Перед тем как проводить в дорогу племянника Ярополка, князь Георгий встретился с его матерью Анной Глебовной, деревянный терем которой стоял в детинце почти напротив белокаменного Успенского собора. Этот терем достался Анне Глебовне в наследство от покойного супруга.

Поскольку князя Георгия и Анну Глебовну связывала давняя тайная любовная связь, поэтому, оставшись наедине, они заговорили друг с другом в той манере, какая присуща двум влюбленным, чьи чувства выдержали испытание временем.

— Неужто все так плохо, свет мой? — с тревогой в голосе промолвила Анна Глебовна, встречая своего возлюбленного в жарко протопленной светлице и помогая ему скинуть с плеч шубу с бобровым воротником. — Лица на тебе нет, мой милый. Молви мне все без утайки!

Георгий Всеволодович тяжело опустился на скамью, растирая озябшие пальцы. В спешке он не захватил рукавицы, а на дворе было довольно морозно и ветрено.

— Худо дело, лада моя. Хуже некуда! — проговорил князь, обняв за талию прижавшуюся к нему Анну Глебовну. — Татары взяли Москву и град Ярополч. Не сегодня завтра нехристи ко Владимиру подвалят. По слухам, Батыева орда состоит из несметного множества всадников. А у нас после поражения под Коломной и десяти тыщ ратников не наберется.

— И что теперь, милый? — обеспокоенно спросила Анна Глебовна. — Что теперь будет со всеми нами?

— Выход один — надо собирать новую рать, — ответил Георгий Всеволодович. — Завтра я уезжаю из Владимира в Ростов, возьму с собой конные полки. Святослав поедет со мной. Столицу я оставляю на попечение воеводы Петра Ослядюковича и на своих сыновей Всеволода и Мстислава. Все пешее войско останется здесь под их началом.

— Можно и мне с тобой поехать, свет мой? — спросила Анна Глебовна, заглянув в глаза князю Георгию. — Обузой я тебе не стану, обещаю.

— А ты, краса моя, сегодня же поедешь в Переяславль-Залесский вместе со своим сыном, — властно и непреклонно произнес Георгий Всеволодович. — Я повелел Ярополку оборонять Переяславль от нехристей, ежели они до него доберутся, что маловероятно. От Владимира до Переяславля больше семидесяти верст через леса и болота. Татары со своими стадами и обозами вряд ли туда сунутся. Пересидишь беду в Переяславле, лада моя, а к весне я соберу сильную рать и разобью Батыгу.

— Что же, и Агафью с собой не возьмешь, милый? — удивилась Анна Глебовна. — И деток своих младших?

— Во Владимире семья моя будет в полной безопасности, — уверенно проговорил князь Георгий. — Владимир укреплен лучше всех прочих городов Залесской Руси. Татары обломают зубы о здешние валы и стены! Три-четыре недели Владимир выстоит в осаде, а к тому времени подойдет с Поднепровья Ярослав с полками и под моими стягами соберется мощное воинство. Мною уже разосланы гонцы в приволжские грады.

Самоуверенный тон Георгия Всеволодовича успокоил Анну Глебовну, которая знала, что ее любовник настойчив и неутомим не только в постели, но и во всех своих делах. Задаваясь какой-нибудь целью, князь Георгий мог терпеть любые лишения и невзгоды ради победного конца. Любая неудача терзала его пуще всякой пытки. Вот и сейчас Георгий Всеволодович не мог усидеть на месте даже в объятиях любимой женщины, одолеваемый мыслью о страшной опасности, нависшей над его стольным градом. Не просидев и получаса в уютных покоях Анны Глебовны, князь Георгий поспешил в свои роскошные каменные палаты, где его ожидали воеводы и думные бояре, чтобы доложить ему о выполненных поручениях и выслушать новые приказы.

Проводив князя Георгия до самого выхода из терема, Анна Глебовна созвала своих челядинок и стала собираться в дорогу. Она металась по терему из светлицы в светлицу, стараясь уследить за всем сама. Ей было велено взять с собой лишь самое необходимое, но Анне Глебовне казалось, что на новом месте у нее наверняка появится нужда во многих вещах и предметах обихода, поэтому вместо одного сундука с вещами она приготовилась везти с собой целых три.

Уложив в сундуки дорожную кладь, Анна Глебовна присела на стул, чтобы передохнуть, и тут ей сообщили, что к дверям ее терема подъехали два крытых возка на полозьях, запряженных тройкой лошадей. Через минуту в покои Анны Глебовны вступил, топая сапогами, ее сын Ярополк в теплом коротком кафтане и длинном плаще с меховой подкладкой. На поясе у него висел длинный меч в ножнах.

