узнает про побег и про то, что Тисса задумала? А если на пути встретится леди Льялл? Сенешаль? Кто-нибудь из гостей? Они решат, что Тисса тайное свидание устраивала. Стыдно-то как… но она, преодолев страх, выбралась из комнаты.
Замок спал, и путь Тиссы был свободен. Благо, идти недалеко. Налево, направо и через галерею Химер на лестницу, которая была мрачна. Сердечко колотилось: Тисса знала, что если призраки и обитают, то именно в таких вот, темных потаенных местах древних замков. А более темного и потаенного она не знала. Разве что подземелья.
Лестница вывела в Старый Замок, и Тисса остановилась. А надо ли? Что изменит этот разговор? Только хуже сделает… смирение и покорность – вот главные достоинства истинной леди.
Умение принять судьбу такой, какова она есть.
Но ради Долэг…
Наверное, Тисса все-таки отступила бы, но рыцарь, дремавший между двумя статуями, сказал, не открывая глаз:
– Стоять.
И Тисса замерла.
– Кто? – поинтересовался рыцарь. Против обычая, он был без доспеха, лишь кирасу надел поверх камзола, но выглядел все равно грозно. Особенно черный меч, упиравшийся в пол.
Черные мечи в балладах лишь у злодеев бывают.
– Я, Тисса, – Тисса расправила спину и задрала подбородок. Если уж леди попадает в неприятную ситуацию – даже по собственной инициативе – то держится с достоинством. – Ваше Сиятельство, мне неотложно необходимо с вами побеседовать. Не будете ли вы столь любезны уделить мне несколько минут, если это, конечно, возможно в существующих обстоятельствах.
Она выдохнула: заученную за ночь речь получилось произнести без запинки. И голос был ровным, без предательской дрожи.
– Буду, – ответил тан, отлипая от стены. – Сержант, присмотришь?
Еще одна статуя рыцаря кивнула в ответ.
О, Ушедший! Это тот самый страшный фризиец, о котором говорили, будто он – родной брат леди Изольды и… и не только брат. Вчера он ни с кем не разговаривал. И почти не ел. Не пил. Сидел мрачный и только смотрел на всех, как на врагов.
Зачем Их Светлость терпят такого человека рядом с собой?
И тем более доверяют дело столь важное? Тисса помнила мамины рассказы про то, как свивается нить судьбы, одна на двоих. И про то, до чего легко ее испортить – взглядом, словом, пожеланием недобрым. И про то, что охраняют нить самые доверенные люди.
Но разве не нашлось в замке иных рыцарей?
Тисса моргнула и велела себе не думать об этом: у нее своя забота имелась. И эта забота разглядывала Тиссу, пытаясь пригладить растрепанные волосы. Пятерней.
– Думаю, разговор личный? – тан забросил меч на плечо, как дубинку. А герои так не делают! Меч вздымают над головой, дабы обрушить на врага с праведным гневом. Ну или клятву принести.
– Д-да…
– Тогда пойдем.
– Куда?
– Сюда, – тан отступил и толкнул дверь, о существовании которой Тисса не подозревала. Мамочки, а вдруг ее обманом завлекут в укромное место и утащат в пучину порока? Леди Льялл предупреждала, что девушка должна быть осторожна, иначе с ней произойдет то, что страшнее смерти.
Но гордость требовала действовать. И Тисса шагнула за порог.
Пучины – как бы она ни должна была выглядеть – не было, а был полукруглый балкон с резной балюстрадой. Здесь нашлось место паре изящных скамеек с ножками в виде морских раковин и каменным вазам. Розы в них отцветали, и алые, белые лепестки осыпались на перила и пол балкона, слетали в пропасть, что открывалась ниже.
– Погоди, – тан прислонил меч к стене и вышел. Вернулся он с плащом, который набросил на Тиссу, хотя она не просила о подобной любезности. Конечно, было довольно прохладно, но это же еще не повод вести себя столь вольно!
– Благодарю вас, Ваше Сиятельство, – Тисса решила быть вежливой, но с этим человеком воистину невозможно придерживаться плана.
– Брось, – сказал он. – Все знают, что этот титул – пустой звук.
Тан подошел к самому краю и оперся на перила. Надо сказать, что сейчас он был в должной мере бледен, но романтичной загадочности это не придавало. Скорее уж навевала мысль о многочисленных скрытых пороках. Леди Льялл повторяла, будто рано или поздно, но лицо человека отразит истинную его суть. Суть тана явно нуждалась в отдыхе.
