24
Венед и ант третий день топают по выжженной степи. Еще там, в лесу у древлян, решили идти подальше от главного тракта, однако задача оказалась сложнее – где бы ни шли, они как на ладони. Вокруг вновь бескрайняя приднепровская степь. Иногда с трудом преодолевают небольшие холмы, на вершинах которых пучками торчат чахлая трава да уродливо изгибающиеся деревца.
Солнце жарит так, что люди чувствуют, будто попали в кузнечный тигель. Йошт постоянно недобрым словом поминает светило – как бы ни любил его, ни чтил, но чувствует себя куском сыра, брошенного в огонь. Борята, правда, держится молодцом, но и по нему видно – дорога дается с трудом. По лбу и щекам обильно струится пот, срывается с подбородка, с шипением шлепается на растрескавшуюся землю, рубаха белая от соли. Все же Бор, сцепив зубы, идет вперед, как-никак сын кузнеца – не раз стоял у раскаленного железа, обливаясь потом.
– Хоть бы ручеек какой, – через силу бормочет Йошт. – Да что там ручей, я бы щас и к луже с застоялой водой с удовольствием присосался. Сваримся заживо, как раки. Бор, ты как думаешь, добредем вообще до этого Кияра?
Борята молчит, взгляд устремлен далеко вперед.
– Ладно добредем – доползти бы… – попытался пошутить Йошт, но получилась лишь мученическая ухмылка. – Согласен, Бор?
Ответа не последовало. Йошт нахмурился, идет, смотрит на ноги, сапоги в пыли, подранные – носок совсем стерся, пальцы торчат.
– Оооо! Сапоги совсем прохудились. Смотри, Бор, – просят каши. А еще неделю назад были как новые. И вправду придется ползком до Кияра добираться. – Йошт добавляет: – Теперь понятно, почему в сказках брешут, говоря – иди, мол, пока три пары сапог не сотрешь да три железных посоха, это, мол, искания души – вранье! Это никакая не сказка…
Йошт внимательно смотрит на Бора. Тот молчаливо передвигает ногами, шаркает землю, выбивает пыль.
– Это не сказка, а быль! И придумал ее такой, как мы, – шлепал, наверное, в этом же месте… Точно уж – иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что!
Йошт попытался с досады сплюнуть, но ничего не вышло – во рту так сухо, что язык больно шаркает внутри.
– Я и не знал, что в степи так жарко. Знал бы – в поселке остался, – проговорил Йошт, но тут же осекся, почувствовав, как Бор покосился, не поворачивая головы на венеда. Йошт облизнул потрескавшиеся губы, сбивчиво добавляет: – Может, мы не в Кияр идем, а того, в само пекло? Гм, наверное, уже там…
Венед напряг ухо, но в ответ услышал лишь тишину.
– Ну что ты все время молчишь, Бор? – взмолился, не выдержав, карпенец, глядя в спину друга. – С самого леса, как закопали, так и слова не сказал…
Борята медленно повернулся к нему, бросил равнодушный взгляд, отвернулся и пошел дальше. Йошту показалось, что глаза друга блеснули – то ли пот, то ли еще что. Венед покачал головой, буркнул что-то об упертости друга.
Впереди показался высокий холм, на нем – о чудо! – стоят прямые стволы берез и дубов, дразнит сочной зеленью подлесок.
Оба переглянулись, ускоренным шагом направились туда.
Еще когда только поднимались на макушку холма, Йошт услышал журчание воды, поначалу отмахивался – в жару и не такое померещится, – но потом звук перекатывающейся о камни влаги слышится все настойчивее. Он бросился со всех ног, обогнал впереди идущего Бора, едва кубарем не скатился по склону. Дол огласил радостный крик:
– Бор! Боги не дают нам умереть от жажды! Вода! Много воды!
Борята и сам уже на вершине, видит – прямо возле подножья из густо разросшегося орешника тугой струей бьет родник, спотыкается о валуны, резко меняет направление, убегает далеко вперед. За ручьем вдогонку бежит изумрудная зелень, густо усевает бережки, однако той зелени несколько шагов вширь – дальше ее прижимает выжженная земля.
Йошт со всего размаха плюхнулся в ручей, несмотря на то что он всего по колено. Барахтается, фыркает.
Борята стоит на корточках, медленно умывается, холодная вода смывает дорожную пыль. Вдруг подбородок его задрожал, он встал и принялся трясущимися руками подбирать камни и бросать их себе за шиворот.
Йошт с открытым ртом смотрит на друга:
– Ты чего это, Бор? Совсем голова помутилась?
Ант лишь всхлипнул в ответ. За пазухой уже много камней – брюхо распирает как у беременной, пояс едва сдерживает такой вес. Борята шатаясь, побрел вперед по ручью. Венед смотрит ему вслед, друг упорно шлепает по воде.
– Никак топиться вздумал, дурень?! – крикнул он вслед Бору. В ответ – тишина. – Ну давай, горе-влюбленный! Интересно, как ты в ручейке это сделаешь, там воды ж по щиколотку.
