Глава 16. Лошади и тигры
Мои мама и папа во Франции познакомились. Он по Парижу шел и круассан ел, а она чужие франки потеряла и собиралась на себя руки наложить. Он ее в кафе отвел. Абсента попить. Через семь месяцев я родился. А потом все умерли, а я в клинику лег, на анализы, на восемь лет.
Краткая история чьей-то жизни, сохранившаяся среди записок дядюшки Магнуса ввиду полной неправдоподобности и потешности.
Утро.
Свет пробивается сквозь витраж, расплескивая по полу разноцветные лужи. В детстве мы строили замки из песка, а в окна вставляли осколки бутылок. И наши замки, кривоватые, ненадежные, сияли всеми цветами радуги.
Было хорошо.
Не стоит вспоминать. От воспоминаний только головная боль. И Гленна появляется вовремя: снова все как раньше. Почти как раньше. Но сейчас люди бояться на меня смотреть. Неслышны, невидимы. Тени, а не люди. Не хочу думать об этом.
Сегодня я – кукла. Позволяю себя одевать, расчесывать, и только от пудры с румянами отказываюсь. Пожалуй, я достаточно бледна.
Меня провожают, если не сказать – конвоируют.
Двери, двери… эхо собственных шагов заставляет морщиться. И ладонь зудит. Вчера тоже чесалась, но не так сильно. Леди не расчесывают руки. Ну или хотя бы делают это незаметно, притворяясь, что разглаживают несуществующую складку на юбке. Шитье достаточно жесткое, чтобы почесать.
– Леди Изольда Дохерти! – орут над ухом, прежде, чем распахнуть дверь.
Наша Светлость.
Надо улыбнуться и сделать вид, что все хорошо. К обеду и вправду станет хорошо, я привыкла уже. А сейчас притворюсь. Леди ведь часто притворяются.
Потолок стеклянный, и кружевные тени рам ложатся поверх мраморного пола причудливым узором. Я любуюсь им секунду или две, достаточно долго, чтобы собраться с мыслями.
Ах да, реверанс…
– Что случилось, птичка моя? – вопрос этот задал не Кайя. Их Светлости вообще не было в гостиной. Зато присутствовал старичок самого жизнерадостного вида. – Бледна, бледна… ни кровиночки на лице!
Рыжеволосый и рыжеглазый. Родственник?
Я не расположена сегодня к знакомству с родственниками. Но старичок улыбался так искренне, что не ответить ему улыбкой было невозможно. Широкоплечий, с непропорционально длинными руками, он передвигался с какой-то обезьяньей ловкостью. И оказавшись рядом со мной, взял за руки.
– И рученьки холодные, – вздохнул он с непритворным огорчением. – Неужели мой племянничек так тебя напугал?
Племянник? Дядюшка, значит.
– Нет.
– От и хорошо. Не пугайся. Чего его бояться? Ворчал, небось? Это он умеет. Только это и умеет, – старичок подмигнул мне сначала левым, потом правым глазом. И вид у него сделался лукаво-разбойный. – Ну, будем знакомиться? Я – Магнус Дохерти, но можешь называть меня дядюшкой Магнусом. Или просто дядюшкой.
– Изольда.
Дядюшка Магнус обошел меня с одной стороны, с другой, осматривая куда как внимательно. Удивительное дело – обидно не было, уж больно восхищенным был взгляд его. На меня никогда и никто так не смотрел. И даже если дядюшка притворялся – а в этом я почти не сомневалась – все равно приятно.
– Ну, пойдем, птичка моя. Ты прямо дрожишь вся. А худенькая какая! Не заболела ли ты?
– Нет. Сон плохой.
– Сон… всем снятся плохие сны. Но это только сны, – дядюшка Магнус усадил меня за стол – длинный такой стол, разделявший комнату пополам. Сам же уселся рядом, чересчур даже рядом. – Скушай булочку. И меда возьми. Мед – лучшее лекарство от ночных кошмаров.
