ПОСЛЕДНЯЯ КАПЛЯ

1

Прошел год.

Гордая свободолюбивая Русь, что стало с тобой? Вместо песен слышны лишь стоны, вместо детского смеха – крики насилуемых женщин и истязаемых мужчин, вместо радости труда – труд до изнеможения с единственной целью выплатить налог. Не было на Руси еще такого, чтобы отец отдавал своих детей за долги в рабство ханским откупщикам, а жен – на поругание татарским баскакам. Не было на Руси такого, чтобы князь проходил мимо, отворачивая лик от чинимых над подвластными ему людьми издевательств и пыток с целью получения дани. Особо зверствовали хивинские, хорезмские, персидские откупщики-бесермены, что выкупили у баскаков право взимать дань. Они придумали особый порядок закабаления крестьян и ремесленников: уплата налога откладывалась на определенный срок под «резы» [13] . Долг рос, и вскоре крестьянин становился кабальным, зависимым, бесправным. У него забирали все: жену, детей, скотину и в конечном счете самого угоняли на рабские рынки Хорезма, Сарая, Каракорума…

Сотнями на рабских рынках покупались мужчины из Руси египетскими купцами, чтобы потом перепродать их египетским султанам. Самые молодые и сильные из русоволосых и голубоглазых рабов попадали в гвардию и становили воинами. Русские красавицы-полонянки становили наложницами царей, султанов, правителей, купцов и простых воинов… Русские дети стали ходовым товаром на восточных рынках – покупались и продавались за гроши…

В 1262 году чаша народного терпения переполнилась. Загудели сполошные колокола, вызывая народ на улицы и площади городов.

Начали ярославцы. Первой жертвой их гнева пал монах Изосима. Изменивший православной вере, он принял мусульманство, ходил по городу и хулил Христа, но славил пророка Мухаммеда. Возмущенные горожане забили его до смерти, а тело бросили собакам. Всех откупщиков и их слуг выгнали из города, а дворы разорили.

Весть о событиях в Ярославле быстро разлетелась по Северной Руси. Поднялся Ростов. Даже княгиня Мария Михайловна не смогла удержать горожан от кровопролития. Баскак Гази-Бабу был убит, а хивинских и персидских купцов, разорив их дворы, изгнали из города.

Против ханских баскаков и откупщиков поднялись Суздаль, Владимир, Переяславль-Залесский, Великий Устюг…

«Как же так? – недоумевали новгородцы. – Еще два года тому великий князь Александр утопил в крови Великий Новгород лишь за то, что воспротивились новгородцы приезду ханских переписчиков в родные пределы, а ноне половина Руси поднялась супротив ханских баскаков и откупщиков-бесерменов. Мало того, поговаривают, что в Великом Устюге на торгу читали грамоту от великого князя, в которой он призывал народ гнать сборщиков дани с родной земли. Но даже если и не призывал, то уж ничего не делал для усмирения городов, это точно».

И что удивительно, откупщиков и баскаков гнали, даже убивали, но ни один татарин во время народных возмущений не пострадал.

Видя, как страдает народ, Александр принял опасное, рискованное решение: сыграть на том, что хан Берке стремится к разрыву с Каракорумом. Великий баскак на Руси монгол Кубилая был поставлен великим ханом Мункэ, а после его смерти полномочия его были подтверждены следующим ханом – Арик-Буком. Хана Берке не устраивало, что львиная доля богатств, получаемых из улуса Джучи, уходит в Каракорум. Берке перестал делиться богатством с великим ханом. Когда же золотоносный источник иссяк, Арик-Бука забеспокоился. А когда в Каракорум приехал бежавший из Руси баскак Кубилая и обратился с жалобой на князя Александра Ярославича, великий хан приказал хану Берке вернуть баскака на Русь, а князей и народ улуса Джучи наказать за неповиновение.

Хан Берке лишь посмеялся, получив приказ из Каракорума. Ему, затеявшему войну на Кавказе и в Азербайджане против хана Хулагу за расширение улуса, заниматься возвращением Кубилая во Владимир, чтобы тот богател на его землях… Ну нет! Что же касается наказать Русь, то это следует сделать. Вот только как, хан еще не решил, но князя Александра приказал вызвать в Орду.

