Книга: Владимир Храбрый. Герой Куликовской битвы
Назад: Глава первая. Послание Мамая
Дальше: Глава третья. Измена

Глава вторая. Олег

Владимир порадовался в душе, увидев, какой холодный прием оказал Дмитрий посланцу Мамая. Сары-Ходжа не получил от Дмитрия ни одного подарка. Свиту Сары-Ходжи гридни московского князя не допустили в тронный зал. Сидящий на троне Дмитрий разговаривал с Сары-Ходжой надменным и неприязненным тоном, словно перед ним находился не ордынский посол, а провинившийся слуга. Дмитрий заявил Сары-Ходже, что отныне Мамай и «ублюдочный хан Мухаммед-Булак» не получат от него даже ломаной серебряной монеты. Еще Дмитрий добавил, что ему плевать на запреты Мамая и на его угрозы.
— На тверского князя я обнажу меч когда захочу! — сказал Дмитрий. — И с литовским князем я долго поддерживать мир не собираюсь! Коль ордынская конница в мои пределы сунется, встречу ее копьями и стрелами!
Сары-Ходжа внимал Дмитрию, раскрыв рот от изумления. Он совершенно не узнавал московского князя! Куда девались его угодливые улыбки, его льстивые речи и заискивающий тон? В ставке Мамая Дмитрий был совсем не таким! Там он очаровал всех татарских вельмож своей щедростью и обходительностью! Даже Мамай, настроенный поначалу враждебно к Дмитрию, растаял и подобрел, беседуя с молодым и таким остроумным московским князем. Когда Дмитрий уехал обратно на Русь с ярлыком на Владимирское княжение, то Мамай еще долго пребывал под впечатлением от общения с ним.
«Так вот оно, истинное лицо Дмитрия! — подумал Сары-Ходжа. — Вот его истинное отношение к Мамаю! Дмитрий для Мамая — злейший враг! Ведь тверской князь предупреждал об этом Мамая. Дмитрий был в руках у Мамая, когда он приезжал к нему выпрашивать ярлык. Дмитрий-хитрец умилил Мамая своими любезностями, расположил его к себе настолько, что тот даровал ему великий ярлык, хотя собирался обезглавить его!»
Дмитрий не позволил Сары-Ходже надолго задержаться в Москве, приказав ему ехать обратно в Орду. Спутникам Сары-Ходжи, пожелавшим проехать до Твери, московский князь стал чинить препятствия в этом, недвусмысленно намекая им, что путь в Тверское княжество татарам закрыт.
Прощаясь с Дмитрием, Сары-Ходжа выразил сожаление — может, искренне, а может, нет, — что дружеские отношения московского князя с Мамаем закончились столь неожиданным разрывом.
«Я буду ехать к Дону очень медленно, князь, — сказал Сары-Ходжа Дмитрию. — Если ты одумаешься и известишь меня об этом через своего гонца, то Мамай не обнажит на тебя саблю. Твои дерзкие слова упадут на дно моей души, не дойдя до ушей Мамая. Я умею хранить тайны».
Вернувшись в Серпухов, Владимир стал готовиться к поездке в Рязань.
Внезапно в Серпухове объявился Сары-Ходжа, одетый не как ордынский посол, а как восточный купец. Его сопровождали всего двое конных слуг. Оказывается, Сары-Ходжа оставил свою свиту в Коломне, а сам поспешил в Серпухов для встречи с Владимиром.
Не ходя вокруг да около, Сары-Ходжа повел речь о том, что после всего случившегося Дмитрию не усидеть на московском столе.
— За свою дерзость и неповиновение Дмитрий заплатит головой! — хищно усмехаясь, молвил знатный ордынец. — Сыновьям Дмитрия тоже не видать московского стола. Мамай очень мстителен. Он не успокоится, пока не истребит всех детей Дмитрия.