Он протянул мне разрезанную пополам булочку и сам же полил медом. Щедро так полил.
– Простите, а где… Их Светлость.
– Наша здесь. Ваша тоже. А Их Светлость, – дядюшка Магнус фыркнул, – где-то бродят. Небось, вчерашний день ищут. Найдут и вернутся. А не вернутся, так разве ж нам плохо?
Отнюдь, и даже хорошо, головная боль отступила и слабость тоже. Но как-то неудобно начинать без Кайя. И пусть дядюшка Магнус – милейшее существо, но…
– Ну вот и закручинилась, ласточка. Улыбнись. Женщина должна улыбаться. Моя жена вот улыбалась всегда. И мне на сердце становилось радостно.
– А ваша жена…
– Умерла. Давно, ласточка, очень давно.
– Мне жаль.
Я не знала его жену, да и с самим дядюшкой едва-едва знакома, но мне действительно жаль.
– Все прошло. Но как гляну на нынешних девиц, которые все, что чахоточные, так ее и вспоминаю. Ты улыбайся. Пой, птичка, всем назло. Пусть оглохнут.
Ну, если я запою, то да, оглохнут. Но дядюшка совсем не то имел в виду.
– Я и племянничку это говорил…
Наверное, не следовало поминать Их Светлость вслух, потому как дальняя дверь распахнулась, и в комнату быстрым шагом вошел Кайя. Похоже, поиски вчерашнего дня привели к совсем иному результату, нежели предполагал дядюшка Магнус.
– Дядя!
От этого голоса задрожали бокалы. А янтарная капля меда, добравшаяся до края булки, покончила с жизнью, ступив за край.
– Что, дорогой?
– Дядя, ты… мне сказали, что ты срочно желаешь меня видеть… там… – от избытка чувств слова у Кайя закончились, и он махнул рукой в сторону двери. – А ты здесь с…
– С твоей женой разговариваю.
– О чем?
Надо же, какие мы подозрительные поутру. Вопрос, кому из нас двоих он не доверяет. Дядюшка Магнус вытер пальцы о манжеты и спокойно, с достоинством, ответил.
– Рассказываю вот, как вы с Урфином ходили на тигров охотиться.
– Дядя!
– Уж не тетя точно. Но ты сам дорасскажи. А я пойду. Дела, моя ласточка, дела. Заглядывай, если вдруг соскучишься по старику. Или просто заглядывай.
Дядюшка поцеловал мне руку, снова подмигнул поочередно правым и левым глазом, а потом как-то слишком уж быстро ушел.
И мы остались вдвоем.
– Доброго утра вам, леди Изольда, – эмоции схлынули, и децибел в голосе Кайя убавилось.
– И вам тоже.
– Мой дядя вас не напугал?
А должен был?
– Он милый, – сказала я, разглядывая Кайя. Сегодня он не похож на себя вчерашнего, и тем более позавчерашнего, который был мне симпатичнее всего. Нынешний же был слишком… лордом.
Гранитная скала в парчовом камзоле. И взгляд такой же, каменный, равнодушный. Таким взглядом только квашеную капусту и придавливать.
Сразу захотелось сделать гадость.
– Я рад, что у вас сложилось подобное впечатление, – Кайя занял место по другую сторону стола. Дежавю, но с другой интонацией. И этот стол слишком велик для двоих, не располагает к доверительной беседе. Я начинаю ощущать собственную незначительность. – Я привязан к дяде. Магнус – единственный мой родственник.
То есть, внезапного прибытия свекрови мне опасаться не следует?
И получается, что Кайя – тоже сирота?
Ага. Сиротинушка. Полтора центнера печали.
Что-то не выходит у меня сегодня ему сочувствовать. А желание сделать гадость крепнет с каждой секундой. И похоже, не у меня одной.
