Глава седьмая. Неукротимая Элеонора
В первых числах декабря христианское воинство опять двинулось по дороге на Дорилей, теперь уже во главе с французским королем.
На военном совете перед самым выступлением тон задавала королева Элеонора. Она непременно хотела идти путем Готфрида Бульонского и Раймонда Тулузского, знаменитых предводителей первого крестового похода.
– В том первом походе крестоносцев Готфрид Бульонский и Раймонд Тулузский с очень небольшим войском забрались в самое сердце азиатских земель, захватили неприступнейшие крепости, разбили бесчисленные полчища сельджуков. И после всего этого у них еще хватило мужества и сил, чтобы взять штурмом Иерусалим! – молвила Элеонора со сверкающими от волнения очами.
Королева стояла возле широкого полотна, которое держали в развернутом виде два пажа. На холстине было изображено красками азиатское побережье Средиземного моря с городами, реками и горами.
– Мы пойдем путем Готфрида и Раймонда, через трудности и опасности – к победам! По пути наше войско возьмет следующие города: Дорилей, Пессинунт, Иконий… – Ножнами от кинжала Элеонора показала эти города на карте. – Перевалив через Киликийские горы, наше доблестное воинство захватит Тарс и Селевкию. Затем через Амманские горные проходы наше войско выйдет к городу Эдессе, захваченному эмиром Мосула, и восстановит господство крестоносцев за рекой Евфрат. Насколько мне известно, возвращение Эдессы под власть христиан и есть основная цель нашего похода. Не так ли, святой отец?
Вопрос королевы был обращен к Бернару Клервосскому.
Аббат, сидящий на стуле рядом с троном Людовика, согласно закивал головой с остатками прилизанных седых волос. На его вытянутом морщинистом лице отразилось восхищение смелыми замыслами королевы.
Это же восхищение прозвучало и в его словах:
– Я затрудняюсь сказать, что будет большим подспорьем в нашем святом деле: наличие рыцарских мечей или присутствие столь храброй королевы. Я думаю, государыня, все ангелы небесные, взирая сейчас на тебя сверху, радуются за страждущих христиан, живущих на Святой земле. Уверен, сарацинам не торжествовать победу, поскольку именно франки разбили их полвека тому назад. Франки побьют нехристей и на этот раз!
Именитые французские рыцари, сидящие полукругом перед картой, тоже поддержали королеву одобрительными возгласами.
Видя, что немецкие рыцари помалкивают, Элеонора обратилась с вопросом к Фридриху Швабскому:
– Герцог, кажется, ты не согласен со мной?
Фридрих поднялся со своего места.
– Не хочу показаться неучтивым, государыня, – сказал он, – но нашему войску, по-моему, не следует зимой двигаться по гористой местности, где в это время года не раздобыть в достатке пропитанье ни людям, ни лошадям. В самом первом походе крестоносцы прошли этим путем в летнюю пору.
– Мы раздобудем провизию в захваченных городах, – сказала Элеонора. – На нашем пути будет больше десятка городов, больших и малых. Это не считая деревень.
– Все селения до самого Дорилея уже разграблены войском моего дяди, – продолжил Фридрих. – Полагаю, за Дорилеем нас также встретят пустые деревни. Иконийский султан позаботится об этом. Единственно верный путь – через византийские владения вдоль морского побережья и далее через Армянскую Киликию к Сирийским горным проходам. Греки худо-бедно, но станут снабжать наше войско продовольствием и фуражом. Нам важно сохранить войско для решающих битв с эмиром Мосула. А этот полководец гораздо опаснее иконийского султана.
– Друг мой, – с улыбкой обратился к Фридриху Людовик, – неужели поражение твоего дяди вселило в тебя такую уверенность в неодолимости сельджуков? По-твоему, мои рыцари годятся лишь на то, чтобы опасливо обходить стороной владения иконийского султана? Ты обижаешь меня, честное слово!
– Слова герцога попахивают малодушием! – вставил граф Орлеанский, с вызовом взирая на Фридриха Швабского.
Между рыцарями вспыхнула перебранка. Немцы возмущались вызывающей дерзостью графа Орлеанского. Французы полагали, что граф вступился за честь своего короля.
Василий, сидящий в сторонке у самой полотняной стенки шатра, саркастически усмехнулся, глядя на происходящее.