Однако Бор настырно пробирается вперед, вода действительно едва доходит до голени. Дальше ручей растет вширь.
Вдруг ант камнем рухнул в воду, брызги полетели во все стороны, по воде пошли круги.
– Оп-па! Ты куда делся-то?! – воскликнул Йошт, вскочил на ноги и бросился туда, где мгновение назад стоял Борята. Провалился по грудь, растерянно всматривается в воду, дальше вместо дна чернеет пугающая глубина. – Ничего себе ручеек.
Венед с шумом набрал в легкие побольше воздуха и нырнул в воду. С трудом нащупал тело друга, потянул, но даже сдвинуть не смог – камни тащат вниз. Венед дернулся вниз, нащупал ворот рубахи анта и с силой дернул – валуны посыпались на дно. Бор вдруг начал брыкаться и отталкивать друга. Легкие Йошта начало сдавливать, воздуха стало не хватать. Из последних сил дернул за ворот ретивого друга, тот поддался. Когда вынырнул, с шумом жадно принялся заглатывать воздух, перед глазами мелькают цветные точки.
Выбрались на берег. Борята тоже тяжело дышит, отплевывает заглоченную воду. На лице смешно повисли махровые водоросли.
– Ты чего удумал, голова садовая! – зло заорал венед. Бор смотрит куда-то в голубое небо. – Ты нас чуть не утопил!
Борята вновь ничего не ответил, лишь печально и отрешенно посмотрел на друга. Венед при его взгляде разжал стиснутые кулаки. Гнев мгновенно улетучился.
– Я, конечно, понимаю – жизни нет без нее и все такое, – начал Йошт. – Но топиться-то сразу зачем? Удумал тоже! А ведь еще недавно клялся мстить степным шакалам…
Вновь в ответ тишина.
– Бор, ну хватит молчать как сыч! – не выдержал Йошт. – Что ты убиваешься? Ее не вернуть, понимаешь?!
Борята поднял на него глаза, слезы бегут по щекам.
– Ну будет тебе, подумаешь. Правда, красивая она… была. Да мало ли на свете красавиц! Сколько таких еще будет. Вон я в Треполе столько видел, аж глаза ряб…
Венед не договорил, Борята резко вскочил, зарычал и со всего размаху ударил Йошта. Тот кубарем перевернулся, уткнулся лицом в ручей.
– Ты чего?! – испуганно воскликнул венед, растирая полыхающую щеку. – Совсем обезумел! Я же как лучше хотел…
– Да пошел ты! – рявкнул Бор, развернулся и твердым шагом направился вдоль убегающего ручья. Тот повернул за холм, исчез из виду.
Йошт сидит на бережку, сплевывает кровавую слюну в воду, недобрым словом поминает друга. От досады бросает гладкие камешки в воду, они звонко плюхаются, брызги фонтанчиком взмывают вверх.
Венед подумал, что плестись одному что-то не хочется, надо бы догнать Бора. Он сильно размахнулся и с силой швырнул отполированный ручьем камень, но тот сорвался, едва пролетев пару саженей. Венед почувствовал, как земля мелко дрожит, гудит, с каждым мгновением гул нарастает.
Лошади, пронеслось в голове Венеда. Опять лошади… Он мгновенно подскочил, из-за холма выруливает несколько наездников, копыта громко шлепают по воде, брызги разлетаются в сторону. Тишину разрезал пронзительный свист и улюлюканье. В руках всадника, едущего впереди, грозно покачивается копье, у едущих позади – короткие луки кочевников. За последним наездником волочится веревка, в пыли барахтается человеческая фигура. «Борята», – обреченно заметил венед.
Степняки, ледяной стрелой ударила догадка Йошта, расползается по телу немеющим страхом. Он попятился, развернулся и со всех ног бросился назад, стал забираться на холм, спотыкается, падает, но настойчиво забирается на холм.
Совсем рядом раздался свист. Венед поднял голову – на вершине стоит рослый конь, в седле гордо восседает белолицый всадник, на ветру развевается белокурый чуб-оселедец. «Свои», – облегченно подумал Йошт и, немного сбавив темп, поднимается к вершине.
В то же мгновение из-за спины славянина вперед выступили пара на коротконогих жеребцах, узкие щели глаз на болезненно-желтом лице хищно горят.
– А вот и второй урус, – зло прошипел степняк в кольчужной куртке. – За ним!
Йошт с широко раскрытыми глазами увидел, как надменно ухмыльнулся одноглазый белолицый всадник, пришпорил коня, страшный шрам рассекает поллица. Венед затравленно озирается по сторонам – сзади стремительно приближается пара всадников, управляют одними ногами, в руках натянутые луки, сверху спускается здоровенный рус со степняком в паре, степняк уже занес руку с коротким метательным копьем для броска: еще мгновение – и пригвоздит рыжеволосого карпенца намертво к земле.
Йошт со всех ног бросился в противоположную сторону, по ноге бестолково бьет заткнутый за пояс Огонь Табити – подарок царя скифов. Послышался свист рассекаемого воздуха, прямо возле уха вжикнуло, венед резко дернулся в сторону – прямо перед ним воткнулось копье, Йошт едва не напоролся на древко животом.
