ГЛАВА 12
О явных и тайных коридорах, чувствах и зеркалах
Держись за пять шагов от быка, за семь — от слона, а за тридцать — от пьяного.
Пенджабская пословица
Дарина с отвращением оглядела содержимое блюда:
— Я же не корова, чтоб траву жевать!
Раздражение ее, до сего момента сдерживаемое странной апатией, наконец выплеснулось наружу.
— Передай домне Димитру, что я не буду есть до тех пор, пока мне не вернут свободу! Поняла?
Молоденькая горничная изменилась в лице и залепетала что-то оправдательное.
— Пошла прочь! — закричала домна Мареш. — И не смей заходить, пока я тебя не позову.
Служанка суетливо выбежала, оставив нетронутой обеденную сервировку. Из коридора донеслись ее обиженные всхлипывания. Дарина подхватила с блюда бледный салатный лист и разревелась.
Время в заточении тянулось медленно. Хотелось пробежаться по влажной траве, хотелось моченых яблок. Слегка тянуло низ живота — новая растущая жизнь напоминала о своем существовании. Дарина неторопливо поела, вытерла руки скатертью и свернулась на кровати калачиком. Думать о плохом она себе запретила. Ради ребенка. Интересно, кто у нее будет — мальчик или девочка? Маленький попискивающий комочек… Глаза опять увлажнились, теперь от умиления. Да кто бы ни родился, главное, чтоб здоровенький. А она-то уж постарается — вырастит, воспитает. И не нужны ей для этого никакие мужики…
Стражники за дверью возбужденно переговаривались. Судя по понуканиям и костяным перестукам, в коридоре шла игра на деньги.
— А мы вот так зайдем!
— Врешь, не возьмешь!
— А мы вот так! Нака-ся, выкуси! Леща ему отвесь!
Вдруг возня смолкла. Настороженная тишина разбавлялась лишь шаркающим звуком неуверенных шагов.
— Не велено!
— Очень надо, ребятушки. — В тягучем голосе боярина Димитру была такая пьяная проникновенность, что мужские сердца дрогнули.
— Ну чего ты, Наум? Человек к невесте идет.
— Не велено, — уже с меньшей уверенностью повторил строгий стражник.
— Так матушка добро дала, и дядюшка тоже…
Лебезящий Михай был отвратителен. Дарина поморщилась и села на постели.
— Сотник нас выпороть велит.
— Так я отблагодарю за страдания.
Раздался металлический звон. Судя по всему, растянутый нетвердой рукой боярина кошель расстался со своим содержимым. Монеты покатились по каменному полу.
— Это моя, не трожь!
Полупридушенный вскрик Наума раздался уже издали — служивые ринулись собирать свою выручку.
Домна Мареш пружинно поднялась, быстро оправила складки платья. На пороге появился Михай, в одной руке боярина тряпкой болтался пустой кошель, в другой булькала содержимым увесистая фляга.
— Ты на меня все еще сердишься?
Вопрос застал Дарину врасплох. Она поспешно опустила глаза:
— Сержусь? Что вы, маэстру! Я невыразимо счастлива оттого, что наши судьбы вскорости окажутся связанными.
— Язва, — решил Михай после недолгого обдумывания. — Боюсь, неспокойное меня с тобой супружество ждет.
— Слово «боюсь» не подходит такому великому воину.
Жених приложился к фляге, хмыкнул нечто невнятно-утвердительное и тяжело плюхнулся на постель. Долговязая Дарина стояла столбом в центре комнаты. Картина теперь вырисовывалась вовсе комическая.
— Мой господин желает, чтобы я разделила с ним ложе?
Боярин кивнул так радостно, что Дарина поняла, что ее сарказм пропал втуне.
— А свежего перелома конечностей мой господин не желает?
— Да молчи уже…
Пьянчужка вихрем сорвался с места, схватил домну за руки и повалил на постель. Откатившаяся фляга щедро поливала своим содержимым тонкий лен белья. Ноздрей Дарины коснулся пряный ежевичный дух.
— Ты болтливая, — сообщил боярин, покрывая быстрыми поцелуями шею домны Мареш. — Это на тебя Лутоня плохо влияет. Вы же теперь, как вместе соберетесь, кого угодно до смерти заговорите. Владу надо было ее не памяти, а языка лишать…
— Подожди, — слабо сопротивлялась Дарина. — Нет! Я не хочу!
