ГЛАВА 20
Навстречу мне шагнул волкопес.
Этих тварей я видела всего пару раз, да и то мельком, а стоящий передо мной крупный бурый зверь с пятном на морде, длинной полоской разделившим ее от кончика носа до широкого лба, и с хвостом, по-пёсьи задранным кверху, был, наверное, самым большим из них. Да и ростом он превышал любого волка. В его желтых глазах светилось что-то странное. Вспомнились слова Коршуна о том, что появление волкопсов не всегда означает, что где-то дворовая собака отдалась волку и понесла от него щенят-полукровок, что иной раз волкопсы рождаются и сами по себе — как свита и охрана нового Князя Волков. Боги или бесы посылают их — не знаю. Но сейчас на меня смотрел такой вот «посланец».
Я шарахнулась и налетела на бабку Одору, которая не спеша выбралась следом за мной.
— Чего скачешь? Смотри на своего спасителя, — усмехнулась она. — Этот зверь тебя и приволок. За воротник тащил, волоком.
Ничего себе! Я вспомнила ту жуткую скачку через заросли. Свои испуг и отчаяние — я же плохой наездник. Ужас, охвативший меня в тот миг, когда лошадь внезапно взвилась над поваленным деревом. Падение…
Меня погнали через этот лес нарочно. Знали, что я плохо сижу в седле, что легко могу упасть. И нарочно заставили лошадь понести, чтобы я не удержалась. Предполагалось, наверное, что при падении я себе чего-нибудь сломаю или так отобью, что выбраться из леса без посторонней помощи не смогу. А там мне «помогут» волки. Или волкопсы.
Они и помогли. Только не так, как о том мечтали преследователи.
— Я должна вернуться в город, — твердо сказала я. — Меня ищут.
— Дотерпи до завтра, — только и ответила бабка. И столько уверенности было в ее голосе, что я послушалась беспрекословно.
Волкопсы ждали за порогом. Они каким-то звериным чутьем угадали время и собрались целой стаей. Тот бурый зверь вышел вперед. Было немного жутко одной в присутствии всех этих тварей. Даже меч на боку не добавлял уверенности. Но вели себя звери отменно. Просто шли рядом, держась на приличном расстоянии. Только тот бурый кобель бежал у ноги, как домашний пес. Пару раз я как бы случайно коснулась рукой его густой шерсти. Смолчал, будто ничего не заметил.
Они вели меня через лес и сразу потянули в сторону от Уводья и человеческих дорог. Ну, это и понятно — дикие звери, что с них взять! Другое дело, что звериными тропами я могла блуждать хоть до скончания века. Да и не больно-то походишь в чаще на протезе. Пришлось сломать палку и опираться на нее как на костыль. Хорошо еще, что попалась какая-то тропинка — по бездорожью идти было трудно.
Всадника первыми заметили волкопсы. Двое бежавших впереди остановились и зарычали. Остальная стая (я заметила, что сук в ней нет, одни кобели-одинцы) тут же сбилась плотным полукругом. Я перекинула палку в левую руку, другой потянулась к мечу, чудом сохранившемуся во время скачки. Щита при мне не было, но в случае чего его могли заменить ножны. Да и звери в обиду не дадут — в этом сомнений не было.
Заметив нас, всадник резко повернул навстречу. Он не боялся присутствия волкопсов, а я, присмотревшись, поняла, что и мне его пугаться не стоит.
— Коршун!
«Ястреб» быстро спешился, зашагал через заросли папоротника. Я поспешила навстречу, испытывая радость и облегчение.
— Я вас искал.
— Спасибо.
— Вы вернулись вовремя. Предварительное слушание дела назначено на сегодняшнее утро.
— Что? — Пришлось ухватиться за его плащ, чтобы устоять на ногах. — Но ведь обещали ждать три дня! У меня в запасе должны остаться еще сутки! И дело будет рассматривать столичный суд! Сюда приехали церковники?
— Вы обсчитались, Дайна, — огорошил меня Коршун. — Ваши трое суток истекли сегодня. А суд… Орден Орла прислал двух своих представителей.
Значит, вот оно как. Брат Домагощ да еще двое — этого достаточно для вынесения приговора. Если «орлы» призовут хотя бы еще двух священников или монахов, решение этого импровизированного суда будет иметь законную силу. Ибо все будет зависеть от того, какие формулировки занесут в протокол. Столичный церковный суд вполне удовлетворится какой-то такой записью: «Принимая во внимание опасность обвиняемого для общества, орден Орла берет на себя ответственность за действия в отношении так называемого князя Витолда Пустополя». А поскольку столичный церковный суд обязательно должен проходить с участием «орлов», его вообще можно отменить. Или ограничиться составлением протокола.
— Но мы еще можем успеть, — успокоил меня мужчина. — К полудню как раз доберемся до города, и уже через час будем на месте. Я провожу. И они, думаю, тоже!
Это он по поводу волкопсов, чьи внимательные глаза сверкали за кустами. Звери окружили нас со всех сторон, но не нападали — образовали что-то вроде почетного караула. А бурый кобель и вовсе стоял у ноги, не желая отходить ни на шаг.
Зал заседаний в ратуше оказался заполнен менее чем на треть. Поскольку обвиняемый все-таки был князем Пустопольским и обвинение могло показаться смехотворным для непосвященных, сюда не допустили всех желающих. Переступив порог, я окинула взглядом собрание. Не было никого из местной шляхты или представителей городского магистрата — в таком деле, как осуждение князя-оборотня, его судьи не могли допустить появления лишних свидетелей. Лишь два человека восседали справа и слева от пана королевского дознавателя за столом, покрытым алым сукном, — наверняка их пригласили со стороны, дабы избежать огласки. Там же обнаружились и представители ордена Орла. В регалиях я не слишком разбираюсь, но оба по званию явно были выше нашего «подорлика». Ни княгини Эльбеты, ни тем более Агнешки не было, но мать Любана присутствовала вместе с двумя монахинями. Не нашла я и милсдаря Генриха Хаша, но Тодор стоял подле брата Домагоща. Оба как-то странно посмотрели в мою сторону. Не понимаю, что их так взволновало? То ли само мое появление здесь, то ли присутствие волкопса, который шагал рядом и прижимался к моей ноге как обычный пес. Держу пари, оба рыцаря испугались — и испугались именно появления женщины с собакой. Не надеялись встретить меня среди живых? На Коршуна они так не смотрели. Да тот сразу отступил к стеночке, стараясь быть незаметным.