Затем Сары-Ходжа сказал Владимиру, что он готов замолвить за него слово перед Мамаем. Ведь как внук Ивана Калиты Владимир имеет все права на Московское княжение. По словам Сары-Ходжи выходило, что Владимир более предпочтителен для Мамая как московский князь, поскольку он женат на дочери Ольгерда. Разговаривая с Ольгердом как с родственником, Владимир сможет без войны уладить с ним все пограничные споры. И опять же как зять Ольгерда Владимир сможет замириться с тверским князем, сестра которого является женой литовского властелина.
Ведя с Владимиром доверительную беседу, Сары-Ходжа невольно проговорился, сказав, что Мамая пугает возрастающее могущество Литовского княжества. После победы над татарами в битве при Синих Водах двенадцать лет тому назад Ольгерд отнял у Золотой Орды обширные земли в Побужье и в Южном Поднепровье. А ныне литовцы уже хозяйничают в Посемье и в верховьях Северского Донца, сгоняя татар с их летних кочевий.
Мамаю рано или поздно придется сойтись с Ольгердом не на жизнь, а на смерть. И в этой труднейшей для татар войне Мамай собирается опереться на Москву, где будет сидеть послушный его воле князь.
Владимир без колебаний заявил Сары-Ходже, что тот зря приехал к нему. Им не договориться, поскольку ему, Владимиру, Мамай ненавистен столь же сильно, как и его брату Дмитрию.
* * *
До сего случая Владимиру ни разу не доводилось встречаться с великим рязанским князем Олегом Ивановичем. Рязанское княжество приткнулось на южной окраине Русской земли. Этот многострадальный край в прошлом — далеком и близком — перенес немало бед от частых ордынских вторжений. У князей рязанских изначально не было никаких прав на великий владимирский стол, из-за которого грызутся между собой московские, тверские и суздальские князья.
Рязанские Ольговичи ведут свой род от черниговских Ольговичей, которые постоянно враждовали с киевскими и суздальскими Мономашичами. По этой причине Рязань стоит особняком от Москвы и Твери. Рязанские князья никогда не кланялись тверским князьям в пору их могущества, не подчинялись они и Москве, хотя были вынуждены уступить часть своих земель своему северному соседу. И с Ордой рязанские князья ведут торговлю и переговоры о дани самостоятельно, без посредничества кого-либо из великих владимирских князей.
Нынешнее лето выдалось жарким и засушливым; урожай повсеместно засох на корню, поскольку за весь июнь не выпало ни капли дождя. Проезжая по рязанским землям, Владимир поразился нищете здешних сел и деревенек. Селян в них было совсем немного. Попадались селения и вовсе пустые, без единого жителя, с полуразрушенными избами, поросшими лопухами и крапивой в человеческий рост. Народ здешний упорен и сметлив в делах, к опасности привычен. Зачастую рязанский смерд, вспахивая и засевая поле, вынужден на Степь оглядываться и держать топор под рукой. Так же и ремесленник рязанский, вращая круг гончарный или выплавляя железо в горне, в любой момент готов за меч взяться, заслышав тревожные звуки набата.
Град Рязань стоит высоко над вольной Окой, за потемневшими дубовыми стенами теснятся терема и домишки с тесовыми кровлями, с затейливыми резными маковками. Иные из теремов в два-три яруса высотой. Улочки в Рязани узкие, извилистые, стиснутые по краям высокими частоколами и глухими бревенчатыми стенами жилищ. Главная Спасская улица покрыта деревянной мостовой, на которой гулко и дробно стучат копыта лошадей, звонко громыхают колеса возов. Спасская улица тянется почти через весь город, начинаясь от Глебовских ворот и упираясь в небольшую площадь возле Спасо-Преображенского собора, чей белокаменный громадный силуэт со стройными полукружьями закомар и золочеными куполами виден издалека.
Владимир увидел блеск куполов и крестов главного рязанского храма еще на подъезде к перевозу через реку Трубеж. Этот неширокий приток Оки как бы отделяет обнесенные стенами кварталы Рязани от ее посадов. Увидев Спасо-Преображенский собор вблизи, Владимир невольно залюбовался его монументальной красотой, придержав коня и задрав голову.