«Как бабы на торгу, ей-богу!» – подумал он.
Порядок в шатре восстановила Элеонора.
– Славные сеньоры, надеюсь, вы не обнажите мечи друг на друга! – воскликнула она. Рыцари притихли. – Кто более прав из нас, я или Фридрих, покажет время. Теперь надо решить, какой путь нам избрать. Слово за королем Франции!
Людовик почмокал толстыми влажными губами и с важным видом произнес:
– Король Франции принимает выбор своей супруги. Идем на Дорилей!
Французские рыцари принялись громко приветствовать Людовика и Элеонору.
– Пусть дрожат подлые сельджуки! Завтра наше войско пойдет по их земле! – воскликнул граф Орлеанский.
За растянувшимся на марше войском Людовика с дальних холмов постоянно наблюдали конные сельджуки. Всадники султана появлялись внезапно и так же внезапно исчезали. Так прошло два дня.
На третий день сельджуки осмелели и приблизились довольно близко к крестоносцам, разбивающим лагерь.
Два сарацина, выстрелив из луков по отряду французских рыцарей, стремительно поскакали прочь.
Обе стрелы вонзились в землю возле копыт коня графа Орлеанского.
– Жалкие трусы! – презрительно промолвил граф. – Неужели сарацины надеются одолеть нас одними стрелами?
– Чего еще ожидать от этих азиатов! – небрежно усмехнулся барон Роканкур.
– Я думаю, сельджуки нападут на нас ночью, – высказал предположение граф Гийом Неверский.
Однако ночь прошла спокойно.
Утром войско крестоносцев двинулось дальше.
Небо затянули тяжелые грязные облака. Моросил мелкий дождь.
– И это зима? – удивлялись русичи. – У нас на Руси уже снег лежит и холода такие, что без теплой шубы не выйдешь.
– Бывало, идешь по улице, а снежок так и поскрипывает под сапогами.
– А дышится-то как легко после снегопада!
Ратникам было приятно вспоминать о том, что близко и понятно каждому из них. Им хотелось пробуждать в памяти впечатления о жизни, оставшейся дома – на Руси.
Крестоносцев встречали пустые разоренные селения. У них на пути то и дело попадались полуразложившиеся трупы воинов-христиан, словно грозное предостережение или вызов от сторонников прорка Мухаммеда. Французы предавали земле останки собратьев-крестоносцев и продолжали свой путь, горя желанием поскорее скрестить мечи с сельджуками.
На одном из переходов на колонну крестоносцев с двух сторон набросилась конница сарацин. Главный удар пришелся на пехоту. Пока рыцари разворачивались и перестраивались, сельджуки привели пешцев в смятение, обратив большую их часть в бегство.
Стойкое сопротивление оказали сарацинам лишь немецкие ландскнехты, русские ратники и несколько сотен нормандцев, которые с такой свирепостью орудовали своими секирами, что устроили на дороге настоящий завал из порубленных всадников султана и мертвых лошадей.
Когда сельджуки были отброшены рыцарской конницей, Людовик с супругой и свитой пришли полюбоваться на кровавую работу нормандцев.
– Дорогой герцог, ты по-прежнему считаешь, что сельджуки сильнее нас? И что для сохранения войска нам следует двигаться в Сирию через владения византийцев? – с нескрываемой иронией обратился Людовик к племяннику германского короля.
Фридрих тактично промолчал, видя, что Людовик и его вассалы упиваются одержанной победой.
Ночью стан крестоносцев был засыпан множеством сарацинских стрел. Конные лучники султана гарцевали в каких-нибудь ста пятидесяти шагах от крайних палаток христианского лагеря. Многие стрелы сельджуков были обмотаны просмоленной паклей и подожжены. Сарацинам удалось воспламенить несколько шатров в самом центре стана, в том числе огромный королевский шатер.
Людовик выбежал из горящего шатра в исподней рубахе, но в кольчуге и шлеме, с мечом в руке. Не отстававшие от короля слуги на ходу набросили ему на плечи белый плащ с красным крестом.
– Ко мне, мои верные друзья и вассалы! – кричал Людовик, нимало не смущаясь своего внешнего вида. – Проучим эту свору ночных разбойников, которые именуют себя воинами Аллаха! Эй, трубач, труби общий сбор!
