Начался двенадцатый век, о чем на Руси никто не подозревал, поскольку летосчисление велось от сотворения мира по ромейской эре. И тем не менее последний год прошлого, одиннадцатого века был своеобразным рубежом. На Руси закончились усобицы, закрепилась раздробленность, и окончательно упрочилось незавидное положение великого князя Святополка.

Первый год нового века (а год в те времена начинался в марте) ознаменовался тем, что четырнадцатого апреля скончался один из великих героев века прошлого, старый князь Всеслав Полоцкий, последний из русских князей, кто хоть и был крещен, но открыто исповедовал язычество. Ему было шестьдесят девять лет, и он был единственным князем, кто не явился ни на Любечский съезд, ни на съезд в Уветичах. Он мог бы сослаться на свой преклонный возраст и прислать вместо себя сына Глеба, однако не сделал этого.

Народ обожал его – и за язычество, и за многое другое. Его, удачливого полководца, словно по волшебству переносившегося с места на место и бравшего то Новгород на севере, то Тьмутаракань на юге, считали волхвом. В знаменитой народной былине его назвали Волхв Всеславьевич. О нем складывались самые невероятные легенды. При его рождении якобы тряслась земля (причем землетрясение ощущалось даже в Индии), рыба ушла в морскую глубину, птицы полетели в небеса, туры и олени ушли за горы, а звери – в лесные чащи. Будучи полутора часов от роду, Волхв Всеславьевич заговорил и потребовал от матери не пеленать его, а одеть в крепкие булатные латы, надеть на голову золотой шлем и дать в руку палицу весом в триста пудов. В десять лет Волхв научился оборачиваться соколом, волком и туром. Через много лет после его смерти в «Слове о полку Игореве» говорилось, что он (уже не Волхв Всеславьевич, а Всеслав) серым волком в одну ночь пробегал от Киева до Черного моря, слышал в стольном граде звон полоцких колоколов, рысью исчезал из осажденной крепости в синей полуночной мгле. Великая сила язычества воспевалась в этих легендах.

Повязку, которую Всеслав неизменно носил на голове, считали волшебной.

Что было на самом деле? В семь лет Всеслав начал учиться грамоте и весьма в этом преуспел, однако еще ребенком смущал своих учителей еретическими суждениями. Так, он отказывался принимать установленный когда-то ромейским церковным собором догмат о Святой Троице. В природе, говорил он, бывают только два начала – добро и зло, мужское и женское, светлое и темное, радость и боль. Если я играю с каким-нибудь мальчиком, утверждал Всеслав, нам хорошо и весело вдвоем, но стоит появиться третьему, как мы начинаем друг другу лгать. Третий всегда вносит какой-то раздор и разлад.

Чем больше Всеслав читал христианских книг, тем больше находил в них нелепостей и тем сильнее его тянуло к языческой вере.

В двенадцать Всеслав, после смерти своего отца Брячислава, стал князем полоцким. А через три года, в пятнадцать, он уже лихо руководил дружиной. О дружинниках он заботился, одевая их то в соболиные, то в барсовые шубы.

В двадцать один год Всеслав окончательно порвал с христианством, прилюдно сорвав с себя и бросив в реку нательный крест. То же он велел сделать и своим дружинникам. Многие горожане охотно к этому присоединились.

– Лживую иноземную веру принес на Русь Владимир, братоубийца, многоженец и развратник! – воскликнул Всеслав. – Отречемся же от этой веры, братья!

С тех пор на Полоцкой земле, к огромной, надо сказать, радости большинства ее обитателей, молились только языческим богам, а христианские священники были оттуда изгнаны.

Всеслав был правнуком первой жены Владимира Святого – Рогнеды. При этом он отрицал, что он потомок ненавистного ему Владимира. По словам Всеслава, Рогнеда еще до насильственного замужества с Владимиром сошлась, не венчаясь, со своим любимым женихом, законным князем Ярополком, что в глазах язычника грехом, разумеется, не было. Старший сын Владимира, Изяслав, тезка тогдашнего великого князя, тот самый мальчик, который когда-то спас своей матери жизнь, был, по утверждению Всеслава, сыном Ярополка. Изяслав умер молодым, еще при жизни отца, избежав горькой судьбы большинства своих братьев, но успел оставить после себя сына Брячислава и Всеславу приходился дедом. На основании всего этого Всеслав заявил о своих правах на киевский престол.

