Червь

Харальд не зря берег в просмоленном сундуке богатые одежды, которыми одарила его покойная матушка. Матушка знала: они пригодятся, когда придет его пора начинать взрослую жизнь правителя и судьи. Не зря тащил их с собой через половину мира. Пригодились. Явиться к правителю огромной страны в дорожном плаще было, конечно, недостойно конунга.

Отправляясь в Гардарики, Харальд и не подозревал, насколько велика и многолюдна эта страна. Родную Норвегию можно было пересечь за неделю, землю данов – и того быстрее. Поистине велик русский князь, если держит под своей рукой земли столь обширные! Поэтому, ступив на деревянные мостки киевского причала, он испытал незнакомое чувство. Внутри метался неприятный холодок, ноги передвигались с трудом. «Э, да ты трусишь, Харальд-конунг?» – сказал он себе. Одно дело сражаться хоть с целым полчищем врагов, и совсем другое – вести беседу с правителем, кого хотелось бы видеть другом. И не просто другом. Уверенность в том, что Ярицлейву-конунгу обязательно захочется взять на службу норвежскую дружину, таяла, как снег на весеннем солнце.

Харальд попытался унять волнение, но ничего не получилось. Никакого представления о том, как нужно вести беседу с русским конунгом, у него в голове не являлось.

– Как думаешь, – обратился он к Архимеду, – нужна ли Ярицлейву-конунгу наша служба, примет ли он нас?

– Не знаю, славный конунг… – Архимед ненадолго задумался. – Полагаю, служба твоя ему не нужна, но он все-таки примет тебя и твою дружину.

– Как это может быть? Зачем же он будет платить серебро воинам, если они ему не нужны?

– Ярослав слывет мудрым правителем и поэтому не может не понимать, какую опасность для его подданных может представлять не пристроенная к делу варяжская дружина на его землях. Он предпочтет сам заплатить тебе, чем тревожиться о том, не грабят ли варяги его земли втайне от него.

– О, хорошо, если так, Архимед.

– Хорошо. Но только имей в виду, что надолго в Киеве он тебя не оставит. Ушлет куда-нибудь воевать. Во-первых, для безопасности городского люда, во-вторых, потому, что кормить просто так почти сотню прожорливых норвежцев вряд ли входит в его планы. И скорее всего, ушлет он тебя в западные страны.

– Почему именно в западные страны, разве у русов нет врагов на востоке?

– Враги есть – и суровые. Печенеги. Но только использовать против печенегов твоих воинов, Харальд-конунг, не лучший ход.

– Разве мои воины – не лучшие в мире, Архимед?

– Видишь ли, Харальд, в мире не может быть абсолютно лучшего воина. Каждый воин может быть лучше только в определенных условиях.

– То есть ты хочешь сказать, если поставить кого-нибудь из моей дружины, ну вот хоть старого Эйнара, и какого-нибудь печенежского удальца на мечах, у печенега есть хотя бы малейший шанс?

– Вряд ли.

– Ну так что же, ты противоречишь сам себе, мудрый Архимед? Как говорил наш старый шут Йорик, у тебя ум зашел за разум?

– Вовсе нет. Пойми, печенеги воюют совсем по-другому. Вот представь, случился вдруг печенежский набег. Представил?

– Представил.

– И что ты будешь делать?

– Как что? Смело выйду к ним навстречу и разобью их в пух и перья.

– Куда ты выйдешь? Печенеги – степной народ.

– В степь и выйду.

– Вот-вот. Ты выйдешь в степь и будешь там стоять. А печенеги за это время молниеносно на конях нападут на город и разграбят его. Их уже и след простынет, а ты все будешь стоять. Много толку от такого вояки? Или даже если взять пример с Эйнаром. На мечах, предположим, он печенега победит.

– Обязательно победит.

– Но сражаться на мечах или секирой – дело для хевдинга привычное. А если условия будут привычными для печенега? Что будет, славный Харальд, если твоего Эйнара или даже тебя самого посадить на лошадь и дать в руки лук? Я не поставлю на тебя и ломаного денария. Уж извини, Харальд! Печенег сидит на коне с рождения. Он может управлять им так же хорошо, как ты управляешь своими руками и ногами. На скаку попадает в бегущего зайца. Любой викинг в степи погибнет быстрее, чем достанет меч из ножен.

– Любой печенег еще быстрее сгинет в море.

