Доминика не скрывала своей бурной радости по поводу того, как удачно прошел их побег из стана крестоносцев. Анфиска поначалу дулась на гречанку, обижаясь за Василия.

«Вернется Василий из сечи с победой, а женушки его и след простыл, – сердито думала Чернавка. – То-то покручинится Вася, то-то попечалится! И перед друзьями ему срам! Чем такая жена, уж лучше никакой!»

Последняя мысль стала для Чернавки неким оправданием своих действий и утешением для души, ведь в ее сердце давно и прочно засела любовь к Василию. Анфиска полагала, что этот далекий поход как-то сблизит ее с Василием, как-то по-новому откроет ее сыну Буслая. Неожиданная женитьба Василия на Доминике была для Анфиски как нож в сердце.

Доминика тщательно подготовилась к бегству. Она сложила в сумку провизию с расчетом на три дня, сунула туда же флягу с вином. Гречанка надела толстые, вязанные из шерсти чулки и платье с разрезами на бедрах, чтобы можно было ехать верхом, сидя в седле по-мужски. Золотые монеты Доминика зашила в пояс, который надела на себя. Себе и служанке Доминика подобрала плащи неброского серого цвета.

Беглянки сделали большой крюк по лесистым холмам, выбрались на знакомую дорогу и поскакали на запад.

Красно-желтый диск солнца, опускаясь к линии горизонта, слепил им глаза. Ласковый ветерок касался их разгоряченных щек, игриво трепал непослушные завитки волос, словно приветствуя их смелое начинание.

Для первой ночевки Анфиска выбрала брошенное мусульманское селение недалеко от дороги.

Доминика была весела и разговорчива. Она почти ничего не ела, зато часто прикладывалась к фляге с вином. Было уже поздно, когда гречанка наконец угомонилась и заснула в обнимку со служанкой.

Анфиске же не спалось, ее тревожили посторонние звуки: то ветер зашумит в тополиной листве или хлопнет незапертой дверью пустого дома, то прокричит невдалеке ночная птица. Анфиска несколько раз выходила во дворик, чтобы проверить, не убежали ли их мулы через пролом в глинобитной изгороди. Мулы были на месте и лениво жевали солому в углу двора под навесом.

После полуночи пошел дождь и выяснилось, что жилище, в котором устроились на ночлег беглянки, протекает, как решето.

Анфиска отыскала домик получше и, разбудив своих спутниц, убедила их перебраться на новое место. Однако в этой хижине хоть и не текло с потолка, опять вовсю гуляли сквозняки. Раздраженная ворчанием Доминики, Анфиска заставила гречанку вместе со служанкой уйти под навес к мулам и зарыться с головой в солому. Самой Чернавке удалось лишь ненадолго прикорнуть под тем же навесом, сидя у стены.

Сырым промозглым утром три наездницы выехали из пустого селения.

Беглянки ехали по пустынной дороге и никак не могли согреться на холодном ветру. Если Анфиске удавалось разогнать кровь в жилах, время от времени соскакивая с мула и шагая вприпрыжку рядом с ним, то Доминика куталась в свой плащ, беспрестанно жалуясь, что она умирает от холода. Вскоре к причитаниям Доминики присоединились причитания служанки, у которой сильно закоченели руки.

Анфиска отыскала укромную лощину, поросшую кустами и молодыми деревьями, невидимую с дороги. Там среди зарослей она развела костер, как учил ее Потаня. Возле костра Анфиска соорудила шалаш для Доминики и ее служанки.

Жар костра вновь вернул гречанке веселое расположение духа. Она шутила с Анфиской и всячески подлизывалась к ней до тех пор, пока у той на лице не появилась великодушная улыбка. Как три заправские подружки, беглянки пили вино из фляги, закусывая хлебом и сыром. Возрастное неравенство, как и неравенство сословное, было ими на время забыто.

Отогревшись, Доминика стала торопить Анфиску с отправлением в путь.

Беглянки снова выбрались на дорогу. Их мулы бежали резвой трусцой.

Неожиданно зарядил дождь. Пришлось опять сворачивать с дороги и искать укрытие от непогоды.

– Эдак мы никогда не доберемся до морского побережья, – ворчала Анфиска, прислонившись плечом к стволу толстого дуба. – Надо ехать и ехать, невзирая на дождь и ветер.

