XXIII

Утром следующего дня войско русов вышло в степь. Задувал резкий северный ветерок. Небо было ярко-голубым и бездонным, каким бывает ранней весной. Солнце ярко светило, но почти не грело. Земля кое-где просохла, но во многих местах еще стояли лужи, некоторые довольно широкие и глубокие, их приходилось объезжать. Под ногами коней шелестела сухая прошлогодняя трава, сквозь которую пробивались росточки молодой зелени, такой нежной, что жаль было топтать конями. Мстислав мерно покачивался в такт шагов коня, убаюканный дремой. Ему казалось, что он не едет, а плывет по безбрежной, напоенный острыми запахами равнине; иногда он поднимал набухшие веки, глядел вперед и снова погружался в сладкое полузабытье. За ним следовала новгородская конная дружина; воины, сгорбившись в седле, боролись с остатками сна.

Мстислав ехал и чувствовал, как у него сладко ноет сердце. С чего бы это? – спросил он себя и вспомнил про свидание с Бажаной. И тут же подумал о Кристине, впервые за последние дни. Выходит, он изменяет ей? Да нет, какая измена, просто встретился с молодой женщиной, поговорил, развеялся, молодость вспомнил. Кристину он никогда не оставит, она мать его детей. Не любит и не любил никогда – это верно, жил с ней, потому что надо жить, потому что соединены судьбой. Вот если бы он тогда женился на Росаве, то никаких Бажан не было, он был бы ей верен до конца своей жизни. Он до сих пор ее вспоминает. Но Росава сгинула, пропала. После ее ухода сердце осталось пустым, его не могла заполнить Кристина. Теперь им овладеть пытается Бажана и, кажется, заняла какую-то часть, потому что он непрерывно думает о ней...

Неожиданно впереди началось быстрое движение, поскакали всадники, они скрылись в буераке, а потом вынырнули далеко в степи и сцепились в схватке с конными отрядами; по островерхим шапкам и разноцветным халатам Мстислав догадался, что это были половцы. Стычка была короткой, скоро по направлению к великокняжескому стягу всадники вели несколько степняков; Мстислав поскакал туда же.

В окружении бояр и воевод возле стяга на конях сидели Святополк и Мономах, перед ними стояли трое половцев, один из них, судя по одежде, из знатных мурз, щека была рассечена, текла кровь, но он держался достойно. Мономах спрашивал его на половецком наречии:

– Велики ли силы против нас?

– Большие, князь. Двадцать ханов соединились и хотят сразиться с русами.

– Кто возглавил объединенные силы половцев?

– Спор был жаркий. Ханы хотели только одного хана – старейшего и опытнейшего Уруссобу. Но он отказался. Больше того, он стал уговаривать остальных ханов заключить с вами мир, как это было два года назад. «Кони наши не кормлены, как будем биться?» – спрашивал он. Но его не послушались.

– А что говорили другие ханы?

– Они стыдили Уруссобу: «Если ты боишься Руси, то мы не боимся. Перебив этих, пойдем в землю их и завладеем их городами, и кто избавит их от нас?»

– Кто возглавляет сторожу, в которой ты сражался?

– Алтунопа. Молодой и горячий хан, он рвется сразиться с русами в открытом бою.

– Мы ему поможем, – ответил Святополк.

Он о чем-то посовещался с Мономахом, потом подозвал Мстислава, сказал:

– Бери сотню своих дружинников и выезжай поглубже в степь. Попробуй заманить этого Алтунопу. Думаю, не утерпит, погонится за тобой, а тут мы его и прихлопнем.

Войско русов в основном состояло из пеших воинов, двигалось медленно, поэтому Мстислав со своей сотней быстро обогнал его и оказался в пустынной степи. Только где-то далеко мелькали отряды всадников, то были разъезды половцев. Вот один из них, примерно в полусотню человек, устремился на русов. Мстислав развернул своих дружинников в лаву, рысью тронулся навстречу. Но половцы, подскакав на близкое расстояние, пустили стрелы и ускакали назад; дружинники кинулись в погоню. Но тех и след простыл. Мстислав остановил воинов, дальше поехали тихим шагом, тщательно осматривая местность, ложбины и овраги, чтобы не нарваться на засаду.

Вдруг откуда-то слева из-за небольшого холма вывалилась лавина конницы и помчалась на новгородцев. Мстислав тотчас скомандовал отступление. Воины стали нахлестывать плетьми коней, пустив в галоп. Но одеты они были в броню, и легкие половецкие всадники неумолимо приближались. Мстислав видел вспотевшие, напряженные лица дружинников, их панические взгляды, которые они кидали на преследовавших врагов, и понимал, что попали в смертельно опасное положение. До русского войска было далеко, скрыться за его спиной не удастся, а принимать бой не было смысла, у неприятеля было самое малое тройное превосходство.