2

Князь Александр, несмотря на бушевавшие в городах волнения, которые могли навлечь гнев с востока, смотрел в противоположную сторону – на запад. Он готовил поход на Юрьев, названный позже Дерптом. Город, основанный в 1030 году Ярославом Мудрым, был захвачен в 1224 году меченосцами. С тех пор обладание этим городом-крепостью стало одним из направлений деятельности всех великих князей.

Для похода на Юрьев великий князь Александр собрал много сил. Он заключил договор с Литвой, призвал дружины князей полоцких, витебских, ополчил новгородцев, с пятьюстами всадниками пришел литовский князь Тройнатой. Но уже с пути на Юрьев князь Александр должен был оставить войско, чтобы ехать в Орду. Помимо грамоты хана Берке с верными людьми пришла весточка от епископа ростовского Кирилла, находившегося в Сарае. Владыка писал, что хан собрал большое войско. Куда он его поведет – держит в тайне. Может, на Русь, а может, и нет. Кроме того, владыка сообщал, что, по словам хана Неврюя, Берке будет требовать от Руси вспомогательное войско.

Ехать в Орду надо было незамедлительно. Великий князь оставил войско на своего девятилетнего сына Димитрия, дав ему в помощники своего младшего брата Ярослава Ярославича тверского, полоцкого князя Товтивила Ердзивиловича и своего зятя, витебского князя Константина-Августа Товтивиловича. Сам же вернулся во Владимир.

Огромное войско подошло к Дерпту. Многие видели город впервые и удивились: крепость окружали три ряда стен, перед которыми чернели провалами рвы, заполненные водой, далее шел город с узкими улочками, каменными домами, каждый из которых мог стать маленькой крепостью, а на самом высоком месте стоял неприступный замок на Тоомемяги. Осмотрев крепость, союзники приняли решение идти на приступ. Наступательный порыв был настолько велик, что ни стены, ни защитники крепости не смогли остановить воинов. Дерпт был взят на щит первым приступом. Воины-союзники не смогли лишь захватить замок, где укрылось немало немецких рыцарей. В Дерпте было захвачено немало пленных, вывезен не один десяток подвод с добром. Защитников крепости полегло немало, а вот потери нападавших оказались незначительными, и союзный военный совет принял решение взять замок осадой. Но пришла невесть откуда и неизвестно от кого весть, что на выручку осажденным в замке рыцарям движется ливонское войско во главе с магистром Ордена Вернером фон Брейтгаузеном. Союзный совет русско-литовского войска решил отступить, довольствуясь тем, что взято в городе. Возможно, этого им не пришлось бы делать, но один из союзников – король Миндовг не пришел в назначенный срок к месту встречи, чтобы совместно идти на Ригу. Король, осадив крепость Венден, так и не смог ее взять. Время было упущено. Поход на Ригу откладывался.

Князей Димитрия Александровича и Ярослава Ярославича с новгородским ополчением и владимирскими полками Великий Новгород встречал колокольным звоном. Еще бы, ополчение новгородское вернулось из похода почти без потерь и с большой добычей. Будет купцам и перекупщикам чем поживиться.

Не прошло и двух недель со дня триумфального возвращения из похода, как в Новгород заявились послы из Риги: немецкий – Шивард, любецкий – Тидрик и готландец Ольстенем. Послы долго охали и ахали по поводу того, что в Новгороде нет великого князя Александра, приниженно заглядывали в глаза новгородским боярам, умащивали подарками князя Димитрия Александровича. Итогом переговоров явилось «Докончание». Договор подписали князь Димитрий, посадник новгородский Михалка, тысяцкий Жирослав, с одной стороны, и Шиворд, Тидрик и Ольстенем – с другой. По договору все многолетние тяжбы и разногласия оставались в прошлом, а вот торговля становилась свободной на всей Балтике. Гарантом договора становился Любек – столица торговых городов Ганзейского союза. Наибольшую прибыль от этого договора получили купеческие подворья в Новгороде: Ивановский стан, Готландский и Немецкий дворы.

3

По приказу хана Берке эмир Волжской Булгарии Гази Барадж готовил пять туменов для похода в Азербайджан. Эмир понимал, что Берке по уже укоренившейся традиции пошлет булгар в самое пекло, впереди монгольских туменов, а значит, уланы и бахадиры должны быть хорошо вооружены и защищены. Приход туменов в Сарай был назначен на осень 1262 года.