Сидевшая на попоне у ее ног Доминика печально вздохнула и что-то пробормотала в ответ. При этом гречанка ткнула в бок служанку, которая из-за зевоты не сразу перевела Анфиске ее слова на русский язык.

– Быть может, дождь скоро утихнет, и тогда мы поедем дальше, – сказала болгарка.

– Этот дождь скоро не закончится, – хмуро промолвила Анфиска, поглядев на серое мглистое небо.

Беглянкам пришлось сидеть под дубом не один час.

Наконец дождь заметно ослабел.

Анфиска заставила Доминику и ее служанку сесть на мулов.

– Терять время больше нельзя, – сказала она.

Копыта мулов скользили в дорожной грязи, поэтому ехать приходилось шагом. Анфиска рвалась вперед, но ей то и дело приходилось останавливать своего мула и поджидать своих отставших спутниц.

Смеркалось.

Остановившись в очередной раз и оглянувшись назад, Анфиска заметила вдали на дороге темное неясное пятно, которое довольно быстро обрело очертания большого отряда всадников. Можно было без труда различить поднятые кверху копья и полотнища знамен.

Быстро оглядевшись по сторонам, Анфиска сообразила, в какую сторону лучше всего им бежать. Она крикнула Доминике и болгарке, чтобы те живо поспешали за ней.

– Нас догоняет какая-то конница! – добавила Анфиска. – Нам нужно схорониться, и побыстрее!

Беглянки свернули с дороги в поле и поскакали к ближайшим зарослям кустарников. Они с треском ворвались в спасительные густые дебри, не обращая внимания на то, что колючие ветки рвут на них одежду, лезут им в глаза, царапают руки. Не спешиваясь, беглянки затаились в высоких кустах. От них до дороги было не более ста пятидесяти шагов.

– Неужели это погоня за нами? – испуганно спросила Доминика.

Болгарка перевела ее вопрос на русский и чихнула.

– Тс-с! – В ответ Анфиска прижала указательный палец к губам.

Вскоре послышался нарастающий топот копыт, этот шум ширился и рос. По дороге скакали рыцари. Всхрапывали кони, бренчали уздечки. Мчался грозный железный поток!

Анфиска принялась было считать всадников, но скоро сбилась со счета. Рыцарей было много, с ними мчались их оруженосцы, знаменосцы и слуги.

Рыцарский отряд стал спускаться под гору и, удаляясь, постепенно затерялся в сгущающихся сумерках. Затих вдали и топот копыт.

– Куда поскакали эти рыцари? – оправившись от страха, спросила Доминика.

При этом она теребила за рукав служанку, чтобы та переводила ее вопрос скорее.

– Во всяком случае, не за нами, – успокоила гречанку Анфиска. – Я видела королевское знамя, значит, сам Конрад возглавляет этот отряд. А король не станет гоняться за беглой женой какого-то русича.

– Что же случилось? – беспокоилась Доминика. – Почему король оставил свое войско? Если Конрад поскакал не за нами, тогда куда же он помчался на ночь глядя?

Анфиска сама ломала над этим голову, поэтому ничего не ответила Доминике.

– Поехали, поехали! – ворчала она и первая стала выбираться из зарослей.

Проехав по дороге около двух верст, беглянки увидели впереди освещенный кострами лагерь, окруженный повозками.

– Так вот куда спешил король, – сказала Доминика, остановив своего мула рядом с мулом Анфиски. – Что это за стан?

– Это становище немецких крестьян, идущих в Святую Землю, – ответила Анфиска. – Вряд ли король спешил именно сюда. Нам лучше объехать крестьянский лагерь стороной.

Доминика согласилась с Анфиской.

Беглянки оставили дорогу и долго ехали по равнине, пересеченной неглубокими оврагами, покуда не достигли стоящего стеной темного леса. Царящий в лесу мрак был чернее опустившейся на землю ночи.

Анфиска уверенно правила своим мулом, выбирая наиболее верное направление движения. Она поторапливала постоянно отстающую Доминику, не обращая внимания на ее охи и вздохи.

Проехав по краю темной чащи, перебравшись через ручей и обогнув по склону обширный холм, три наездницы снова выбрались на дорогу.

Анфиска остановила усталого мула, заметив из-за деревьев какое-то движение на дороге. Скрипели повозки, чавкала грязь под множеством ног, слышались встревоженные голоса мужчин и женщин, разговаривающих по-немецки.