– Безусловно. Но мы-то теперь не в море, Харальд. Условия, в которых ведут давнюю войну русы и печенеги, совсем не похожи на морское сражение. Тут было бы лучше, если бы норвежская дружина умела управляться не с парусом, а с уздечкой.

– Ясно. – Варяжский князь приуныл.

– Не расстраивайся раньше времени, Харальд. У Руси немало врагов и в той части земель, куда заходит солнце. Думаю, Ярослав подыщет тебе дело по силам.

Харальд вздохнул и подумал, что главное – чтобы дружина не увидела смятения и смущения на лице своего вождя. Взял себя в руки. Оправил дорогие одежды, придал лицу как можно более «королевское» выражение и кратко скомандовал:

– Пошли!

Дружина замкнула вокруг него кольцо, русские мечники очистили путь, и все двинулись к холму, на котором стоял великокняжеский дворец.

Подъем был довольно долгим. Архимед запыхался, но Харальд шел ровным шагом. На его лице не дрогнул ни один мускул. Хотя было от чего: внутренне конунг изумлялся и тогда, когда они проходили через огромные крепостные ворота, увенчанные златоглавым церковным куполом, и тогда, когда через отворившиеся двери он увидел просторную гридницу, приготовленную для приема гостей. Гридница была таких размеров, что в ней, пожалуй, поместилось бы не менее трех пиршественных залов норвежского королевского замка. Каменные своды были украшены росписями, на стенах горели не смоляные факелы, а настоящие масляные светильники – невиданная по северным меркам роскошь.

В центре на возвышении была устроена широкая лавка, на которой сидели нарочитые бояре князя Ярослава. Молчаливые отроки в белых рубахах с поклонами встретили норвежцев и проводили каждого из них к заранее определенному месту.

Самому Харальду поклонились сразу два отрока. Они провели его к центру помоста, где на окованном золотом и парчой троне сидел сам русский князь. Трон не выглядел удобным сиденьем, но поражал богатством.

От волнения щеки варяжского вождя покрылись багровыми пятнами. Но, по счастью, никто из его боевых товарищей этого видеть уже не мог.

Ярослав встретил Харальда радушно. Прихрамывая, встал с трона и приветствовал дружеским поклоном. По левую руку от князя сидела княгиня Ингигерд, дочь конунга свеев Олафа. Смотрела надменно, поклонилась скупо. Но это уже было не так важно. Главное, что правитель великой державы принял его как равного. Хотя, конечно, равенства в настоящий момент между ними никакого не было.

Архимед собирался было выступить в роли толмача, но оказалось, что Ярослав довольно неплохо говорит по-норвежски.

– Добро пожаловать, славный конунг, – Ярослав говорил приглушенно, его голос и мягкая улыбка располагали к себе, – легок ли был твой пусть? Как встретила тебя моя страна?

– Благодарю тебя, Ярицлейв-конунг, за гостеприимство. Страна твоя прекрасна, а люди, ее населяющие, – храбры и хлебосольны. Я ни в чем не знал нужды. Когда хевдинги узнавали, что мой путь лежит в столицу, к тебе, конунг, они оказывали мне всяческую помощь. Это было одно из лучших моих путешествий, славный конунг.

– Полагаю, хевдинги родной тебе Урманской страны были менее любезны. Что привело тебя в Киев?

– Я вижу, великий Ярицлейв-конунг осведомлен о наших делах. При Стикластадире судьба была ко мне не особенно благосклонна. Надеюсь найти в Гардах приют и послужить тебе своим мечом.

Князь медлил с ответом, смотрел на конунга будто бы в задумчивости. Пауза затянулась. Харальд почувствовал себя неприятно и непривычно – просителем.

Ярослав длил молчание, казалось, именно для того, чтобы знатный изгнанник острее почувствовал свое подвешенное положение. Чего-чего, а проницательности русскому князю было не занимать. Он видел, что его молчание по песчинке размывает и без того слабую уверенность Харальда.

Выждав какой-то одному ему понятный момент, Ярослав наконец произнес, подпустив в голос чуть больше стали и чуть меньше тепла:

– Мы наслышаны о событиях за Варяжским морем и сочувствуем тебе, Харальд-конунг. Я рад приветствовать за своим пиршественным столом столь знатного вождя и его дружину. Но…

Харальд понимал, что в его положении следует терпеливо ждать, когда могущественный хозяин сам соблаговолит закончить свою речь. Однако эта затянувшаяся пауза после многозначительного «но» вызвала у него неожиданный прилив ярости. Он вспылил:

– Слава о мудрости великого князя достигла пределов мира. Увы, меня, Харальда Сигурдссона, боги столь острым разумом не наградили, и мне приходится надеяться только на остроту меча. Поэтому я прошу великого князя говорить со мной прямо и просто. Так, чтобы даже мои просоленные морскими ветрами уши смогли постичь смысл его слов.