– Стой, мерзкий урус! Рвать живьем буду!
Йошт несется со всех ног вперед, перед глазами прыгают кусты, поваленные деревья, обросшие густым мхом вросшие в землю валуны. Вдруг венед остановился, спиной оперся о ствол дерева, грудь ходит ходуном.
«А как же Бор? А как же наказ Веслава?» – сумасшедшей молнией пронеслось в голове карпенца. Страх сжал сердце Йошта, он с силой зажмурился и застонал. Надо выручать друга, надо. Он осторожно высунул голову и тут же спрятал обратно – воздух рассекло леденящим душу вжиканьем. Йошт опять вжался в дерево. В голове всплыл образ волхва Веслава, его мудрые глаза, чуть лукавая улыбка, мягкий голос начал что-то говорить. Венед улыбнулся, стал прислушиваться, лицо вмиг стало серьезным. Слова волхва ударили молотом: «…Если кто в беду из вас попадет – выручить дело чести. Так до́лжно жить людям. Такое любо богам нашим».
Йошт добела сжал губы, глаза зажглись решительным огнем. Он уверенно шагнул из-за дерева и увидел, как степняк, находящийся в паре десятков шагов, умело раскручивает аркан – широкое кольцо с гулом рассекает воздух. За ним виднеется еще один гунн верхом, в его руках лук, смертоносная стрела уже готова сорваться с натянутой тетивы.
– Не стрелять! – пророкотал голос белолицего всадника. – Живьем возьмем славянского гаденыша!
Йошт встал поудобнее, одним боком прижался к дереву, чтобы хотя бы один бок защитить, еще немного подрагивающие руки перехватили полированное тысячами рук дерево факела Табити. Ничего не поделаешь, придется спасать друга только с палкой в руках, с какой-то торжественной яростью подумал Йошт.
Гунны приближаются, ликуют, надменные лица тянут рот в улыбке. Йошт сузил глаза и осклабился, как можно сильнее обнажая зубы.
– Я сам! – где-то поблизости громыхнул властный голос славянина, через мгновение огромная фигура белолицего стала расти впереди, в его руках блеснул короткий широкий меч.
– Эй, ты говорил, уруса брать живым будем, – недовольно бросил один из степняков.
Белолицый всадник оскалился в ответ, подкинул в руке клинок, ловко ухватился за самый кончик и с силой метнул в приготовившегося к смертельной схватке рыжеволосого паренька. Клинок закрутился в воздухе блестящим диском, венед попытался увернуться, но швыряльный меч все-таки настиг его и обухом угодил прямо в висок. Йошт только ойкнул и как тряпичная кукла повалился на землю.
– Ай, Гонорих, ай мастер! – довольно цокая, проговорил степняк в кольчужной рубашке. Герул покосился на гунна, хмыкнул.
Перед глазами венеда вспыхнули мириады огней размером с майских жуков. В голове взорвалось болью – что же это, славянин и вдруг бьет своих?! Но тут же вспомнил слова седобородого Смыка: «Свои, рыжеволосый, бывают разные».
До слуха Боряты доносятся приглушенные голоса. Гортанный голос постоянно перебивает славянский говор. Спорят. Ант поморщился, вспомнил недавнее происшествие у реки. Попробовал пошевелиться, но ничего не вышло – путы больно сдавливают запястья и щиколотки.
Пахнет мышами и прелой соломой. Он огляделся. Сквозь темноту постепенно проступают деревянные стены, густо покрытые плесенью. Под потолком на жердях шумно толкутся голуби, бьют крыльями. В дальнем углу дебоширят грызуны. Рядом с ними на пуках соломы лежит до боли знакомое тело. Почерневшие соломинки смешно усеивают рыжеволосую голову. Йошт! Борята облизнул пересохшие губы и подполз к другу.
– Ты живой? – шепотом спросил ант, толкая венеда локтем, тот не отозвался. На голове замызганная грязью вперемешку с кровью тряпка. У Боряты все похолодело внутри. Он толкнул Йошта сильнее, тот тряпичной куклой скатился с соломы, замычал, состроив страшную гримасу. – Живой! – Ант облегченно вздохнул, попробовал подтянуть друга обратно, но с каждым движением веревка на руках нестерпимо давила.
За дверью чей-то голос перешел на крик, тяжело бухнуло, послышался металлический лязг вперемешку со звоном посуды. Перекошенная деревянная створка с силой отворилась, бухнулась о косяк, повисла на одной петле, посыпались труха и пыль. Мыши, копошащиеся в углу, взвизгнули и бросились врассыпную. Борята поднял голову, в проеме чернеет низкорослая фигура с короткими, немного кривоватыми ногами. Он зло сплюнул и уверенным шагом подошел к анту.
– Встань на колени, свинья!
Боряту грубо пнули. Он поднял глаза, в них равнодушие и полная отрешенность. Перед ним стоит кривоногий гунн. Степняк люто прошипел:
– Кому сказано, раб?! Насмерть забью!