– Я единственный прямой потомок последнего законного князя Руси Ярополка, – заявлял Всеслав, – последнего великого князя, который исповедовал нашу исконную веру. Пусть мой дед – незаконный (для христиан) его сын, но разве законным сыном был Владимир?

Пока, впрочем, Всеслав еще не решался пойти на Киев. Он лишь хотел увеличить свои владения за счет северных земель и без особого успеха осаждал Псков. Никто не подозревал, что эта осада была только обманом. Внезапно сняв ее однажды ночью, Всеслав стремительно захватил и сжег совершенно не ожидавший нападения Новгород. Многие жители были взяты в плен; как истинный язычник, Всеслав глумился над церквами и ограбил местный собор святой Софии. Произошло все это в 1066 году, в год норманнского вторжения в Англию и битвы при Гастингсе. Всеславу было тридцать два года.

Такой наглости братья Ярославичи стерпеть, конечно, не могли. Уже на следующий год они захватили Минск, второй город Полоцкого княжества, убили всех мужчин, а детей и женщин взяли в плен, причем женщин отдали на потеху воинам. Всеслав сошелся с врагами на берегах Немана, покрытых глубоким снегом. Эту битву он проиграл.

Но затем он получил послание от Изяслава и его братьев, которые якобы желали с ним примириться. Они клялись святым крестом, что не причинят ему никакого зла. Всеслав поверил и вместе с двумя сыновьями прибыл в лагерь великого князя под Оршей. Тут же, в присутствии Изяслава, все трое были вероломно схвачены и взяты под стражу.

– Вот и верь после этого клятвам христиан, – пробормотал верный себе Всеслав.

В Киеве его заключили в поруб недалеко от княжеского двора. С его головы сдернули чародейскую повязку, и оказалось, что она прикрывала природную язву.

Но еще через год произошло памятное поражение от половцев при Альте, которое всколыхнуло народ. Когда Изяслав и Всеволод вернулись в Киев (Святослав ушел в свой Чернигов), воины и горожане собрали вече на торговой площади в киевском Подоле и послали своих представителей к Изяславу с требованием выдать им оружие и коней для новой битвы с половцами. Великий князь отказал. Тогда участники вече решили расправиться с Коснячкой, главным воеводой Изяслава и одним из авторов «Правды» Ярославичей, которого они считали основным виновником поражения. Они двинулись на киевскую Гору и окружили дом воеводы, однако Коснячка уже бежал. Тогда восставшие разделились на две части: одна пошла к княжескому двору, другая – к городской тюрьме, где томились в погребе сыновья Всеслава, полоцкие дружинники и часть безвинно пострадавших киевлян.

Когда погреб отперли и узников освободили, княжеский двор был уже запружен людьми, упрекавшими великого князя. Изяслав смотрел на восставших из окна, еще надеясь усмирить бунт словами.

– Видишь, князь, народ взбунтовался! – сказал ему боярин Тука. – Усиль стражу возле Всеславова поруба, а то ведь освободят.

Как раз в это время перед дворцом появилась та часть восставших, что выпускала узников, и сами узники. Положение стало совсем угрожающим.

– Дело наше плохо, – произнес Чудин, брат Туки. – Пошли стражу к порубу Всеслава – пусть его подзовут к оконцу и пронзят мечом.

Однако Изяслав не решился на это. Народ же с громкими криками бросился к порубу Всеслава. Увидев это, Изяслав и Всеволод бежали, причем Изяслав не забыл прихватить с собой свою казну (а его несметные богатства поражали правителей Европы). Кое-что впопыхах пришлось оставить, и народ, разграбив княжеский дворец, унес с собой множество золота, серебра, а также куньих и беличьих шкур.

Всеслав был торжественно провозглашен на вече великим киевским князем. В тот же потрясающий день, пятнадцатого сентября 1068 года, утро которого Всеслав встречал в порубе, а вечером пировал в княжеском дворце, по его приказу был убит оказавшийся на свою беду в Киеве новгородский епископ Стефан, проклявший когда-то Всеслава за поругание церквей.

Став великим князем, Всеслав не торопился искоренять христианство на Руси. Братья и племянники Изяслава спокойно княжили в своих уделах. Святослав успешно оборонял Чернигов от половцев, а однажды напал на превосходящее число врагов и выбил их из своего княжества. Вряд ли он мог тогда представить, что его родной сын, при помощи тех же половцев, будет дважды брать Чернигов.