Ярослав, прищурившись, взглянул на стремительно пунцовеющего Харальда. Рычащая скороговорка юного конунга отвлекла его от меланхоличной задумчивости, в которой он пребывал почти постоянно.

– Харальд-конунг понял все верно. Держать викингов на службе – все равно что разводить костер на сеновале. Может, согреешься, но и сеновалу несдобровать. Я прекрасно понимаю, как ты нуждаешься в приюте. Но не менее ясно я вижу и другое. Как бы ты сам ни хотел честной службы, но от себя не убежишь. Неосторожный взгляд, обрюхаченная девица, выбитый зуб – и пойдет по Киеву тяжкая усобица. В которой правого и виноватого сам великий Бог не разберет. А мне все-таки придется разбираться, поскольку такие дела на тиунов не переложишь.

Ярослав что-то шепнул румяному отроку, стоявшему по правую руку, и вновь обратил взор на викинга. Взгляд его показался Харальду вопрошающим. Решив, что это еще не полный отказ, он собрался с мыслями и возразил уже более спокойно:

– Викинг живет в походе и умирает в бою. Князь может запретить моему отряду находиться в городе. Но страна руссов большая, врагов у нее немало. Я бы мог уменьшить их количество. Доброе княжеское серебро волне может заменить крышу над головой. Дай нам врага, дай серебро – и мы не потревожим покой стольного города. И тебе, князь, выгода, и нам польза…

– Хорошо. Сейчас я последнего слова говорить не буду. Поживи у нас гостем. Быть может, нужное решение придет само. Теперь же я прошу тебя и ближних твоих дружинников быть гостями на княжеском пиру.

Князь встал с резного трона, подобрал полу шитого золотом тяжелого плаща и сделал приглашающий жест:

– Прошу, Харальд-конунг.

Вслед за князем встала и княгиня, храня на лице выражение высокомерной непроницаемости, и они парой двинулись к выходу. Князь – прихрамывая, княгиня – медленно, подстраивая шаг под походку мужа. Вслед за ним двинулись большие бояре. Затем гридни повели по переходам княжеского двора норвежцев.

Пиршественный хором размещался в большом каменном княжеском тереме, небольшие оконца которого светились разноцветными стеклышками. На витых деревянных столбах, подпиравших свод, искусными византийскими мастерами были изображены диковинные звери и птицы. Вдоль гридницы тянулся длинный стол, покрытый красной бархатной скатертью. За столом устроилось не менее двадцати человек.

Большую часть составляли бояре старшей княжеской дружины – не те бородатые неповоротливые вельможи в шубах и высоких горлатных шапках, которых мы привыкли видеть на картинках. Привычные картинки изображают бояр поздних, московских, отвыкших уже и от меча, и от битв. За столом Ярослава сидели веселые, нестарые еще люди, каждый из которых вполне мог одолеть в поединке двух-трех человек. Других в те давние времена, когда каждый князь в течение жизни сменял не один престол и самолично выступал в битве впереди войска, держать в ближнем кругу смысла не имело. Сейчас за пиршественным столом, а через мгновение – в путь, в бой. За внешней беззаботностью и расслабленностью в каждом из них чувствовалась недюжинная сила.

Одеты они было богато, на шеях посверкивали золотые гривны, на руках – перстни, но мягкое сукно дорогих свит не стесняло движений. В любой момент каждый из них готов был с мечом в руках защищать князя, который был для них, пожалуй, важнее отца.

Сидели за столом и юные княжичи. Старший из них был немногим младше самого Харальда, остальные еще не достигли отроческого возраста. Однако шеи их были также украшены золотыми гривнами, а к драгоценным поясам были приторочены мечи. Меч самого младшего из княжичей выглядел совсем маленьким, игрушечным. Однако при известной сноровке и им можно было убить. Дети, понимая серьезность мероприятия, на которое они попали, старались вести себя пристойно и во всем копировали взрослых: вкушали яства. Младшим хмельного в большом количестве не полагалось, поэтому, отпив в свою очередь из огромной дружинной братины крепчайшего меда, в дальнейшем они пили разведенный водичкой медовый взвар. И еще в одном княжичам за дружинным столом не делалось исключения: детям во взрослых разговорах участвовать было заказано. Сидели и ели молча, потихоньку перешептываясь только промеж собой.