Подбежавший к королю трубач поднес к губам изогнутый медный рог, но в следующий миг его сразила шальная стрела. Он упал прямо к ногам Людовика.
Телохранители заслонили короля щитами.
Людовик поднял с земли боевую трубу и сам несколько раз подал сигнал общего сбора и тревоги не очень умело, зато громко.
Со всех сторон к королевскому шатру бежали слуги и воины. Они второпях принялись заливать пламя водой и забрасывать землей, кто-то сбивал огненные языки мокрым плащом. Смятения добавляли служанки королевы, которые разбегались кто куда, не заботясь о своей госпоже.
Элеонора появилась в дверном проеме шатра, верх которого полыхал ярким пламенем. На ней было длинное бежевое платье, запахнутое спереди, как халат, стянутое в талии узорным поясом. Ее длинные светлые волосы рассыпались по плечам. На королеве не было никаких украшений, так как всеобщая суматоха подняла ее с постели. Надетое в спешке платье совершенно не скрывало одну из стройных ног королевы, между отворотами платья также виднелся краешек ее роскошной груди.
– Я хочу знать, есть ли здесь мужчины?.. Или же меня окружают лишь визгливые служанки да пьяные глупцы, не удосужившиеся выставить надежную стражу! – во весь голос выкрикивала Элеонора, переполняемая сильнейшим негодованием. – Кто-нибудь может организовать защиту от сарацин! А может, мне самой взяться за меч и возглавить это стадо ослов, называющих себя крестоносцами! Всевышний наверняка смеется или плачет, взирая на это безобразие!
Элеонора гневно отпихивала от себя пажей короля, которые хотели увести ее подальше от горящего шатра, видя, что сверху так и падают куски полыхающей парчи.
– Прочь руки, презренные! – воскликнула королева. – Я не страшусь ни огня, ни вражеских стрел, ибо я чиста перед Господом, который не допустит моей гибели!
Рыцари, оруженосцы, слуги и пажи короля, столпившись перед пылающим королевским шатром, таращились не столько на пламя, стремительно пожирающее парчовый покров, сколько на красавицу Элеонору, которая стояла уперев руки в бока и слегка отставив в сторону свою белую обнаженную ногу. Упреки и горькие насмешки королевы, казалось, не доходят до воинов, завороженных такой смелостью Элеоноры, а может, ее вызывающей полунаготой.
Шатер за спиной у Элеоноры быстро превращался в гигантский огненный факел. Вокруг втыкались в землю сарацинские стрелы. Однако Элеонора не двигалась с места. Она стояла босая, полуодетая, с растрепанными волосами и все же такая прекрасная в своем гневе!
Василий и его дружинники тоже прибежали тушить королевский шатер.
– Ох и отчаянная женка у Людовика! – восхищенно проговорил Фома, толкнув локтем Потаню. – О чем она толкует столь гневно, а?
– Ругает мужа и всех его рыцарей за глупость и трусость, – ответил Потаня.
– Что ж, так оно и есть, – сказал Василий, кивнув на Людовика, которого трое слуг сажали на коня. – Король-то пьян. До сечи ли ему?
Во хмелю в эту ночь оказался не только Людовик, но и многие из его приближенных. Накануне французские рыцари допоздна праздновали свою первую победу в стычке с конниками иконийского султана.
До самого рассвета крестоносцы не сомкнули глаз, отгоняя от своего стана легкую конницу сельджуков.
Наступивший день открыл воинам-христианам вид надвигающегося на них войска сарацин. Густые пешие отряды врагов спускались с холмов на равнину, по которой уже растекалась многочисленная сарацинская конница с трепещущими пучками конских волос на древках копий. Воинственные крики сельджуков сливались с грозным гулом многих тысяч копыт.
Людовик, еще не вполне протрезвевший, без промедления бросил свое воинство в сражение.
Рыцарская конница с ходу опрокинула и погнала всадников султана. Со стороны могло показаться, что тяжелая конница христиан в жесточайшей сшибке одолела легкую кавалерию сельджуков, если бы не ничтожные потери сарацин и не их стремительное бегство, более похожее на заманивание.
Пехота сарацин тоже сражалась без должной отваги и вскоре стала отходить обратно к холмам.