– Так о чем ты хотела побеседовать?
– О… – Тисса сглотнула и собрала волю в кулак. – О том, что вам от меня надо. Я понимаю, что вам весело и…
– Почему весело?
Он даже договорить не дает! А Тисса, между прочим, готовилась. И слова подбирала такие, которые были бы достойны леди… ну и заодно до тана достучались бы.
– Хотя да, бывает, что весело. Ты очень милый ребенок.
Тисса не ребенок! Она взрослая и скоро выйдет замуж. Во всяком случае, она так надеется, потому что в ее возрасте и положении быть незамужней просто неприлично.
– И Магнус считает, что ты мне подходишь, – сказал тан, разглядывая пропасть, стены которой наполнялись золотом рассвета. – Его мнение много для меня значит, поэтому я собираюсь на тебе жениться.
Худшие опасения подтвердились. И Тисса без сил опустилась на скамью, от обморока ее удерживало лишь упрямство.
– Не сейчас, конечно. Через год или два, когда ты подрастешь. Надеюсь, времени хватит, чтобы ты ко мне привыкла.
– Вы… вы не можете! Вы не должны!
Тан повернулся к ней. Он стоял, опираясь на балюстраду, которая вдруг показалась такой хрупкой… если бы она подломилась, тан рухнул бы в пропасть. И Тисса избежала бы этого позорного замужества. Она тотчас устыдилась подобных мыслей: нельзя никому желать смерти!
– Почему не должен?
– Вы… вы ничего обо мне не знаете!
– Тисса, вернее правильнее было бы Тэсса, поскольку мать твоя, благородная леди Ольгейв Свендерсон родом с севера. Отец – южанин. Рыцарь. Некогда ваш род имел право на баронский титул, но утратил его вследствие неосторожного участия в заговоре. Но твой отец, Брайан МакДаггин, был далек от политики. Он участвовал в нескольких военных кампаниях, полагаю затем, чтобы поправить пошатнувшиеся дела, но не слишком удачно. Хотя воином был сильным. И добрым, что гораздо более редкое качество. После женитьбы он на некоторое время осел в замке.
Тан говорил это сухим ровным голосом, от которого Тиссе становилось не по себе. Да как он смеет лезть в чужую жизнь?! В чужое прошлое? И так спокойно, как будто подобное – в порядке вещей.
– Твоя мать была красивой женщиной и много тратила. А МакДаггин не умел обращаться с деньгами. Он наделал долгов и, чтобы сохранить майоратные земли, вынужден был вернуться к тому, что умел делать. Его убили на Шейтакском перевале. Поганое место. Крови там много лилось и литься будет, но тут уж ничего не сделать. Война – она для всех война.
Для него – возможно. Но Тисса ведь не собиралась воевать! Так почему все так получилось? Она ведь помнит, как ждала. Сидела и ждала. Смотрела на дорогу, уговаривая себя, что вот сегодня папа появится. Он зарычит по-медвежьи и бросится Тиссу ловить. А Долэг с визгом станет носиться вокруг. И мама опять будет пенять на то, что Тисса ведет себя не так, как леди.
Леди надлежит сдерживать свои чувства.
И вышивать. Тисса вышивала – красные маки в большой вазе, мамина схема, сложная, муторная, но если Тисса сумеет дойти до конца, то папа вернется.
А он взял и умер. И в замок пришли кредиторы. Они забрали мамины платья, украшения, посуду и мебель, лошадей из конюшни. Папины копья и старый доспех… мама заболела. Она болела долго-долго, до появления рыцаря, который велел собираться.
– Майоратные земли твоего отца отошли протекторату. Кайя выплатил долги и забрал вас с сестрой, поскольку никто из родственников не изъявил желания принять в свой дом двух сирот.
Еще немного и Тисса ему пощечину влепит.
– Я знаю, что здесь вы были предоставлены сами себе. И намерен это изменить. Для начала я переговорю с твоим опекуном. Надеюсь, он не будет против. Точнее, скорее всего будет, но я знаю, как его переубедить.
Какой он самоуверенный. Смотрит сверху вниз. Улыбается, как будто говорит что-то очень веселое. А Тиссе вот не смешно!
– Потом мы заключим договор о намерениях. Это даст мне право заботиться о тебе и твоей сестре. На побережье есть несколько приличных домов. Мы купим тот, который тебе понравится. Или, если ничего не понравится, построим.
Тисса лишилась дара речи. Дом? На побережье? Купить или построить?