Борята не двигается, молчит, смотрит в его желтые глаза. Гунн зарычал, в руках появилась плеть. Ант зажмурился, спину ожгло как огнем, он сцепил зубы, стараясь не издать ни звука.
Он открыл глаза. Гунн стоит над ним, закусив губу. Глаза его жестокие, дикие. Борята отвел взгляд, ощутил страх. Настоящий зверь, не хуже раненого вепря или медведя-подранка.
– Я сказал на колени, раб!
Новый удар опалил жестче, а следующий пришелся на рану. Ант дернулся, наклонил голову. Плеть рассекла кожу, кровь капает на пол. Воздух свистит, тело обжигает болью.
Внезапно что-то ударило ему под колено. Он рухнул, как подрубленное дерево. Удары прекратились. Он открыл глаза, мотнул головой, несколько капель крови из рассеченной брови разлетелись в стороны.
Степняк стоит над ним – свирепый, белый как мел. Рука с плетью дрожит, желтые глаза, узкие как щелочки, распахнулись во всю ширь.
– Мерзкий урус, на колени, говорю!
Борята зажмурился, до крови закусывает губу – плеть со зловещим свистом падает на могучую спину сына кузнеца, свинцовые шарики на конце рвут кожу до мяса. Прочная холщовая рубаха превратилась в окровавленные лохмотья. От боли из глаз Бора брызнули слезы.
– Насмерть забью, как скотину, дун-ха, жалкий урус! – в бешенстве орет степняк, на губах пузырится пена, глаза вылезают из орбит.
Удары не прекращаются, Бор сдерживается из последних сил, еще несколько щелчков – и он завоет. Вдруг гунн отбросил плеть, дрожащая от усталости рука схватила акинак из ножен. Клинок вжикнул и завис над головой анта.
– Последний раз приказываю, на колени, раб! – заорал сбившимся голосом степняк.
Но Бор, пошатываясь из стороны в сторону, со стоном поднялся. Гунн зарычал и сильнее размахнулся для смертельного удара. Борята равнодушно взглянул на него и медленно опустил веки.
– Остановись, Вогул! – послышался басистый голос.
Рука гунна замерла над антом, лицо побагровело.
– Эти русы нужны мне живыми! Уговор был – все пленные мои!
Борята отрешенно рассматривал огромного славянина, нависающего сзади на гунна скалой, чуб сбился, напоминает взлохмаченный конский хвост. Лицо в полутьме разобрать трудно, но и так видно – от лютости оно темнее безлунной ночи.
Гунн рыкнул в ответ, размахнулся еще сильнее. Славянин перехватил руку.
– Сказано же, не тронь их! – зло процедил он. – Уговор был такой…
– Да как ты смеешь указывать мне, сыну великого хана! – противно заверещал гунн, отдернул руку, но славянин лишь легонько повернул кисть, и степняк согнулся, из побелевших губ вырвался стон. – Ты, шакал, Гонорих! Ты еще пожалеешь об этом, пес!
Гонорих зло усмехнулся. Надавил на руку сильнее, гунн вскрикнул и заверещал.
– Пленных оставить мне, так велел хан Ухтамар, твой отец. – Палец Герула грозно развернулся в сторону плененных славян. – Эти – мои!
Степняк зло заверещал:
– Мерзкий пес! А-агх! Я знал, что ты прислуживаешь урусам, ты нарочно завел нас в засаду! Дети Степи – защищайте сына великого хана!
Сзади послышались топот, ругань, на славянина сзади налетело несколько степняков, повисли на руках и шее богатыря. Тот зло осклабился, мышцы на руках вздулись, жилы натянулись как тетива.
– Вот сучьи дети! Со спины так и норовят, так и норовят…
Гонорих вдруг зарычал как медведь и резко развел в стороны могучие руки. Гунны, вереща, посыпались с него как тля. Он пнул под дых Вогула – тот кубарем покатился в угол, где минуту назад копошились в дурно пахнущей куче соломы грызуны. В руке славянина холодно блеснул длинный засапожный нож, немного изогнутый клинок жутко расширяется к острию – такой вонзить и провернуть – превратить плоть в кровавое месиво. От него отползают гунны, один, телом покрепче, враз подскочил на ноги и бросился на Гонориха с кривым ятаганом, рот злобно искривлен.
Славянин шагнул в сторону, подставил наискосок клинок, лезвие степняка соскользнуло в сторону, а сам он пролетел мимо. Борята, наблюдавший за сварой, с готовностью подставил ногу, гунн запнулся, попытался устоять, но запутался в ногах и рухнул на лежащего в беспамятстве Йошта. Степняк вскрикнул, вскочил на ноги, пошатываясь, и бросился было на Гонориха, но рука больше не ощущала привычной тяжести рукояти меча. Гунн ошарашенно смотрит на трясущуюся кисть, беспомощно водит взглядом в поисках оружия, и только теперь он увидел, что его ятаган почти по самую ручку застрял у него в животе. Степняк потерянно смотрит то на живот, из которого обильно сочится кровь, то на умело отбивающегося от низкорослых гуннов Гонориха, крякнул, закатил глаза, тело рухнуло в прелую солому.
