Юсъ большой

– Куда запропастился мальчишка?

– Не знаю. Отстал по дороге, должно быть. Найдется. Пустился небось за Белкой вдогонку.

– Ладно. Нужно выступать. Варяги говорят, что князь их Харальд запропал. Погнался за оленем. Конь обратно без всадника прибежал. Кинулись искать – нашли только сумку, набитую речными камнями. Ничего понять нельзя. Но только думаю я, что все это Вороновы козни. Заприметили нас. Теперь будут по-одному выбивать. Видимо, не получится ничего – не захотел Ворон мира, а варяги и подавно не хотят, рычат, как звери дикие, – требуют вести их на Китеж. Скажи Нехорошке рыжему – пусть сулицы насадит.

Русско-варяжский отряд выступил под водительством Ильи утром следующего дня. Воевода повел войско одному ему известной тропой через болото. Кони понуро брели, разгоняя белесый туман. Шли гуськом – шаг в шаг. Сначала колохолмская дружина, следом – варяги. На ночь останавливались на поросшем чахлыми елями островке, едва возвышавшемся посреди ржавого болота. К полудню следующего дня вышли наконец на твердую почву и пошли быстрее.

Озеро Светлояр предстало перед войском утром, подернутое первым осенним ледком. Город на острове отражался в глади льда как в зеркале. Условного знамения над воротами не было.

Кони подходили к кромке воды, ломали ледяную корочку и жадно пили: на болоте воды хоть было и с избытком, но недаром говорят, что вода в озере – особая. И человек, и зверь, и птица от нее силы набирается.

Людям, однако, было не до воды и не до красот того места, куда привела их дорога. Старшим у варягов за отсутствием князя стал Эйнар-хевдинг. Он подошел к Илье вместе с Архимедом, который, как и прежде, состоял при нем переводчиком.

– Дело было бы простым. Трое лучников с горящими стрелами положили бы этот город к нашим ногам еще до заката. Но есть основание думать, что в плену у этого лесного конунга находится наш Харальд. Поэтому, Илья, считаем нужным начать с переговоров. Мы разожжем костры на берегу, чтобы люди в городе видели, что нас сюда пришло достаточно, чтобы раскатать их убежище по бревнышку. Надеемся, что ты сможешь убедить защитников сдаться без лишней крови. Если бы меня сейчас слышал Харальд, он бы посмеялся. Но я в самом деле с возрастом стал меньше любить кровь, а больше – добрый эль. Надеюсь на тебя, Илья.

– Эх, старый Эйнар, – Илья задумчиво смотрел на город, башни которого выделялись черным силуэтом на рассветном небе, – мы пытались уже послать договорщика. Да, видно, ничего не получилось. Но я, конечно, попытаюсь еще раз.

Застучали топоры. Очень скоро из прибрежных сосенок был сколочен плот. Илья вступил на него – плот просел, но выдержал. Отталкиваясь длинным шестом, воевода поплыл к главной воротной башне города. Бревна легко взламывали тонкий ледок. На зеркальной глади озера за плотом оставалась полоса чистой воды.

Когда до берегового помоста оставалось не больше пяти десятков саженей, Илья достал из-за спины большой лук, вложил в него тяжелую стрелу и пустил в запертые городские ворота. Стрела вонзилась в дубовый створ, издав звук таранного удара. Илья заложил лук обратно за спину. Встал, как это у него было в обыкновении – широко расставив ноги и заложив могучие руки за наборный пояс.

Долго жать не пришлось. Его, видимо, ждали. На забрале башни показался сам князь Ворон. Кольчуга поблескивала из-под черного корзна. Рука лежала на эфесе меча.

Ворон заговорил. В морозном воздухе голос его далеко разносился над гладью озера:

– Явился ты, брат Илья, я вижу, не один. Иноплеменных привел на нашу землю. Проклятых варягов, кровь нашу пить алчущих. Поэтому ни здоровья тебе желать, ни кланяться не буду. Говори, зачем пришел. А еще лучше – молчи и уходи.

За стеной послышался тихий ропот. Илья понял: весь город стоял теперь за стеной и следил за переговорами князя и воеводы. Следил и готовился к сражению и смерти. Тяжко было на сердце у колохолмского воеводы.