– Леди Изольда, – торжественным тоном произнес Кайя. – Сегодня вы выглядите куда более подобающим леди образом. Чистое платье вам очень к лицу.
Это комплимент или мне изысканно нахамили?
– Спасибо. Я стараюсь.
Ну вот, очередная пауза, которую не представляю, чем заполнить. Молча считаю звенья на массивной золотой цепи Кайя. Звенья украшены крупными рубинами, но камни обработаны грубо и выглядят скорее кусками стекла, которое просто впаяли в золото.
– Свадьба состоится осенью. Мне сказали, что два месяца – приемлемый срок.
Для чего или кого? И вообще, я как-то запуталась. Мы вроде бы женаты? У меня и документ имеется. Нет, я не против свадьбы. Шампанское там, карета и лепестки роз… это мило, но вот определенности несколько не хватает.
– Брак, заключенный по доверенности, является предварительным соглашением, – соизволил пояснить Кайя. Он сидел прямо, неподвижно, как памятник себе. – Свадьба же…
– Соглашение окончательное.
После которого выданный на руки муж обмену и возврату не подлежит.
– Именно.
То есть, он мой муж, но не совсем еще муж, потому что совсем даже пока не муж. Бюрократы несчастные. А Кайя мог бы и посоветоваться насчет даты. Может, у меня предубеждения и вообще я осень не люблю…
– Касательно вчерашнего инцидента…
Что у него за манера говорит, не глядя на собеседника? И пальцами по столу тарабанить. Я вот от этого «тык-тык-тык» нервничать начинаю.
– Ваша старшая фрейлина повела себя не так, как полагается вести старшей фрейлине. И вы должны наказать ее.
Приплыли. Это он о леди Лоу? Наказать? Еще вчера я мечтала вцепиться ей в волосы, но это вчера. А сегодня у меня булочка с медом, чай и солнечное утро. Только законченный садист способен в такой обстановке о розгах думать.
– Если вы сделаете вид, что ничего не произошло, то вас сочтут слабой.
Но я не умею наказывать людей! Не пороть же ее в самом-то деле.
– Я могу вмешаться, – Кайя смотрел все так же мимо меня, – но это… не принято. Одной армией не могут командовать двое. Понимаете?
– И что мне делать?
– Что угодно. Не причиняйте физического вреда. И… надеюсь, вы понимаете, что вам в дальнейшем придется жить рядом с ней. Поэтому просто поставьте ее на место.
Легко ему говорить. Да я в жизни никого на место поставить не могла!
– Если позволите совет, – продолжил Кайя, – думаю, вам следует выбрать другую старшую фрейлину.
– А я могу?
– Можете. Но она должна быть не менее древнего и знатного рода, чем леди Лоу.
О черт! Я никогда не разберусь в местных примочках. Как я узнаю? Или требовать резюме с родословной? А потом сличать размах ветвей родового древа?
– Леди Ингрид, к примеру, – Кайя правильно оценил мое молчание. – Что же касается наказания, то в свое время леди Аннет, которой мой отец выказывал особое расположение, появилась на балу в том же платье, что и моя матушка. Ей следовало удалиться и сменить наряд, но она осталась. Матушка была глубоко оскорблена.
Я ее понимаю. Одно дело – мужа делить. Другое – платье. Вспомнились потерянные – уже навсегда – туфли. И как-то не испытала я печали по этой утрате. Напротив, какая ерунда – по туфлям страдать!
– Она запретила леди Аннет посещать балы.
– А ваш отец?
– Мужчины не вмешиваются в дела женщин. Но потом леди Аннет подарила матушке манжеты и воротник из флорентийского кружева и была прощена.
Высокие отношения. Я так не смогу. Или смогу? И вообще есть ли у меня варианты? Я попыталась представить, как любовница Кайя дарит мне кружева, а я обнимаю ее в знак прощения, и вместе мы рыдаем над горькой женской долей, промакивая слезы платочками с монограммой.