– Уймитесь, бестолочи! – рычит Гонорих, видно, как жалеючи раскидывает в стороны беснующихся гуннов, насмерть не разит. – Удаль свою надо было показывать там, с русами!
Те в ответ лишь остервенело бросаются на славянского исполина.
– Как дети, ей-богу! – смеется Гонорих. – Сказано – уняться! А они все одно – лезут на рожон и лезут…
И с силой шарахнул одного упорствующего степняка рукоятью в темечко, тот взвыл и брякнулся в пыль, по нему тут же стали топтаться, будто по тряпке, хрящи и кости хрустят под ногами соплеменников.
Под пронзенным собственным клинком гунном зашевелился Йошт, извивается как червяк – руки и ноги перевязаны так же, как у Боряты, – с трудом освободился от раскинутых в сторону рук, сбросил с себя еще теплое тело. Пропитанная кровью грязная тряпка сползла на лоб, взгляд у венеда еще немного потерянный, он огляделся, встретился взглядом с Борятой.
– Бор, что за… – пролепетал Йошт.
– Тихо, ты! – шикнул ант. – У тебя руки связаны?
Йошт протянул руки, закусил губу от боли, веревки из конского волоса сильно впились в кожу, на запекшейся крови блестит сукровица.
– А, бесам в пекло! У меня тоже… – взгляд Боряты наткнулся на блеснувший дол Вогулова акинака. Глаза блеснули в полумраке. – Йошт, попробуй дотянуться и пнуть ту железяку.
– Ка… какую? – венед растерянно шарит глазами по сторонам.
– Да вон ту, рядом с… – Борята недоговорил, спешно пригнулся, мимо пролетел и шарахнулся в стену очередной гунн так, что с потолка посыпались опилки и труха.
– Да где?
– Рядом с выродком, что сыном хана зовется.
Венед вновь забегал взглядом, то и дело натыкается на сваленные тела степняков, насупился:
– А кто из них какой?
Бор ругнулся чуть слышно и, стараясь не попасть на глаза разбушевавшемуся Гонориху, потихоньку пополз к Вогулу. Когда добрался до него, тот замычал, стал шарить рукой по полу, пальцы нащупали рукоять акинака, но ухватить не получилось, клинок от неловкого движения откатился в сторону. Ант с силой саданул его ногой в грудь, тот хрюкнул, задохнулся кашлем, но вскоре обмяк, рука, сжатая в кулак, замерла.
– Живучая скотина! Добить бы… – зло процедил Борята, он уже замахнулся для смертельного удара, но на глаза вновь попался акинак. – Ладно, потом сочтемся, степной шакал!
Наконец руки сына кузнеца нащупали гуннский клинок, остро оточенный дол заскользил по веревке, через мгновение Борята облегченно вздохнул, разглаживая отекшие запястья. Медленно подполз к Йошту, холодное лезвие дотронулось до раскрасневшейся кожи венеда.
– Осторожно, без рук не оставь!
– А на кой они тебе? Из тебя воин как…
– На себя посмотри! – парировал венед. – Захомутали как мотылька!
– Щас не до смеху, – не обратил внимания на колкость ант. Путы на руках и ногах рыжеволосого карпенца упали на пол. Йошт тут же принялся дуть на натертые до крови места на кисти, морщится.
– А дальше что? – шепотом спросил венед. – Уйти будет непросто.
Он кивнул в сторону Гонориха. Славянин отражает удар за ударом с издевательской ловкостью. Гунны шипят от злости, скрепят зубами.
– Вы хоть зубы свои до корней сотрите, – коротко хохотнул Гонорих, обухом стукнул подвернувшегося под руку в неумелом выпаде степняка по темени. Тот упал на колени, ухватился за голову, заскулил как побитый пес. – Мне на ваш скрежет – тьфу и растереть!
Вдруг славянин вскрикнул – один из гуннов вскинул руку, блеснул серебряной рыбкой швыряльный нож, пропорол бок герулу. Он отступил, резким движением выдернул клинок, брызнула струйка крови, Гонорих взглянул на окровавленную ладонь, тут же взревел так, что степняки невольно отступили. Зверь почуял кровь…
– Сучьи дети! Щас башки с вас сымать начну! – бешено заорал славянин.
Бор и Йошт содрогнулись от крика герула, замерли, будто примерзли к земле, венед даже вздохнуть боится – медведей видел издалека, но понял – всякий косолапый отступит, завидев такую ярость.
– Это просто зверь… – сдавленно проговорил Борята. Глаза вперились в могучую фигуру богатыря. Мышцы огромными валунами перекатываются по телу, оселедец пропитался потом и свисает сосулькой, из бока стекает кровавая струя, заливает штанину, капает на пол.
Гонорих уже рубит направо и налево, никого не щадит. Один за одним падают сраженные гунны, верещат как поросята. Степняк в надежде вновь нанести точный удар прыгнул вперед, но поскользнулся в ложи крови – шея сама подставилась под клинок герула. Липкая кровь мощной струей ударила из жуткой раны, гунн коротко взвизгнул, рука машинально сжала пораженное сталью горло, воздух с хрипами вырывается из глотки, пузырится. Остекленевшими глазами глянул на Гонориха и тут же рухнул на пол, под ним на глазах растет кровавая лужа.