Русичи, видевшие стойкость сельджуков в двухдневной сече при Дорилее, не могли взять в толк, что стало с их врагами. Куда подевалась доблесть сельджуков?
– Дурман-травы нехристи объелись, что ли? – со смехом выкрикнул Костя, видя, как сарацины пятятся назад от взмахов его топора.
– Уловка это! – ворчал Потаня. – Как пить дать – уловка! Остановиться бы нам надо, братцы.
– Как тут остановишься? – возразил ему Худион. – Видишь, как бургундцы на нехристей напирают, и анжуйцы вместе с ними! А нормандцы аж вон куда прорвались!
– Василий, скажи военачальнику анжуйцев, пусть он остановит своих воинов! – не унимался Потаня. – Войско наше наступает без всякого порядка. Добром это не кончится!
– Окстись, Потаня! – отозвался Василий. – Кто из военачальников станет меня слушать, ежели враг вот-вот спину покажет!
У самого подножия холмов пешие воины султана и впрямь обратились в повальное бегство. Вдогонку за ними вверх по склонам возвышенности, поросшей низким редким кустарником, устремились и торжествующие крестоносцы. Самые резвые из них, настигая убегающих врагов, поражали их копьями в спину.
Добравшись до вершины, сельджуки все разом повернули на крестоносцев, и битва вспыхнула с новой силой. Но это была уже другая битва, ибо воинов султана будто подменили. С неистовой яростью они бросались на христиан, не обращая внимания на свои раны и перешагивая через своих убитых.
Теперь уже крестоносцы подались назад, еле сдерживая натиск сарацин. Склоны холмов покрылись телами сраженных воинов в белых плащах с красными крестами. Скатившись к подножию возвышенности, крестоносцы наконец сплотили свои ряды и остановили наступающих сельджуков.
Больше часа воины-христиане и сарацины рубились со слепым ожесточением, напирая стенка на стенку.
Сначала нормандцы, потом швабы и баварцы стали одолевать сельджуков. Храбро наседали на врагов анжуйцы и бургундцы. Вскоре в сече наступил перелом. Сарацины обратились в бегство, бросая копья и знамена.
На вершине холма Василий снял с головы шлем и утер пот со лба.
Рядом с ним остановился Худион, воткнув в землю свой окровавленный меч.
– Победа! – прохрипел он, с трудом переводя дыхание.
Василий с улыбкой кивнул Худиону, подставив свежему ветру свое разгоряченное лицо.
Отсюда, с высоты, открывались голубые дали широких равнин, на юго-востоке горизонт замыкали желтые горы. Как на ладони был виден стан крестоносцев и извилистая лента дороги.
Вот только что там за переполох?
К Василию подбежал Потаня и сердито ткнул пальцем в сторону далекого христианского лагеря.
– Я предупреждал, что неспроста отступают нехристи, – ворчливо сказал он. – Увязались мы за ними все скопом, позабыв на радостях про лагерь и обоз. Теперь, как ни поспешай, нам не спасти королевских слуг от плена, а добро Людовика от разграбления.
– По-твоему, там сарацины хозяйничают? – промолвил Василий, пристально вглядываясь в мелькающих среди шатров далеких всадников.
– Знамя видишь? – хмуро спросил Потаня.
Над отрядом конников, гнавших к лесу стадо вьючных животных, развевалось зеленое знамя пророка Мухаммеда.
– Перехитрил нас султан! – досадливо покачал головой Василий.
– Ладно бы токмо нас, – проговорил Потаня.
Худион же сердито выругался.
* * *
Взору крестоносцев, вернувшихся в свой стан после преследования отступающих сельджуков, открылись сорванные с колышек палатки, исполосованные саблями шатры, опрокинутые повозки, убитые возчики и стражники, которые лежали повсюду среди обрывков материи, открытых сундуков, распоротых мешков с пшеницей и овсом.
Воины султана угнали почти всех вьючных животных, похитили королевскую казну, множество ценных вещей из шатров знатных рыцарей, а также разграбили обоз с продовольствием.
Под впечатлением от разоренного стана победа крестоносцев превратилась в тяжелое поражение.
Элеонора, возглавившая конную атаку своих знатных амазонок, едва спешившись с коня, приказала перебить всех пленных сарацин. Приказ разгневанной королевы был приведен в исполнение прямо у нее на глазах. Словно помешавшись от ярости, Элеонора отсекала своим мечом головы у мертвых сельджуков и пинала их ногами, как мячи.