– А я тебе, князь Ворон, кланяюсь, – Илья склонил голову, ранняя седина блеснула в лучах солнца, начавшего подниматься из-за горизонта, – и желаю тебе и всем твоим китежанам здоровья и долгой жизни. Именно поэтому я здесь.

Илья выпрямился во весь свой немалый рост и стал говорить еще громче. Так, чтобы и за стенами все было слышно. Голос его звучал как труба.

– Варягов послал князь киевский. Который и знать не знал ни о каком Китеже, пока ты, Ворон, у него из-под носа измарагды не увел. Нужны они тебе были – теперь не прогневайся. Я княжеский приказ изменить не в силах. Не сегодня, так завтра, со мной или без меня Харальд-конунг убежище это найдет. А я тут как раз для того, чтобы решить дело миром.

Илья замолчал. Ворон с ответом не замедлил.

– Все грозишь, братец. Но пока все наоборот деется: не Харальд-конунг меня нашел, а я его.

По знаку Ворона двое воев вывели на стену Харальда. С ног до головы он был опутан ремнями. Оказавшись на краю стены, он ловко толкнул одного из сопровождающих и едва не спрыгнул в воду. Но в него вцепился второй китежанин. Тут же на стене показались еще трое, повисли на конунге и с видимым усилием стащили его обратно за стену. Ворон между тем продолжил:

– Передай варягам, что в случае нападения смерть князя не будет легкой.

– Я передам. Но варягов этим не остановишь. Ты же в любом случае не отдашь им конунга. К смертям они готовы.

– Варяги готовы к смертям, говоришь? – Голос Ворона звенел раздражением. – А готов ли к смертям ты, братец?

На стену вышла высокая женщина. Илья не мог разглядеть их лиц, но догадался: это бабка Ворона – Добронега. На руках она держала большой сверток – тело, завернутое в плащ. Видна была только рука, бессильно свисавшая между складок. На тонком запястье блеснуло витое обручье. Илья его узнал. Он переступил с ноги на ногу. Плот закачался.

– Что с девочкой сделал? – Голос Ильи разносился окрест как медвежий рык. – Ты же знаешь, что, если с Белкой что-нибудь случится, тебе ни на земле, ни под землей, ни на небе не скрыться. Везде тебя найду и душу выну!

На сей раз отвечала Добронега:

– Хорошо ты, воевода Илья, дочку воспитал. Иначе бы не быть ей в живых уже теперь. Но не волнуйся понапрасну. Она просто спит. Худого мы ей не сотворим, если ты сам глупостей не наделаешь.

При этих словах Ворон недобро улыбнулся, едва слышно проговорил: «Не натворит». Махнул рукой – и из-за стены в воздух взвилась дюжина черных стрел. Илья, смотревший против восходящего солнца, увидел летящую на него смерть в самый последний момент. Пять стрел из семи пробили лед вокруг плота, одна вонзилась в бревна, а последняя, запоздавшая, пробила кольчугу и возилась Илье в левую ключицу, прямо над сердцем. Илья медленно осел на бревна. Боль пронзала его. Из последних сил он принялся грести правой рукой по направлению к берегу. Плот едва двигался. Вода слизывала с бревен кровь. Колохолмцы бросились навстречу. Когда плот коснулся берега, Илья был уже в забытьи. Его осторожно подняли и перенесли в шалаш у кромки прибрежного леса.

Варяги пошли на штурм Китежа ночью. Незадолго до того к шалашу, в котором лежал Илья, подошел Архимед. Его встретил Алеша, сидевший у костра.

– Как здоровье отважного воеводы?

– Рана тяжелая. Стрела вошла глубоко.

– Дозволь осмотреть рану. Я учился врачебному искусству.

– Да, конечно, мудрый грек. Мы и сами хотели просить тебя об этом. Но в шалаше темно. Подождем до утра. Теперь воевода спит. Лучше его не трогать.

Архимед подсел к огню.

– Я вообще-то не только затем пришел.

– Что еще?

– Норманны, или, как вы их называете, варяги, собираются ночью напасть на город. Вас, русских, они решили не звать.

– Они решили напасть тайно?

– Да, тайно. Но не от вас. Эйнар-хевдинг специально просил предупредить тебя. И сказать, чтобы вы не пытались их остановить. В плену их князь. И они должны его освободить. Иначе на пиру у Одина им не найдется пристойного места. Они уже подготовили плоты и пропитали смолой зажигательные стрелы. Будет много огня и крови. Это не понравилось бы Илье, но жители островной крепости сами определили свою судьбу, ранив воеводу.

