Тридцатого августа в Уветичах состоялся второй всеобщий съезд князей. Давыд Игоревич, приглашенный туда, не посмел не явиться, хотя и догадывался, что его там ждет.

– Зачем вы призвали меня? – спросил он, когда съезд начался. – У кого из вас на меня обида?

– А то ты не знаешь, – сказал Мономах. – Или не ты ослепил Василька? Вот свидетельство очевидца, которое изобличает тебя.

Он достал из-за пазухи фолиант с рукописью попа Василия и стал четко, с выражением читать. Все внимательно слушали: пусть каждый давно уже знал об ослеплении Василька, хотелось узнать подробности.

– Кроме того, – продолжил Мономах, закончив чтение, – ты разжигал усобицы на Русской земле.

– Никаких усобиц я не разжигал, – возразил Давыд. – Я защищал отчину свою, город Владимир Волынский, данный мне на Любечском съезде. Защищал от Святополка, который несколько раз беззаконно отнимал его у меня. А что до Луцка, то его я взял потому, что Святоша Давыдович, предательски нарушив договор, бывший между нами, пошел на меня вместе с воеводой Святополка.

– А забыл ты, как, еще держа в плену Василька, пытался захватить его княжество? – спросил Мономах.

И тут в защиту Давыда неожиданно выступил главный пострадавший, Василько.

– Давыд Игоревич спас от венгров Перемышль, город моего брата, – сказал Василько. – Этим он искупил свою вину. Клянусь Богом, что прощаю ему все обиды и ослепление свое прощаю.

– И я клянусь, – произнес брат Василька Володарь.

Это вмешательство спутало Мономаху все планы. Он подошел к Васильку и тихо сказал:

– Не ждал я от тебя такого подарка, Василько Ростиславич, друг ты мой.

– Да уж, великая у нас с тобой дружба, – усмехнулся Василько. – То-то ты стремился освободить меня, когда томился я, слепой, в плену у Давыда. О киевском престоле ты тогда думал. И меня под обвинение подвел: получалось, что я действительно состоял с тобой в заговоре, хоть и Богу, и тебе известно, что это не так.

– Когда ты гостил у меня в Переяславле, – напомнил Мономах, – ты ни в чем не упрекал меня.

– Так негоже гостю упрекать хозяина, – заметил Василько. – Да и не дозрел я еще умом до правды, не отошел от потрясений. И не ты спас город моего брата, а Давыд, желая смыть с себя грех.

– С тобой и с твоим братом он желал помириться, потому что боялся вас, только и всего.

– Так или не так, но Перемышль спас он, а не ты.

– Насколько я знаю, Перемышль спас Боняк, – сказал подошедший к ним Мстислав. – Так, может быть, пригласим его за это на Русскую землю и дадим княжество?

– Давыд использовал воинское искусство Боняка, – отвечал Василько, – но замысел принадлежал ему.

– Ну хорошо, – проговорил Мономах, отошел от Василька и громко произнес: – Прежде чем займемся дальше Давыдом Игоревичем, решим такой вот вопрос. Разве может слепой князь управлять своим княжеством? Пусть Василько идет к своему брату в Перемышль, а Теребовль отдадим кому-нибудь другому.

– Теребовль дан мне на Любечском съезде, – гордо поднял голову Василько, – и никто не вправе отобрать его у меня. Хотите новой усобицы – попробуйте отобрать силой. Мы с братом всегда готовы обороняться.

Ответить на это Мономаху было нечего.

В разговор вступил Олег Святославич, почуявший, что перед ним замаячил последний шанс добыть киевский престол:

– Что мы все говорим о Давыде? Из повести, прочитанной только что князем Владимиром, ясно, что в злодеянии принимали участие как люди Давыда, так и люди Святополка. И больше того, Святополк знал, что Василька хотят ослепить. Будучи великим князем, Святополк отвечает за это куда больше, чем какой-то князь владимирский. И разве может такой человек править Русью?

– Не может, – охотно поддержал Олега Мономах (их интересы на какое-то время опять совпали). – Вспомним также, что именно Святополк, пытаясь захватить владения Василька и Володаря, призвал на Русь венгров. Как тут не вспомнить тезку его Святополка Окаянного, приводившего на Русь поляков и половцев? Нет, не может человек, дважды нарушивший клятву, быть нашим князем. Его надо постричь в монахи – пусть замаливает свои грехи. Я вот клятвы не нарушил и в усобицах не участвовал. Да, я пошел на Киев, дабы отмстить за Василька, но это не было нарушением клятвы. Однако и тогда я не стал проливать русской крови, а согласился на переговоры.

Мономах ненавязчиво давал всем понять, кто должен стать великим князем вместо Святополка.

Святополк же не верил своим ушам. Олег, всего два года назад клявшийся ему в вечной верности, и Мономах, приславший ему совсем недавно такое дружелюбное письмо, вновь, как и раньше, хотят отобрать у него киевский престол, причем отобрать не в бою, а на съезде, что, как уже знал Святополк по горькому опыту, гораздо страшнее. История повторялась: когда-то он ехал в Любеч судить Олега и потерял Русскую землю, теперь же он приехал в Уветичи судить Давыда и может утратить Киев.