– Уходить надо, Бор, – дрогнувшим голосом предложил Йошт. – А то нас тоже, как свиней…
– Это точно, – ответил ант, до побелевших костяшек сжимает гуннский ятаган, но рука дрожит. – Или сейчас, или…
– Бор, у тебя до этого сколько счастливых случаев было? Больше трех?
Борята повернулся к венеду, наморщил лоб:
– Это ты к чему?
– Да так, – хихикнул карпенец, – помнится, ты говорил, что спасение только трижды человеку дадено. А у меня только одно было.
– Ну и что с того? – все еще не понимает Борята колкости друга.
– А то, что теперича глядеть тебе надо в оба! – обнажил зубы венед. – И головушку посильнее в плечи вжать, а то гляди, как это чудовище размахивает клинком.
– Дурень!
Венед сдавленно засмеялся, подмигнул.
В комнату, заваленную трупами, ворвались двое рослых гуннов, в руках наборные луки, стрелы с готовностью устроились во впадинах, пальцы привычно быстро натянули тетиву. Вжикнуло. Тонкогубый рот степняков раздвинулся в зловещей улыбке.
Тело Гонориха страшно содрогнулось. Он согнулся и от внезапных ударов невольно отпрянул назад. Из живота и груди торчат два древка с черным оперением. Гонорих заорал так, что стены ветхого амбара содрогнулись, еще чуть и сложатся друг на друга, выдернул одну из стрел и ткнул ею в глаз подскочившему для последнего удара гунну. Тот завыл, хватаясь за древко, что торчит из глазницы.
Бор и Йошт переглянулись, кивнули друг другу – «пора!» – покрепче сжали рукояти гуннской стали и бросились к выходу. Ноги скользят в лужах крови, спотыкаются о разбросанные во все стороны тела. «Главное, не нарваться на этого борова», – промелькнуло в голове Йошта. И тут же перед ним вырос гунн с луком на изготовку, наконечник с холодным блеском смотрит прямо в грудь венеду.
Отступить некуда – в двух шагах ревет обезумевший герул, очумело рубит из стороны в сторону, с губ слетает окровавленная пена. Он зажмурился и, вжав голову в плечи, прыгнул вперед, выставив перед собой ятаган. Послышался хруст прорубаемой плоти, Йошт тщетно старается ощутить боль, но пока ничего не чувствует, в висках бьют сотни молотков – он знает, что и от смертельной раны не сразу падают.
Венед пробежал еще несколько шагов, не выпуская из рук кривой клинок, споткнулся обо что-то, рухнул, грудь бешено вздымается. В легкие тут же ударило ночной свежестью, но открыть глаза он не решается, откуда-то сзади доносится крик, звон железа о железо, треск. Пробует ползти, вдруг его грубо ухватили за шкирку и бросили вперед. Венед задохнулся кашлем, кубарем прокатился с десяток саженей.
– Вставай быстрее, остолоп!
Йошт открыл глаза. Перед ним стоит полусогнувшись Бор, глаза дико выпучивает, ладонью зажимает плечо, из-под пальцев сочится кровь. В другой руке акинак наследника хана, крупные красные капли скользят по долу, срываются с острия.
– Ну, чего разлегся?! – зло крикнул ант. Вновь ухватил венеда за ворот драной рубахи и стал оттаскивать прочь. Рядом взвизгнула стрела. Бор пригнулся. – Беги за те деревья, не мешкай!
До Йошта наконец дошло, что им удалось вырваться из амбара и теперь от окончательного спасения их отделяет небольшая опушка. Дальше чернеет чаща.
Венед облизнул пересохшие губы, затравленно огляделся и бросился было в спасительный перелесок, однако в последний момент остановился. Глаза уставились на Бора, он по-прежнему стоит, в руке подрагивает степняцкий клинок, глаза немигающим взором уставились куда-то вдаль, желваки страшно раздулись, зубы оскалены.
– Бор, ты чего? – испуганно спросил Йошт. – Тебя ранило в голову?
Ант ничего не ответил, вдруг улыбнулся, еще больше обнажив крупные белые зубы, в один удар сердца развернулся.
Венед ошарашенно смотрит вслед своему другу. Точно от любви своей тронулся, подумал Йошт, надо помочь ему, а то сгинет бедолага, эх, рубаха-парень!..
Он поднялся и медленно шагнул вперед, однако остановился – встретиться еще раз с тем бушующим в амбаре зверем как-то не особо хочется. Тот будто косой косит – не меньше двух десятков степняцких рож положил. А ему хоть бы хны! Ну ткнули разок ножичком, продырявили маленько стрелкой. Ничего, стоит! Хотя нет… упал. Нет, встает, поскользнулся, видать, – крови-то, будто армию воев переколошматил! Ой, и в самом деле упал!