А вот что было новостью, так это присутствие княжны Ярославы. Она-то что здесь делала? Хотела своими глазами убедиться, что кара настигла чудовище? В то, что девушка все-таки любит бывшего жениха, не верилось совершенно — подле панны Ярославы как ни в чем не бывало сидел пан Матиуш Пустополь. Вот, оказывается, какой кусок Хаши бросили незаконнорожденному родственнику — целое княжество Клевеньское с девушкой в придачу! На что они рассчитывали, явившись на слушание вдвоем? Что Витолд будет осужден и Матиуш вместо него станет князем? Рано радуетесь, голубки! Хаши вам этого не позволят. Они живо прогонят вас в Клевень. А если не они, это сделает Витолд, потому что ради него я собиралась драться насмерть.
Но все эти люди меня мало интересовали. Важнее было другое — перед столом дознавателя в окружении стражи стоял обвиняемый. В кандалах, небрежно одетый, похудевший, заросший, он вызывал скорее жалость, чем ненависть. За минувшие несколько дней лицо его побледнело и осунулось еще больше. Серые глаза мужчины впились в мое лицо. Знаю, о чем ты думаешь! Но я обещала вытащить тебя отсюда, и я это сделаю. Правая рука лежала на загривке волкопса, левую стиснула в кулак, сжимая в ней единственную свою надежду на благополучный исход всего дела. Только не смотри на меня так! Ты делаешь меня слабой. Хочется подбежать, обнять тебя и поцеловать на глазах у всех. А я этого не могу. Именно сейчас не могу! Ради тебя. Ради нас обоих.
— Добрый день! Я не опоздала?
— Нет, панна Брыльская, еще не поздно, — любезно промолвил пан Вышонец. — Несмотря на то что мы уже почти закончили, но… красивой женщине можно простить такую маленькую слабость.
Княжна Ярослава презрительно фыркнула. Ну еще бы! Она моложе, ей за последние дни не приходилось скакать верхом, валяться в душной грязной избе, восстанавливая здоровье. Да и все конечности на месте. Я уж молчу о том, что не помню, когда в связи с этими событиями последний раз мыла голову!
— Благодарю за любезные слова, ясный пан.
— Вы кто? — поинтересовался один из «орлов».
— Дайна-Ядвига Тура-Брыльская, из рода шляхтичей Брыля. Телохранитель на службе у князя Витолда Пустополя. Я пришла свидетельствовать в пользу обвиняемого…
— В этом нет нужды, — начал было «орел», но его остановил дознаватель.
— Поскольку окончательное решение пока не оглашено, мы обязаны выслушать каждого, кому есть что сказать, — произнес он. — И пани Брыльскую в том числе!
— Благодарю, ваша честь. Я могу принести присягу?
— Да-да, конечно.
По знаку дознавателя один из секретарей приблизился ко мне с ларчиком, где лежали доставленные из собора священные реликвии — обрывок пергамента, на котором были начертаны «Наставления» Богини-Матери. Я положила ладонь на крышку ларца:
— Здесь и сейчас клянусь не лгать, не предавать, не лицемерить, ибо пред ликом Матери нахожусь! И да будет милостива ко мне Мать, прощая грехи вольные или невольные…
«Ибо если солгать во имя правды, то ложь становится правдой».
— Хорошо, — дознаватель потер руки. — Здесь и сейчас проводится последнее дознание, после которого можно выносить вердикт и передавать материалы суду. Я опросил всех свидетелей, дважды разговаривал с обвиняемым. Вы признаете себя виновным?
— Зачем повторять в третий раз, — вздохнул Витолд. — Я уже все сказал…
— То есть вы признаете, что вы — оборотень по крови своей и готовы поклясться в этом?
— Готов, — кивнул князь.
— Он признался, — так и подскочил брат Домагощ, обращаясь к своим коллегам.
Княжна Ярослава побледнела, схватилась за грудь. И пан Матиуш тут же сжал другую ее руку, зашептал что-то утешительное и ласковое на ушко.
— Но, ваша честь, — я вскинула руку, — несколько дней назад я клялась на своем мече рыцарской честью, что добуду доказательства того, что обвиняемый князь Витолд Пустополь не виновен в предъявленных ему обвинениях!
— Он признался…
— Он просто согласился. Это не одно и то же!
— Самооговор?
— Да.
— И у вас есть доказательства? — живо заинтересовался пан Вышонец.
«Орлы» подались вперед, взирая на меня со смешанным чувством интереса и опаски. Ну еще бы! Такой ценный «самец-производитель» для их лабораторий пропадает! Интересно, кто-нибудь задавался вопросом, зачем им столько оборотней? Для исследований? Или для разведения в личных целях?
— Есть.
— Это меняет дело.
Волкопес, на которого временно перестали обращать внимание, тем временем подошел и спокойно улегся рядом с Витолдом, предварительно внимательно обнюхав его ноги. Но князь даже не посмотрел на жуткого зверя, один вид которого заставил его охрану отступить на пару шагов. Он смотрел на меня. Я чувствовала его взгляд и держалась изо всех сил, чтобы не обернуться. Не сейчас. Погоди! Дай вытащить тебя отсюда.
— Если помните, ваша честь, — заговорила, чувствуя на себе внимательные взгляды, полные удивления, тревоги, страха, надежды, — я уже рассказывала вам, что много лет назад был создан некий артефакт, защищающий от оборотней. Много лет он хранился в роду князей Пустопольских, передаваясь из поколения в поколение. Недавно его украли, явно с целью подставить князя Витолда Пустополя, лишить его защиты перед враждебными чарами…
— Какие чары? — не выдержал Тодор. — Что ты несешь? Ваша честь, пан дознаватель, эта женщина не в своем уме. Я понимаю твои чувства, — добавил рыцарь, — и сам в ужасе от происходящего, но предпочитаю с честью выдержать это испытание и скорее смирюсь с жестокой судьбой, которая отняла у меня друга, чем буду пытаться…
— Пан дознаватель, — перебила Тодора твердо и спокойно, — я еще не договорила. Я обещала, что отыщу древний артефакт, где бы он ни находился, и предоставлю его вам!