– Дорогая, это недостойно королевы и христианки! – попытался урезонить супругу Людовик. – Успокойся! На тебя смотрят твои подданные.
– Я – женщина! Мне позволительны слабости! – кричала на мужа Элеонора. – А вот как ты, повелитель войска, ввязался в войну, не оставив дома свое пристрастие к вину, не отказался от своей глупой самонадеянности! Этого я не понимаю. Вдобавок ты окружил себя такими же самонадеянными советниками, полагающими, что сарацины ни на что не годны на поле битвы. О Дева Мария, и эти люди собрались идти путем Готфрида Бульонского!..
По требованию королевы был немедленно созван военный совет, на котором Элеонора первая выступила с гневной речью.
– Поскольку я участвую в сражениях наравне с мужчинами, значит, у меня есть право высказывать напрямик свои суждения в столь высоком собрании, – молвила королева, сидя на троне.
Трон Людовика сгорел во время ночного пожара, поэтому король сидел рядом с супругой на обычном стуле.
– Намереваясь нести бедствие и разорение сельджукам, мы сами между тем терпим бедствия от них, – тем же раздраженным тоном продолжила Элеонора. – Сначала сарацины спалили королевский шатер и почти всю ночь обстреливали наш лагерь из луков, сея смерть и панику. Ныне же враги разграбили наше имущество, угнали в неволю почти всех моих служанок, убили моего лучшего повара. Но даже если бы повар остался жив, проку от него уже не было бы никакого. Проклятые агаряне похитили клетку с цыплятами, утащили все мои острые приправы, бросили в ручей мешки с солью. Кто ответит мне, что теперь делать? Вкушать грубую и пресную пищу я не стану!
Поскольку высокое собрание пребывало в подавленном молчании, Элеонора продолжала говорить:
– Поход только начался, уважаемые сеньоры, но ваша королева, по вашей милости, ныне осталась на хлебе и воде, как в дни Великого поста. Кто из вас отвечал за защиту лагеря? Пусть этот человек выйдет вперед.
Среди графов и баронов произошло какое-то движение, послышались перешептывания.
Слово взял граф Орлеанский:
– Государыня, все рыцари, повинуясь воле короля, участвовали в атаке на сельджуков. Лагерь был оставлен на попечение пехоты.
Теперь зароптали военачальники пеших отрядов. Один из них выступил вперед.
– Не гневайся, государыня, но и мы, исполняя волю короля, сражались с сельджуками в поле и отогнали врага далеко от нашего стана, – с поклоном произнес военачальник.
– Прекрасно! – с недоброй улыбкой сказала королева. – Все сражались, все вели себя храбро, все выполняли повеления короля! Тогда скажи мне, дорогой супруг, кому из вассалов ты поручил охрану лагеря и свою казну? – Элеонора обратила свой взор к Людовику.
Людовик завздыхал, как провинившийся мальчишка, виновато зачмокал толстыми губами, не смея взглянуть на свою властную жену.
– Лагерь и обоз, как всегда, должны были охранять лагерные стражи, – промолвил король, – а моя казна была оставлена на попечение шотландских наемников. К сожалению, они все перебиты сарацинами…
– Конечно, перебиты, ведь шотландцев было всего-то двадцать человек! – гневно произнесла королева. – Похоже, только шотландцы и сражались с сарацинами, в то время как лагерная стража разбегалась кто куда!
– Среди лагерных стражников тоже много убитых… – несмело возразил король.
– Убитых в бегстве! – бесцеремонно перебила его королева. – Тела сраженных стражников валяются в поле, а не в лагере среди шатров и повозок.
– Это война, сударыня, – слегка повысил голос Людовик, – и потери на войне неизбежны.
– Я знаю, что мы не на охоте в окрестностях Парижа, мой дорогой, – язвительно промолвила Элеонора. – Как знаю и то, что ты – бездарный полководец. Сегодняшние события лишний раз уверили меня в этом!
– Я вернулся с победой! – краснея, воскликнул уязвленный Людовик.
