Боярская дума в княжеских палатах московского Кремника заседала долго и тяжело. Над Владимирской Русью сгустились темные тучи, боярам было над чем задуматься и что обсудить. Шведский король Магнус со всею своей воинской силой навис над Великим Новгородом и Псковом, перенял реку Неву, поставил крепость, отрезав русским купцам выход в Балтийское море. Более того, он пришел с желанием привнести во все захваченные им земли католический крест, открыто объявив об этом через новгородцев фактически самому Симеону Гордому и митрополиту Феогносту. Это могло быть началом того самого «крестового похода против еретиков», к которому давно уже призывал Рим. Против Магнуса следовало немедленно собирать и вести рать, одним новогородцам совладать с напастью было не под силу. Кроме того, поражало пассивное поведение посаженного новгородцами литовского князя Нариманта. Вполне могло быть, что поражение северных республик было выгодно не только Магнусу, но и Ольгерду. До нынешнего дня, по крайней мере, так казалось. Теперь же, после прибытия сразу двух гонцов, это стало явью.

Первый, из Новгорода от архиепископа Василия Калики, сообщил точные сведения о планах Великого литовского князя. Ольгерд собирал немалое войско, придвигая его к смоленским рубежам. С Тевтонским ордером, по всей видимости, был заключен какой-то договор, поскольку дружины снимались даже с северных границ. Один Кейстут не смог бы прикрыть Жмудь от нового опустошительного нашествия крестоносцев. Калика предполагал, что между шведским королем и Великим литовским князем существовал какой-то союз. По крайней мере, псковичи сообщали о мелком литовском отряде, двигавшемся на север.

— Надобно все силы собирать, княже, — молвил Сорокоум. — Думается мне, Магнус в сем деле не главный заправила будет! Ольгерд чает, что мы с ним ратиться зачнем, спину Литве подставим, тут он своих конных на нас сзади и бросит!

— Вестимо дело! Ольгерд мастер козни не хуже паутины плести. Может, нам дружины самим на Вильну бросить? Если еще и смоляне поддержат, не сдюжит Литва, сама пощады запросит, — поддержали боярина еще двое.

Симеон грустно покачал головой. Он уже знал, о чем поведал второй гонец. Бросать силы в один решительный поход было смертельно опасно.

— Погодите, бояре, об одном Магнусе баять, — негромко предложил он. — От Явнутия, брата Ольгердова, что со своего стола Кейстутом и нынешним великим князем скинут был и у нас в свое время спасения искал, грамотка пришла. Бяконт, зачти!

Письмо было заслушано в полной тишине. В нем сообщалось, что Ольгерд замыслил раз и навсегда покончить с Московским княжеством, для чего решил просить военной помощи у великого хана Джанибека. В Орду уже направилось литовское посольство во главе с братом Ольгерда, Кориатом, с дружиной и щедрыми дарами. Литовский князь замыслил ударить по землям Владимирской Руси одновременно с трех сторон!

— Да… — протянул Вельяминов. — Хитрая бестия! Одним этим ходом может у нас Новгород со Псковом отыграть. Если мы, татар ожидаючи, свои рати с места не сдвинем, он их со свейским королем в клещи зажмет и раздавит. Если же пойдем на запад, а Джанибек просьбу евойную удоволит и даст Кориату тумены — позорят они тут все не хуже Федорчуковой рати. Все, что за двадцать пять лет мирной жизни приумножилось, как поганой метлою сметут…

— Что теперь присоветуете, бояре? — негромко спросил великий князь.

Долгое время никто не решался заговорить первым, все понимали цену этого совета.

Тогда Симеон изрек сам:

— Джанибек мне все эти годы дружен был… И в последнюю мою поездку, когда брата Андрея ездил ему представлять, несколько раз меня к себе в гости приглашал, разговаривали хорошо, подарками дорогими одарил… Думается, надо свое посольство к нему обряжать, чтобы явили хану замыслы коварные литвинов. Да и на дары тоже не поскупиться, Джанибек сейчас с Хулагидами воюет, серебро край как нужно!

— Верно, княже!

— Ольгерд Киев, Волынь, почитай, всю Западную Русь уже под себя загреб! Руками русичей воюет!

— Ханскую прибыль с тех земель себе прибрал!

Возгласы посыпались с разных сторон. Лицо князя просветлело.

— Вижу, союзны мы в мыслях, бояре. А потому давайте решать, кому в Орду путь держать скорый. Мое место здесь, с ратями. Не стряпая, поведу их на Торжок и далее.

— Дозволь слово молвить, княже? — прокашлялся боярин Кобыла.

— Говори.

— Ты верно сказал, что Джанибек тебе пока дружен. Вот и Темира окаянного, что алексинские земли грабежу подверг, в угоду тебе покарал. Посольству обязательно ехать надо, но ведь сборы не одну седмицу займут. Что-то там Кориат за это время хану и вельможам его в уши напоет?

— Что ты предлагаешь, Андрей?!

— Надо скорую гоньбу с княжеской грамоткой великому хану немедля отправлять. В ней твою просьбу Джанибеку сообщить и заверения в дружбе подтвердить. Ну, и про наше посольство уведомить, само собою. Глядишь, и выиграем время-то!

Симеон огладил бороду. Задумался.

— Тут человек нужен надежный и ловкий. Кого предлагаешь?

— А давай того парня наладим, что Темиру разгром учинил?! Джанибеку он знаком, раз такой подарок тебе через русича хан вздумал сотворить. Верил ордынец ему, что не утечет без боя за Джанибековы земли. Ну и, удачливый мужик, коль через столькое перешел и невережен остался. Верно, Василий?

Тысяцкий Вельяминов согласно кивнул.

— Где этот… как его зовут?

— Федоров Андрей, — подсказал Василий.

— Где этого Андрея сыскать можно?

— Он у меня в молодшей дружине по-прежнему. Хотел сотником поставить за ум и отвагу, да чудит он что-то. Просит отпустить из ратных, говорит, во мнихи уйти хочет. Все про какой-то грех свой повторяет, замолить его в обители желает.

— Как здесь закончим, тотчас же его ко мне! — жестко приказал великий князь. — Итак, на чем порешим, бояре? Рать ведем на подмогу Нову Городу и послов в Орду направляем?

— Тысяцкого надо на Москве оставить, город постеречь на всякий случай!

— Согласен. Быть посему.