И когда половцы приблизились почти вплотную и, визжа от азарта предстоящей схватки, собирались полоснуть мечами и саблями по спинам отставших русов, откуда-то сбоку выскочили конные отряды и ударили им в бока и спину. Половцы растерялись, заметались, кинулись в разные стороны, стараясь вырваться из кольца, но были изрублены. «Пришли половцы и послали перед собой в сторожах Алтунопу, который славился у них мужеством, – пишет летописец. – И подстерегли русские сторожа Алтунопу и, обступив его, убили Алтунопу и тех, кто был с ним, и ни один не спасся, но всех перебили».

Четыре дня шло русское войско, прижимая половцев к Дону. Степняки вели полукочевую жизнь: летом они кочевали, а на зиму останавливались в крупных селениях, составленных из юрт, запасались кормами, продовольствием. И теперь, застигнутые врасплох, они бросали насиженные гнезда и уходили в степь, – без еды и корма для скота.

– Ничего, далеко не уйдут, – спокойно говорил Мономах, из-под ладони осматривая безбрежную степь. – Придется им принимать решительное сражение.

И – точно. На пятый день несметные полчища двинулись на русов. Святополк и Мономах начали расставлять свои силы: середину заняли пешие воины, а по крыльям разместились конники. Мстислав со своей дружиной прикрыл правый край.

– Гляди в оба, – наставлял Мономах сына. – Ни в коем случае не давай степнякам ударить сбоку. Иначе беда, сомнут весь строй и изрубят в голой степи подчистую.

Половцы приближались. И вот, сорвавшись с места, стремительно рванулась вперед легкая конная лава. С близкого расстояния она выпустила тучу стрел и умчалась назад, а вслед за ней налетела вторая, а затем третья... В ответ русы выпустили рой своих стрел, с той и другой стороны появились раненые и убитые. Бой разгорался.

Наконец противник соединил всех конников в одну силу и бросил на строй русов. Страшны половцы первым ударом, кажется, их кони сметут все на своем пути, растопчут и повергнут в прах любого врага. Но на их пути встали пешие воины. Укрывшись за большими щитами, они приняли на остроконечные длинные пики вражеских лошадей, а потом засапожными кинжалами стали расправляться с упавшими всадниками. Закипело жестокое сражение.

У Мстислава картина боя развертывалась перед глазами. Зная повадки половцев, он отметил, что на этот раз действовали они без особой выдумки, пробивались напролом. И стремительного нападения у них не получилось. Не было в беге лошадей прежней быстроты и свежести; оголодавшие за зиму кони тяжело несли своих всадников по вязкой, еще не просохшей земле, теряя в этом беге последние силы.

Встретив упорное сопротивление, половцы стали заворачивать коней обратно; на длительный изнуряющий бой они не были способны.

Получив отпор в центре, ханы бросили конницу в обход. Мстислав видел, как движутся на него большие силы половцев, и, выждав момент, бросил свою дружину навстречу. Он скакал впереди, опустив меч и чувствуя, как наливается тяжестью правая рука. Он выбрал себе рыжебородого половца, лихо мчавшегося на него; подняв меч, со страшной силой опустил на правое плечо противника и рукой почувствовал, как сталь разрезала кольчугу и вошла в мягкое, податливое тело. Не теряя ни мгновения, кинул послушного коня на другого степняка, ткнул его в незащищенный бок... Остальное помнил плохо: мелькали перед глазами оскаленные морды коней, разъятые в крике рты людей, в ушах стоял звон металла, шум битвы, слившийся в один протяжный и жуткий вой...

Новгородская бронированная дружина отбросила легкую конницу половцев и погнала в степь; то же самое произошло и на левом крыле. Но русы не преследовали противника. Бой только начинался, силы надо было держать в кулаке, и Святополк и Мономах вернули конницу на прежнее место.

Через некоторое время половцы снова ударили по центру. Но опять их встретили длинными копьями пешие воины. Схватка отличалась большой яростью и ожесточением, однако русы выстояли. И в тот момент, когда половцы стали заворачивать коней обратно, с обеих сторон ударили по ним бронированные дружины русов, вперед пошли и пешие воины. Некоторое время степняки еще сопротивлялись, но потом не выдержали удара с трех сторон и побежали.