Сняв с головы малиновую парчовую шапку с опушкой из меха черно-бурой лисицы, Ярополк поприветствовал мать. Затем он кивнул на сундуки, стоявшие посреди комнаты:

— Это с собой возьмешь? Не многовато ли?

— Взяла самое необходимое, — решительно отрезала Анна Глебовна. — Я все-таки княгиня, а не холопка.

— Кого из челядинок с собой возьмешь, матушка? — спросил Ярополк, стряхнув с шапки белый налет из снежной крупы.

— Всех пятерых служанок и возьму с собой, — ответила Анна Глебовна, повязывая голову белым шерстяным платом. — Они все мне понадобятся в Переяславле. Чай не на день-два мы туда поедем.

— Тогда сундуки эти придется здесь оставить, матушка, — сказал Ярополк. — Места в двух возках не шибко много.

— Значит, пригони сюда еще один возок, сыне, — проговорила Анна Глебовна, надев поверх платка изящную круглую шапочку с опушкой из меха белки. При этом она глядела на свое отражение в овальном серебряном зеркале на тонкой ручке. Это зеркало держала перед ней молодая челядинка в длинном льняном платье до пят, с синими глазами и толстой русой косой ниже талии.

— Лишних саней у меня нету, матушка, — нахмурившись, сказал Ярополк. — Еще в семи возках загружено оружие и снедь для моей дружины.

— Обратись к Георгию Всеволодовичу, сынок. — Анна Глебовна обернулась к Ярополку. — Он даст тебе и возок и лошадей. Токмо скажи ему, что это моя просьба.

В последнее время Ярополк жил в селе Боголюбове недалеко от Владимира, но и ему было ведомо о греховной связи между его матерью и Георгием Всеволодовичем. Такое поведение матери было не по душе Ярополку, поскольку старшие сыновья князя Георгия из-за этого относились к нему с неприязнью. Особенно в этом отношении выделялся вспыльчивый Мстислав.

— Не стану я ни о чем просить Георгия Всеволодовича, — сердито обронил Ярополк. — У него и так забот полон рот. К тому же солнце уже высоко, нам пора в путь выдвигаться.

— Тогда я сама обращусь к Георгию Всеволодовичу за содействием, — капризно воскликнула Анна Глебовна, толкнув в плечо синеглазую челядинку. — Чего рот разинула, глупая? Подай-ка мне шубу!

Облачаясь с помощью служанки в длинную лисью доху, Анна Глебовна вслух сетовала на то, что ее родной сын не проявляет о ней должной заботы. Мол, ей приходится обращаться за помощью к Георгию Всеволодовичу, который для нее не кровный родственник, но заботится о ней пуще родного сына.

Ярополк с кривой усмешкой отвернулся к заиндевевшему окну, за которым сквозь стеклянные ромбовидные ячейки были видны крутящиеся снежные вихри. Всем своим видом Ярополк показывал матери, что уж ему-то отлично ведомо, по какой причине Георгий Всеволодович оказывает ей повышенное внимание. И если его мать гордится своей тайной связью с Георгием Всеволодовичем, выставляя ее напоказ, то ему, Ярополку, втройне стыдно за нее перед людьми.

Анне Глебовне было тридцать восемь лет, но выглядела она значительно моложе благодаря прекрасной фигуре с мягкими, по-женски соблазнительными линиями шеи, плеч, груди, талии и бедер. Эта невысокая женщина словно была создана для того, чтобы зажигать лихорадочный огонь в крови молодых мужчин. Нельзя было не обратить внимания на ее густые светлые волосы, отливающие матовым блеском, на большие, манящие, светло-голубые глаза, на чувственный, красиво очерченный рот. У нее была дивная обезоруживающая улыбка и природное изящество походки.

Имея честолюбивый и любвеобильный нрав, Анна Глебовна с юных лет не желала довольствоваться малым. Живость ума сочеталась в Анне Глебовне с беспринципностью в суждениях и поступках. Сначала Анна Глебовна посодействовала своей двоюродной сестре Агафье выйти замуж за Георгия Всеволодовича, а потом, овдовев, она же соблазнила супруга Агафьи, затащив его в свою постель. Было время, когда Агафья и Анна Глебовна были очень дружны, выйдя замуж за родных братьев. Но со временем эта дружба закончилась вместе со смертью мужа Анны Глебовны. Теперь этих двух женщин не связывало ничего, кроме взаимной ненависти.