– Ты вернулся с победой в свой лагерь, разграбленный врагом! – выкрикнула Элеонора прямо в лицо мужу. – Ты лишился казны и съестных припасов! И это, по-твоему, победа?! Как я была недальновидна, полагая, что наше войско может уподобиться непобедимой небесной рати архангела Михаила. Теперь-то я понимаю, что герцог Швабский был прав, нам нужно добраться до Антиохии, сохранив войско. Может, у короля иерусалимского имеются достойные полководцы, которые, побеждая врага в сражении, не теряют при этом свой обоз.
– Я возьму штурмом Дорилей, моя бесценная, и у тебя опять будут жареные цыплята к столу и изобилие приправ, – сказал Людовик, просительно взирая на жену. – Потерпи, завтра наше войско подступит к Дорилею.
– Ты полагаешь, что сарацины так просто уступят тебе Дорилей? – усмехнулась Элеонора, глянув на Людовика. Она тут же громко обратилась к Фридриху Швабскому: – Любезный герцог, ты имел возможность видеть стены Дорилея. В каком они состоянии? Сможет ли наше войско взять Дорилей с ходу, без длительной осады?
– Думаю, государыня, что без осады не обойтись, – выступив вперед, ответил Фридрих. – Стены и башни Дорилея в хорошем состоянии, рвы перед стенами глубоки и наполнены водой.
– Значит, нам потребуются осадные машины? – спросила королева.
– Потребуются, государыня, – сказал Фридрих.
Людовик нервно заерзал на стуле, кусая свои толстые губы.
По лицам его вассалов тоже было видно, что они недовольны речью королевы и ответами герцога Швабского.
– У меня есть все основания больше доверять словам герцога Швабского, нежели твоим обещаниям, мой король, – проговорила Элеонора так, чтобы это услышали все присутствующие. – А посему нашему войску надлежит немедленно повернуть обратно, чтобы добраться до Антиохии через владения византийцев и Армянскую Киликию.
– Что я слышу, дорогая?! – возмутился Людовик. – Ты предлагаешь мне отступать перед сарацинами! Сударыня, это неприемлемо. Пока я не побежден в битве, назад я не поверну.
– А я поверну назад, мой дорогой, – ввернула Элеонора. – Мне, как женщине, простительны слабости. Я не могу обойтись ни дня без жареных цыплят с острыми приправами. Осада Дорилея может продлиться Бог весть сколько, и все это время мне придется питаться, как простолюдинке. Не бывать этому! Можешь двигаться дальше к Дорилею, мой милый. Путь назад я знаю. Герцог Швабский и его рыцари составят мне компанию. Герцог, ты же не откажешь мне в этой любезности?
– Посчитаю за честь сопровождать королеву Франции, – склонив голову, ответил Фридрих.
Толстые губы Людовика задрожали от еле сдерживаемого гнева.
– Это неслыханно, сударыня! – воскликнул он. – Фридрих, ты нужен мне здесь. Королева слишком раздражена, не следует воспринимать ее слова всерьез.
– Герцог, я твердо решила вернуться к побережью, – упрямо вставила Элеонора.
Глаза ее горели холодным гневом.
– Фридрих, я приказываю тебе остаться со мной! – взвизгнул Людовик.
В шатре повисла гнетущая тишина.
– К сожалению, государь, приказывать мне может лишь мой сюзерен, то есть король германский, – мягко возразил герцог Швабский. – И поэтому…
– Ошибаешься, дорогой герцог, – раздался самоуверенный голос аббата Бернара. – Над всеми христианскими государями есть один сюзерен, представляющий в миру Всевышнего, – это папа римский. Власть папы римского выше власти короля Конрада. Я, как представитель апостольского престола, приказываю тебе остаться с королем Людовиком.
– Ты тоже против меня, преподобный отец? – повернулась к аббату Элеонора.
– Дочь моя, цель моего пребывания здесь – не допустить разобщения между воинами-христианами, ибо крестоносцы избрали тяжкий путь, посвятив свое оружие Богу, – смиренно промолвил аббат Бернар. – Советую тебе, дочь моя, остудить свой гнев и с молитвой обратиться к Господу о ниспослании нашему воинству быстрой победы под Дорилеем.
Королева резко вскочила с трона.
Испугавшись ее грозного взгляда, аббат Бернар поспешно отпрянул в сторону.
– Где русский рыцарь? – воскликнула Элеонора. – Почему я не вижу его?
