21
Ухтамар – вождь приднепровских гуннов – возлежит на топчане. Короткие ноги покоятся на пуховой подушке, вокруг вьются наложницы, щебечут, как птички, одна разминает ступни хана, другая костяным гребнем расчесывает длинные жидкие волосы, третья смазывает их пахучим маслом, вдевает в пряди колечки и крохотные золотые колокольчики. Слуги ползают на коленях, в руках подносы и кувшины. Одна из наложниц принялась мять ему спину и плечи, ласково, будто воркует, что-то приговаривает. Лицо Ухтамара расслаблено, морщины, бороздящие узкий лоб, выпрямились, он сладко зевнул.
Мощный торс вождя визуально укорачивает и без того короткие ноги. Голова напоминает арбуз. Маленькие, глубоко посаженные глазки соседствуют с коротким, смешно вздернутым носом. Однако едва ли кто посмел бы улыбнуться, взглянув на Ухтамара. Он источает силу, жестокую и неудержимую. При виде гуннского вождя подданным часто не до смеха…
Через мгновение перед ним возник личный слуга и советник – Тагулай. Худой, кожа желтая, смугловатая, с плоским лунообразным лицом. Ходит он смешно – не сгибая ног, но никто не смеется. В гуннской империи всяк знает – Тагулай когда-то был рабом. Гунны, как и многие народы степи, подрезают пленникам сухожилия, чтоб те не могли удрать. Но Тагулай стал личным слугой хана – умел писать и читать – и потому его боялись иногда даже больше, чем вспыльчивого Ухтамара. Приближенные из числа рабов – самые свирепые и жестокие, Восток знает секреты тирании…
Слуга с благоговением оглядел своего господина, ломается в частых поклонах. Ухтамар нехотя отмахнулся:
– Чего надо? А-а-а, ты принес новости от моих сыновей?
– Да, о великий хан, – упавшим голосом отозвался Тагулай.
Слуга умолк, Ухтамар вопросительно оглядывает его, вокруг по-прежнему вьются наложницы, мельтешат слуги.
– Ну, чего молчишь? – нетерпеливо рявкнул хан, взял с подноса гроздь крупного винограда. – Говори!
– Воины рассеяны, многие пали от стрел, ручьи напоены кровью…
– Ха-ха, я знал, что Вогул утопит мерзких урусов-пахарей в крови! – довольно воскликнул Ухтамар. – Хвала Ночной Кобылице!
Тагулай опустил голову, переминается с ноги на ногу:
– Великий хан, это наши воины… пали.
Хан перестал жевать виноград, медленно повернулся, непонимающий взгляд больно кольнул советника.
– Что значит наши?! Ну, чего умолк?! Отвечай, мерзкий раб!
– Твои доблестные воины повержены, о великий хан! – с дрожью в голосе произнес Тагулай и в страхе отступил.
Ухтамар сидит неподвижно, по лицу пробежали красные пятна, взорвались бурой краснотой. Он с силой сжал в руках гроздь ягод, сладкий сок обильной струей брызнул, покатился по вздутой от натуги руке.
– Что… что ты сказал? – осипшим голосом спросил хан. – Где мой сын?! Позвать сюда немедля!
– Он не вернулся…
Глаза хана зло сверкнули, наливаются кровью. Он вскочил как ужаленный, пнул наложницу, до сих пор ковыряющуюся со вторым сапогом, начал раздавать пинки прислуге, звон посуды и женский визг наполнили шатер.
Все испуганно бросились вон из шатра, одна из наложниц замешкалась и тут же получила окованным каблуком в висок – рассвирепевший Ухтамар запустил в нее второй сапог, который она все никак не могла с него стянуть. Женщина коротко вскрикнула, тело обмякло прямо возле выхода. Ее волосы взметнулись ввысь черным фонтаном и медленно, будто покрывалом, накрыли полуобнаженное тело. Из-за края шатра просунулась мускулистая рука в кожаном наруче и резко дернула за шиворот потерявшую сознание девушку.
Хан зарычал, как медведь, подскочил к опешившему советнику. Заляпанные соком ягод и вином мощные руки Ухтамара схватили его за грудки и с силой притянули к перекошенному от гнева лицу гуннского хана.
– Что ты сказал, мерзкий раб?! – брызгает слюной вожак. – Кто разбит?! Как разбит?!
Тагулай старается держать голову прямо, взгляд не отводит. Гуннской хан пилит очумелыми глазами снизу вверх, от этого становится еще страшней – знает, что Ухтамар скор на расправу.
– Урусы напали из засады, о великий хан, – сдавленно пробормотал Тагулай, ворот больно врезался в кадык.