Дождь прекратился, но Анфиска даже не обратила на это внимания.

Повернув к вершине холма, Анфиска увлекла за собой своих недовольных спутниц, изрядно промокших и продрогших. С вершины было видно, что это темные толпы крестьян заполонили дорогу, двигаясь на запад. Однако крестьянский стан не опустел, там хозяйничали толпы других людей, конных и пеших, которые все прибывали по этой же дороге со стороны Дорилея.

«Похоже, сельджуки разбили крестоносцев! – подумала Анфиска. – Вот почему сбежал король и без промедления устремилась в обратный путь беднота».

Однако вслух Анфиска этого не сказала. Ей хотелось поразмыслить над тем, что им теперь делать: прибиться к крестьянам или же постараться обогнать их?

Доминика своими стонами и жалобами отвлекала Анфиску от размышлений. Гречанка настаивала, чтобы Анфиска развела костер – все равно как и все равно где! – ей необходимо обсушиться, иначе она умрет от простуды.

«Вот наказанье-то мне с тобой!» – недовольно подумала Анфиска.

Вернувшись обратно к ручью, Чернавка долго возилась с огнивом и пучками с трудом найденной сухой травы. Родившийся наконец слабый огонек вознаградил ее за старания, а обрадованная Доминика поцеловала Анфиску в щеку. Болгарка наломала сухих хворостин, чтобы разжечь пламя побольше.

Анфиска наскоро перекусила сыром и хлебом, затем стала укладывать спать своих спутниц. Умаявшись за день, Доминика и ее служанка быстро заснули на расстеленных возле костра попонах.

Прежде чем лечь спать самой, Чернавка вновь поднялась на вершину холма и стала смотреть на огни далекого стана. Мысли ее были о Василии Буслаеве. Жив ли он? Не ранен ли?

Перед самым рассветом Анфиска растолкала спящих Доминику и болгарку.

– Я хочу умыться, – капризно заявила гречанка.

– Некогда размываться! – сердито сказала Анфиска, седлая мулов.

– Я хочу есть, – добавила Доминика.

– И разъедать некогда! – отрезала Анфиска.

– Какая ты сегодня жестокая, Анфиса, – с укором промолвила Доминика.

Она покорно забралась на своего мула, чтобы продолжить путь.

Выбравшись на дорогу, грязь на которой была размешана колесами повозок, лошадиными копытами и несколькими тысячами людских ног, Анфиска оглянулась на виднеющийся в полуверсте позади них стан крестоносцев. Там царили тишина и неподвижность, лишь бродили оседланные кони по лугу и колыхались на ветру воткнутые в землю знамена.

«Дрыхнут горе-воители! – с беспокойством подумала Чернавка. – Поди и стражу не выставили! А коль сарацины навалятся ни свет ни заря?»

Понукая мулов, всадницы двинулись по разбитой дороге на запад.

Анфиска ехала впереди, постоянно поглядывая по сторонам и назад. Тревога не покидала ее. Далеко ли сарацины? И что им делать, ежели они наткнутся на них?

Полдня беглянки ехали по дороге, не останавливаясь.

Завидев вдалеке крестьянский обоз, медленно одолевающий подъем, Анфиска решила сделать привал. Наездницы свернули с дороги к небольшой роще посреди равнины.

Они не стали разводить огонь, расположившись на опавших листьях под кронами деревьев, похожих на липы и клены.

К большому огорчению Доминики, во фляге кончилось вино. Ей пришлось подкреплять свои силы всухомятку.

После скромной трапезы на Анфиску навалилась не то лень, не то усталость. Видя, что Доминика и ее служанка задремали в обнимку под деревом, Анфиска улеглась с ними рядом, завернувшись в плащ.

«Видит Бог, я заслужила небольшой отдых, поскольку уже второй день не снимаю с себя кольчугу и опекаю двух этих неженок!» – засыпая, подумала Анфиска.

Беглянок разбудил шум сражения.

Доминика и болгарка никак не могли сообразить, с какой стороны доносятся воинственные крики и лязг железа. Обе бестолково вертели головами спросонья.

Анфиска влезла на дерево со спины мула. Оглядев окрестности, она спустилась на землю.