«И великий Бог вложил ужас великий в половцев, и страх напал на них и трепет перед лицом русских воинов, и оцепенели сами, и у коней их не было быстроты в ногах, – пишет летописец. – Наши же с весельем на конях и пешие пошли к ним. Половцы же, увидев, как устремились на них русские, не дойдя, побежали перед русскими полками. Наши же погнались, рубя их... И убили тут в бою двадцать князей (ханов): Уруссобу, Кчия, Арсланапу, Китанопу, Кумана, Асупа, Куртка, Ченегрепу, Сурьбаря и прочих князей их, а Белдюзя захватили».

Хана Белдюзя привел к Святополку киевский дружинник; великий князь снял с себя золотую цепь и наградил храброго воина. Белдюзь в окровавленной одежде, глядя на Святополка полными ненависти глазами, проговорил звенящим голосом:

– Твоя взяла на сей раз, князь киевский! Покоряюсь твоей воле! Скажи, какой выкуп возьмешь за меня? Тотчас пошлю гонца в свои владения, привезут тебе много золота, серебра, коней и скота!

Ничего не ответил Святополк, потому что видел за спиной хана разоренные селения и уничтоженные посевы, тысячи пленных русов. Кровавый след шел за этим плененным половцем. Приказал позвать Мономаха, а когда тот подъехал, отдал ему на суд Белдюзя.

С трудом выдержал тяжелый взгляд переяславского князя хан, но повторил свою просьбу о выкупе. Тогда ответил ему Владимир Мономах:

– Клянешься ли ты не совершать набегов на Русь?

– Всеми богами нашими клянусь! – тотчас ответил Белдюзь. – Именами родителей, жизнью своих детей обещаю не пересекать границы твоей державы!

Мономах немного помолчал, потом сказал веско:

– Это ведь не мы одолели вас, это клятва одолела вас. Ибо сколько раз, дав клятву, вы все-таки воевали Русскую землю? Почему ты не наставлял сыновей своих и род свой не нарушать клятвы, но проливали вы кровь христианскую? Да будет теперь кровь твоя на голове твоей!

Мономах дал знак своим дружинникам, и те с обнаженными мечами бросились к поверженному хану и изрубили его. А потом обратился он ко всему воинству и произнес:

– Вот день, который даровал Господь! Возрадуемся и возвеселимся в этот день, ибо Бог избавил нас от врагов наших, и покорил врагов наших, и сокрушил головы змеиные, и передал достояние их людям.

Вернулось русское войско с большой победой и полоном великим. Гнали с собой и скот, и овец, и коней, и верблюдов, и плененных половцев, печенегов и торков, тянулись возы со всякой рухлядью, коврами, золотой и серебряной посудой. Радостной толпой возвращались на родину русские пленники.

С нетерпением ждал возвращения в Киев Мстислав. Военные волнения и переживания обострили до предела все чувства, и ему вдруг захотелось увидеть Бажану, взглянуть в лицо, насладиться влюбленным взглядом... «Пошлю записку Кристине, что государственные дела задерживают в столице, и поживу несколько месяцев в тереме боярыни. Тихо, мирно поживу, кто об этом узнает? Не велика беда, и выведают. Все-таки я – князь, кто посмеет перечить?»

Оставив коня у великокняжеского дворца, пошел он пешком к терему боярыни. Мстислав чувствовал, как начало усиленно биться сердце, и он удивился, что волнуется перед встречей с Бажаной. «Неужели влюблен?» – спрашивал он себя и не находил ответа. В его памяти она осталась избалованной, лишенной простоты и естественности женщиной, не уважал и не любил он таких. Так почему его так тянуло к ней?

Он завернул за угол и возле терема увидел Бажану. Она стояла перед каким-то парнем, почти касаясь его одежды, и глядела ему в лицо томным взглядом. Губы ее шевелились, он не слышал, что она говорила, но догадывался по выражению ее лица, что она произносила то же самое, что недавно ему: «Этот день я не забуду никогда... У тебя честный, открытый взгляд, я верю тебе...» Это или что-нибудь вроде этого...

Мстислав круто повернулся и пошел прочь. Он шел, а перед ним стояла Бажана, ласково и внимательно глядевшая на того парня, высокого, красивого, с которым она забыла о существовании его, Мстислава... «Я ненавижу ее, – говорил он про себя. – Ненавижу, ненавижу... И в то же время люблю и хочу видеть, хочу быть с ней! Я проклинаю ее, но готов упасть к ее ногам и просить хоть о капельке любви!» Он чувствовал, что его сердце вот-вот разорвется от любви и тоски по Бажане, самому любимому и ненавистному человеку в мире.