— Вы его нашли? — тот склонил голову набок.
— Да.
Шагнув вперед, я положила на стол подаренный Коршуном оберег, защищающий от истинных оборотней.
— Но это не он! — вскрикнул Тодор Хаш. — Ваша честь, она вас обманывает — это не тот артефакт!
— Откуда вы знаете? Вы видели настоящий, раз смеете так утверждать?
— Да, — запальчиво воскликнул рыцарь.
— Это ложь, — словно мячик, подпрыгнула на месте мать Любана. — Я никому его не показывала! Тем более никому из тех, кто не принадлежит к нашему роду. Лишь двое знали, где он находится, — мой покойный брат, князь Доброуш Пустополь, и я! И готова поклясться именем Богини-Матери, что никому не позволила увидеть его. Даже родному брату!
— Но за несколько дней до полнолуния артефакт был похищен из тайника, — продолжила я. — Похищен тем, кто наверняка знал, что это за вещь и какой силой она обладает. Похищен тем, кто знал, как артефакт выглядел, дабы ничего не перепутать.
— Вы хотите сказать, что это я украл его? — попятился Тодор. — Но зачем?
— Чтобы уничтожить князя Витолда.
Хаш, онемев от изумления, вскинул голову.
— Почему? — это спросил пан Вышконец.
— Это же очень просто. Чтобы занять его место!
— Тодор? — ахнул Витолд. — Это правда?
— Это правда? — эхом повторил дознаватель.
— Ваша честь, — заговорила я. — Господа. Легенде о том, что род князей Пустопольских преследуют оборотни, больше трех столетий. Это правда, что оборотни время от времени появляются в пределах княжества. Это правда, что время от времени кто-то становится их жертвой. Князья Пустопольские не могли не знать, что время от времени оборотень рождается именно в их семье. Артефакт был создан именно для того, чтобы ослабить силу оборотня, защитить от него окружающих. Без него оборотень мог вырваться на свободу. Тот, кто украл оберегающий артефакт, прекрасно отдавал себе отчет в том, насколько опасен зверь. Но сам Витолд Пустополь не таков, как может показаться. Он, — я не выдержала и бросила короткий взгляд на князя, не сводившего с меня зачарованных глаз, — он обычный человек, которого присутствующий здесь Тодор Хаш намеренно хотел выставить жестоким зверем, чтобы было легче убрать его и занять место князя. Без магической защиты сделать это легче легкого.
— Что с этой штукой, что без нее, — парировал рыцарь. — Это ничего не значит! Как мы только что слышали, артефакт хранился в соборе при монастыре Богини-Матери. Получается, что он продолжал воздействовать даже на таком расстоянии. Не кажется ли вам, ваша честь, — он обернулся к дознавателю, — что это лучшее доказательство моей невиновности. Зачем мне было красть и прятать артефакт, если он все равно действует? Нет, я тут ни при чем! Зверь сам по себе вырвался на свободу, несмотря на сдерживающую силу магии!
— Естественно, что это произошло. Вы ведь уничтожили артефакт, не так ли? Уничтожили потому, что знали о том, что и на расстоянии он сохраняет свою силу.
— Это неправда!
— Вы лжец и подлец, милостивый государь.
— Ты обвиняешь меня в том, что я… — завелся Тодор.
— В том, что вы предали своего князя.
— Он чудовище! — взвизгнул рыцарь.
— Он — ваш друг.
— Он оборотень!
— Человек.
— Это еще надо доказать!
— И я докажу. Я бросаю вызов!
Зрители и слушатели охнули хором как один человек. Но перчатка — простая, кожаная, а не латная, боевая — уже упала на пол к ногам Тодора Хаша.
— Сейчас или в любое удобное время, — слова вылетали, обгоняя друг друга, — на утоптанной земле или здесь, не сходя с места, до смерти или пощады. Я готова драться с вами! И с любым, кто скажет, что я лгу и князь Витолд виновен в совершённых преступлениях!
— Вы… ты… не имеете права! — воскликнул Тодор.
— Имеет, — неожиданно вмешался пан Вышонец, — по королевскому указу имеет. И я могу это доказать. Я знаю все законы. И более того, один из них гласит, что шляхетскому роду из Брыля особым указом пожаловано наследственное рыцарское звание, доказательство чего находится сейчас при самой пани Дайне. Чтобы получить подтверждение этому, достаточно всего лишь обратиться к своду законов, одна из копий которого хранится в ратуше славного города Пустополя. Том шестой, страница двести сорок пятая!
Это он про королевский меч, передававшийся в моем роду из поколения в поколение.
— Нет ни одного закона, — продолжал дознаватель в гробовой тишине, — согласно которому панна Брыльская не может вызвать вас на поединок сама, как случилось бы, если бы она была опоясанным рыцарем, или выставить вместо себя защитника как женщина!
— Я не буду никого выставлять.
— Дайна, — выдохнул Витолд, — ты…
— Может быть, действительно не стоит? — негромко поинтересовался из своего угла Коршун. — После того, что было?
Я покачала головой. Ну как они не понимают, что у меня просто нет иного выхода?
— А кого вы предлагаете? Кто выйдет вместо меня?
Рыцарь-истребитель скрипнул зубами и отошел в сторону. Да, законы я знаю, хоть и не так хорошо, как пан дознаватель. Не помню точно, есть ли закон, запрещающий «ястребам» драться на подобных дуэлях, — подозреваю, что особым королевским указом регламентировано, что они могут обнажать оружие только в целях самозащиты, но, что драться орденцам со светскими рыцарями нельзя, это точно. Тогда и Тодору придется кого-то выставлять вместо себя. А это может быть только брат Домагощ. Схватка же «орла» и «ястреба» — это в первую очередь война между орденами. Если Коршун победит, нашу победу не засчитают, ибо драться им придется насмерть, а он и так осужден. И Витолда все равно отправят в Орлиное Гнездо. Да и мне будет грозить арест за соучастие.