– Крестоносцы бьются с сарацинами на равнине недалече отсюда, и на дороге тоже сеча идет, – поведала Чернавка своим испуганным спутницам. – Придется нам переждать, покуда битва закончится.

– Кто же одолевает, крестоносцы или сельджуки? – спросила Доминика.

– Не разобрала я, – ответила Анфиска, – но, по-моему, сельджуки сильно теснят крестоносцев. Всадников у сарацин очень много. Всюду, куда ни глянь, конница сарацинская скачет.

– Ежели сельджуки одолеют крестоносцев, что с нами будет? – забеспокоилась Доминика.

– Нам теперь в любом случае к морю выбираться надо, – сказала Анфиска, – поскольку и христианское войско тоже к морю отступает. – Она прислушалась, вытянув шею. – Кажется, стихает битва-то…

Доминика и служанка тоже вслушались в гул многих тысяч копыт, растекающийся по равнине. Звона мечей больше не было слышно.

Упав на колени, Доминика принялась исступленно молиться, сложив ладони и подняв лицо к небу.

Осенний лес с тихим шорохом ронял на землю темно-желтые листья.

Каркала стая ворон, кружившая над верхушками деревьев.

«Воронье слетается, значит, битва и впрямь закончилась», – промелькнуло в голове у Чернавки.

Когда на землю опустилась вечерняя пелена, беглянки осмелились наконец снова выбраться на дорогу. Они пугливо озирались по сторонам, объезжая попадавшиеся у них на пути тела убитых воинов. Иногда копыто мула цеплялось за валяющийся в дорожной грязи шлем или наступало на брошенный щит.

– Не лучше ли нам догнать войско крестоносцев? – робко обратилась Доминика к Чернавке. – А то мне страшно.

– Обратно к мужу захотелось? – криво усмехнулась Анфиска.

Сумерки все больше сгущались. Налетал порывами холодный ветер.

Доминика окликнула Чернавку:

– Я устала, Анфиса. Пора остановиться на ночлег.

– Не будет ныне ночлега, – отозвалась Чернавка. – Будем ехать всю ночь напролет, покуда не догоним крестоносцев. Верну тебя Василию, и дело с концом!

Доминика обиженно примолкла, когда служанка перевела ей ответ Анфиски.

Спустя какое-то время невдалеке раздался заунывный волчий вой.

Мулы испуганно запрядали ушами.

Наступила ночь.

Мулы шли усталым шагом. Доминика и болгарка постоянно клевали носом. Анфиске приходилось то и дело толкать в плечо то одну, то другую, чтобы те не свалились с седла.

Понемногу сон стал одолевать и Анфиску, ее голова в островерхом шлеме неумолимо клонилась на грудь, слипались глаза.

Неожиданно впереди через дорогу перемахнули какие-то смутные тени, еле различимые во мраке ночи, прозвучали торопливые удаляющиеся шаги.

Анфиска вынула меч из ножен и положила длинный клинок себе на плечо.

Вместе с запахом полыни ветер донес до Анфиски запах крови. Скоро Чернавка различила в темноте на обочине мертвую лошадь, на бугристой равнине справа от дороги белели плащи убитых крестоносцев, лежащих как попало.

«Похоже, еще одна сеча была здесь», – подумала Анфиска. Мул под ней зафыркал, чуя близость хищников, и поскакал резвее.

Вдруг сзади раздался негромкий жалобный вскрик Доминики. Анфиска резко натянула поводья. Она увидела, что подъехавшая к ней Доминика все больше заваливается на шею мула. В боку у Доминики торчала стрела.

– Поддерживай свою госпожу в седле, – приказала Анфиска служанке, – и скачем поскорее отсюда!

Болгарка взяла Доминику за руку, поравнявшись с нею. Чернавка же схватила поводья мула гречанки, потянув его за собой и что есть силы понукая своего.

Они не проехали и ста шагов, когда служанка встревоженным голосом сообщила Анфиске:

– Доминика ранена стрелой! Ей плохо!

«Только что заметила, дуреха!» – со злостью подумала Анфиска. И коротко бросила в ответ:

– Знаю!

Доминике и впрямь делалось все хуже и хуже. Она стонала и жаловалась, что ей трудно дышать. Потом гречанка потеряла сознание и свалилась с мула на землю, несмотря на старания служанки ее поддержать.