Ее била крупная дрожь. Учащенное дыхание, внезапно повлажневшие ладони — все выдавало охватившее ее возбуждение.
— Я слишком долго ждал этого…
— Стража может войти.
Михай застыл и прислушался:
— Не до того им. Сонное зелье действовать начало…
Толкнув в грудь своего жениха, Дарина выскользнула из-под его разгоряченного тела и, пошатываясь, поднялась с постели.
— Нет! Пока ты все мне не расскажешь…
Михай оперся на согнутый локоть и разочарованно вздохнул:
— Все просто. Это твоя подопечная меня на мысль натолкнула. Слышала, пару седмиц тому в Араде у всех чиновников зубы покраснели?
— Ну…
— Влад мне с этим делом разобраться велел. Я все голову ломал, что между нашими писарями общего. Ну кроме непомерной жадности.
— И что выяснил?
— Лутоня писарю меченым динаром за услугу заплатила. Принесла кузнецу монетку и попросила надрезать по боку. Тот согласился, работа-то филигранная, а он — мастер. А потом девчонка насыпала в образовавшуюся полость пурпурного порошка.
— Вот хитрюга! — расхохоталась Дарина. — А чиновники ваши, значит, денежку на зуб пробовать принялись?
— Ну да…
— А ты?
— Я пока из кузнеца по словечку сведения выбивал, он мне с десяток монет точно так же искалечил. Мастерство свое доказывал. Хорошо хоть золота при себе не было. А нужное зелье у меня давно припрятано — травница Иляна когда-то от бессонницы лечила.
— К чему такие сложности? — недоверчиво переспросила Дарина. — В еду или в питье подсыпать гораздо проще.
— Это же замковые стражники. Костин — кобель хитрый. Для проверки кушаний у него отдельный человек приставлен, да и ребятушки строго наказ блюдут — ничего съедобного ни от кого не принимать.
Михай потянулся к фляге, но Дарина его опередила. В сосуде плескалось на донышке. Дарина сделала глоток и поморщилась:
— Слишком сладко. А сок ежевичный вместо зелена вина хлебать тебя тоже Лутоня надоумила?
— Нет, это Влад. Я же не могу сбежать, когда отечество в опасности, а вот в запой уйти — самое то. С пьяницы взятки гладки, никто не пристает, можно спокойно делами заниматься. Вон даже ты поверила.
Домна Мареш жарко покраснела:
— Лицедей…
Повисшее молчание было тяжелым, обволакивающим. Воздух в комнате вибрировал в такт их дыханию. Казалось, каждый из них может слышать биение сердца другого. И эта тишина сближала их быстрее тысячи любовных тирад.
— Я, наверное, влюбился в тебя с самого первого взгляда. Тогда, в Слатине. — Голос Михая был хриплым. — Почему ты отказала мне тогда?
Дарина до крови закусила губу:
— Ты трус и обманщик! Вспомни, как бегал за моей младшей сестрой!
— А ты себя вспомни — глыба неприступная! Честь рода, политические интересы, воля батюшки! Обязательства тебе подавай да обещания в жизнь не лезть!
— А сам, а ты…
Злость захлестнула домну Мареш тугим жгутом. Она бросилась на обидчика, глотая слезы. Михай принял ее в объятия, осторожно положил на постель:
— Ну все, все, красавица моя, оставим прошлое в прошлом…
Дарина не сопротивлялась. У них было здесь и сейчас. И это «сейчас» было для нее гораздо важнее прошлых обид и даже будущих неурядиц. Отвечая на поцелуи любимого, она вдруг подумала, что это их первый раз в человеческом теле. А потом ей стало не до размышлений.