Наконец он присел на дерево где-то на окраине города, с него будто спала пелена, рассеялся дурман, и он подумал просветлевшим умом: «Надо срочно уезжать из Киева, иначе наделаю много глупостей».

Сказав себе так, он встал и направился к терему Мономаха. Он шел, уверенный в правильности выбранного пути, а оказался перед теремом Бажаны. Он даже не удивился этому, только подумал, что уехать, не побывав на месте их встреч, было выше его сил. Он недолго постоял, вглядываясь в пустые окна, и медленно двинулся вдоль по улице...

На другой день Мстислав отправился в Новгород. Ему хотелось пройти в свой дворец незаметно, не привлекая ничьего внимания. Но народ как-то узнал о прибытии князя и толпами повалил навстречу. Люди радовались победе русского оружия, счастливому возвращению Мстислава, с которым за многие годы свыклись и связывали большие надежды. Он подхватил на руки выбежавших детей и повел их во дворец. На крыльце, сраженная равнодушным взглядом Мстислава, потерянно стояла Кристина...

Ночью его разбудил плач. Он прислушался. Плакала Кристина. Он потрогал ее крутое бедро, спросил:

– Ты чего?

– У тебя есть другая женщина, – всхлипывая, ответила она.

Побарывая сон, ответил лениво:

– Хватит выдумывать.

– Есть женщина, – настойчиво повторила она. – Ты никогда не приезжал таким.

– Это каким же? – окончательно просыпаясь, поинтересовался он.

– Равнодушным. Я для тебя никто.

Ему стало жалко ее. Действительно, всегда он целовал ее с дороги, а вчера совсем забыл.

– Замотался я, – стал он оправдываться. – Такой тяжелый поход случился. Прошли глубоко в степь. Вернулись все измотанные и разбитые. Но я на другой же день выехал из Киева. Я так соскучился по тебе.

Он повернулся к ней и попытался обнять, но она оттолкнула его.

– Не ври! Загулял с какой-то!

Дело принимало серьезный оборот. Семейной ссоры он не хотел. Надо было любыми путями убедить жену в своей невинности. Он подумал, предложил:

– Тебе легко узнать, как я вел себя в Киеве. Спроси любого дружинника, когда мы прибыли из похода в Киев и когда я выехал в Новгород. Все тебе ответят, что я сделал это на другой день. Стал бы я торопиться, если бы у меня была там любимая женщина!

– Мне все равно, когда ты выехал из Киева! – надрывно проговорила она. – Не любишь ты меня! В Швеции я так ждала, что встречусь с заморским принцем, так готовилась к своему замужеству. Ко мне сватались многие ярлы и конунги, но я отвергала. Я надеялась, что на Руси меня ждет необыкновенная любовь. А что нашла в Новгороде? Холод и равнодушие мужа. Я надеялась, что рожу детей и растоплю твое сердце, но оно у тебя по-прежнему осталось ледяным. От тебя я ни разу не видела искренней ласки, ты всегда со мной сумрачный и угрюмый. Как можно жить с таким мужем?

Она замолчала, может, уснула. А он лежал с открытыми глазами и думал о том, что нечаянно сломал судьбу замечательной женщины. Конечно, не нарочно, но так все сложилось у него в жизни. Если бы он не встретил в свое время Росаву, то, наверно, привык и полюбил шведскую принцессу. Не мог не полюбить, потому что была она на редкость ласковой и жизнерадостной. О таких только мечтают мужчины. За все время ни одним словом не попрекнула его, ни разу не высказала своего недовольства, всегда была ровной и терпеливой. И чем он ответил на ее любовь?

Но в чем он виноват? Тем, что родился однолюбом? Что сердцу не прикажешь любить эту женщину, а не другую? Вот нечаянно увлекся ветреной и пустой особой, этой киевлянкой Бажаной. А рядом лежит красивая, преданная ему и душой и сердцем женщина, его супруга, а он не в силах полюбить ее... Все, что могу сделать для нее, – не обижать равнодушием, решил он про себя. Постараюсь быть внимательным и чутким. Я никогда не обижу ее ни словом, ни взглядом.

С этой мыслью он и уснул.

Может быть, и забылись бы эта и ночь и короткая размолвка, как и другие, но внезапно занемогла Кристина и скоро умерла. Посокрушался Мстислав, как положено справил траур, а потом взял себе в жены дочь богатого новгородского боярина Дмитрия Завидича Добраславу.