В самый разгар подготовки из Орды вернулся князь Роман Федорович, посланный Гази Бараджем в ханскую столицу для изучения целей и планов хана Берке. Не дав князю отдохнуть с дороги, эмир позвал его к себе.

– Ты уж прости меня, Роман Федорович, мое нетерпение, – по-дружески обнимая князя за плечи, произнес Гази Барадж. – Нет сил находиться в неведении. Слухи из Орды приходят разные, но верить им не в моих правилах. Потому жду твоего рассказа.

Роман Федорович за годы, проведенные вместе, хорошо узнал своего покровителя, ставшего другом, и потому, усевшись на столец, приступил к рассказу:

– Хан Берке, что змея, мудр, хитер, изворотлив и вероломен. В последнее время он зачастил в Хорезм. Там принял мусульманство, и потому опорой своей хан сделал ордынских мусульман, а в доказательство приверженности принятой религии он приказал вырезать всех христиан-несториан в Самарканде.

– А как же Боракчин? Неужто она позволила Берке безраздельно властвовать в Орде? – с возмущением воскликнул Гази Барадж.

– Хан отравил вдову брата Бату. Ее и двух своих племянников, чтобы они не мешали ему улус Джучи превратить в мусульманскую империю. Великий хан Кубилай из-за этого рассорился с Берке, но наказать за его деяния не смог. Ты же, эмир, поди, знаешь, что он перенес столицу Кыпчак-Йорты из Каракорума в Бейпин. Увлекшись древней китайской культурой, великий хан решил государство монгольское превратить в государство с китайской культурой.

– Да. Я знаю об этом, – кивнул Гази Барадж. – Отказавшись от религии и языка, великий хан Кубилай сильно ослабил империю. Только нам от этого не легче. Хан Берке только усилился.

– Ты прав. Берке рассорился с великим ханом и отказался делиться с ним данью с улуса Джучи. Заключив договор с сирийско-египетским султаном Байбарсом, он еще больше усилился и с помощью султана попытался захватить Азербайджан. Но хан Хулугу, стремясь опередить события, разбил войско султана, и теперь за Азербайджан хан Берке будет биться один. Вот почему ему понадобились тумены Булгарии. Но хан еще не решил, идти ли ему в Азербайджан или повести трехсоттысячное войско на Русь.

– А почему на Русь? – удивленно вскинул брови Гази Барадж. – Князь Александр держит Русь в узде крепко…

– Держал… Города Руси поднялись супротив татарских баскаков.

– Рано! Рано поднялась Русь, – сокрушенно воскликнул эмир. – Хан Берке сегодня силен как никогда. Потопит Русь в крови!

– Он еще не решил, куда идти. Вот если бы ему посоветовать…

– Что? – перебил речь Романа Федоровича эмир. – Посоветовать ему идти на Азербайджан?! Но хан Берке не хан Мункэ, советов не принимает.

– Тогда одна надежда на князя Александра. Хан вызвал его в Орду на правеж. Непросто князю будет с ханом. Более лживого и вероломного человека я не встречал. Ты знаешь, за монгольскую речь в ставке хана можно поплатиться головой. Там сейчас говорят на тюркском, то есть татарском.

– Это на каком? – не понял Гази Барадж.

– На половецком…

– А-а, вон оно что. Хитер хан. Сохранив монгольский образ жизни, он отказался от богов, от языка исконных монголов. Большинство его туменов сегодня составляют воины из покоренных народов. Они-то, если надо будет, пойдут против империи. – Помолчав, эмир глубокомысленно произнес: – То, о чем хан Бату лишь мечтал, хан Берке сделал. Он создал новое государство. Вот только какое место в нем он отвел нам, Булгарии и моему народу?

Гази Барадж вздохнул и, положив ладонь на колено князя Романа, доверительно сказал:

– Отдыхай. День-два… Потом поезжай в Ошел и уйми своего сына. Разошелся не в меру, рубит татарские головы без разбора. Седьмицу тому чуть было отряд булгар не перебил, еле ушли.

– Прости, эмир, но почему ты решил, что это мой сын татар изводит?

Гази Барадж улыбнулся.

– Твой… Про воеводу городецкого в народе уже сказы складывают. Сказы – это хорошо. Вот только хан Берке потребовал его изловить и в Орду доставить. Так что ехать тебе в Ошел, а может, и в Городец надобно. Так?