Йошт медленно, стараясь быть незамеченным, подступает к амбару, смотрит, как герул медленно осел на пол, прямо в лужу крови. Рядом уже никого нет, лишь приличная горка трупов. Хотя нет, кто-то еще шевелится и стонет придавленный телами. Из груди Гонориха торчит уже два обломанных древка, бок чернеет от спекшейся крови. Он пытается встать, опирается на меч, рука дрожит, раскачивает клинок, кончик скользит по полу, не находит опоры. Наконец оперся как следует и с приглушенным рыком пошел вверх, по искаженному болью и усталостью лицу видно, как каждый вершок дается с диким трудом.
Внезапно к нему с криком подскочил Борята. Пнул в меч, герул рухнул на пол, во все стороны полетели кровавые брызги. Глаза герула пошли вверх, в них не то чтобы страх, – какой там! – а просто удивление, мол, кто посмел! Ант со всей силы размахнулся гуннским мечом, лезвие хищно сверкнуло в полутьме.
– А-а, это ты, щенок, – со странной улыбкой пробормотал Гонорих. – Ну что ж, давай! Раненого зверя надобно добить, все верно.
Бор напряг скулы, желваки, казалось, сейчас вырвутся наружу, герул смотрит на него не отрывая глаз, в них лишь усмешка. Но Борята отчего-то медлил. С минуту они смотрели так глаза в глаза. Потом отчего-то Бор медленно опустил уже вскинутый для последнего удара степняцкий акинак. В глазах стоит печаль.
– Бор, ты чего? – ошарашенно спросил Йошт. – Скорей давай добивай и уходим!
Внезапно ночную тьму разорвало несколько всадников. Они стремительно приближаются к Йошту и Боряте. Венед обернулся и ошарашенно попятился. На них летят высокие фигуры, шерстяные безрукавки едва ли не рвутся на клочки под напором мышц, лицо точь-в-точь как у этого бугая Гонориха: голубоглазые, волосом русы. Опоясанные тугими жилами руки держат короткие копья, мечи с широкими лезвиями, топоры с жутким лезвием.
– Бор! – бешено заорал карпенец. – Бор! Скорее же! Щас нас тут всех положат…
Но Борята продолжает остолбенело смотреть на герула. Тот лишь тяжело дышит, широкая ладонь зажимает кровоточащую рану, струйки рвутся между пальцами, срываются багровыми каплями на землю.
Войско герулов стремительно приближается. Лица горят яростью, клинки холодно блестят в ночи, они готовы рубить живую плоть.
Страх вновь мерзкой ледяной лапой сдавливает горло, медленно наполняет грудь, ползет к самому сердцу. Йошт с силой мотнул всклокоченной рыжей головой. «Все! Хватит уже бояться всякую погань!» – приказал сам себе Йошт. Он с силой закусил губу, во рту сделалось солоно, он покрепче перехватил подарок скифского царя, тот блеснул приветливым огоньком, по тысячелетней древесине заструились крохотные язычки пламени.
– Борята, уходи хотя бы сам! Я их задержу, сколько смогу! – вдруг заорал Йошт и с криком бросился на ближайшего вражеского всадника.
Герул приметил вопящую фигуру рыжеволосого оборванца с какой-то палкой наперевес и подал коня чуть в бок, рука с клинком привычно коротко отмахнулась. Однако вместо привычного хруста прорубаемой плоти и жуткого крика поверженного он ощутил острую боль в руке. В воздухе стремительно растет запах жженого мяса. Герул бросил взгляд на свой почему-то полыхающий жаром меч и тут же взвыл – его кисть была буквально охвачена огнем, языки пламени растут и вот они уже поглощают кожаный нарукавник.
Герул выронил раскаленный докрасна клинок, дико заорал и рухнул с лошади. Огонь уже перекинулся на предплечье, затем на плечо, опалил волосы и стал вгрызаться в шею. Через мгновение славянин напоминал живой факел, катающийся в пыли. К нему подскочил другой спешившийся герул, принялся сбивать пламя.
Йошт отчаянно рубится на залитой лунным светом полянке недалеко от амбара. Себе на удивление, он с легкостью парирует хитрые выпады бывалых воинов, при этом умудряется и сам наносить удары. Те кривятся, взрываются бранью – какой-то рыжеволосый юнец оказывает им, бойцам-герулам, сопротивление! Дело-то неслыханное! Вон, одного так отходил, что тот до сих пор от боли катается в пыли, страшные ожоги покрыли полтела.
Про Боряту, кажется, все позабыли, лишь Гонорих что-то обидное бормочет анту, пытается подняться и привести угрозы в исполнение зарвавшемуся щенку. Но Борята даже не смотрит в его сторону, сейчас все внимание анта привлекает схватка на полянке. Рыжеволосый венед дает отпор целому отряду белоголовых бугаев, вертится как волчок меж ними, в руках яркой дугой пылает тот самый факел из гробницы, в другой – поблескивает кривая сабля степняков. На клинке виднеется свежая кровь.
«Вот так-так, вот тебе и трусливый Йошт из Карпени», – ошарашенно думает Борята. Вчера еще трясся как лист осиновый, завидев тощего гунна, а сегодня бьется как медведь с целым отрядом! Что ж, надо другу пособить!