Алеша повесил голову. Промолчал. Притих и Архимед – молча смотрел на огонь. Отгорала вечерняя заря. На землю спускалась непроглядная осенняя ночь.

Когда на небе зажглись звезды, тишину пронзил утробный вой варяжской боевой трубы. Колохолмцы собрались на берегу, напряженно вглядываясь туда, где на фоне черного неба едва виднелась темная громада Китежа. Поначалу все было тихо. Не было слышно ни всплеска. Внезапно посреди озера стали зажигаться огненные точки: одна, две, три, семь – и так далее. Точки кругом опоясали город.

Алешка обернулся к Архимеду.

– Они зажигают костры на плотах?

– Да.

– Они окружают город?

– Нет. Вокруг города расставлены только плоты с горящими кострами. Нападение будет с одной стороны. Но с какой – никто не знает. Это будет решено в последний момент.

От горящих точек стали отделяться яркие искорки. Искорки взмывали в небо, прочерчивая в ночной черноте огненные дуги, летели к городским стенам. Китеж осветился оранжевыми всполохами.

– Начали стрелять.

– Поджечь хотят.

Зрелище было завораживающим. Колохолмцы смотрели молча. Обстрел продолжался долго. Многие стрелы перелетали через стены и падали на крыши домов. Однако огонь в городе так и не вспыхнул. Искорки летели все реже и реже. Наконец стали гаснуть и костры на плотах. Озеро вновь погрузилось во мрак. Скоро начали возвращаться варяжские плоты.

С плотов сходили хмурые воины. Показался и Эйнар-хевдинг. Лицо его было перепачкано сажей. Из-под вислых усов то и дело вылетали проклятия, одно другого страшнее. Не останавливаясь, он ушел в глубь берега.

Алеша почесал в затылке.

– Видимо, что-то пошло не так.

– Я слышал, он назвал город мокрой осклизлой лягушкой, – отозвался Архимед, – надо полагать, горожане хорошо пропитали деревянные стены водой, раз норманнские стрелы не смогли причинить им вреда.

Утро было хмурым. С неба начал накрапывать ледяной дождик. Капли перемежались со снежинками. Озябшие люди жались к кострам. Эйнар сидел в своем шатре, сооруженном из парусины. Хевдинг был мрачнее тучи. Его люди готовили стрелы для нового штурма, но надежды на то, что во второй раз получится лучше, чем в первый, было мало. Город на острове стоял как ни в чем не бывало. Где-то там в порубе сидел его конунг и ждал освобождения. Был бы Харальд с ними – он обязательно что-нибудь придумал бы. Но в том и дело, что Харальда с ними нет. И он, Эйнар-хевдинг, никогда не простит себе, если жизнь конунга оборвется здесь, среди чужих лесов, далеко от моря, далеко от тех мест, где хранят мировой порядок родные боги. Остается одна надежда – на греческого бога. Он, говорят, везде видит. Хевдинг неумело перекрестился. Э, да только что греческому богу вчерашние чужаки, которые и в храме-то не были уже несколько лет! Хочешь или не хочешь, а конунга нужно вызволять. Но как это сделать? Эйнар погрузился в глубокую думу.

Архимед осмотрел рану Ильи, извлек обломок стрелы и наложил повязку. Стрела перебила жилу, Илья потерял много крови и до сих пор не приходил в сознание. Ночью у него началась лихорадка и жар. Держать раненого в шалаше было нельзя. Колохолмцы соорудили просторную времянку: углубились на аршин в землю. Из еловых жердей, нарубленных в ближайшем перелеске, соорудили высокий свод, покрыли берестой, обмазали глиной, обложили дерном. Наверху оставили небольшое отверстие – дымогон. Когда в очаге запылали березовые дрова, землянка наполнилась живительным теплом. Но Илья все равно трясся под двумя меховыми одеялами, шептал несвязное потрескавшимися губами и временами просил пить. Архимед заварил травы и велел поить раненого маленькими порциями. Большего он сделать не мог. Оставалась ждать. Время тянулось мучительно медленно. Прибрежный песок покрылся ледяным панцирем.