Фридрих, обернувшись назад, поманил к себе Василия Буслаева, который был совсем незаметен за спинами немецких и французских рыцарей.
Василий предстал перед королевой вместе с неизменным Потаней.
Однако помощь Потани не понадобилась.
Королева заговорила с Василием по-гречески:
– Ты православной веры, витязь?
– Да, государыня, – кивнул Василий.
– И все твои воины тоже?
– Все до единого, государыня.
– Заклинаю тебя святым распятием, славный витязь, – сказала Элеонора, глядя в глаза Василию. – Помоги мне!
– Сделаю все, что в моих силах, государыня, – промолвил Василий, прижав ладонь к груди.
– Мой отряд сегодня же выступает в обратный путь, – твердо проговорила Элеонора. – Прошу тебя, витязь, сопровождать меня. Я дам лошадей тебе и всем твоим воинам. Сколько их?
– Осталось двадцать, государыня, – ответил Василий.
– Вот и славно! – улыбнулась Элеонора. – Значит, лошадей хватит на всех.
Теперь уже Людовик вскочил со стула и закричал, обращаясь к Фридриху Швабскому:
– Герцог, запрети русскому рыцарю следовать за королевой, ведь он – твой вассал!
Фридрих только развел руками:
– Прости, государь, но Василий Буслаев отправился в крестовый поход не под моими знаменами. Приказывать ему я не могу.
Людовик повернулся к Бернару Клервосскому:
– Что же ты молчишь, аббат?
Элеонора засмеялась, видя неловкое замешательство священника.
– Его преподобие представляет здесь папу Римского, но никак не патриарха Константинопольского, – сказала она. – Аббат Бернар не может приказывать рыцарю православной веры. Я покидаю тебя, мой король. – С этими словами Элеонора сделала знак своим пажам и русичам следовать за ней. С гордо поднятой головой королева покинула военный совет.
– Ты еще пожалеешь об этом, Элеонора! – выкрикнул Людовик вслед жене и в бессильной ярости пнул сапогом пустой трон королевы.
* * *
Сборы Элеоноры были недолги. Все пожитки королевы, уцелевшие от разграбления, ее пажи и единственная оставшаяся у нее служанка сложили в повозку. В другую повозку пажи и служанка сели сами. Еще на трех возах уместились вещи знатных француженок из свиты королевы, а также их слуги.
В свите Элеоноры состояли: герцогиня Бульонская, три графини, две маркизы, пять баронесс и дочь епископа Льежского.
Из них только герцогиня Бульонская, графиня Тулузская и баронесса Бельфлер были чуть постарше королевы. Графиня Делануа и дочь епископа Бригитта были одногодками с Элеонорой. Все остальные знатные дамы были моложе Элеоноры. Самой юной была семнадцатилетняя графиня Этьенетта де Суасси.
Элеонора распорядилась, чтобы все захваченные у сельджуков лошади были отданы ратникам Василия Буслаева.
Кортеж из благородных сеньор, одетых в наряды для верховой езды, во главе с королевой покидал стан под неодобрительными взглядами знатных крестоносцев и при недоуменных перешептываниях простых воинов, которые считали красавицу королеву своего рода знаменем в этом походе.
Простоватый Фома изумленно открыл рот при виде спутниц королевы, коих ему предстояло сопровождать вместе с Василием и прочими русичами. Пораженный прелестью и богатым одеянием графинь и баронесс, Фома застыл столбом, пропустив мимо ушей команду: «По коням!»
– Ну, чего вытаращился, дурень! – прикрикнул на Фому Худион. – Эти имовитые француженки тебе не ровня! Так что подотри слюни, приятель.
– Как знать! – дерзко ухмыльнулся Фома. – Временами и смерд боярыню берет.
С этими словами Фома вскочил в седло.
Костя придержал рядом с Фомой своего буланого жеребца, с улыбкой бросив ему:
– Не все сбывается, что желается, друже.
Фома не замедлил с ответом:
– Не все годится, что говорится, брат Костя.
Слышавшие их ратники дружно засмеялись.
В отряде Василия Буслаева кроме двух десятков всадников была еще повозка, куда были сложены три свернутые палатки, котел и неполный мешок проса. На облучке с вожжами в руках сидел Даниил-расстрига.