— Это мои слова, мое дело, моя работа — мне ее и выполнять. Законы ведь дозволяют драться женщине?
— Женщине благородного происхождения, каковой вы являетесь, дозволительно выйти на поединок, если она не пожелает сама выставить вместо себя поединщика или если таковой не будет найден и одобрен самой дамой. Как любому рыцарю, в этом случае вам вменяется в обязанность выйти на бой. Или признать свое поражение.
Тодор Хаш улыбнулся своим мыслям и, наклонившись, поднял перчатку:
— Я принимаю вызов, ибо правда на моей стороне!
— Итак, — пан Вышонец если и был удивлен, то не подал вида и стал так спокоен и деловит, что от него поневоле заражались уверенностью и спокойствием остальные, — Божий суд определит судьбу князя Витолда Пустополя. Законы допускают такое решение конфликта. Как представитель закона я объявляю, что поединок состоится завтра на площади возле ратуши сразу после полудня. И начнется с последним ударом соборного колокола.
Завтра! Мне показалось, что сердце сжалось. До завтра Хаши десять раз успеют придумать и осуществить какую угодно каверзу. У них появились почти сутки на то, чтобы претворить в жизнь любой план. Чуяла, самым важным и серьезным испытанием для меня будет не победить завтра в поединке, а дожить до его начала.
— Дабы не мешать бойцам и не чинить им препятствий, — дознаватель услышал мои молитвы или просто решил соблюдать все буквы закона, — оба они до завтрашнего дня будут взяты под стражу. Дозволено только посещение священников и близких родственников. У вас есть родные? — он обратился ко мне.
— Нет.
Мама… папа… сестренки… Они живы, но так далеко, что сейчас все равно что мертвы.
— Я прошу, чтобы ко мне допустили отца, — заявил Тодор. Надо отдать ему должное — умеет держать себя в руках. Противник у меня достойный. Тем более что мы-то знаем — Витолд Пустополь не так уж и невиновен. Смерть Мирчо Хаша и его супруги все-таки на его совести.
— Хорошо, — кивнул дознаватель и уже махнул рукой, но тут к столу шагнул Коршун:
— С позволения вельможного пана, я являюсь дальним родственником панны Брыльской. И прошу позволения навестить ее до поединка.
Пан Вышонец вскинул на меня вопросительный взгляд. Терять было нечего. И я кивнула.
— Да будет так. — Он хлопнул в ладоши и встал. — До утра поединщики проведут время в молитве, посте и уединении, за исключением посещения их родственников, дабы подготовиться к предстоящему испытанию. А завтра в полдень на площади перед ратушей да свершится Божий суд! Увести!
Два стражника приблизились, встали по бокам. Я не сопротивлялась, но вместо того, чтобы сразу направиться к выходу, подошла к Витолду. Мужчина не сводил с меня зачарованных глаз. Он весь дрожал и смотрел так, словно это не ему, а мне грозила смертная казнь. Не думая, как это будет воспринято окружающими, я потянулась и надела ему на шею оберег. После чего позволила проводить себя в одну из комнат на верхнем этаже.
Комната, в которой предлагалось провести сутки до поединка, располагалась на третьем этаже ратуши, в одной из четырех башен, построенных по углам здания. Была она угловой — в двух стенах напротив двери находились небольшие окошки. Одно смотрело как раз на площадь, где сейчас спешно выравнивали место для поединка и обносили его оградой. Другое было обращено на улицы, дома богатых горожан и виднеющийся за ними монастырь Богини-Матери.
Мебели оказалось мало, и та вся казенная — простая кровать с тощим соломенным матрасом и шерстяным валяным одеялом, лавка, небольшой стол, пара прибитых к стенам простых полок. Вот и все. Ничего лишнего, ничего интересного.
Опершись ладонями на узкий подоконник, я обратила взор к шпилям собора. Захотелось помолиться, но слова не шли на ум. Я знала, что должна в первую очередь думать о своей душе, о том, что, возможно, уже завтра в это же время она расстанется с телом и полетит на Небеса или в Бездну, в зависимости от тяжести совершенных дел. И зияющая пасть Бездны все-таки ближе — учитывая, за что предстоит отдать жизнь. Но вместо слов молитвы в памяти всплывали только те самые слова Витолда Пустополя, которые мельком удалось прочесть по губам: «Пожалуйста, Дайна… Пожалуйста, уцелей!» Он понимал, что ему без меня не жить в самом прямом смысле слова. А мне? Я знала ответ на этот вопрос (жизнь приучила быть честной хотя бы с самой собой) и боялась его. Но я постараюсь. Слышишь? Постараюсь!
Тихо скрипнула дверь. Я машинально схватилась за оружие, но это оказались всего лишь слуги, которые водрузили на стол поднос с несколькими ломтями хлеба, что должно было означать пост, и кувшин с вином, а также лохань с водой для умывания, ночной горшок и внушительных размеров сундук. Сундук оказался таким тяжелым, что два парня еле дотащили его до угла. Судя по грохоту, внутри были доспехи.
— Вот, — носильщики выпрямились с явным облегчением. — Если что-то нужно, просто постучите: снаружи дежурит стража. Вам позвать священника?
В ответ покачала головой:
— Не сегодня!