Жуть какая.
– А теперь позвольте узнать, где вы научились лечить лошадей?
Так, похоже, завтрак у меня будет низкокалорийный – ликбез, допрос и булочка.
А чего я ждала?
И надо решить, что отвечать. Правду? Не слишком-то она хороша. Соврать? Кайя вряд ли сумеет проверить, но стоит ли начинать что-то со лжи?
Он сидит, ждет, не сомневаясь, что я тут же брошусь исполнять эту просьбу, с приказом граничащую. Сиятельный лорд… и вправду сиятельный. Рыжие волосы на макушке выгорели – не то золото, не то медь – и солнечный свет размывается этаким нимбом.
Если я попрошу потрогать – знаю же, что нимб ненастоящий и крыльев в комплекте не выдали, но все равно потрогать хочется – не поймут. Их Светлость сегодня удручающе серьезны.
– Допрашиваете? – поинтересовалась я самым дружелюбным тоном, подвигая поближе плошку с медом. Хоть чем-то горькую правду зажевать надо.
Я когда нервничаю, всегда ем, как не в себя.
Я в принципе ем как не в себя. Наверное, нервничаю много.
– Интересуюсь.
Что ж, имеет право.
– Моя мать была… – я запнулась, ища подходящее слово. – Она лечила животных.
– А отец?
– Полярный летчик, – и видя недоумение – а интересно, у них есть полюса? – я пояснила. – Никогда его не видела. Он обещал жениться на матери, но слово не сдержал.
И мне осталось дурацкое имя, а маме – глубокая рана на сердце. Она ведь была красивой, и могла выйти замуж снова, но почему-то не выходила. А те мужчины, которые появлялись в ее жизни, надолго в ней не задерживались.
– Вы кому-нибудь рассказывали об этом? – Кайя сцепил пальцы.
– Здесь? Нет.
– И не рассказывайте. У нас очень серьезно относятся к вопросу законности рождения.
Это было почти пощечиной.
Я – незаконнорожденная? Слово старое, аккурат родом из этих каменных стен. И глупое какое. Я ведь родилась, и значит, имею право жить. А что до моего отца, то разве отвечаю я за его поступки?
Кайя вздохнул и заговорил очень мягко:
– Иза, я не стану относится к вам хуже. Вы из другого мира. С другими правилами. Я это понимаю и буду защищать вас так, как умею. Но некоторые вещи мне не под силу.
Ну да, он не сможет остановить сплетни или запретить насмешки, потому что сам этот запрет будет смешон. И не оскорбить меня пытается, а оградить от собственной глупости, благо, вчера я продемонстрировала изрядные ее запасы.
– Значит, ваша мать умела лечить животных?
– Да. Я хотела быть, как она.
Детство на конюшнях. И привычный аромат сена. Ласточкины гнезда под крышей и былинки, пляшущие в потоках света. Денники. Лошади. Есть друзья. Есть враги, но скорее придуманные. Конюшенная кошка, что гуляет сама по себе, но приводит котят, и рожает в стойле с полуслепой кобылой по кличке Дрема. Она и вправду почти всегда дремлет. На ней я впервые выехала на манеж и, боясь упасть, цеплялась за гриву. А Дрема лениво трусила привычным, заученным за многие годы маршрутом. И мама смеялась. Она была счастлива там, потому что делала полезное дело.
– На тех конюшнях мама проработала долго. Но я росла, и нужно было поступать, учиться.
Кайя слушает, не перебивая. А я не понимаю, как рассказать о том, что поступление в приличный ВУЗ стоит денег, и что взять их было неоткуда. И поэтому мама согласилась поменять работу.
Те, другие, конюшни были современными. Без кошек, ласточек и старых животных.
Для меня тоже не нашлось места.