Княгиня Агафья, направляясь вместе со снохами и боярскими женами на молебен в Успенский собор, увидела сборы в дорогу и отъезд Анны Глебовны и ее челядинок. Учинив небольшой скандал в присутствии посторонних людей, Анна Глебовна вытребовала-таки еще один возок и лошадей у Георгия Всеволодовича.

Местный епископ Митрофан собрал прихожан в Успенском храме, чтобы отслужить поминальную ектению по погибшим рязанским князьям и по всем русичам, павшим от татарских стрел и сабель. В огромный кафедральный собор набилось столько народу, мужчин и женщин, бояр и простолюдинов, что яблоку негде было упасть.

Князь Георгий с братом Святославом, с женой Агафьей и сыновьями стояли впереди всей толпы молящихся возле невысокой металлической ограды, отделявшей алтарную часть храма и амвон от обширной центральной части собора, над которой будто парил высокий круглый купол, расписанный звездами и ликом Спасителя. Каменный купольный барабан был прорезан идущими по кругу узкими окнами, в которые были вставлены резные решетки. Через окна в храм проливался бледный свет холодного зимнего дня, сливаясь в душном полумраке с мерцающим сиянием множества горящих свечей, установленных прихожанами на особых столах-канунах за упокой душ погибших князей, воевод и простых ратников.

Среди людей, пришедших в этот час в Успенский собор, были не только жители Владимира и окрестных сел, но и рязанцы, вызволенные из татарской неволи дружиной Евпатия Коловрата.

Богослужение шло своим чередом под громкое чтение молитв диаконом с амвона, в перерывах между которыми хор монахов и монахинь на клиросах, что по краям амвона, протяжно и торжественно пропевал священные псалмы. Епископ Митрофан после каждого пропетого хором псалма проходил перед Царскими вратами туда и обратно с дымящимся кадилом в руке. Горящий благовонный ладан, исходящий из кадила вместе с ароматным дымком, символизировал собой возношение людских молитв к Богу.

Князь Георгий, объятый тягостными думами, мрачно взирал на высокий роскошный иконостас, венчающий собой блистающие позолотой Царские врата, за которыми находится алтарь — святая святых всякого храма. В самом нижнем ряду иконостаса стоят иконы Спасителя и Богоматери. К ним-то и был прикован хмурый взгляд Георгия Всеволодовича.

«Неужто Господь и ангелы небесные окончательно отвернулись от нас, грешных? — размышлял князь Георгий, машинально осеняя себя крестным знамением вместе со стоящими рядом с ним людьми. — Неужто Батыево нашествие есть кара Господня за грехи наши? Неужто Богоматерь, покровительница града Владимира, позволит грязным мунгалам разорить наши дома, осквернить наши церкви, истребить жителей от мала до велика? Князья рязанские небось тоже просили Господа и Богоматерь о заступе, выходя на сечу с татарами… И что же? Все князья рязанские костьми полегли в битвах с Батыевой ордой. Скосила их Смерть косою острою. И на мне тоже лежит вина за то, что от Рязанского княжества осталось пепелище. Помнится, гонец рязанский бросил мне предостережение и упрек, когда я отказался послать войско к рязанцам в подмогу. Он сказал мне тогда, мол, как покончат татары с Рязанью, сразу двинутся на Владимир. Мол, ту же самую чашу я выпью. Покуда сбываются слова того гонца».

После поминальной литургии Георгий Всеволодович приказал своим младшим дружинникам привести к нему из темницы двух бояр новгородских Микуна и Жердяту. Видя мрачное настроение Георгия Всеволодовича, гридни со всех ног бросились исполнять его повеление.

Два пленника предстали пред очами великого князя в просторной дворцовой гриднице.

— Мне ведомо, что вы оба в прошлом не раз пытались поднимать новгородцев против меня и моего брата Ярослава, — сказал сидящий на троне Георгий Всеволодович. — Вы оба всегда ратовали за Михаила Черниговского, к нему вы и убежали, когда мой брат Ярослав все-таки сел князем в Новгороде. Однако Ярослав настиг вас и в Чернигове, пленил и отдал на поруки рязанскому князю. — Георгий Всеволодович тяжело вздохнул и замолчал, уперев свой взгляд в мозаичный пол. У него был вид человека, который должен говорить об одном, а мысли его заняты совсем другими заботами.

Стоящие перед троном Микун и Жердята молча переглянулись. Они были в длинных помятых одеждах, пропахших затхлым духом тесного душного узилища. Их длинные волосы были спутаны, в них запутались сухие соломинки с тех жестких постелей, на которых им приходилось коротать в застенке долгие дни и ночи.