Стоило двери закрыться, как я бросилась к сундуку. Любопытство взяло верх и, стоило откинуть крышку, было вполне вознаграждено. Внутри действительно оказались кожаный поддоспешник, кольчуга, броня, шлем и прочие детали снаряжения. Не слишком нового и даже на первый беглый взгляд недорогого, но именно его-то и не хватало для полного счастья. Нет, когда служила в пехоте, у меня был свой доспех — казенный, выданный на складе. Это только конные рыцари сражались в собственной броне, сделанной на заказ или полученной в наследство от отца. Они еще и за это презирали пехоту — быдло! — у той не имелось денег на покупку качественной кольчуги. А нам в начале войны и казенных доспехов не хватало. В свой первый бой многие шли просто в кожаных куртках и шапках. И стеснялись мародерствовать…
Он лежал лицом вниз в луже, вода в которой была наполовину красной от пролитой крови. Со стороны казалось, что мужчина спит, но стоило перевернуть тело лицом вверх, как сразу становился заметен обломок стрелы, засевший в глазнице. Мгновенная смерть. Рядом валялись другие — свои и чужие. Кого достала стрела, у кого не было руки или ноги, и они просто истекли кровью. Некоторые получили удары в живот и грудь — тяжелые рубящие или хлесткие режущие. Одни умерли сразу, другие умирали под ногами дерущихся.
Выжившие бродили среди мертвых тел, спокойно и деловито обирая их. Стаскивали кольчуги, наручи и поножи. Придирчиво осматривали сапоги и шлемы. Кто-то примерял рукавицу. Нашли конного рыцаря, не успевшего выбраться из-под туши коня и заколотого кем-то в шею. Сцепились из-за того, кому достанется новенький панцирь.
Я сидела над трупом со стрелой в глазнице. Пошла вместе со всеми и сначала просто брела по полю боя, озираясь по сторонам и отыскивая знакомых из числа тех, кто не пережил этой схватки. Мой первый бой. В душе еще жил страх при воспоминании о конной лаве, которую пришлось встретить. И о том позорном последствии, из-за которого вообще пошла на поле. Но мне — стыдно признаться — требовались новые штаны взамен испачканных.
— Ты чего застыл, парень? — Под шапкой коротко обрезанные волосы были не видны, а мундир и кожаная куртка скрывали грудь. — Земляка, что ли, нашел?
— Нет. Просто…
— А, любуешься! Или себе что присмотрел?
Я покачала головой. Вокруг раздевали трупы и растаскивали их в стороны. Могильщики и маркитанты трудились наравне с мародерами. Но мне не хотелось к ним прикасаться.
— Ну, не хочешь, как хочешь. Тогда отойди и не мешайся!
— Нет!
Драки не получилось — рядом валялись еще тела, раздевай — не хочу. И мужчина миролюбиво предложил:
— Пополам. Идет? Кому что будет впору.
На сей раз пришлось согласиться.
Было страшно прикасаться к мертвому телу. Убивать — это одно. А раздевать трупы — совсем другое. Я больше мешала, чем помогала, но пару поножей, хороший шлем с наносником и пояс мне все-таки выделили. Не говоря уже о штанах, ради которых все и затевалось. В отличие от моих, эти были сухие и чистые. Остальное либо пожертвовала незнакомцу, либо оставила валяться в грязи в ожидании остальных мародеров.
— Песочком кольчужку почищу — и ладно будет! — свысока объяснил парню-неумехе мой нечаянный напарник, радуясь удаче.
Я кивнула, уже ища взглядом кусты, где можно было без помех переодеться.
Не знаю, как там положено и что на самом деле чувствуют бойцы перед поединком. В сказках рыцари перед боем всю ночь молятся под окном прекрасной дамы, умоляя даровать им счастье в последний раз перед схваткой увидеть хотя бы кончик ее мизинца. Я проспала всю ночь как у себя дома, но с первыми лучами солнца была на ногах. По совету бабки Одоры выпила разведенный вином отвар девясила. Потом немного размялась и подошла к окну. На площади перед ратушей уже заканчивались приготовления. И те горожане, которые еще вчера услышали о предстоящем поединке, понемногу начали занимать свои места. Прямо как на ристалище, честное слово! Ну еще бы! После войны подобных развлечений в Пустополе не было. Ни тебе массовых народных гуляний, ни турниров, ни состязаний. Лишь однажды на моей памяти через город проехала повозка странствующих артистов. Немудрено, что народ взбудоражен! Все, наверное, гадают, из-за чего бой. Про то, что в оборотничестве и служении темным силам обвиняют самого князя, толпе явно не сказали. Объявят потом.
Опять скрипнула дверь. На пороге появился рыцарь в доспехе. Шлем он нес в руке, и я сразу узнала Коршуна.
— Доброе утро, — приветствовал он меня. — Как спалось?
— Нормально, спасибо. А вы…
— Я пришел, чтобы дать вам последнее напутствие — я же монах и могу исповедать, коли в том возникнет нужда. Не желаете?
— Нет.
На войне как-то обходились без этого — иногда только, если успевал, перед боем полковой священник отпускал нам грехи, сразу всем. Но чтобы самим искать утешения святых старцев и стариц — такого не бывало.
— Монах, — я окинула его долгим взглядом, — в доспехах и при оружии. Воинственный у вас орден, ничего не скажешь!
Коршун пожал плечами. Выглядел он, между прочим, великолепно. В такого мужчину можно было влюбиться, даже невзирая на разницу в возрасте. Сразу виден настоящий рыцарь — одна осанка чего стоит. И пусть доспехи у него простые, и черная краска местами облупилась и сползла, такие мелочи лишь подчеркивали образ воина, который не привык уклоняться от битвы и превыше жизненных благ ценил честь.
— А как еще должен одеваться оруженосец знатного господина? — парировал он.
— Вы?
— На сегодня я — ваш оруженосец, ясная панна, и пришел, чтобы не только дать последнее напутствие перед поединком, но и помочь облачиться в доспехи и приготовиться к бою. Кроме того, мне тоже предстоит сегодня сражение.
— Вам? — казалось, удивить меня больше было невозможно. А вот поди ж ты… — Но как и почему?
— Все очень просто. Меня вызвал на поединок брат Домагощ. Так что сегодня почтенные горожане увидят двойной бой — рыцари и их оруженосцы.
— Но разве орденцы могут драться между собой? Есть же закон…
— Как говорят в народе: «Если закон нельзя обойти, это неправильный закон!» В протоколе запишут только, что сражались рыцари и их оруженосцы, ибо являлись людьми благородного происхождения. Ни имен, ни иных званий упомянуто не будет.