– Там держали скаковых лошадей. Очень дорогих. Породистых. От них ждали хороших результатов, а результаты были не всегда. И тогда маме предложили давать лошадям лекарство. Такое, которое бы сделало их сильнее и быстрее. Лекарство было новым. У лошадей всегда берут пробу на допинг, но это средство не обнаружили бы. Никакого риска, так ей сказали.
Кайя кивнул.
– Мама отказалась. Это незаконно. И неправильно. Лошади сгорали. Год или два, а потом все.
– Ее заставили?
– Нет. Наоборот, сказали, что все понимают и, наверное, она права. Только лекарство все равно давали. А когда все вскрылось, то сделали виноватой ее.
Был громкий скандал. Я не понимала, почему мама молчит. Почему не расскажет правду всем, ведь это же правда. А правда – всегда побеждает. Особенно в сказках. В жизни решали деньги.
Состоялся суд, торопливый, стыдливый какой-то. И судья проявил снисхождение. Те, кто играл в скачки, желал поскорее забыть неприятный инцидент. Конюшня сменила хозяев.
Мама потеряла лицензию, репутацию и душу.
А я решила, что не хочу быть ветеринаром.
– Мама продержалась год. Ей было тяжело. Она сама считала себя виноватой, хотя никакой вины не было! – я сорвалась на крик, как всегда, как раньше, когда искала справедливости в чужих кабинетах.
Когда же мама умерла, то смысла в поисках не стало.
Кому и что доказывать?
Наверное, мне повезло, что я была слишком незначительна, чтобы на меня обращали внимание. А могли бы избить, изуродовать или просто раздавить. Как там говорил Урфин? Мир от меня избавлялся.
– Поступить я не поступила. Сначала нашла работу на рынке… меня бы взяли на конюшни по старой памяти, только я не хотела иметь ничего общего с лошадьми. Хотя лошади тут не при чем.
Кайя пришлось обойти стол. И чем ближе он подходил, тем сильнее становилось желание убежать. Спрятаться и поплакать. Но я не плакала тогда и сейчас не стану.
Разговор этот затеян не слез ради.
– Потом был магазин. И одна контора, где торговали лесом. Другая контора. Третья. Я нигде особо не задерживалась. Из последнего – курсы… счетоводов. Так что, Ваша Светлость, вы себе совсем не ту жену выбрали.
Его руки легли мне на плечи, и тяжесть их, тепло, которое ощущалось сквозь плотную ткань платья, успокоили. Разве может случиться что-то плохое, когда он рядом?
– Об этом позвольте судить мне.
Кайя просто стоял, и меня отпускало. Давняя боль, как гной из старой раны. Теперь, если повезет, рана зарубцуется. Шрам – это просто отметка, он уже не причиняет боли.
– Ваша мать – отважная женщина. И мне кажется, что вы похожи на нее.
– Не в том, что касается отваги.
Кайя хмыкнул.
Он просто не знает… и не узнает. Моя вторая тайна останется в прошлом мире.
– А… вы, – я судорожно искала что-то, что продолжило бы разговор. Молчание затягивалось и с каждой минутой становилось все более двусмысленным. – Вы… действительно на тигров охотились?
Подозреваю, что и эта история имеет двойное дно. Тихий вздох Кайя был лучшим подтверждением.
– Откровенность за откровенность! – я уцепилась за эту историю. Соломинка для тонущей меня. И Кайя согласился, что так будет честно.
– Мне было восемь. Урфину – семь. Он много читал. Он всегда любил книги, а дядя охотно их подсовывал.
Я не представляю Кайя ребенком. Или нет? Рыжий. Яркий, как Антошка из мультика. Лопоухий. И сосредоточенный. Забавный, наверное.
Жаль, что не получится увидеть фотографии.
– В очередной книге Урфин прочел про Самаллу. Остров, где всегда лето. А деревья вырастают до самого неба. Выше замковых башен. И дома строят прямо между ветвей. Храм тамошний вырублен в стволе огромного каменного дуба. Разве могли мы устоять?