Терем рязанского князя, сложенный из вековых дубовых стволов, высился на самом возвышенном месте города, вокруг него стоял прочный тын. Высокое теремное крыльцо было укрыто двускатным тесовым навершием, опиравшимся на резные столбы. Крыша терема была украшена затейливой резьбой, на ее коньке красовался вырезанный из дерева петух. Квадратные теремные окна сверкали на солнце зелено-голубым фряжским стеклом.
Теремные покои также радовали глаз витиеватыми резными узорами, которые виднелись на дверных косяках, на перилах лестниц, на деревянных колоннах, подпиравших потолочные балки, на идущих вдоль стен длинных скамьях…
Олеговы слуги встретили Владимира и его людей возле переправы через Трубеж. Олегу доложили, что к нему прибыли послы от московского князя. И все же Владимиру пришлось довольно долго ожидать появления Олега Ивановича, который был занят беседой с послами византийского императора.
Наконец распахнулись двойные дверные створы и в покой, пронизанный косыми лучами солнца, вступил Олег в длинной темно-красной однорядке из аксамита, в зеленых сафьяновых сапогах, с золотой диадемой на голове. Рядом с Олегом шли три греческих посла, облаченные в яркие мантии из тяжелого шелка с ворсом из золотых и серебряных нитей. Один из послов был дороден телом и совершенно лыс, двое других были подстрижены под скобу, длина их темных волос едва достигала ушей. Лысый византиец был значительно старше летами двух своих спутников. Он был весь увешан золотыми украшениями, даже в мочки ушей у него были вставлены золотые серьги с изумрудами.
Позади Олега двигалась его свита: трое длиннобородых бояр в распашных кафтанах поверх белых рубах и пятеро молодых гридней в белых льняных портах, заправленных в красные сапоги, и длинных разноцветных рубахах из тонкой заморской ткани. Пояса на гриднях блистали позолотой и драгоценными каменьями.
Олег о чем-то непринужденно беседовал с посланцами византийского императора на греческом языке. Увидев московских послов, Олег заметил лысому греку, не пряча усмешки. Мол, погляди, друг мой, как одеты эти гордые московляне! «Дмитрий уже сколь лет подряд всю ордынскую дань себе забирает, а послов своих прилично одеть не может!»
Греческие послы заулыбались, переглядываясь друг с другом. Один из них высказал предположение, что, вероятно, московский князь очень скуп. Другой заметил, что, скорее всего, Дмитрий просто-напросто глуповат и неотесан. Лысый византиец предположил, что, возможно, Дмитрий сам весьма скромен в одежде и в быту. А каков господин, таковы и его слуги.
— Это верно подмечено, — по-гречески произнес Владимир, раскрасневшись от волнения. Он шагнул к Олегу и греческим послам, желая показать им, что прекрасно понимает, о чем они говорят. — Князь Дмитрий предпочитает одеваться неброско, не гоняется за золотыми украшениями и не приветствует тягу к роскоши среди своих приближенных. Я как соратник Дмитрия во всех его делах полностью разделяю его привычки и пристрастия.
— Как зовут тебя, посол? — обратился к Владимиру Олег Иванович, слегка обескураженный неловкостью возникшей ситуации.
Владимир назвал свое имя и то, кем он доводится московскому князю.
После того как рязанский князь распрощался с византийскими послами, он пригласил Владимира в небольшую уютную светлицу для разговора с глазу на глаз.
Олег Иванович был на двадцать лет старше Владимира. Это был статный и крепко сложенный мужчина, с длинными светлыми волосами и русой бородой. У него были правильные черты лица. Высокий лоб изборожден глубокими морщинами, между темных густых бровей залегла суровая складка.
Выслушав из уст Владимира, при каком условии московский князь готов вернуть ему Лопасню, Олег помрачнел и промолвил:
— Помер Владимир Ярославич, уже три месяца минуло, как он отдал Богу душу.
— Как же так? — в растерянности пробормотал Владимир. — С чего вдруг?
— Захворал и помер, — проворчал Олег, не глядя на Владимира. — Такое со всяким может случиться.