По знаку кравчего отроки наполнили золоченые кубки византийским вином. На огромном блюде в зал внесли жаренного целиком барашка, по воздуху поплыл дразнящий запах жаркого. Отроки наделили всех мясом по старшинству.

Харальд достал из-за пояса маленький нож с наборной ручкой, специально предназначенный для еды, и принялся уписывать дымящийся ломоть с самого вкусного и сочного края.

Как-то раз в детстве за обедом добрая тетушка Фрида дала маленькому Харальду вкуснейший кусок жаренной с медом сельди. Харальд решил, что лакомство он съест в последнюю очередь, чтобы во рту подольше сохранить вкус прожаренной хрустящей корочки. Он терпеливо выскреб миску с просяной кашей, съел кусок грубой ячменной лепешки, предвкушая, как через минуту вонзит зубки в жирный бок сельди. Однако, когда со «скучной» частью трапезы было покончено, к столу подбежал любимый отцовский кобель. Не успел Харальд глазом моргнуть, как псина щелкнула клыкастой пастью, и аппетитная рыбина исчезла там в один миг, как не бывало. Харальд в ярости влепил псу затрещину. Тот, однако, и глазом не повел – довольный, затрусил к выходу, помахивая пушистым хвостом.

Харальд побежал к тетушке Фриде, но та лишь развела руками: вся жареная сельдь была съедена. Она предложила Харальду еще один кусок лепешки, но это было, конечно, уже совсем не то. С тех пор юный конунг положил себе за правило съедать все самое вкусное в первую очередь.

Сражение с куском жареной баранины близилось к концу, когда в пиршественном зале появились новые люди. Из маленькой дверки позади княжеского стола вышла сухонькая старушка в черном платке, а за ней гуськом – ярко разодетые важные девочки. Оказавшись на всеобщем обозрении, девочки остановились и по едва заметному сигналу старушки церемонно поклонились на три стороны.

Ярослав улыбнулся смущенно, сидящие за столом суровые воины широко заулыбались, и даже строгий взгляд суровой Ингигерд заметно потеплел.

«Княжны», – догадался Харальд. Старшая была совсем уже девушкой и, в отличие от младших, не просто по-детски озиралась, а с нескрываемым интересом рассматривала новых людей за столом. Отцовских дружинников она хорошо знала по именам и отчествам. А вот странствующего варяжского князя ей раньше видеть не доводилось. Именно ему и досталась львиная доля пронзительных взглядов.

Кусок баранины застрял у Харальда в глотке: если русская княжна никогда не видала варяжских конунгов, то Харальд в свою очередь никогда не видел русских княжон. Да еще таких красивых. Лицом и статью она походила на мать, но ледяная красота шведской принцессы была как будто смягчена. Лукавая полуулыбка, нежный румянец и сияние глаз – не бледно-голубых, льдистых, как у Ингигерд, а ярких, васильково-синих.

Княжнам был выделен отдельный стол, стоявший напротив великокняжеского помоста. Харальд оказался как раз напротив старшей княжны.

Ярослав склонился к самому уху Харальда:

– Елисава.

Харальд обернулся недоуменно:

– Что?

А Ярослав продолжал вполголоса:

– Анастасия и Анна.

– А-а-а…

– Да.

Харальд пришел в себя:

– Прекрасней девиц я не видывал, великий князь! Они поистине царственны в своей красоте и достойны украсить супружеские ложа и престолы великих правителей.

В критических ситуациях в Харальде включалось умение говорить цветисто, не хуже какого-нибудь скальда. Натура истинного конунга! Ярослав, выслушав эмоциональную тираду, слегка усмехнулся:

– Да, конечно. Впрочем, на ложе им пока рановато. Только старшая скоро войдет в возраст. Нужно женихов подыскивать.

Между тем старшая княжна, которую, оказывается, звали Елисавой, или, если сказать проще, Елисабет, все так же с любопытством продолжала рассматривать варяжского конунга. И Харальд вдруг осознал, что стать ее женихом и впоследствии мужем – это предел того, чего он может желать. Мгновенно Харальд оценил свои шансы. По всему выходило, что шансов у него немного. А скорее всего – нет совсем. Король без королевства, полководец с одним драккаром… Но от этого огонь в душе разгорелся лишь сильнее.