– Вы сбежали?
Смешок. И большие пальцы движутся по шее, к затылку и назад. Медленно, осторожно, словно Кайя еще не уверен, что я не буду против.
Я не буду.
– Попытались. Нам удалось добраться до порта, счастье, что не дальше. Отец был очень зол. Мы долго не могли сидеть, а когда, наконец, смогли, то отец сказал, что если мы доберемся до границ Протектората, то он устроит нам поездку в Самаллу.
– И вы?
– Мы два дня планировали поход. Нам он не казался сложным. Запаслись сухарями. И еще нож взяли. И топор тоже. Урфин – бумагу для заметок. Про карту вот забыли.
Он мурлычет, как его чертов рыжий Кот.
– На третий день у нас увели лошадей, вместе со всем, что было в сумках. На четвертый – пошел дождь, и мы вымокли. Дело было к осени, и по ночам здорово холодало. А наши шалаши из еловых лап что-то не грели совсем. Спустя неделю мы захотели повернуть домой, но тут оказалось, что это невозможно.
– Вы же могли погибнуть!
– За нами присматривали, но охране был дан приказ не вмешиваться и не помогать. А приказы отца не нарушались.
Альтернативные у них здесь методы воспитания.
– Потом мы и вовсе заблудились. Спасали нас грибы и лягушки. Грибы ел я, мне-то отравление не грозило. Лягушек уступал Урфину. Иногда получалось поймать рыбу. Как-то мы раскопали муравейник. Личинки – довольно сытные.
Ну да, по нему заметно. На личинках муравьиных вырос. Определенно.
Пальцы Кайя забрались в волосы. Он мягко и очень нежно перебирал пряди, иногда, словно невзначай, касаясь уха, или соскальзывая по шее к плечу. И я сама уже готова была замурлыкать.
– Я бы продержался долго. Меня сложно убить. А вот Урфину доставалось за двоих. Но однажды вдруг появился дядя и забрал нас, отвез в ближайшую деревню. Там нас отмыли… дали чистую одежду. Еду нормальную. Это было замечательно. Я в жизни не ел настолько вкусной вареной морковки. Я с тех пор очень морковку полюбил. А вот грибы терпеть не могу. Дядя тогда крепко поругался с отцом.
– Почему?
Я запрокинула голову, пытаясь заглянуть в глаза Кайя. Но добилась лишь того, что руки его легли на горло и опустились ниже, замерев на линии ключиц.
– Я должен был понять, что фантазии и реальность отличаются. И что за свои фантазии нужно нести ответственность. Как и за тех, кого в них вовлекаю. Если бы Урфин погиб, то по моей вине.
Жестокий урок. И мне еще более симпатичен дядюшка Магнус, который вытащил восьмилетнего мальчишку из совсем недетской передряги.
Наклонив голову, я потерлась подбородком о горячую ладонь.
– Отец был прав. Второй урок обошелся дороже первого.
Кайя убрал руки. И это было несколько обидно. Я уже с ними почти сроднилась, если не сказать больше.
– Надеюсь, я не пересек границы дозволенного? – шепотом поинтересовался Кайя, наклонившись к уху. Если он извиняться начнет, я точно влеплю пощечину.
– Я лишь хочу, чтобы вы ко мне немного привыкли. Два месяца осталось.
И?
И до меня дошло. О нет… нет, я понимала, что дело не ограничится совместными завтраками. Теоретически. И мелькали в голове такие вот странные мысли на грани пристойности, которые время от времени у любой женщины появляются, но вот четкое осознание того, что я и он… что однажды мы окажемся в одной постели и отнюдь не в морской бой играть будем, пришло только сейчас.
– Вы очаровательно краснеете, – сказал Кайя.
– Вы тоже.
А смех у него громкий. Но приятный.
– Идемте, леди. Я покажу вам Замок, чтобы вы опять случайно не заблудились.