Да уж, подобное зрелище встречается нечасто и только на судебных поединках, если перед боем один оруженосец позволяет себе резкие высказывания относительно своего коллеги или противника своего господина. А здесь сыграло свою роль еще и то, что «орлы» с «ястребами» всегда вели войну. И хватило мимолетного взгляда, неосторожного слова, двусмысленного жеста. В обычной ситуации им бы не пришлось скрестить оружие — законы полностью на стороне государственного ордена Орла. Но как оруженосцы своих господ они равны.
За разговором Коршун разложил одежду и доспехи и ловко, как будто занимался этим всю жизнь, принялся за мое облачение.
— Как и все «птенцы» и «слетки», — счел нужным объяснить он, — я долгое время выполнял обязанности оруженосца. Правда, официально «ястребам» запрещено участвовать в турнирах, но мой наставник несколько раз находил возможность обойти королевский запрет, чтобы дать мне возможность попрактиковаться.
— Интересно как? — поинтересовалась я, ныряя в расправленный поддоспешник.
— Есть несколько способов. Самое простое — это выступать под чужим именем, с опущенным забралом, якобы во исполнение обета, данного возлюбленной или своему сюзерену. Иногда помогала самая обычная взятка. А иногда приходилось даже на время становиться мирянином. Это не так трудно, как кажется. Достаточно поменять платье… Теперь кольчугу… Хорошо. В самом крайнем случае можно поступить так же, как я сделал накануне, — спровоцировать вызов на бой.
— Так это вы заставили брата Домагоща сражаться?
— А его и заставлять не надо! — Мой оруженосец преклонил колено, закрепляя поножи. — Достаточно было просто помедлить и не сразу отвести взгляд, когда их белое величество соизволило посмотреть на наше черное ничтожество.
— Вы его ненавидите?
— Помилуйте, Дайна, за что? — Мужчина рассмеялся. — Да, наши ордены не питают друг к другу любви, но враждовать лично с братом Домагощем? Ни-ни-ни! Он сам первый начал! Кроме того, он все-таки моложе меня лет на пятнадцать, если не на двадцать. А я не в том возрасте, чтобы сносить дерзости от таких юнцов.
— А от меня?
— А вы со мной заигрываете? — Он протянул мне подшлемник. — Ясная панна, как это глупо! Я-то думал, вам нравится князь Витолд…
Отвернувшись, закрутила волосы в жгут, чтобы не мешались.
— Это не ваше дело!
— Нет мое. Не забывайте, что я оказался близким родственником обвиняемому. И мне не может быть безразлична его судьба. Между прочим, я наблюдал за… своим племянником издалека, — рыцарь наклонился, обжег щеку шепотом, — и заметил, как он на вас смотрел.
Внутри все сжалось в комок:
— И… как?
— Совершенно ясно — влюблен!
Мне стало дурно. Нельзя такие вещи говорить перед боем. Это ослабляет волю и разум. Хорошо еще, что Коршун не стал меня добивать морально. Проверив крепления там и тут и поддернув края кольчуги и поддоспешника, он отступил на шаг:
— Вы готовы?
Я окинула себя взглядом. Повела плечами, несколько раз взмахнула руками, повернулась туда-сюда всем корпусом, проверяя подвижность, сделала пару наклонов в разные стороны.
— Ваше слабое место — ваши ноги, — сухим деловым тоном заговорил Коршун. — Вы прекрасно знаете, что стоять можете только на одной из них. Поэтому, хоть это и трудно, придется занять наиболее выгодную позицию и стараться не отступать, как бы противник ни пытался заставить вас маневрировать. Никакой беготни по ристалищу. Никаких чудес и боевых приемов. Я уж не говорю о том, чтобы лягаться!
— Я не кобыла.
— Рад это слышать. Тем более что правилами подобных поединков такое поведение запрещено. В общем, стойте! Стойте до последнего. Это трудно. Но возможно.
— Я уже как-то раз дралась с Тодором Хашем. И держать строй умею. Так что не волнуйтесь за меня!
Коршун вдруг притянул меня к себе и отечески чмокнул в лоб.
— Я спокоен, как мертвец, — заявил мой оруженосец. — Волноваться за вас будут другие!
Подобрав оружие, мы вместе направились к месту поединка. По дороге к нам присоединились четверо городских стражников, составлявших не то почетный караул, не то конвой.
С Тодором Хашем мы вышли из дверей практически одновременно. Его сопровождали брат Домагощ в белых церемониальных доспехах и другая четверка стражников. М-да, если поставить «орла» и «ястреба» рядом, контраст станет только сильнее. Белое и черное. Молодость и зрелость. Красота и… хм, сила.
На площади перед ратушей не то что яблоку — вишне негде было упасть. Народа собралось столько, что страже копьями пришлось прокладывать для нас дорогу до ристалища. Громкие крики, свист мальчишек и женские восторженные возгласы сопровождали всю дорогу. В нас летели ленты, цветы. Столько цветов лично я не получала за всю жизнь.
Ристалище представляло собой утоптанную часть площади, обнесенную невысокой оградой, вокруг которой столпился народ. В первых рядах, конечно, шляхта. Простые люди теснились позади. На нескольких подводах, поставленных тут нарочно, сидел народ. Отцы повыше поднимали детей, чтобы было лучше видно. Не все точно знали подробности — из-за чего это вдруг объявили поединок, и я краем уха слышала самые смелые и бредовые предположения, вплоть до того, что я — незаконная дочь прежнего князя и таким образом заявляю свои права на титул.
Рядом возвышался помост, сколоченный заранее. Сейчас его обтянули полотном, устроили что-то вроде навеса, под которым располагались кресла для знатных зрителей. Мы с Тодором одновременно, переступив границу, подняли на него глаза.
Тут были пан Вышонец и члены магистрата, присутствовавшие вчера на судилище. Рядом стояли «орлы» — тоже в ярко-белых сверкающих доспехах и длинных плащах до пола, величественные и прекрасные. Немудрено, что все их так любят! Не удивило присутствие княгини Эльбеты и милсдаря Генриха Хаша. Еще бы — сегодня на кон было поставлено слишком много, чтобы оставаться в стороне. Присутствовала тут и мать Любана, растерянно посматривавшая то на своего бывшего жениха (как-никак его сын обвинял ее родного племянника!), то на самого Витолда.