– Засады?! Какой засады?! Я ведь отправил с ними лучшего проводника! – не унимается рассвирепевший Ухтамар, при каждом слове сотрясает советника-раба. – Ублюдки! Сучьи дети! Позвать сюда Емшана!
– Емшан тоже пал, мой господин… – пробормотал Тагулай, робко щелкнул пальцем. В шатер мгновенно вошел гунн, низко поклонился, дрожащими руками протянул сильно помятый шлем со шпилем в виде змеи.
Ухтамар отпустил Тагулая, взял в руки шлем и пинком сопроводил гуннского посыльного воина за шатер. Следом полетел шлем Емшана. Тагулай старается отдышаться, растирает посиневшее горло, глаза со страхом следят за рассвирепевшим ханом.
– Как получилось, что я потерял двух наследников?! – люто просипел хан. – И лучшего советника! Мерзкие твари, не уберегли моих сыновей!
– Очевидно, кто-то прознал про поход вашего сына, о великий хан. Вернулось всего пятеро…
– Я предупреждал его, что это глупо… Месть не так вершится… Почему ни ты, ни Емшан не остановили его?! – дико заорал Ухтамар, вновь ухватил Тагулая за ворот. – Почему, я спрашиваю?! Теперь я лишен наследников и лучшего советника!
– Но, великий хан, вы сами одобрили намерения Вогула, – пробормотал личный слуга. – Говорили, что честь покалеченного брата требует отмщения…
Хан заскрежетал зубами, с силой отбросил Тагулая, опустился на топчан, руки обхватили бритую голову.
– Шакалы! Гнусные шакалы лишили меня наследников!
Ухтамар зарычал, выхватил из-за пояса ритуальный акинак и шагнул к советнику-рабу. Рука с кинжалом дрожит.
– Я велю разорвать конями тех, кто выжил! А тебя заставлю удушиться собственными кишками! – зловеще прошипел гуннский хан.
– Но, великий хан!.. – протестующе заверещал Тагулай, выставил перед собой руки в защитном жесте.
Рука с акинаком размахнулась. Советник зажмурился, спешно в последний раз наполнил легкие воздухом, показавшимся вдруг таким сладким. Клинок рассек воздух. Тагулай уже представил, как остро отточенное лезвие с треском пропарывает кожу, врезается в мясо, разрывает внутренности, кровь обильным ручьем сочится из смертельной раны…
Однако клинок лишь ожег щеку раба-советника и до рукояти вонзился в столб, поддерживающий шатер. Слышно, как тяжело дышит Ухтамар.
– Я придумал для тебя более суровую кару, собака!
Тагулай хватает воздух как рыба, со страхом косится на вонзенный в столб ханский акинак.
– Поедешь к князю урусов! – голос хана вдруг сделался тверже стали. – С тобой отправлю наших лучших убийц.
– Что я должен буду сделать, о великий хан? – покорно отозвался советник-раб. – Убить урусского князя?
– Зачем? – зловеще хохотнул Ухтамар. – У него тоже есть дети, но главный наследник – старший, Бусай. Так вот пусть и он вкусит горечь потери, как и я. Отвлеки его какими-нибудь разговорами, о мире – ха-ха – дружбе и согласии, например. Не мне тебя учить интрижки плести!
Ухтамар резко отвернулся, щеки блеснули мокрым.
– Но главное – принесешь голову его сына!
– Но, великий хан, там полно охраны, много княжьих витязей и дружина…
– Как ты смеешь, мерзкий раб, перечить мне, великому хану! – взорвался Ухтамар, Тагулай в страхе попятился. – Если не принесешь голову его сына – Бусая, – я тебя разорву конями, а остатки брошу на съедение псам!
Тагулай согнулся в почтительном поклоне, коротко бросил: «Исполню, о великий хан!» – и заковылял прочь из шатра.
Ухтамар тяжело опустился на топчан, печаль и ярость обжигают его сердце. Скупая слеза скользит по раскрасневшейся щеке.
– Вогул, мальчик мой, я же тебя предупреждал, что это не простые пахари! – бормочет дрожащим голосом гуннский хан. – Не послушался! Эти шакалы коварны, будь они сто раз прокляты! – Хан смахнул слезу, повернулся к выходу: – Позвать моих военачальников!
Хан поднялся и принялся ходить взад-вперед, руки устроились за спиной.
– Пока эта рабская собака Тагулай будет усыплять бдительность урусских князей, я нанесу сокрушительный удар там, где меня не ждут, – бормочет себе под нос Ухтамар. – Ничего, сынок, твоя смерть будет отомщена! – Гуннский хан замер, глаза немигающе уставились к выходу, рука до побелевших костяшек сжалась в кулаке. – Паршивые урусы умоются кровью, клянусь!