Мне не было страшно, вот нисколечко. Подумаешь, в зазеркалье попала! Тем более что темнота быстро кончилась. С порывом ветра налетела стая мелких светлячков, усыпала стены мерцающим пологом. Я на мгновение ощутила себя очень маленькой, не больше букашки-огонька. Потому что зал, знакомый мне по разделенному с Трисветлым Ивом сну, был огромен. Я тряхнула головой. Размер значения не имеет, умение важней. Неторопливо обходя помещение, любуясь голубоватыми прожилками мрамора и ажурной резьбой толстых колонн, я, как могла, утешала себя первыми пришедшими на ум изречениями. Что в лоб, что по лбу… Мал золотник, да дорог… Даже если тебя проглотил медведь, у тебя есть целых два выхода. Кстати, его-то мне на глаза и не попадалось. Не медведя — выхода. А если это не сени, не преддверие, а тупик? Если затащило меня сюда чьей-то злой волей просто для того, чтобы под ногами не путалась? Вот и буду тут до морковкина заговенья зал шагами мерить, пока не помру.
— Долго же ты меня искала!
Ленивый голос, сталь и мед, шелк и колючки. Из-за ближайшей колонны мне навстречу вышел Дракон. Мой невидимый морок исчез, видимо отслужив свое. Сердце билось где-то в горле, мешая говорить.
— Как смогла — пришла.
— Молодец! — Влад тряхнул волосами, из складок черного плаща появилась бледная рука, убирая с лица непослушную прядь. Очень странный жест, слишком картинный, слишком… Женский?
— Так, значит, ты сюда от всех арадских неурядиц скрылся?
Господарь пожал плечами.
— От себя не убежишь…
Что-то было не так — нелепо, неправильно. По спине бежали мурашки, на этот раз вовсе не от близости суженого.
В два длинных шага он подошел ко мне, заглянул в глаза, лицо его осветила жесткая улыбка.
— Как долго я ждал тебя, страдал, но верил, что ты явишься ко мне, моя маленькая ветреница. — Его руки твердо взяли меня за плечи.
Я вырвалась, отпрыгнула назад и вздернула подбородок:
— О твоих мучениях мы потом поговорим, при случае. А лучше давай ты мне письмо об этом напишешь — длинное и печальное.
Улыбка Влада стала безумной.
— Видимо, я преувеличивал твое ко мне расположение.
— Да я тебя, потвору, ненавижу! — припечатала я. — Могла бы — голыми руками задушила бы за то, как ты Зигфрида покалечила.
Мгновение Дракон размышлял, потом громко, весело расхохотался. Лицо его поплыло, волнами заходил вещуний балахон. Истинный лик Хумэнь будто вытаивал из-под снега. Лисица оказалась прехорошенькой — смуглокожей и широкоскулой. Острый треугольный подбородок украшала ямочка, а раскосые глаза весело глядели из-под пышной челки.
— Что ж я на вас, яггов, никак управу не найду? Кого ни представлю — не верите.
— Так ты с бабушкой моей повстречалась? И как она — жива, здорова?
— Пошли, ветреница, — оставив мой вопрос без внимания, скомандовала лиса. — Господин ждет.
— А как ты меня приманила, каким колдовством? — послушно следовала я за провожатой, решив, что кровная месть может и подождать. — Там же точно путеводная нить была.
— У господина много фокусов в запасе, — охотно отвечала Хумэнь. — Он по-разному может на других влиять: через сны, плотские желания, мечты…
Понятно! Значит, память мне не просто за «спасибо» вернули.
— Мы сейчас где?
— В месте, которого нет, — хихикнула лисица, — ни на картах, ни в памяти людской.
— Мир-то хоть наш?
— Ваш. — Спутница вдруг остановилась и серьезно поглядела на меня. — Знаешь, что мне в тебе нравится, девочка? Твоя страсть к знаниям. Умеешь ты и слушать, и вопросы задавать. И, знаешь, я тебе отвечу. Потому что сегодня ты будешь принадлежать моему господину — и духом, и телом, и разумом, и никому не сможешь поведать о том, что услышала.
Уж не знаю, чего в этот момент от меня ожидали. Что я заору «нет, молчи, лучше дурочкой помру»? Или паду ниц, подчеркивая архиважность момента? Или в обморок брякнусь? Не на таковскую напали, ёжкин кот!
— Выкладывай, — поторопила я слегка растерявшуюся лису. — Времени-то не особо…
Он поцеловал ее полуприкрытые глаза. Задремавшая было Дарина вздрогнула и села на постели. Михай с шаловливой улыбкой потянул на себя простыню:
— Пора просыпаться, соня.
Она тихонько зарычала выгибаясь. Тело приятно ныло.
— У меня сколько угодно времени. Неужели ты забыл, что я под стражей?
