Все когда-то кончается, закончилась и долгая, полная опасностей дорога от Царьграда к Киеву. Ладьи, покинув воды Днепра, вошли в Почайну-реку и направились к месту, где теснились, прижимаясь друг к другу, насады, купеческие ладьи, новгородские струги, расшивы и многочисленные челны-долбленки местных рыбаков. Вскоре путешественники ступили на земную твердь под приветственные крики киевлян, работавших на причалах. Мечеслав, Дионисий, Торопша и Таисия распрощались с Гостятой Лепичем, вошли в городские ворота. Мечеслав с интересом разглядывал город, а он изменился за время его отсутствия. Киев, словно возмужавший отрок, стал плечами шире, лицом краше. Он опоясал себя новыми дубовыми стенами, кое-где на высоких валах, вместо деревянных, высились каменные башни. Узорнее и шире стали белокаменные хоромы великого князя. Стало больше и церквей православных, средь которых особой красотою выделялся храм Успения Богородицы, воздвигнутый при помощи мастеров греческих. Многое изменилось в граде, многое и осталось прежним, не было тут только Рады, как не было и идолов-богов, ее погубивших.

– Друже, расстаюсь я ныне с вами со всеми, но, думаю, свидимся мы еще! – сказал Торопша.

– Да и я пойду, сын мой, помолюсь в храме, отблагодарю Господа Бога нашего за счастливое окончание пути, со священниками переговорю да послание передам от настоятеля нашего монастыря митрополиту киевскому. Так что прощайте все! Свидимся ли, нет ли, о том не ведаю! Пути Господни неисповедимы! Но всегда буду вас всех добрым словом поминать и молиться за вас! Господь с вами, дети мои! Да хранит вас Бог! – Дионисий перекрестил сопутников, поклонился и торопливым шагом пошел в сторону Десятинной церкви. Все трое проводили его взглядами.

– Ан и мне пора! – сказал Торопша. Обнял на прощание Мечеслава, поклонился Таисии и, слегка прихрамывая, зашагал своей дорогой. Таисия снизу вверх с напряженным ожиданием смотрела на Мечеслава. «Не прогонит ли от себя, не отринет ли?» – билась в ее голове мысль, тревожа сердце. Мечеслав, угадав ее мысли, сказал:

– Пойдем, Таисия, здесь неподалеку изба Ормова должна быть. Если цела еще, там и поживем, пока я свои дела улажу.

Дом Орма стоял в целости и сохранности. Мечеслав отворил дверь, изнутри густо пахнуло нежилым духом. Пригнувшись, он вошел внутрь, Таисия следом. В избе все оставалось так же, как было, когда он с Ормом и Сахаманом покидал ее в далеком прошлом.

«Видать, Олег Волчий Хвост озаботился, чтоб избу не тронули; Орм, помню, просил его о том», – подумал Мечеслав.

– Да-а, непорядок, однако! – проговорил он, увидев углы, заплетенные паутиной, свисающие с потолка тенета и толстый слой пыли, покрывающий все вокруг.

Таисия принялась прибираться. Мечеслав немного постоял и вышел из избы, чтобы принести воды.

Наступил вечер. Мечеслав и Таисия сидели друг перед другом за столом в прибранной чистой избе. Тусклый красноватый свет заходящего солнца проникал в маленькое оконце из бычьего пузыря. Мечеслав смотрел на Таисию и думал, как она изменилась. Из веселой и дерзкой танцовщицы превратилась в тихую, скромную и грустную женщину, в которой появилось что-то такое, чего Мечеслав не мог объяснить сам себе. Ее глаза чем-то напоминали ему глаза Мануш, было нечто похожее в ее взгляде, что-то, шедшее от души, от сердца! И он чувствовал это, как чувствовал и ответственность за женщину, которая отправилась за ним в далекий тяжелый путь, в неизвестные ей земли, совсем чужая, плохо знающая язык и обычаи народа, средь которого ей предстояло жить.

– Завтра поутру отправлюсь по делам. А после надо отыскать купца, знакомца Ормова. Если он в Киеве, отдам ему, что осталось после смерти брата моего, чтобы он передал все родовичам Ормовым, живущим в варяжской стране. К княжескому двору сходить тоже надобно, ныне утомился, да и поздно уже. Как приду, на торжище сходим, снеди купим да сряду тебе, обносилась вон.

– Позволь мне на торг самой сходить, я и на стол накрою к твоему приходу, – сказала Таисия.

– Так ты же речь нашу плохо разумеешь. Того гляди заплутаешь, али изобидит да обманет кто?

– Речь вашу я знаю и понимаю, я многие годы слышала ее в «Золотом Вепре», да ты и сам меня многим словам научил! Отпусти меня, Мечеслав, я смогу, верь мне!