– Ребенок, у меня достаточно денег.
– У вас ли? – Тиссе хотелось вывести его из себя, такого надменного, равнодушного. Все ведь знают, что тан не стесняется руку в казну запускать.
– У меня. Я владею дюжиной кораблей, имею долю в золотых приисках и планирую заняться разведением тонкорунных овец.
Чем-чем он собирается заняться? Прииски, корабли, овцы… он говорит как какой-то купец. Доход должна приносить земля и арендаторы. Правда, почему-то не всегда получалось.
Папа жаловался, что люди стали ленивы.
А потом ушел и не вернулся. Война для всех война.
Но тану смерть не грозит: Их Светлость не тронет любимца. И умирать будут другие.
– Я начинал за деньги Кайя, но вернул долг. Хотя если ему будет нужно, я отдам все, что имею. Но уверяю, ты и твоя сестра не пострадаете. Я сумею заработать еще.
И Тисса как-то ему поверила.
– Так что, можешь тратить смело.
– На что?
Тан пожал плечами, кажется, ему было все равно.
– Ну… ты же захочешь обставить дом по-своему. И платья нужны будут. Украшения там всякие… экипаж. Лошади. Может, захочешь чему-нибудь научиться. Или сестре твоей учителей нанять.
И чего он ожидает от Тиссы? Благодарностей? Она не просит о ней заботиться!
– Что тебя беспокоит, ребенок? Я состоятелен. Умен. Хорош собой.
– И самокритичны очень.
Он не обиделся – рассмеялся, громко так, голову запрокинув. И наверное, все слышали этот смех. Вон птичка перепуганная из кустов выпорхнула.
– Покритиковать меня желающие найдутся, – сказал тан, отсмеявшись. – Нет, ребенок, я лучше тебе о достоинствах расскажу. О недостатках ты от других услышишь. На чем мы там остановились?
– На красоте, – Тисса подумала, что в чем-то тан, конечно, прав, но это же не значит, что Тисса должна разомлеть от восторга.
Леди не млеют.
И чувств не испытывают. Так ведь проще.
– Красота – это хорошо. Что еще тебя волнует? Положение? Со временем… не через два года, конечно, но я стану Лордом-Дознавателем. Могу попробовать потеснить Кормака, но, говоря по правде, мне это не интересно.
Дознаватель? Хуже только палач! Нет, Тисса не желает становиться женой этого человека!
Почему он жив, а папа нет?
Разве это справедливо?
– Что до моего происхождения, – он разом посерьезнел, – то изменить его я не в силах. Равно, как исправить прошлые ошибки. Некоторые вещи тебе придется принять, как они есть.
Да не желала Тисса принимать!
– А… может, вы найдете себе невесту где-нибудь еще? – робко предложила она, разрываясь между желаниями удариться в слезы и наговорить гадостей. Первое у нее получалось, а второе – не очень.
– И где же?
– В другом мире.
Он вздохнул и сунул руки в волосы, как будто сжимая голову меж ладоней.
– Боюсь, другие миры теперь закрыты для меня.
Тисса ни о чем не спрашивала, но тану вопросы не нужны. Рассказывает, как будто бы ей должно быть интересно.
– Бывает, человек берет вес больший, чем может поднять. И поднимает. Мышцы рвутся. Срастаются, конечно, но прежней силы в них уже нет.
Очень грустно он это сказал. Но грусть была какой-то не возвышенной. Обыкновенной. Тисса тоже так грустила, когда случалось что-то нехорошее.
– Но может, оно и к лучшему. У всего есть своя цена. И похоже, оно того стоило. Так что, ребенок, пойдешь за меня замуж? – и посмотрел так, насмешливо.
– Нет! Вы… вы не воспитаны!
– Воспитай, – тан склонил голову. – Всецело в твоих руках. Жажду преобразиться.
Издевается? Конечно, все только и делают, что издеваются над Тиссой… у нее и так ничего не осталось. Только Долэг и чувство собственного достоинства. А после вчерашнего… и если он всерьез – а тан совершенно серьезен – ее засмеют!
– Вы… вы хоть знаете, как вас теперь называют? После того, что…
– Как?
– Дерьмовый рыцарь! – если бы Тисса не была столь взволнована, она в жизни не сказала бы таких слов. Но тан был таким отвратительно прямолинейным. Непоколебимым. И вообще как он мог взять и все решить сам? Он даже не поинтересовался, чего хочет Тисса.
Правда, она сама еще не знала, чего хочет. Но это еще не повод!