— Досточтимная домна Мареш, — проговорил он с дурашливой серьезностью. — Я пришел предложить вам свободу.
— Но как? — Не обращая внимания на свою наготу, она вскочила с ложа, радость близости сменилась недоумением. — Ты не хочешь брака? Как же я раньше не догадалась! Ты получил то, что хотел, а теперь…
— Вот не умею я с женщинами разговаривать, — сокрушался Михай, притягивая к себе ее, недовольную и дрожащую. — Красавица моя, свет мой ясный. Неужели ты могла подумать, что я…
Жаркими поцелуями покрывал он ложбинку между ее грудями, гладил по спине, все больше распаляясь.
— Я люблю тебя, я хочу на тебе жениться. Но не так, не потому, что этого хочет моя властолюбивая матушка. Бесценная моя, я спрячу тебя в тайном месте, и как только вся эта политическая катавасия закончится, мы принесем брачные обеты перед серебряным ликом Тзеваны. Верь мне.
Дарина застонала, отвечая на поцелуи. Он, тяжело дыша, отстранился:
— Одевайся. Нам надо идти.
— Куда? — спросила Дарина, натягивая платье еще дрожащими от возбуждения пальцами.
Голова Михая вынырнула из ворота рубахи:
— Вам, домна Мареш, предстоит охранять самое ценное, что есть у вашего жениха.
— Будущего ребенка? — Она повернулась спиной, чтобы он помог ей с застежками.
— Кхм… Ты права… — Его рука нежно прикоснулась к ее животу. — Ребенок — это самое важное. Но я хочу, чтоб ты сберегла моего господаря.
Мыслей было много. Даже слишком много. А самая яркая из них была — почему я постоянно на бегу размышляю? У нормальных людей для этого привалы какие-то предусмотрены, кабинеты с уютными креслами или хотя бы трактирные столы со всякой снедью, чтобы раздумья чем-нибудь вкусным зажевать. А у Лутони Ягг все с лету — на бегу, на ходу и быстренько. Лисицын монолог длился пару минут от силы, а информации на меня свалился целый воз. Значит, занесло меня в самое вещунское логово — в главный храм. И если Хумэнь не врет, где-то здесь обитает сам вещуний бог — загадочный Трехликий. Только ведут меня не к нему, а к моему знакомцу Ганиэлю — Трисветлому Иву. Как же я число три ненавижу, кто бы знал!
— Чего ты там возишься? — недовольно обернулась провожатая. — Плетешься как сонная муха.
Я в ответ скорчила злобную рожу и прибавила шаг. В этом бесконечном коридоре мы оказались, провалившись сквозь плиты мраморного зала. Лисица наступила носком туфли на какой-то едва заметный значок на полу, и мы под мой истошный крик рухнули вниз.
— Мы что, по кругу ходим? — прислушалась я к своим ощущениям, что-что, а направление я всегда чую.
— Не по кругу, а по спирали. Глубокий сакральный смысл этого пути в трудности постижения бога смертными.
— Зубрила ты, прям как с листа читаешь.
— А вот завидовать не надо. Сначала поживи с мое, а потом и ругайся на старших да опытных.
— А я к тем старшим, которые моих друзей убить не пытались, со всем уважением.
Хумэнь не обернулась, только спросила:
— Шваб твой выжил, что ли?
— Ну если ты не в состоянии свою работу доделать…
— Выжил, — протянула лисица. — А на помощь к тебе не спешит. В Кордобе-то барышни поинтереснее обитают, чем мелкая ведьма-недоучка.
— Ах ты… — Я вцепилась в глянцевую шевелюру провожатой и дернула изо всех сил. — Убью!
Мы покатились по коридору, пинаясь и царапаясь, как пара обезумевших кошек. Соперница была очень сильной. Отжав руку, она коленом уперлась мне в грудь. Растрепавшиеся волосы щекотали лицо. Я не удержалась и чихнула.
— Успокойся, — почти ласково велела Хумэнь. — Мы приближаемся, оттого все это дерьмо наружу и полезло.
— Что полезло? — пыхтела я, пытаясь подняться.