Пожалуй, спроси мы его в этот момент, Харальд-конунг и сам бы не смог ответить, что стало толчком к возникновению пылкого чувства: красота ли русской княжны, ее лукавый взгляд или знатность. Быть может, Харальд в мгновение ока оценил, какие блестящие перспективы открываются перед зятем могущественного владыки Страны Городов… А возможно, все эти чувства и мысли нахлынули на него враз.

Одно можно сказать точно – Харальд не привык откладывать решения в долгий ящик. Он сильно сжал руку сидевшего рядом князя. Ярослав воззрился на него в недоумении. Лицо Харальда пылало:

– Отдай дочь за меня, князь.

Ярослав картинно вскинул бровь:

– Вот так прямо сразу?

Харальд его иронии не заметил:

– Не нужно искать женихов, я сватаюсь!

Ярослав усмехнулся, взглянул, прищурившись, на конунга:

– Нужно у невесты спросить.

Князь щелкнул пальцами, в луче света блеснул дорогой перстень. Выросший как из-под земли отрок почтительно склонился.

– Ступай-ка, Феодор, спроси у княжны Елисавы, не хочет ли она замуж за конунга Харальда. Предай ей, что он ее руки страстно просит.

Отрок кивнул и стал пробираться через зал к столу, за которым сидели юные киевские принцессы. Кушали они деликатно – опустив очи долу, отщипывали от пышного калача небольшие кусочки и сосредоточенно жевали, запивая снедь медом из серебряных чарок.

Харальд с замиранием сердца следил, как кудрявая голова отрока сначала медленно (слишком медленно!) плыла через хором, а потом склонилась к самому уху княжны Елисавы. Елисава внимательно слушала отрока – Харальд кусал губы. Затем он увидел, как на лице ее засияла белозубая улыбка, поймал ее смеющийся взгляд, и сердце его упало. Елисава не стала прибегать к услугам отрока, чтобы ответить на предложение. Посмотрев на Харальда, она просто помотала головой. Это был простой знак, который у всех почти народов означал и означает одно – «нет».

– Мне очень жаль, Харальд-конунг. – Ярослав откинулся в кресле. Весь вид его показывал, что на самом деле ему совсем не жаль и он вполне доволен ответом дочери. По его знаку чашники вновь наполнили кубки вином.

– Отличное вино, отличный день. – Ярослав взглянул на Харальда, и ему стало на какой-то момент жаль не по-северному горячего юношу. – Не печалься, конунг. Мир наполнен прекрасными принцессами, золотом и битвами. Я, пожалуй, в самом деле найму тебя и твою дружину на службу. И буду исправно платить. У тебя все еще впереди.

– Спасибо, великий князь. – Как ни стремился Харальд скрыть свое расстройство, голос его прозвучал довольно уныло. Еще несколько часов назад Харальд был бы безумно рад такому предложению. Но теперь все изменилось. Пир перестал веселить его. Он без аппетита ел, но с аппетитом пил. А при первой возможности встал и отправился в отведенные ему покои, оставив Эйнара, Архимеда и остальных ближних дружинников доедать и допивать.

Архимед по странной прихоти пил не греческое вино, а местный хмельной мед. Он познакомился с молодым архимандритом из свиты святейшего киевского митрополита, греком, и о чем-то увлеченно с ним беседовал. Старый Эйнар шумел как целая толпа пьяных викингов. Он раскраснелся, лицо его лоснилось от жира и светилось от удовольствия. Он поминутно вскакивал, потрясал огромным, окованным в серебро турьим рогом, требовал то вина, то меда, выкрикивал чудовищные проклятия и столь же чудовищные здравицы. Пил за князя, за княгиню, за княжат и княжон поименно и за всех скопом. Харальд не хотел мешать друзьям веселиться, покачиваясь двинулся к двери, его под руки подхватили два дюжих отрока. Они ласково, под локотки, отвели его к двери, но как только створка закрылась за его спиной, их прикосновения перестали быть бережными.

Парой сильных движений руки Харальда оказались заломлены за спину, грубый кляп погасил крик негодования. Для верности один из бравых хлопцев двинул громадным кулаком варягу под дых. Харальд обмяк, и его, как мешок с тряпьем, поволокли по переходам дворца.