– Клянусь, – начал он, запинаясь, – я ничего не знал о том, что Давыд хочет ослепить Василька. Да, я отдал ему нескольких своих слуг, и они могли принимать участие в преступлении, но я-то об этом не знал.

– А мы вот спросим Давыда, – предложил Олег. – Знал Святополк о том, что ты хочешь ослепить Василька или нет? А, Давыд Игоревич?

Давыд понял, что ему выгоднее солгать. Сваливая большую часть своей вины на Святополка, он, глядишь, сохранит за собой Владимир.

– Знал, – ответил он, потупив глаза.

– Ты все врешь, пес! – вскрикнул Святополк, но его голос был заглушен мощным голосом Мономаха:

– И недаром ведь Святополк упрятал в тюрьму попа Василия, очевидца чудовищных событий и автора этой повести. Лишь чудом тот смог бежать ко мне и написать свою правдивую повесть.

Мономах умолчал о том, что в свое время и не подумал вступиться за Василия. Кто же тогда мог знать, что этот поп так ему понадобится?

За смещение и постриг Святополка выступили, помимо Мономаха и Олега, братья Олега, а также сыновья и племянники обоих. Примкнули к их партии и Василько с Володарем, сильно обиженные на Святополка.

В числе прочих за смещение голосовал и Мстислав, прекрасно понимавший, что Святополк в Киеве – это беда для Руси. Несмотря на все ссоры и разногласия с отцом, он по-прежнему любил того и хотел видеть на киевском престоле. Нынешний путь к власти он считал вполне достойным.

Но другие удельные князья, составлявшие на съезде большинство, не поддержали противников великого князя. Их вполне устраивал безвольный Святополк, что бы он там ни натворил. Если же к власти придут Мономах или Олег, то неминуемо положат конец их вольности. Как видим, их взгляды мало чем отличались от взглядов киевских бояр.

Святополк снова и уже окончательно был спасен.

После этого все занялись Давыдом. Единодушно было решено отобрать у него Владимир.

– Да как вы смеете? – возмущался Давыд. – Владимир дан мне на Любечском съезде.

– Это ты уже сегодня говорил, – произнес Мономах, срывая на Давыде зло. – Но как ты смеешь поминать Любечский съезд, подло нарушив клятву, данную там? Вы тогда многое не продумали, братья, – Мономах обращался уже ко всем, – вы решили, что никто не пойдет на другого, полагаясь лишь на клятву и целование креста. Увы, мы видим, как некоторые князья соблюдают клятвы. – Он выразительно посмотрел на Святополка, позволив себе последний, ничего не решавший выпад. – Пусть, раз уж так было решено, каждый владеет отчиной своей, и никто да не вправе отнять ее у него. Но если кто-то нарушит клятву и пойдет на другого, тогда князья имеют право отнять у него отчину.

Все согласились с этим и целовали крест.

Давыд Игоревич был лишен Владимира и отправлен княжить в небольшой город Дорогобуж. Там спустя двенадцать лет и закончился его жизненный путь. Поразительно, что такой мелкой и подлой личности удалось быть одной из самых главных фигур междоусобицы и сыграть значительную роль в русской истории.

Во Владимир Святополк, как и рассчитывал, отправил княжить своего (теперь единственного) сына Ярославца.

– Великое дело мы совершили сегодня, сынок, – сказал Мономах, возвращаясь вместе с Мстиславом из Уветичей. – Теперь долго не будет на Руси усобиц.

– Ты прав, отец, – согласился Мстислав.

Но на душе у Мономаха скребли кошки. Что ему до изгнания из Владимира Давыда Игоревича, если Святополк по-прежнему остается великим князем?

Словно читая его мысли, Мстислав спросил:

– А как же быть с киевским престолом? Неужто на нем так и останется клятвопреступник Святополк? Ведь только ты можешь вновь объединить Русь.

– Наконец-то ты опять заговорил со мной, как подобает сыну, – довольно хмыкнул Мономах. – Видно, поумнел-таки в двадцать четыре года.

– Я по-прежнему вижу твои недостатки, отец, – произнес Мстислав. – Но я знаю, что только ты один можешь объединить Русь. Я бы не смог. Удержать ее – надеюсь, но объединить – нет.

– Согласен, – кивнул Мономах. – Я ведь тоже знаю твои недостатки. Ты слишком благочестив для того, чтобы объединить Русь. А я это могу, ты прав. Но для начала надо получить киевский престол. Чего я только не делал ради этого, и все пошло прахом. А теперь… теперь я больше не вижу путей к этому. Слишком многих устраивает слабый Святополк, устраивает раздробленность. Но все люди смертны. Святополк старше меня лишь на три года: ему пятьдесят, а мне сорок семь. Считай, мы с ним ровесники. Но я крепче телом и надеюсь намного пережить его.

– Но ведь ему будет наследовать его сын Ярославец, нынешний князь владимирский.

– Да, это вероятнее всего. Но кто знает, может быть… Надо надеяться на Бога. Если Бог за меня, если я не прогневил Его, то Он даст мне власть. Ты чище и праведнее меня, Мстислав. Молись же за меня, склони Бога на мою сторону. Пусть Он тоже поймет, что не хвастовство это, не гордыня, что не выживет без меня Русь. Молись.