— Помнишь, что я тебе про спиральный путь говорила? Трехликий — очень сильный бог. Сильный и недобрый. Мы сейчас пройдем через все свои пороки — жадность, злобу, похоть. Найди в себе что-то светлое, то, до чего он не сможет дотянуться. Иначе мы просто поубиваем друг друга.
Лисица размеренно дышала, расслабляясь:
— Справишься?
Я зажмурилась, вспоминая…
Михай толкнул неприметную стенную панель. Деревяшка, крутнувшись на металлическом штыре, провалилась внутрь, открывая черный зев хода.
— Туда, — кивнул он Дарине. — По коридорам гулять опасно. Большая удача, что матушка именно в этой комнате тебя поселить придумала.
Волчица сосредоточенно кивнула и протиснулась в лаз первой. Вот такой она обычно и была — серьезной, боевитой, слегка отстраненной. Вот такую ее он и испугался много лет назад, увидев впервые в гербовом зале Слатинского замка. Дурак! Мальчишка! Почему он сразу не разглядел ее горячего сердца, доброй души, ее молочной зрелой красоты? Почему привлекли его детские ужимки не по годам хитрой Вайорики?
— Ты чего застыл? — поторопила жениха Дарина. — Сам же твердил, что счет на минуты пошел…
Михай тряхнул головой, отгоняя воспоминания, и стал спускаться по узкой винтовой лестнице. Панель стала на место. Хозяин замка толк в потайных ходах знал и неплохо успел натаскать в этом знании своего молочного брата. Теперь оставалось надеяться, что домна Димитру не разглядит, куда ушла ее пленница.
Было темновато даже для зорких глаз вовкудлака, но огня он решил не зажигать. Его ноздрей касался едва заметный запах возлюбленной. И он стремился за ним, будто беря верхний след в волчьей ипостаси. Дарина негромко ругнулась, споткнувшись о какую-то неровность.
Михай подхватил ее за талию и зашептал, касаясь губами горячей мочки:
— Сейчас идем мимо жилых комнат. Перегородки тонкие, так что — тихонечко, как мышки…
Дарина прижалась к нему, он почувствовал соблазнительные изгибы ее бедер. Захотелось плюнуть на осторожность и немедленно повторить все, что они проделывали на льняных простынях спальни. Его пальцы скользнули по ее животу. Ребенок! Михай еще не знал, как относиться к своему будущему отцовству. Он был рад, естественно, рад. Сын, наследник, продолжение рода. Или дочь — умница, красавица и родительская отрада. Но неожиданно разгоревшаяся в его душе любовь к Дарине загораживала все остальные чувства. Как будто она, любовь, была так велика, что не оставляла места для других, более мелких. Его ладонь неожиданно ощутила мягкий толчок. Михай вздрогнул. Дарина шепотом рассмеялась:
— Он здоровается с тобой! Наш малыш пошевелился.
И тут боярина Димитру затопила такая всеобъемлющая любовь, что стало трудно дышать. В это самое мгновение он понял, что ради этого ребенка и этой женщины он пойдет на все — горы свернет, только бы они были счастливы.
Я билась затылком о каменные плиты пола. Было очень больно. Руки и ноги мои были стянуты веревками, которые Хумэнь наскоро сплела из тканых лоскутов. Тряпочки раньше были подолом моего серого платья, поэтому сейчас коленки Лутеции Ягг трогательно белели в полумраке.
— Ну Дракона своего разлюбезного вспомни, — увещевала уже слегка испуганная Хумэнь. — Лутоня, ты же любишь Влада?
— Ненавижу! — хрипела я, выдувая изо рта клочья пены. — Он использовал меня, он предавал меня, он лишил меня памяти. Поганый колдун!
Тело мое выгнулось дугой. Я опять приложилась затылком.
— Всех ненавижу! Тебя, себя, бабушку…
— Меня-то понятно… А ее за что?
— Порола меня в детстве, учиться заставляла. Целыми днями — ни сна, ни роздыху. Ведьма!
— А себя?
— Бестолочь! Училась плохо. Лентяйничала, сквернословила, от работы отлынивала!
Я захлебнулась пеной и закашлялась.
— Что же мне теперь с тобой делать, — задумчиво проговорила лиса, — с такой правильной?
— Подеремся? — радостно предложила я. — Один на один, врукопашную. Только я видала, у тебя под плащом на поясе ножик приторочен. Так вот, мы драться будем по-честному, а потом я оружие твое сдерну да прирежу тебя, как куренка.
