Глава 16

Первой новостью, которую узнали вернувшиеся дружинники, было известие о смерти двух товарищей по княжьей службе. Ярослав был еще жив, но настолько слаб, что не мог даже говорить. Лишь легкий шепот срывался с его губ, да глаза передавали ту мучительную борьбу, что происходила между некогда могучим организмом и смертью.

Увидев друга и наставника, Иван пал на колени, уронил голову бывшему десятнику на грудь и горько зарыдал:

— Ярослав, милый, прости! Зачем я тогда не разбил этот кувшин? Лучше б я один то вино в себя влил, чем такое!! Я знаю теперь, чьих рук это дело! Клянусь, та мразь трижды проклянет тот миг, когда на свет появилась!!! Слышишь меня, Ярослав?!

Умирающий смотрел не мигая, одинокая слезинка заблудилась в нечесаной бороде. Губы шевельнулись и попытались что-то произнести:

— Никто… тебя… не винит… Бойся…

Но и это усилие оказалось чрезмерным для некогда мощного Ярослава. Он потерял сознание, голова обессиленно чуть повернулась в сторону. Не контролируя себя от горя и переживаний, Иван схватил друга за плечи и прокричал:

— Я знаю, знаю, это ключник Сергий!! Я сейчас удавлю эту мразь, слышишь?!!

Две пары крепких рук оторвали его от умирающего и оттащили в сторону. Коренастый сотник мрачно произнес:

— Опоздал ты, паря, со своей местью. Сергия давно уже черти на сковородке жарят! Аль не слыхал еще?

— Н-нет… Убит?

— И пары дней не прошло, как вы на Новый Город подались. У северных ворот какой-то лиходей его и прикончил. Ни калиты, ни перстня, ни сабли. С одного удара отошел, ирод. И тайну с собой в могилу унес, пошто вино травленое хотел тебе всучить. Ярослав понял все, когда уж совсем слабый стал. Дурак бы не понял: кто пил — того Господь и прибрал! Такие вот дела, Иван! Хорошо, что Ярослава вживе застал, он все хотел тебе что-то передать.

— Передал уже, — дрожащим от готовых прорваться рыданий голосом вымолвил парень. — Что сердца никто из них на меня не держал. За что все это, Господи? За что?!!

И, не выдержав, снова пал в ноги Ярослава и зашелся в беззвучном плаче.

Ярослав отошел тихо. Никто так и не понял, когда бессознательность сменилась бездыханием. Лишь лицо стало чуть помягче да глаза раскрылись, словно хотел бывалый воин напоследок еще раз узреть знакомые стены и верных друзей.

Иван сам выкопал могилу, сам опустил домовину в глубокую яму. На помин души пожертвовал храму гривну из Семеновых, еще две с молчаливого согласия своих спутников передали жене Ярослава. Поминали троих ушедших всю долгую зимнюю ночь.

Кожника Иван увидел через три дня. В горьких хлопотах совсем забыл о торговце и, не увидел бы в рядах, не вспомнил бы и далее. Плечистый мужик обрадовался:

— О, наконец-то! А у меня новость, Ванюша! Нашел я одного коршуненка, побаял с ним. Был он рядом с Коршуном, когда того против тебя подряжали. В пять гривен оценили тебя, о как! Хочешь сам встретиться?

— Думаю, теперь в этом нет смысла. Бог ту сволочь сам прибрал. А впрочем… далеко это?

— Верст семь от града, не боле.

— Айда, коли так! Деньги-то плачены, чего зря пропадать им. Порасспрашиваю лиходея, может, еще что интересное узнаю.

«Лиходей» оказался маленьким юрким мужичком с приметным ухом, изуродованным чьим-то ножом. И поведал он такое, что Иван ничуть не пожалел о поездке.

По словам Пиньки выходило, что засада готовилась уже за несколько дней до охоты. Коршун проговорился, что ему нужен будет помощник, чтоб прикончить одного княжьего молодца либо на темной улице, либо в лесу. По его словам выходило, что близкий к князю человек платил хорошие деньги, чтоб убрать наставившего ему рога резвача-дружинника.

Заказчика Пинька видел лично. Тот прискакал в деревню один, вызвал его на улицу и велел отыскать Коршуна и передать, чтоб тот немедля скакал к главным воротам и ждал княжьего выезда. Коли ж не успеет, ехал по следам в бор, там его встретят и обскажут, как быть далее.

И вот тут начиналось самое интересное. По словам мужика, приехавший был в шлеме с кольчужной сеткой, опущенной на лицо. Пинька видел лишь глаза да бороду богача. Но!..

Ключник Сергий был высок и худощав. Волосы русые, остриженные «под горшок». Заказчик же низок, но коренаст, борода смолево-жгучая, с первыми, пробившими ее словно иней серебристыми нитями седины. Не красил же любитель отравы волосы ради мимолетных встреч?! Но тогда выходило, что Ванькиной смерти хотели слишком многие! Или ключник тоже отрабатывал свои сребреники, когда в овраге стрелы нашли для отмщения не ту жертву? И если так, то вполне понятна становилась смерть хозяина княжих кладовых: мертвые под пыткой лишнего уже не скажут! А опасаться чернобородому явно чего-то было!

— Все время тут живешь?

— Да.

— За кистень на дороге боле не берешься?

— Дак не с кем ходить стало, голубь! И Коршуна нет, и коршунятки разлетелись кто куда от гнева княжьего подальше. Да и спокойнее так-то век доживать. Серебра толику припрятал, зверя, рыбку добыть могу, а на веревке качаться не шибко хочется. Голубок, Никита за тебя поручился. Не наведешь?

— Не наведу. Слышь, Пинь! А ты по голосу смог бы того бородача признать?

— Можно. Но втихую и, знамо, не за спасибо.

— Ладно тогда. Живи спокойно, может, когда и пригодишься.

Обратной дорогой Никита и Иван долго ехали молча. Кожемяка понял, что парень не слишком-то удовлетворен услышанным, и опасался укоров за напрасно потраченные деньги. А ратник даже не думал о перстне-подарке, мучительно перебирая в памяти всех известных ему коренастых чернявых и немолодых, состоявших на княжьей службе, и тщетно силясь осознать, что вообще происходит. Месть татар? Но они далеко от Твери. Нечто иное? Но при чем тогда опять крашеные стрелы?

Постепенно спутники разговорились. Никита успокоился по поводу своих тревог и сомнений. Иван же, поделившись мучившими его размышлениями, неожиданно услышал здравое слово:

— Дак это, Ваньша!.. Ты ж сам мне говорил, что там, на лугу, когда брата твово подстрелили и девку выкрали, четверо конных было. Трое в Орду сбежали, а четвертый где? Я-то думал, ты евонный след все ищешь! Боле как четвертому крови твоей и смерти искать некому! Может, шкуру свою спасает от суда княжьего и твоего, может, Амылеево серебро отрабатывает. Одной ведь они, получается, кровушкой-то связаны…

— Выходит, он свой, русский?

— Выходит так! И даже от самого Михайлы неподалеку ходит.

Никита услышал, как в лесном полумраке громко скрипнули зубы напарника. Он хотел еще что-то сказать, но, покосившись на закаменевшее лицо попутчика, передумал. В таких ситуациях молчание воистину бывает дороже золота!