Роман Федорович понимающе кивнул и, ничего не ответив, вышел из харатейной, где беседовал с эмиром Булгарии.

4

Раннее утро. Солнце лишь коснулось лучами сосен, горделиво вознесшихся в небо зелеными кронами. Ветер стих, и вдоль речного простора заструилась пелена тумана. Андрей вдыхал полной грудью утреннюю свежесть и любовался волжской ширью. Боль утраты Цветаны отступила, остались лишь грусть и какая-то щемящая тоска. Одно радовало – сыновья. Они заметно повзрослели, хорошо читали, писали, разговаривали на булгарском, монгольском, осваивали татарский язык. А так как Роман Федорович часто был в отъезде, их воспитанием занялась Мария. Мальчишки овладевали не только грамотой, но и ратную науку познавали охотно и с большим старанием, а наставников Роман Федорович нашел достойных.

Ватажка Андрея разрослась, и это добавило еще больше хлопот. Пять сотен ратников надо накормить, одеть, обуть, вооружить, научить умело драться копьем, мечом, секирой, метко метать стрелы… Но беспокоило Андрея не это. Недавно был гонец из Владимира от князя Александра. Великий князь запретил под страхом смерти убивать татар! Ну, это бы еще ничего – князь ему не указ, а вот с отцом дело обстояло хуже. Он приехал сам и настоятельно потребовал не убивать татар на территории Волжской Булгарии. «На Руси нельзя! В Булгарии тоже! А где же можно? В самой Орде? – размышлял Андрей. – А почему бы и нет… Переодеться в одежонку татарскую, благо штанов и курток кожаных в достатке, оружия всякого по тайникам запрятано не на пять сотен, пожалуй, на пять тысяч будет. Подойти незаметно можно к любому татарскому стану. Бей, круши… Да, наверное, это было бы неплохо. Но что получается: из мстителей ватажники превращаются в шайку шишей. Те грабят и убивают, и мы… Только мы вначале убиваем, а потом грабим. На родной земле вроде с ворогом сражаемся, а в земле булгар или в Орде… Всех татар не перебить! Что же делать? Распустить ватагу и податься к отцу? Примет. Но чем заниматься в Булгарах или Ошеле? Осесть в Городце, но князь Александр не даст спокойно жить. Можно бы было прийти в Ростов под защиту князя Глеба Васильковича, ему служить…»

Внимание Андрея привлек караван насадов под пестрыми лоскутными парусами.

«Хорезмские или арабские купцы домой плывут. Награбили на Руси. Эх, жаль, нет лодок, а то бы здесь им и конец!»

С берега было видно, что паруса в безветренную погоду слабые помощники гребцам, в такт ударов бубна вспенивающим веслами волжскую воду. Вот один из них по левому борту на мгновение упустил весло и тут же получил удар кнута. Андрей дернулся, словно это его обожгла сыромятная кожа.

– Вот песьи дети! Измываются над народом! – послышался позади голос.

Андрей обернулся. Десяток молодцов его личной охраны, переминаясь с ноги на ногу, понуро склонив головы, стояли в двадцати шагах.

– Я же вам запретил за мной ходить! – сдвинул брови Андрей.

– А мы и не ходили, – скорчил невинное лицо Евсей – сотник первой сотни. – Тут дозорный говорит: караван на Волге. Караван… Ну, мы и пошли посмотреть. А тут ты стоишь. Не уходить же. О! Вон что-то содеялось, – показал он пальцем в сторону проплывающих стругов.

И правда, шедший последним вдруг начал забирать вправо.

– Чего это он? – недоуменно вытаращил глаза Евсей.

– Гляди левее, – выкрикнул кто-то из молодцов охраны. – Кто-то сбежал с лодии. Вон голова из воды виднеется.

– А ведь догонят, вражье отродье!

Андрей, приняв решение, повернулся к охране.

– Луки с собой?

– А то как же. Вона, рядышком лежат, – показал рукой Евсей.

– Быстро к берегу! Отсеките лодию от беглеца! – распорядился Андрей.

Остерегаясь попасть в гребцов-невольников, ватажники принялись метать стрелы в борта струга, дырявить парус. Это быстро охладило преследователей, и судно резко повернуло на середину реки.