— Чудесный план, — улыбнулась Хумэнь. — А главное — коварный какой!
— А вот, говорят, курица без головы еще пару кругов по двору сделать сможет. В соседней Полпудовке трактирщик за денежку эдакое чудо показывал. У него, видно, топор косо пошел…
— Рот закрой, девчонка! Мне подумать надо.
Я обиженно смолкла. Вот ведь тварюка подлая! Истории ей мои не нравятся. Ну ничего, я добрая, я все прощу. Потом догоню — и еще раз… прощу, а потом еще один простец в голову устрою, для надежности…
— Когда я поклялась в вечной преданности своему господину, — заговорила вдруг лиса, — он велел мне пройти по спиральному коридору в первый раз…
— Ива твоего, который Ганиэль, тоже ненавижу, — сообщила я. — А также число три, всех богов и молочную пенку в каше…
Я могла бы продолжать бесконечный список ненавистных мне предметов и понятий, но подлая лисица оторвала от моего платья еще один лоскут и заткнула мне рот. Кляпы я ненавидела всем сердцем, но этому ценному знанию пришлось остаться при мне.
— Я была совсем одна, — продолжала Хумэнь, когда я перестала метаться в бессильном припадке. — Мне было страшно. Но господин велел мне преодолеть этот путь. Это был единственный способ ослабить влияние его бога на меня. Я шла очень долго, до мяса сдирала руки о каменные стены, ползла на четвереньках, каталась по полу в конвульсиях. И только одна мысль не давала мне окончательно обезуметь…
Лисица глубоко вздохнула, ее глаза поблескивали, будто от слез.
— Дети, девочка… Мои дети привязывают меня к этому миру. И ради них я смогла, я выдержала, я победила.
Я, хлюпая, дышала носом. В горле першило, по лицу текли слезы. Дарина вон тоже осенью ребеночка родит. Хороша же тетка будет у маленького вовкудлака — убийца бешеная. Я мотнула головой.
— В детях наша слабость, но в них же наша сила, — не замечала лисица моих телодвижений. — Ты сама это поймешь, когда вырастешь…
Я плакала — истово, обильно. Слезы приносили облегчение. Мне казалось, что вместе с жидкостью из моего тела выходят злость и ненависть.
Хумэнь провела по моей щеке рукой, рассмотрела окрасившиеся черным кончики пальцев:
— Вот и славно, вот и молодец.
Она взяла кинжал и разрезала веревки. Запястья саднили, когда я дрожащими руками вытаскивала кляп. Зубы стучали, меня колотил озноб.
— Пошли. — Лисица помогла мне подняться. — На бегу согреешься. Там еще парочка искушений, если я правильно запомнила.
— Какие? — равнодушно спросила я.
— Плотские утехи, гордость, жадность и еще что-то по мелочи.
«Я справлюсь, я смогу», — уговаривала я себя, пытаясь натянуть на сбитые колени укороченный подол платья.
Их поцелуй был бесконечно долгим.
— За стеной кто-то есть, — наконец отстранилась Дарина.
Михай, протянув руку, надавил пальцами на какие-то углубления. Темноту тайного коридора прорезали два косых луча. Волчица взглянула в образовавшиеся отверстия.
— Это комната Иветты, — шепотом сообщила она. — Княгиня спит.
— Все в порядке. Пойдем.
— Подожди. Что-то не так. — Ноздри Дарины раздувались. — Запах какой-то неправильный.
— Мачеха у Влада та еще вонючка, — наябедничал Михай. — Я всегда на аудиенциях чихаю без остановки.
— Там Ленута, — прошептала Дарина. — Я ее чую.
— Дай посмотреть!
Михай, отстранив невесту, сам устроился подглядывать.
— Нет там никого… А нет, кто-то вошел… Приживалка. Мутная девка, не доверяю я ей.
— Но как же…
— Тихо! Послушать дай.
Дарина замолчала и прислушалась.
«…господарь пропал… артефакт… курица Димитру… всем покажу… Трисветлый Ив…» Приглушенный стеной грохот мебели…
Михай повернулся к невесте:
— Они поняли, что Влада в замке нет. Нужно торопиться.