Вот кому я обрадовалась, хотя и не ожидала увидеть, — гладко выбритый, умытый, одетый во все чистое князь Пустопольский сидел как ни в чем не бывало рядом с паном Вышонецом. Со стороны могло показаться, что он болен — лихорадочно блестящие глаза, бледное исхудавшее лицо, напряженная поза и тонкие пальцы, столь крепко вцепившиеся в подлокотники кресла, что казалось, слышен скрип дерева. Поверх рубашки — подаренный мной оберег. С него сняли кандалы, чтобы не слишком шокировать народ зрелищем закованного в цепи князя. Но у стражи на помосте было обнажено оружие, и Генрих Хаш демонстративно держал на коленях меч, направив острие в сторону Витолда. Ни волкопса, ни тем более маленькой Агнешки видно не было — как я потом узнала, зверя на время заперли в камере. Но отсутствовала и княжна Ярослава. Что, уже вычеркнула бывшего жениха из жизни? Впрочем, у нее же, кажется, теперь появился пан Матиуш? Этот, кстати, присутствовал, скромно держась в сторонке за спинами остальных «орлов».
Мы вчетвером преклонили колена перед сидевшими на помосте зрителями. Вернее, только трое — мне как женщине разрешили просто отдать короткий поклон.
Пан Вышонец медленно встал.
— Жители славного Пустополя, — воскликнул он. — Здесь и сейчас начнется поединок между рыцарем Тодором Хашем из рода Хашей и опоясанным рыцарем Дайной-Ядвигой Тура-Брыльской из города Брыля — за честь и славу князя Витолда Пустополя, обвиняемого в колдовстве. Да свершится Божий суд, и пусть Богиня-Мать дарует победу правому мечу!
Я тихо усмехнулась, оценив двусмысленность последнего посыла. Я-то стояла справа от Тодора, но если смотреть с помоста, то правым оказывался он. Вот и думай, кому на самом деле втайне желал победы приезжий дознаватель!
Нам подали щиты. У Тодора на щите красовался княжеский герб — два аиста, красный и белый, несущие в клюве одну ленту на двоих. У меня своего щита не имелось. Хотя я была шляхтенкой и имела свой герб «турья голова», всю войну прошла с казенным щитом с намалеванной короной. И в отставку вышла без щита. Спасибо Коршуну — подсуетился и принес мне щит из оружейной комнаты князей Пустопольских — выбрал, словно нарочно, один из старых, где тянулся к полумесяцу вздыбленный зверь. Что ж, правильное решение, если учесть, что я сражалась за оборотня. Сами «оруженосцы» оказались без щитов, с мечами и кинжалами в обеих руках.
Мы встали друг напротив друга. В монастыре на соборе ударил колокол. Раз… другой… Тягучий звон поплыл над городом, казалось, что сердце замирает и начинает биться медленнее. Через несколько минут или часов все должно было закончиться.
Я несколько раз переступила с ноги на ногу, выбирая удобную позицию. Сходить с нее не стоило. А вот сделать шаг-другой — это можно. Я потому и топталась, что выбирала, куда и как могу позволить себе отходить.
Восемь… девять… десять!
Оруженосцы почти одновременно сделали шаг навстречу друг другу. Мы стояли.
— Что же ты? — из-под опущенного забрала глухо прозвучал голос Тодора. — Боишься? В память о Попятне я пощажу твою жизнь, если ты сейчас признаешь свое поражение.
— Надеешься обмануть судьбу? В неправом деле победить нельзя!
— Он — оборотень. Это не я, а ты защищаешь неправое дело. Мы оба это знаем. Признайся же перед всеми! Спаси хотя бы свою жизнь. Его ты все равно не спасешь!
Усмехнувшись, я провела концом клинка по земле, обозначая черту:
— Сначала ты заставь меня сделать шаг за эту границу!
Вместо ответа Тодор бросился на меня, и после первого же обмена ударами стало ясно, что теперь все по-иному.
Нам прежде уже привелось скрестить оружие, но тот поединок не шел ни в какое сравнение с этим. Раньше Тодор Хаш играл в битву, развлекался, для него это было ничего не значащей разминкой, ему нравилось поддаваться, даже когда лицо дышало яростью и благородным негодованием. Он мог в любой миг остановить бой, который даже поединком назвать было сложно — так, первым ничего не значащим знакомством. А сейчас все происходило всерьез. Сейчас один из нас должен был умереть, и щадить женщину рыцарь не собирался. Наоборот, чувствовалось, что с мужчиной он сражался бы по-другому — более деликатно, более вежливо. Я, существо иного пола, не заслуживала иного отношения, кроме презрения и негодования — осмелилась встать на пути у мужчины! И даже кое в чем преуспеть — если судить о том, что быстрой победы у него не получилось.
Отбиваясь, я стояла на месте, лишь иногда делая короткий шаг здоровой ногой назад или в сторону, но уже через миг возвращаясь на прежние позиции. Чтобы зрители до последнего ни о чем не подозревали, я заранее пошла на маленькую хитрость — на протез сверху надела сапог, а чтобы он не болтался, набила тряпьем. Коршун туго-натуго перетянул ремни крепления поножи, так что стороннему наблюдателю оставалось лишь удивляться, почему это у меня одна нога казалась немного тоньше другой.
В двух шагах от нас сцепились «орел» и «ястреб». Смотреть на их бой было некогда — сквозь щель забрала я видела только своего противника. Но, судя по долетавшим иногда крикам толпы, дела там шли с переменным успехом.
Тодор вполне использовал свое преимущество — он то наскакивал, то отступал, то принимался ходить кругами, всякий раз осыпая меня ударами. Я еле успевала подставлять щит и обороняться. С каждым разом это становилось делать все труднее. Меч и щит наливались тяжестью. Я боялась не успеть за скачущим туда-сюда противником и в каждом замахе выкладывалась в полную силу. Все-таки он был крепче меня.