Вскоре на высокий волжский берег пред очи Андрея Романовича молодцы охраны поставили беглеца. Вернее, беглянку. Отважным пловцом оказалась девушка, на вид лет пятнадцати, невысокая, худенькая, с длинной русой косой. Голубые глаза смотрели испуганно, как у загнанного зверька. Льняная рубаха прилипла к телу. Девушку бил озноб.

– Прикройте чем-либо отроковицу, озябла, чай, – распорядился Андрей и, обращаясь к девушке, спросил: – Зовут-то как?

– Родимной.

– И откуда же ты такая смелая?

– Из Великого Устюга.

– А на Волге как оказалась?

– За долги имали у батюшки. Купец Ибрагим сказал, что какому-нибудь татарскому воину продаст. А я не хочу к воину. Они грязные, воняют и плетками дерутся, – губы у Родимны задрожали, и она расплакалась.

Оборачивая девушку принесенным одним из ватажников плащом, Андрей как мог успокоил:

– Теперь тебя никто не обидит. Обсохнешь. Ушицы с нами поешь, а там будем думать, как тебя к батюшке с матушкой возвернуть.

– Нет у меня ни батюшки, ни матушки, – сквозь слезы проронила девушка. – Одна я.

– Как же так? Ты сказала, что тебя у отца за долги забрали? – с возмущением воскликнул Евсей.

Девушка кивнула и разрыдалась еще сильнее.

Позже она рассказала, что вначале за долги хорезмский купец Ибрагим забрал мать, потом ее. Но отец не хотел отдавать Родимны, воспротивился, и купец запорол его до смерти.

Что делать с девчонкой, Андрей не знал. Оставить ее в лагере среди полутысячи мужиков и парней нельзя, отправить в Булгарию к отцу – тоже не дело. Хватит и того, что родных сыновей ему на руки передал. «А отправлю-ка я ее в Ростов к боярину Дмитрию Фроловичу, чай, не объест одна-то, да и сама не в тягость будет – рукодельница».

Так Андрей и поступил. В Городце задержался из-за болезни суздальский купец Афанасий. К нему-то и обратился Андрей с просьбой. Купец охотно согласился взять Родимну до Суздали, а когда городецкий воевода отсыпал ему серебра, то купец заверил, что девушку доставит до Ростова и передаст из рук в руки боярину Дмитрию Фроловичу. Прощаясь, Андрей показал Родимне мешочек с золотыми монетами.

– Это твое приданое. Афанасий передаст мешочек боярину Дмитрию. Я ему про тебя отписал. Встретишь доброго парня…

– Я уже встретила, – зардевшись, тихо произнесла Родимна. – И буду его ждать. Ты не думай… Это я с виду такая, а на самом деле мне уже семнадцать…

– Я чего-то не пойму, ты что, за меня замуж собралась? – затряс головой Андрей.

– За тебя, – отчаянно выдохнула Родимна. – Ты же вдовый…

– Так что с того. Ты же мне в дочери годишься.

– Вон сколь молодцов в твоем войске, а глянулся ты мне один. Люб ты мне, и без тебя я умру. Я это знаю… – теребя кончик косы, тихо говорила девушка. – Ты умный, добрый, сильный, и я буду тебе хорошей женой, – с твердой решимостью произнесла Родимна и отчаянно посмотрела Андрею в глаза.

Городецкий воевода был озадачен и немного растерян. Поначалу он хотел высмеять девчонку и тем самым отбить ее охоту к замужеству. Но увидев чистый взгляд голубых глаз, замерших в ожидании, передумал. Чего-чего, а столь откровенного признания от Родимны он не ожидал.

Проведя ладонью по ее русой головке, он сколь можно мягче сказал:

– Поезжай, Родимнушка, с Богом. Там видно будет, – а сам подумал: «Душа ты трепетная. Это в тебе не любовь говорит, а чувство благодарности за избавление от страшной судьбы на чужбине. Поживет в боярской семье, встретит кого, и загорится сердечко девичье!»

Как уезжал Афанасий с Родимной из Городца, Андрей не видел. Он покинул город раньше. О Родимне воевода вспоминал часто, ее искренняя исповедь волновала его. Но всякий раз Андрей отгонял всплывавший образ девушки усмешками: седа борода, а туда же… в женихи!