Дарина покачала головой и прильнула к смотровым отверстиям.
— Еще минуточку…
Перед ее глазами была серая спина приживалки. Вот спина отдалилась, открывая обзор. Комната опустела. Сама собой поднялась темная кисея. Из зеркала просочились струи мутного тумана…
«… здесь кто-то есть… мыши… на место…»
Дарина наконец повернула к жениху встревоженное лицо:
— Какая-то дымная тварь затащила Ленуту в зеркало. Это проделки твоего господаря?
— Дракон подери девчонку! — ругнулся Михай. — Опять влезла куда не надо. Мы туда сейчас не можем. Если за Лутоню вещуны принялись, у нас против них шансов нет. Эх, незадача! Влад еще пару дней в отключке будет…
— Ты-то откуда знаешь?
— Думаешь, он в первый раз помирает? На моей памяти этот — четвертый.
Боярин Димитру осторожно подтолкнул невесту и, не забыв закрыть смотровые отверстия, продолжил путь.
— Его, когда он кутенком еще был, именно в таком состоянии в Арад привезли. Матушка не помнит, она у соседей с отцом гостила. Честно говоря, я тоже не особо помню. Сам мелкий был. Нам кормилица рассказывала. Мы же с Владом молочные братья…
— Я думала, вас домна Димитру выкормила, — шепнула Дарина.
Судя по глубокой тишине вокруг, уровень жилых помещений они уже миновали, но осторожность не помешает.
— Матушка? Не смеши меня! У домны Димитру всегда были дела поважнее, чем дойной коровой при детях подвизаться… Осторожно, ступеньки.
Михай толкнул каменный блок. Они выбрались из коридора. Комната была пуста. Широкое ложе аккуратно застелено светлым, в тон оконных драпировок, покрывалом.
— Это спальня Влада, — пояснил Михай, забрасывая на тайную дверцу плотный гобелен.
Еще несколько тканых полотнищ украшали глухую стену.
— Слушай внимательно, — обернулся он к растерянной невесте. — Ты сейчас своей воспитаннице можешь помочь только одним — неотлучно быть при Владе. Если Лутоня попала в беду, он с вещунами разберется.
Дарина быстро размышляла. Будь она женщиной другого склада, ее жениху пришлось бы выдержать и слезы, и укоризненные взгляды, и фразы типа «я останусь с тобой». Но домна Мареш была такой, какой была. И очень хорошо понимала, что в своем состоянии может стать обузой своему мужчине, помехой в реализации его планов. А ей этого очень не хотелось.
— Значит, я выхожу замуж за похитителя? И далеко мне придется отправиться?
— Без понятия. Наш господарь создал такую запутанную сеть двусторонних и односторонних порталов, что, наверное, уже и сам не помнит, какое место на каком расстоянии находится.
Михай подошел к стене, где между двух гобеленов с пастушками и овечками висело какое-то бурое полотнище. Что на нем изображено, Дарина не смогла определить, даже прищурившись.
— Это галерея в маленьком домике, который затерян где-то в лесах, там ты будешь меня ждать, — проговорил боярин и, слегка надавив ладонью, просунул руку внутрь полотна. — Как же оно активируется, драконья матерь?
Раздался сухой щелчок, запахло хвоей, от ставшей вдруг объемной картины повалил пар.
— Первым делом, как будешь на месте, запомни, какой из гобеленов ведет сюда. Если совсем туго будет, бросай все и возвращайся. Подойди поближе, представь себе, как твоя рука входит внутрь изображения, и слегка там поверни, как ключ в замке.
— А как же твой бесценный господарь? — спросила Дарина. — Мне будет позволено его оставить?
Михай схватил ее за запястье свободной рукой, привлек к себе и поцеловал:
— Забудь все несуразицы, которые я тебе раньше плел. Вы с малышом — самое для меня важное. Поняла?
— Да, — шепнула Дарина в его раскрытые губы. — Поняла…
Переход был почти незаметен. Дарина, ступив из портала в незнакомый дом, обернулась. Картина на стене изображала спальню господаря во всех подробностях: аккуратно застеленную постель, оконные драпировки, блики от разноцветных стеклышек на полированных досках пола. Вот только мужчины, на поцелуи которого она отвечала несколько мгновений назад, на ней выткано не было.