Борята подхватил с заляпанного кровью пола степняцкий ятаган и устремился в разгоряченный бой, походя пнул все еще пытающегося встать Гонориха под дых. Тот закашлялся и бессильно осел.
Глаза Йошта заливает пот. Несмотря на всю прыть, его теснят, постепенно зажимают, лезвия клинков все чаще обжигают холодом – вот-вот и жуткий металл с треском вонзится в его плоть. Руки все больше наливаются свинцом, еще несколько взмахов и сил их поднять уже не будет. Герулы чувствуют его усталость, все больше напирают. Йош зарычал и из последних сил вскинул кривую степняцкую саблю. Вжикнула соскользнувшая сталь, венед почувствовал момент, отпрянул и рубанул завалившегося на ударе герула. Лезвие врубилось в руку, потоком брызнула кровь, сквозь жуткую рану проступила белая кость. Герул заорал во все горло, пошатнулся и повалился на землю, меч выпал, ладонь зажимает страшную рану, кровь толчками вырывается наружу, струями просачивается сквозь пальцы. Его тут же оттащили куда-то в темноту.
Вдруг венед услышал до боли знакомый яростный крик, краем глаза он заметил: с ятаганом наперевес к нему мчится Борята. «Дурак!» – раздраженно подумал Йошт. Я бросился на верную смерть, чтобы он сумел уйти, а он бросается мне на помощь! Ну точно дубина!
Ант со всего лету врезается в начинающих обступать со всех сторон карпенца герулов. Те на мгновение отступают, но вскоре принимают вызов смелого славянина. Постепенно Борята тоже уходит в глухую оборону – силы слишком не равны. Однако парирует выпады врага умело, отводит в стороны смертоносный металл, да и сам не забывает наносить удары. Правда, вскоре и ант ощущает растущую усталость.
Йошт совсем выдохся, сил едва хватает, чтобы отбиваться. И все же он приметил, как один из герулов неосмотрительно шагнул вперед, венед крутнулся, ушел от удара копья и занес саблю для смертельного удара, меньше чем через мгновение голова зазевавшегося герула расколется, как переспелый арбуз…
Вдруг венед ощутил, как его рука застыла прямо на замахе – на него набросили сразу несколько веревок. Он вскрикнул – суровая пенька больно врезалась в кожу, мгновенно вспорола кожу. В следующий миг веревки с силой дернули карпенца, Йошт отлетел куда-то в сторону, больно треснулся головой о землю. Перед ним тут же выросли высокие фигуры, со лба мокрыми сосульками свисают белокурые чубы.
Прошипела, вспарывая вечерний воздух, плеть. Йошт взвыл. Разветвленный на несколько пучков кончик со свинцовыми грузиками обрушился на спину рыжеволосому карпенцу. Он дернулся вперед изо всех сил, но тут же получил увесистый удар по темени. Голова мгновенно потяжелела, руки и ноги перестали слушаться, и он рухнул в невысокую траву. Тьма постепенно накрыла его.
Тем временем Борята тоже оказался в веревочных путах, возле него расплылась огромная лужа крови. Рядом поваленными мешками валяются двое герулов. Руки соплеменников заботливо поднимают павшего воина в бою.
Анта бросили рядом с венедом. Из груди Боряты все еще вырывается разгоряченное дыхание.
– Бор, надо было не лезть, – еле слышно пробормотал Йошт. – Я же тебя прикрывал… Щас был бы уже далеко…
Борята тяжело вздохнул и отвел глаза.
– Ну не мог я тебя одного бросить, как ты не понимаешь? – выдохнул ант. – А так хоть вместе помрем.
На глаза Йошту навернулись слезы, он попытался улыбнуться, превозмогая боль и нахлынувшее удушье, ободряюще произнес:
– Ну ничего, Бор, мы еще вырвемся. Мы еще покажем им всем!.. Все они ответят за смерть Горяны, Веслава… Все ответят!
Лицо Йошта вновь сморщилось будто запеченное яблоко, изо рта вырвался сдавленный стон – герульский ботинок пришелся прямиком в печень. Один из герулов – самый широкий в плечах – резко оттолкнул пнувшего рыжеволосого карпенца в живот, надменно бросил:
– Не порть товара, дубина! – он склонился над Йоштом и зло процедил: – А ты не дергайся, целее будешь.
Йошт закусил губу и, чуть не плача, в бессильной злобе смотрит, как герулы пытаются помочь встать Гонориху. Тот отпихивает их, шатаясь, старается приподняться, но ослабевшие ноги тут же подкашиваются и он бухается на залитый кровью и внутренностями пол. Трое герулов тут же подскочили к нему. Гонорих взлетает пушинкой на сложенные крест-накрест руки, и его медленно уносят в темноту.
– Ну что за напасть такая – ловят и вяжут нас аки овец безропотных – шагу ступить не дают. Эх, чуть везения бы мне – порешил бы всех!
Кто-то поднял его и тряхнул так, что остатки сознания улетели прочь.