Зрители кричали и свистели, явно не слишком довольные моим поведением, но отдельные выкрики разобрать было нельзя. Сквозь шлем, да еще надвинутый на уши подшлемник, гул толпы доносился глухо. Закричи что-нибудь распорядитель — вряд ли услышала бы. Да и некогда было прислушиваться. Я только успевала подставлять щит под меч Тодора и пыталась ударить в ответ.
Пользуясь тем, что мне трудно бегать, рыцарь кружил рядом, как волк возле раненого зверя, то наскакивая, то отступая. Я берегла силы и удобную позицию, надеясь улучить момент для атаки. Моя беда состояла в том, что на войне было некогда учиться высокому искусству поединков. Отец меня натаскивал, но не так строго и тщательно, как учил бы сына, — знал, что женщине не к лицу самой выходить на турниры. За нее это должны делать мужчины. Кто же знал, что однажды мир перевернется и женщина станет защитницей? Во мне не имелось ни капли волчьей крови, но сейчас я почему-то ощущала себя волчицей, сражающейся за своего волка. За того, с кем будет тепло и уютно в логове, за того, кто может стать отцом моих детей…
Удар. Ответный выпад. Еще. Мечи высекли искры. От мощного рубящего удара щит задрожал. Попал по руке? Обошлось. Но плечо онемело. Эх… Вот тебе! Не нравится? Отскакиваешь? Думаешь, я забыла, где сама провела черту? А вот хрен тебе! Не поддамся! Есть только один мужчина, за которым я буду бегать. И это — не ты!
Зрители внезапно разразились такими дикими криками, что они не только проникли сквозь толстый слой защиты, но и заставили опустить оружие и оглянуться в поисках источника звука.
— О нет…
Брат Домагощ стоял на одном колене. И сначала показалось, что он просто зажал под мышкой меч своего противника, но потом я присмотрелась и увидела, что вышедший у него из спины клинок окрашен алым. Коршун застыл над ним, замер с вытянутой вперед правой рукой. «Орел» и «ястреб» смотрели друг на друга. Потом Коршун, отступив, резко выдернул меч из раны, и брат Домагощ, постояв какое-то время, внезапно дернулся всем телом, словно пытался вскочить, но завалился набок. Кровь хлынула у него изо рта, тело несколько раз дрогнуло.
Зрители опять заорали. И этот крик придал нам с Тодором сил. Очертя голову, мы кинулись друг на друга.
Я все-таки не потеряла разума, памятуя о том, что у меня всего одна нога. Атаковав Тодора, отступила назад. Рыцарь отскочил слишком далеко, разорвал дистанцию, но, сообразив, что я не собираюсь его преследовать, опять бросился в атаку.
Останься я на месте, все бы закончилось. Но я рискнула и сделала шаг.
Опершись на протез и перенеся на него тяжесть тела, крутанулась на месте, сливая по щиту меч противника. Разогнавшийся Тодор «провалился», и я, воспользовавшись ошибкой противника, ударила его не по щиту, а в бок.
— Бей! — ворвался в уши отчаянный женский крик. Кто кричал? Ведь не мать Любана? И кому?
Тодор пошатнулся от удара, но устоял. Не дав противнику времени, кинулась на него.
Мой первый удар пришелся по ногам, под щит, и противник споткнулся, теряя равновесие.
Наверное, надо было дать ему время выпрямиться, встать в позицию. Наверное, стоило отступить и подождать, пока он повернется лицом и покажет, что готов сражаться. В конце концов, стоило вести себя по-рыцарски — ибо как-то все же проходят эти поединки. Но я не была рыцарем. Опоясанным по закону — да, но по духу — нет. Я прошла всю войну и в душе осталась пехотой, которой недоступно высокое искусство поединков. В гуще схватки нет времени полчаса расправляться с одним противником, пытаясь многочисленными ударами прощупать брешь в его обороне и играя в благородство. Там бьешь, не глядя, кого и куда, — лишь бы отличить своих от чужих. Кругом падают люди, а ты рвешься вперед, рубишь, колешь, режешь и не смотришь. В настоящем бою не до рыцарства, там ты один против всех, и главной целью становится выживание.
В общем, я ударила еще раз. И еще — пока Тодор не нашел в себе сил и не выпрямился, закрываясь щитом. Ударила, как в настоящем бою: лишь бы добить врага, пока он тебя не убил. Третий удар пришелся уже по упавшему телу. А четвертого не понадобилось.
Уронив руки со ставшими вдруг неимоверно тяжелыми мечом и щитом, отступила на шаг. Правая нога зацепилась за что-то, подломилась, но чужое плечо весьма кстати оказалось сзади, не дало упасть. Оглянулась на людей, сидевших на помосте. Они повскакали на ноги, чтобы лучше видеть два тела и двух победителей.
— Божий суд свершился, — прокричал, перекрывая гул и вопли толпы, пан Вышонец. — Боги сказали свое слово и очистили князя Витолда Пустополя от всех обвинений…
И только тогда на меня, как ураган, обрушились гул и шум зрителей. Люди вопили, визжали, топали ногами, кричали что-то на разные голоса. Я разжала сведенные судорогой пальцы, выпустив из рук щит…
— Сы-ы-ын!
Стон, полный боли и ненависти, прокатился над человеческим морем. Генрих Хаш, не помня себя от горя и злости, очертя голову кинулся с помоста вниз. Не тратя времени на то, чтобы сбежать по ступенькам, он просто спрыгнул наземь и кинулся ко мне, на ходу обнажая меч.
— Стойте! — успел выкрикнуть дознаватель.
Зря он это сделал. На нем не было даже тонкой кольчуги. А я еще не успела выпустить из руки меч. И действовала не раздумывая.
Первый удар Генриха Хаша стал последним. Увернувшись от летящего в голову клинка, ударила в ответ. Меч рассек куртку, рубашку под нею, плечо до самой груди. И еще одно тело упало к моим ногам, заливая кровью утоптанную землю. Старый рыцарь с усилием повернул голову, дернулся, пытаясь привстать.
— Что… ты… — выдохнул он и затих.