Две молодые женщины, спешившись, склонились над упавшей.

– Умерла? – чуть не плача, воскликнула болгарка.

– Жива пока, – ответила Анфиска, осторожно приподнимая гречанку.

– Надо выдернуть стрелу из ее тела, – сказала болгарка.

Анфиска возразила:

– Коль выдернем стрелу из раны, кровь сразу хлынет ручьем, а вместе с кровью уйдут и все силы. Тогда Доминика не то что верхом ехать, даже рукой пошевелить не сможет.

– Что же ей, бедняжке, так и мучиться со стрелой в боку?

– До рассвета потерпит, а как развиднеется, я перевяжу ей рану потуже. Оставлю тебя с Доминикой в каком-нибудь укромном месте, а сама постараюсь догнать крестоносцев, чтобы вернуться за вами с повозкой.

Доминика пришла в себя и попросила пить.

– Нельзя тебе сейчас пить, – сказала Анфиска.

Вдвоем с болгаркой они посадили стонущую Доминику на мула, велев ей крепко держаться за гриву. Двинулись дальше. Болгарка держалась подле гречанки, придерживая ее рукой.

У Доминики начала кружиться голова, ее мучила жажда.

Анфиска велела болгарке сесть на мула Доминики, чтобы поддерживать раненую сзади. Служанка нехотя повиновалась. Вскоре Доминика опять лишилась чувств.

Очнувшись, гречанка уже не просила, но настойчиво требовала воды. У нее начинался жар.

Анфиска свернула с дороги к темнеющим невдалеке деревьям.

Лес встретил беглянок шелестом опадающих листьев и тягучим шумом ветра, запутавшегося в ветвистых кронах дубов и буков.

Анфиска и болгарка нагребли большую кучу сухих листьев, уложив на них Доминику.

– Снимай с себя исподнюю рубашку и рви ее на ленты, – повелела служанке Анфиска.

Сбросив с головы шлем и отстегнув от пояса меч, Чернавка полила себе на руки воды из фляги.

– Анфиса, дай мне напиться, – взмолилась раненая. – Я умираю от жажды.

– Непременно дам, милая, – ласково промолвила Чернавка, – но сначала извлеку из тебя стрелу, чтобы тебе стало легче дышать.

– Не надо, – застонала Доминика. – Я боюсь!

Болгарка расторопно разрывала на ленты свою льняную тунику.

– Все, – закончив, сказала она.

– Иди сюда, – велела ей Анфиска, – будешь помогать мне.

Между тем темнота ночи сменилась призрачной серой мглой: до рассвета оставалось совсем немного.

Болгарка держала Доминику за руки, покуда Анфиска со всеми предосторожностями тянула из раны стрелу. Гречанка пронзительно закричала от боли, вырываясь изо всех сил. Наконец стрела была извлечена, из раны хлынула кровь, и сознание вновь покинуло Доминику.

Болгарка громко зарыдала, решив, что ее госпожа скончалась.

Анфиска прикрикнула на нее:

– Неча причитать, помоги лучше кровь унять. Жива твоя Доминика! Горе мне с вами с обеими!

Две пары заботливых женских рук наложили на рану бесчувственной Доминики тугую повязку, затем укутали раненую плащами, подложив ей под голову свернутую попону.

Видя, что болгарку колотит сильная дрожь, Анфиска насобирала сухих веток и разложила костер.

Над горизонтом показалось солнце, и сразу повеяло теплом.

В лесу пробудились птицы, наполнив тишину своим громким щебетом.

Анфиска сидела у костерка и вертела в руках окровавленную стрелу.

– Не сарацинская стрела, – сказала она. – Кто-то из отставших крестоносцев выстрелил из лука в Доминику, приняв нас в темноте за сельджуков. – Чернавка сунула злополучную стрелу в свой колчан и добавила: – Пригодится, коль на сарацин нарвусь.

Болгарка с невольным восхищением глядела на нее, такую умелую и отважную!

Пожевав хлеба, Анфиска стала собираться в дорогу. Она оставила болгарке свой щит и плащ, подумав, отдала ей и свой засапожный нож. С собой Чернавка взяла меч и лук со стрелами.

– Мне страшно, Анфиса, – призналась служанка, едва сдерживая слезы. – Может, поедем все вместе?