И сейчас тан оскорбится и передумает.
Но он опять рассмеялся. Хохотал долго, до слез просто, как будто в этом прозвище не было ничего обидного.
– А ведь и вправду… дерьмовый из меня рыцарь. В кои-то веки с выдумкой подошли… многогранно получилось, – тан даже всхлипнул. От смеха. И вдруг оказался рядом. Чересчур уж близко. Тисса вскочила, готовая бежать, но выяснилось, что бежать некуда: она зажата между скамьей и таном.
– Милая, если пытаешься кого-то оскорбить, то делай это не с таким несчастным выражением лица. А лучше вовсе не делай. Оставь эти игрушки другим.
Руки тана сомкнулись за спиной Тиссы. И это было ужасно! Она уперлась ладошками в грудь и зажмурилась, не желая видеть его так близко. Нельзя было сюда приходить!
– Я вас ненавижу!
– Ничего, со временем пройдет, – тан теперь говорил на ухо. А потом наклонился и поцеловал Тиссу. Это… это было мерзко!
Отвратительно.
И очень странно. Тисса ведь читала про то, как должно быть. Не так! Губы жесткие. И щетина царапается. И не честно с нею так… она ведь собиралась подарить поцелуй мужу на свадьбе, а не какому-то там… от огорчения у Тиссы слезы из глаз хлынули.
– Твою ж… – тан не собирался ее отпускать. – Как-то обычно женщинам нравится.
Его просто разочаровывать не хотят. Из вежливости.
– Ну успокойся, я больше не буду тебя трогать.
Но трогал, прижал крепче и по голове гладил, как будто это что-то могло исправить. Ведь предупреждала леди Льялл! А Тисса, дурочка такая, не послушала.
– Неужели настолько противно?
Плакать, прижимаясь к холодной кирасе, было крайне неудобно. И разве дело в том, что противно? Пожалуй, даже интересно где-то, но…
– Вы… вы меня… толкнули… – Тисса сглотнула, пытаясь сообразить, что именно она хотела сказать. – В пучину… порока…
Он гладить перестал. А потом снова захохотал. Громко-громко. Вот сейчас кто-нибудь прибежит на смех и увидит Тиссу вместе с этим… человеком.
Обнимающейся. Не объяснишь же, что она против, только сил протест выразить не хватает.
– Ребенок, ты куда больший ребенок, чем я думал. Не плачь, ладно?
Отстранился и слезы вытирать стал.
– А пучину порока я тебе потом покажу. После свадьбы.
От этого обещания слезы сами собой прекратились.
– З-зачем вы… так со мной? Я вам доверилась. А вы… меня…
– Ну, – он поправил съехавший плащ, хотя Тиссе совсем не было холодно. – Врать ты не умеешь. И когда Кайя поинтересуется некими обстоятельствами, то расскажешь правду. Я тебя скомпрометировал. А за поступки надо отвечать.
Их Светлость прикажет тану жениться на Тиссе. И все будут счастливы, кроме самой Тиссы.
– Прости… ну вот такая я сволочь. Не рыцарственная.
Кто бы сомневался.
– Иза, не спи.
Я не сплю. Дремлю немного. И вообще, сам же говорил, что время есть. Нашей Светлости надо много-много времени, чтобы надрематься вволю. Но Кайя не отстает.
– Тебе надо одеться. Сейчас доктор придет… и лорды…
Как-то неуверенно он это произносит. А мой полусонный разум не спешит переварить информацию, но вопрос на всякий случай выдает.
– Зачем?
– Чтобы тебя осмотреть.
– Зачем меня осматривать? – дрема исчезает. Утро обретает интригу.
– Чтобы убедиться, что брак был осуществлен.
Какой виноватый тон… и тут до меня доходит. Как-то вот сразу. Одномоментно.
– Надеюсь, ты шутишь.
Не шутит. И каким же образом они собираются убеждаться? Гм… гинекологический осмотр в присутствии доверенного коллектива местной элиты. О чем еще может мечтать женщина поутру?!
– Кайя… я тебя… я…
– Это очень хороший доктор.
Еще скажи, что мне понравится. Убью!
Не смогу, так попытаюсь.
– Сердце мое, – Кайя перехватывает руки, сжимая осторожно, но крепко. – Это нужно для того, чтобы защитить тебя. Не волнуйся. Доктор многим обязан Магнусу. Просто слушайся его и все получится. А когда брак признаётся действительным, расторгнуть его практически невозможно.
Все равно ненавижу.