— Все наши распри — это теперь дело прошлое, — опять заговорил Георгий Всеволодович, вновь подняв глаза на двух бывших узников. — Ныне беда у нас общая. Напасть эта, как пожар в лесу, всех опалит, до каждого доберется. Одолеть Батыеву орду можно токмо общими усилиями суздальских князей и новгородской рати. Держать вас под замком, други мои, я более не стану. Хочу направить вас в Новгород, чтобы с вашей помощью сподвигнуть вече новгородское на войну с Батыем.

Если бородатый широкоплечий Микун понимающе закивал своей лобастой головой, то Жердята, наоборот, ядовито усмехнулся, сверкнув редкими зубами из-под густых темно-русых усов.

— Что, княже, припекло тебя горе горькое дальше некуда, — язвительно обронил Жердята, смело взглянув в глаза Георгию Всеволодовичу. — Похоже, крыша заполыхала у тебя над головой, коль обращаешься к нам как, к друзьям. Помнится, месяц тому назад ты называл нас лютыми недругами, не забыл?

На скулах у Георгия Всеволодовича заходили желваки, а его глаза потемнели от еле сдерживаемого гнева.

Видя, что дело принимает дурной оборот, находящийся здесь же боярин Дорогомил постарался разрядить обстановку.

— Что было, то минуло, братья, — примирительно вымолвил он, поглядывая то на князя Георгия, то на двух новгородцев. — К чему прошлое ворошить? Надо позабыть обиды ради спасения Руси от татарской напасти. Коль мы и в эту недобрую пору станем собачиться друг с другом, то нехристи косоглазые выжгут огнем все наши земли от Рязани до Новгорода!

— Верные слова, воевода, — вставил Всеволод, старший сын князя Георгия. Он вместе с братом Мстиславом сидел на скамье справа от восседающего на троне отца. — Орда Батыева дюже сильна, порознь русским князьям ее не победить. И Новгород в одиночку против татар не выстоит, видит Бог.

— И я о том же думаю, братья, — промолвил Микун, пихнув локтем в бок Жердяту, дабы тот придержал язык и не злил великого князя. — Порознь нам эту беду не перемочь, что и говорить. Силища у Батыги несметная! Волю твою, княже, мы с Жердятой перекажем новгородцам. — Микун поклонился Георгию Всеволодовичу. — Мы готовы сей же час в путь двинуться.

— Не волю, боярин, а просьбу мою, — сделал поправку князь Георгий. — Скажете вечу новгородскому, что я кланяюсь ему и прошу помощи у великого Новгорода. Ежели новгородцы исполчат войско против татар, то пусть к Торжку выступают. Близ этого града мы и объединим русские рати на погибель проклятому Батыге.

Великокняжеский огнищанин Сулирад тут же выдал Микуну и Жердяте кожаный кошель с деньгами, теплую одежду, кинжалы и мешок с провизией на дорогу. В сопровождении Сулирада оба новгородца отправились на конюшню, чтобы выбрать себе коней. До Новгорода путь был не близок.

— Зря ты выпустил из поруба двух этих смутьянов, отец, — высказал свое мнение Мстислав, когда Сулирад и оба новгородца удалились из гридницы. — Им наша беда токмо в радость. Не станут эти негодяи поднимать новгородцев нам в подмогу, это яснее ясного. Пустое это дело — метать бисер перед свиньями. Насадить бы двух этих молодцев на копья, и вся недолга.

— Что ты такое молвишь, брат! — невольно вырвалось у Всеволода. — Иль креста на тебе нету?! Нам сейчас без злобы нужно договариваться друг с другом, оставив прежнюю неприязнь и размолвки. Доберутся Микун и Жердята до Новгорода, расскажут там о нашествии татар в наше Залесье, и ладно. Пусть не замолвят они за нас слово перед боярами новгородскими, главное, чтобы тревога поселилась в Новгороде, вынудив тамошний люд за оружие взяться.

— Новгородцы, как обычно, начнут спорить на вече до хрипоты, обсуждая, воевать ли им с Батыгой или в стороне отсидеться, — с мрачной ухмылкой заметил Мстислав. — Так всегда в прошлом бывало. Тем более что Ярослав теперь далече, который принуждением и коварством всегда мог заставить новгородцев в поход выступить. Одни без Ярослава Всеволодовича новгородцы на рать не поднимутся, покуда татары к ним в дверь не постучатся.

По глазам Георгия Всеволодовича было видно, что в душе он такого же мнения о новгородцах, но верить ему, как и Всеволоду, хотелось в обратное. Поэтому великий князь обронил с тяжелым вздохом, мол, среди новгородских бояр должны найтись здравомыслящие люди, которые убедят вече послать войско на помощь суздальским князьям.