Чернавка отрицательно мотнула головой:

– Не выдержит Доминика верховой езды. От тряски ее рана опять кровоточить начнет, помереть она может от потери крови. Уж лучше ждите меня с подмогой здесь. Ветки сырые в огонь не бросай, чтобы дыма было меньше. Ежели и смогут вас обнаружить нехристи, то лишь по густому дыму. Уразумела?

Болгарка молча кивнула, утирая слезы кулаком.

Анфиска вскочила на своего крепконогого мула, взмахнув рукой на прощанье. Она подстегнула мула пятками и скрылась за кустами дикого ореха. Среди деревьев раза два мелькнул ее блестящий шлем. Треснула в отдалении сухая ветка под копытом мула. И все стихло. Лишь выводила трели какая-то пичуга да потрескивал костер.

Болгарка печально вздохнула и подсела поближе к огню, зябко обняв себя за плечи.

Поначалу Анфиска нещадно погоняла мула. Ей все время казалось, что вот сейчас за следующим холмом, вон за тем перелеском покажется стан крестоносцев. Однако дорога уходила в сиреневую даль, а вокруг по-прежнему не было ни души, если не считать парящего в небе орла. О том, что христианское воинство недавно прошло этим путем, говорили брошенные вещи: ножны от кинжала с изображением крылатого архангела, рваная перчатка, помятый шлем…

В одном месте недалеко от дороги лежали пятеро крестоносцев, утыканные стрелами. У одного из мертвецов не было головы.

Анфиска постояла над телами несчастных и поскакала дальше.

Когда мул выдохся, Чернавка поехала шагом.

Припекало солнце. От влажной земли веяло теплым паром.

По краям от дороги начался лес. Когда лес закончился, взору Анфиски открылись следы недавнего стана у развилки двух дорог.

Чернавка спешилась с бьющимся от волнения сердцем.

Земля хранила отпечатки лошадиных копыт и множества ног. Тут и там виднелись черные пепелища потухших костров, колеи от колес повозок. Даже при беглом осмотре можно было догадаться, что здесь ночевало войско крестоносцев.

Побродив по стану, Анфиска нашла полусожженый белый плащ с красным крестом, сломанную рыцарскую шпору, кусок бахромы, оторванной от попоны рыцарского коня, много окровавленных тряпок…

«Ушли воины Христовы еще до рассвета, – думала Анфиска, щупая пепел кострищ. – Похоже, очень спешили!»

На нее вдруг навалилась усталость и какое-то уныние, будто разом рухнули все ее надежды. Пересилив желание прилечь на ворохе рваных мешков, Анфиска вернулась к пасущемуся на лугу мулу, подобрала волочившиеся по траве поводья и потянула мула за собой.

«Надо спешить и непременно до полудня догнать крестоносцев! – мысленно твердила себе Анфиска. – Некогда отдыхать. Некогда!»

Чернавка еще не села в седло, как вдруг до ее слуха долетел топот копыт. Она глянула на дорогу, и по спине у нее забегали мурашки от страха. Со стороны Дорилея скакали четверо сарацинских всадников.

Сельджуки тоже заметили Анфиску. Двое из них остались на дороге, остановив коней, а два других повернули в ее сторону.

До сельджуков было еще шагов триста, когда Чернавка уже изготовилась к бою. Прячась за мула, она вытащила из седельной сумки лук и наложила стрелу на тетиву. Зазвенела тугая тетива, отправив в полет острую стрелу. Один из приближающихся всадников опрокинулся на круп коня с пробитым горлом. Второй всадник прикрылся круглым щитом и обнажил саблю.

Увидев все это, находившиеся на дороге наездники тоже поскакали к Анфиске.

Вторая стрела, выпущенная Чернавкой, отскочила от сельджукского щита. Сарацин быстро приближался, понукая коня и угрожающе размахивая саблей.

Анфиска стремительно выскочила из-за мула и с колена пустила третью стрелу в одного из дальних всадников, делая вид, что целится в ближнего сарацина. Выхватывая из колчана четвертую стрелу, Анфиска заметила, как упал с лошади наездник со стрелой между глаз, так и не доскакав до нее.

Стреляя из лука в четвертый раз, Чернавка бросилась прямо под копыта летевшего на нее жеребца. Такому приему ее научил Василий. Конь взвился на дыбы. Анфиска же выпустила стрелу снизу вверх, целясь в голову всадника.