В это время Изяслав в Польше просил помощи у короля Болеслава II. Король, сын Марии, дочери Владимира Святого, сам женатый на одной из русских княжон, охотно согласился помочь, тем более что просьба была подкреплена золотом и серебром из великокняжеской казны. Польское войско подошло почти к самому Киеву, и только тогда Всеслав двинулся ему навстречу, но, оценив размеры войска, предпочел бежать в Полоцк, прокняжив в Киеве всего пять месяцев. Ночью в сопровождении дружины он ушел из стана, никому ничего не сказав. Вообще, годичное заключение в порубе явно сломало Всеслава – его как будто подменили.

Остальные воины, узнав о бегстве князя, возвратились в Киев и собрали вече. Они решили немедленно отправить послов к Святославу. Киевляне признавали свою вину, заключавшуюся в том, что они изгнали законного князя, но, поскольку тот вел с собой иноземцев, они взывали к великодушию князя черниговского. «Врата Киева для тебя открыты, – сказали послы, – иди спаси град великого своего отца Ярослава Мудрого. Если же не исполнишь ты мольбы нашей, мы, обратив Киев в пепел, вместе с женами и детьми уйдем в Греческую землю». «Коли брат мой, – отвечал Святослав, – войдет в город мирно, с малочисленной дружиною, вам нечего бояться. Если же он захочет отдать Киев в жертву ляхам, все честные князья, и я в первую очередь, нападут на него как на неприятеля». Тогда же Святослав известил брата о раскаянии киевлян и посоветовал удалить поляков, забыв про мщение, если тот не хочет быть врагом Руси и родных братьев. Изяслав обещал проявить милосердие, но на самом деле решил сотворить месть чужими руками. Он отправил в Киев своего сына Ярополка, впоследствии убитого Нерадцем. Ярополк, как уже говорилось, сотворил в стольном граде настоящее зверство. Все, кто участвовал в освобождении Всеслава, были казнены.

Второго мая 1069 года Изяслав въехал в Киев в сопровождении Болеслава и небольшого числа поляков. Остальная часть войска была размещена по окрестным селам. Смерды, которые днем вели себя вполне мирно, по ночам избивали, а то и убивали поляков, так что те вынуждены были убраться из Русской земли. Бежал и Болеслав, по ходу бегства осадив Перемышль, но тот был слишком хорошо укреплен.

Изяслав переместил торг, где собиралось вече, с Подола на Гору, ближе к княжескому дворцу. Едва наведя порядок в Киеве, он отправился мстить Всеславу и взял Полоцк, который отдал в удел своему второму сыну, хорошо известному нам Святополку.

Но Всеслав, воспрянув духом, явился под стены Новгорода с большим войском. Новгородцы, ненавидевшие его за события трехлетней давности, сражались отчаянно, разбили Всеслава и обратили в бегство. Затем Всеслав вновь возвратил себе Полоцк и, хотя потом был выбит оттуда Ярополком, в конце концов вернул свой город насовсем.

Он еще послужил (совершенно невольно) поводом для новой усобицы, когда Святослав, стараясь вовлечь Всеволода в свой заговор против Изяслава, которому не мог простить вероломства, убедил брата в том, что Изяслав сговаривается против них с полоцким князем.

Всеслав перестал думать о киевском престоле. Он хотел только обособить языческое Полоцкое княжество от остальной, христианской Руси. При Всеволоде его еще пытались обуздать, чем и вызван был жестокий поход Мономаха на Минск, о котором говорил Мстислав, но затем, ввиду бурных событий, оставили в покое.

Придворный певец Святослава Боян некогда сказал: «Как бы ни был он искусен и удачлив, какой бы успех ни предрекало ему гадание на птицах (которым Всеслав действительно увлекался) – Божьего суда ему не миновать».

Язычество на Руси медленно умирало – смерть Всеслава Полоцкого была одной из самых сильных и одновременно последних конвульсий в этой агонии.

Его сын Глеб, так и не обращенный отцом в язычество и успевший принять крещение еще до отречения Всеслава от веры, был правоверным христианином и восстановил в Полоцком княжестве христианство, но отказываться от линии отца на обособление от Киева ему не было ни малейшего смысла, потому что эту линию поддерживали сейчас почти все русские князья.