— А может, это ты поспособствовал, чтобы такое случилось, а? — Владимир так и впился пристальным взглядом в суровое лицо Олега. — Тебе ведь выгодна смерть Владимира Ярославича.
— Нечего на меня зыркать, младень! — вспылил Олег. — Я ведь тоже могу обвинить тебя в убийстве твоего родного дяди. Расскажи-ка мне правдиво, что ты сотворил с Проклом Ивановичем, нагрянув прошлым летом к нему в Галич. Ну, чего молчишь?
— Не убивал я Прокла Ивановича, — проговорил Владимир, смущенный гневным напором Олега. — Бог свидетель!
— И я готов Богом поклясться, что не причастен к смерти своего двоюродного брата, — сказал Олег, не пряча глаз от Владимира. — Не скрываю, что Владимир Ярославич скончался в Рязани. Однако к тому времени я его из темницы выпустил и оковы с него снял. Сын его Иван может это подтвердить.
— Где теперь Иван? — спросил Владимир. — Можно мне поговорить с ним?
— Иван сидит князем в Пронске, — промолвил Олег. — Я вернул ему отцовский удел, взяв с него присягу на верность моему дому. Если хочешь, я могу послать гонца в Пронск. И уже завтра Иван будет здесь.
— Хорошо, — вздохнул Владимир. — Пусть будет так.
Олег пригласил Владимира потрапезничать с ним и его семьей.
Покуда челядинцы накрывали на стол в трапезной, Олег показал Владимиру свои книги на русском и греческом языках. Олегова библиотека находилась в особом теремном покое на втором ярусе, там было много света, поскольку окна выходили на юго-восток. В этом помещении вдоль стен тянулись широкие полки, на которых были разложены книги в кожаных переплетах. Особо редкие и дорогие Олегу книги хранились в сундуках, обитых листовой медью.
Владимир поразился такому обилию книг в тереме рязанского князя. «Недаром про Олега говорят, что он вельми смыслен и мудр», — невольно подумалось ему.
Владимиру было ведомо, что Олег женат на Евфросинье, дочери Ольгерда. Матерью Евфросиньи была дочь витебского князя Мария Ярославна, которая являлась первой женой Ольгерда. Ныне Ольгерд был женат второй раз на сестре тверского князя Ульяне Александровне. Альдона, жена Владимира, была рождена Ольгерду его второй супругой. Таким образом, Евфросинья и Альдона были сводными сестрами.
Евфросинье Ольгердовне было тридцать лет. Это была необычайно красивая женщина с благородными чертами лица, с дивными светло-серыми глазами и длинной белокурой косой. Рязанская княгиня приветливо улыбалась Владимиру, расспрашивая его об Альдоне, с которой она ни разу не виделась, но очень хотела повидаться. Познакомился Владимир и с детьми Олега. Старшему из Олеговых сыновей Роману недавно исполнилось пятнадцать лет. Среднему сыну Радославу было тринадцать лет. Младшему Федору — одиннадцать. Дочери Олега Анастасии было десять лет.
Если Роман в точности походил на отца, то Федор и Анастасия чертами лица полностью уродились в мать. Лишь Радослав соединил в своем облике что-то от матери и что-то от отца.
За этим же столом оказалась пятнадцатилетняя Ольга, дочь покойного Владимира Ярославича. Это была миловидная молчаливая девушка с русыми косами и печальными зеленовато-голубыми очами. Как пояснил Олег Владимиру, племянница взята им на попечение. Мол, он уже подыскал ей достойного жениха среди сыновей муромского князя.
Владимир успел заметить тень неприязни, промелькнувшую по склонившемуся над тарелкой лицу княжны Ольги при упоминании ее дядей «достойного жениха» из Мурома. Это навело Владимира на мысль, что княжна Ольга, скорее всего, пребывает в Рязани не по своей воле, что у Олега Ивановича явно не все ладно в отношениях с двоюродной родней и в этой связи неожиданная смерть Владимира Ярославича не может не вызывать самые худшие подозрения.
Назад: Глава первая. Послание Мамая
Дальше: Глава третья. Измена