Уловка Чернавки с блеском удалась. Наконечник стрелы, войдя под скулу, вышел из затылка сарацина. Так и не поняв, что произошло, сарацин вывалился из седла и мешком шмякнулся на землю в трех шагах от сразившей его лучницы. Сабля выпала из его безжизненной руки и воткнулась в мягкий дерн, слегка покачиваясь и сверкая на солнце голубоватым стальным блеском.

Анфиска снова изготовилась к стрельбе, полная уверенности, что не избежит ее стрелы и последний из сельджуков. Тот храбро гнал на нее своего рыжего скакуна, умело прикрываясь щитом и готовясь метнуть дротик.

Но выстрел у Анфиски не получился, натянутая тетива порвалась с коротким резким звуком. Анфиска со злостью швырнула ненужный больше лук себе под ноги.

Выхватив меч из ножен, Чернавка подбежала к сарацинскому коню, понуро стоявшему над телом своего убитого хозяина, и, не касаясь стремян, вскочила в седло. Ее не смущало то, что у нее нет щита. Развернув жеребца, Анфиска ринулась навстречу сарацину, который целил в нее дротиком.

Вот враг метнул короткое копье.

Анфиска вовремя прижалась к шее коня, это спасло ей жизнь.

В руке сарацина блеснула сабля.

Анфиска угрожающе подняла свой меч.

Они съехались и обменялись двумя сильными ударами, потом развернулись и съехались вновь. Звенела сталь клинков. Храпели кони. Что-то свирепо выкрикивал сарацин, скаля белые зубы. Чернавка молчала, не желая выдавать себя голосом. Пусть лучше враг принимает ее за мужчину.

Скоро Анфиска поняла, что ее противник прекрасно владеет клинком и крепко сидит в седле, да и сил у него гораздо больше. Вдобавок конь под Анфиской брыкался и не слушался ее. Сарацин яростно нападал, видя, что Анфиска изнемогает и еле справляется с конем.

Чернавка решила искать спасения в бегстве. Ударив жеребца пятками в бока, она помчалась к дороге.

Сарацин ринулся за ней, криком погоняя своего скакуна. Он быстро догнал Анфиску, но та ловко уходила от занесенной над ее головой сабли, уводя своего коня резко в сторону.

Уже у самой дороги жеребец Анфиски споткнулся, и она чуть не вылетела из седла. В этот миг сарацин опять оказался рядом. Анфиска взмахнула мечом, пытаясь отразить летевший к ее голове изогнутый клинок врага, но сарацин увел свой меч в сторону и ударил наотмашь снизу. Анфиска отбила этот удар, развернувшись вполоборота назад. На какой-то миг она отчетливо разглядела черные жестокие глаза сельджука, устремленные на нее из-под козырька шлема. Его усатый рот кривился в хищной полуусмешке.

Анфиска неверно поняла обманное движение врага и сделала ненужный замах мечом, ударив им в пустоту.

Сарацин на всем скаку поравнялся с Анфиской и без всякого замаха ткнул в нее своим изогнутым клинком.

Чернавка ощутила резкую боль в шее, у нее перехватило дыхание, перевернулись перед глазами небо и земля. Она летела куда-то вниз, не чувствуя странным образом ни своего тела, ни рук, ни ног. Ударившись о землю, она быстро покатилась по жесткой примятой траве. Только в этот миг Анфиску посетила страшная мысль: ее тело осталось в седле! И как же ей теперь быть – без тела?!

Анфиска задыхалась, отчаянно ловя воздух ртом и чувствуя усиливающееся жжение в мозгу, словно ее череп изнутри вдруг наполнился горячими углями. В ушах Чернавки еще звучал топот удаляющихся копыт, когда на ее глаза опустилась черная пелена. И последняя слабая мысль толкнулась у нее в голове: «Неужели это смерть? Я не хочу…»

…Спешившись возле отрубленной головы, сарацинский воин долго смотрел в широко раскрытые мертвые очи с изогнутыми длинными ресницами. Какой юный батыр, но какой меткий стрелок! Три его стрелы отняли жизнь у троих храбрых воинов султана.

Выбившаяся из-под шлема вьющаяся прядь черных волос насторожила сарацина. Преклонив колено, он снял шлем с мертвой головы и издал изумленный возглас, увидев уложенные венцом косы.