– Что ж, неволить не стану. Быть посему, иди! – Мечеслав достал кошель с монетами, положил его на стол перед Таисией и стал объяснять, как себя вести на торгу, что и в каких случаях делать. Беседу окончили, когда в избе стало совсем темно. Мечеслав встал из-за стола, зажег лучину. Таисия, поднявшаяся следом, подошла к Мечеславу. Он обернулся, посмотрел на женщину. И все-таки чем-то неуловимым и до боли знакомым она напоминала ему Мануш.

– Почему ты так на меня смотришь? – спросила Таисия.

– Что? Да так, пустое, – сказал Мечеслав. – Почивать пора! Вона ложе Ормово, там спать станешь!

Мечеслав направился к скамье, на которой решил устроиться на ночь. Засыпая в темноте, Мечеслав услышал тихий Таисьин плач. Жалость и нежность всколыхнулись в душе Мечеслава, захотелось подойти к ней, обнять ее, успокоить, пожалеть.

Подавив в себе эти чувства, он заснул.

Утром следующего дня Мечеслав направился к княжескому двору. В гриднице, где Владимир принял его, было светло, яркий свет лучистым потоком лился в широкие окна новых княжеских хором, построенных русскими умельцами при помощи византийских мастеров. Мечеслав, поклонившись князю, посмотрел на него. Каким стал он, изменивший его судьбу? Человек, лишивший его отца, матери, сестры, но одаривший его мечом, свободой и самой жизнью. Человек, продолживший начатое князем Олегом собирание земель и давший новую православную веру государству, именуемому Русью.

Владимир сильно изменился со времени их последней встречи. Русые волосы уступали место ранней седине, посеребрившей клиновидную бороду, глубокая морщина протянулась между бровями к переносице, такие же морщины украсили чело князя, голубые глаза потускнели и излучали мягкий свет умудренного жизнью человека.

– Мечеслав, Мечеслав… – напрягая память, повторял Владимир, вглядываясь в его лицо. – Молвил мне о тебе купец новгородский Гостята Лепич.

– Ты мне, князь, меч даровал, когда в дружину принимал. Не осрамил я меча твоего. Побратим я Орма-варяга.

– Княже, это же тот самый Мечеслав, для которого я с Добрыней у тебя пощады просил, когда мы радимичей на Пищане разбили, – напомнил убеленный сединой воевода Волчий Хвост.

– Помню. Ты в Царьград просился, чтобы сестру отыскать? – спросил Владимир.

– Я, княже, – ответил Мечеслав.

– А отыскал ли ты сестру свою?

– Нет, княже, сгинула.

– Дозволь, княже, спросить у Мечеслава, где Орм, побратим его? – обратился Волчий Хвост к князю.

– Нет боле Орма, навеки остался в земле ромейской, – грустно произнес Мечеслав.

– Беда, – с сожалением произнес князь.

Олег Волчий Хвост вздохнул, тяжко, с вырвавшимся из груди надрывным стоном.

– А пошто ко мне пришел? – спросил Владимир после недолгого молчания. – Ежели в дружину проситься, приму, мне такие вои и мужи многоопытные надобны.

– Нет, княже, устал я кровь лить, покоя хочу.

– Отдыхай, воин, молись, – промолвил Владимир. На какой-то короткий миг Мечеслав уловил во взгляде князя, обращенном на него, понимание и сочувствие, ощутил единение и затаенную общую боль.

К вечеру Мечеслав вернулся на коне, что приобрел на торгу у старого знакомца. Знакомцем же тем оказался дед Жданок; мужичок-нянька, ухаживавший за ним, когда его, полоненного и израненного, везли в Киев. Мечеслав не поверил своим глазам, когда увидел его изрядно поседевшего и постаревшего, но все такого же бойкого и крепкого, расхваливающего на все лады своего конька:

– Бери, молодец, молодой купец. Ходкий конек из степи прибег. Кун не жалей, забирай скорей. Могутный конь, не конь – огонь.

Мечеслав подошел ближе к старику. Жданок поначалу не признал изменившегося за долгие годы отрока-радимича и, поздоровавшись с ним, продолжал нахваливать свой товар.

– Не дареного ли коня продаешь? – спросил Мечеслав.

– Тебе что за дело, мил человек? Дарен не дарен, а мой конь. Хочу продам, хочу даром отдам, а ты, ежели конь по нраву, бери, а нет – дале ступай, – проворчал Жданок.

Тогда-то и припомнил ему Мечеслав его же слова, запомнившиеся на всю жизнь:

– «Вот взрастешь, оженишься, детишек нарожаешь, тогда приходи, потолкуем мы всласть про мою жадность. Я, знаешь, не воин, защита мне князь, жить буду долго, застанешь меня на земле, если сам доживешь». Вот я и дожил, дедушко Жданок. Не признал? А рушничок-то радимичский, тобой даденный, по сию пору у меня.

Старик прищурился, пристально посмотрел на Мечеслава слезящимися глазами. Губы его дрогнули, он вымолвил:

– Никак радимич?! Мечеслав?!

В избу он вошел с крупным щенком, подаренным ему купцом Рулавом.

– Это тебе, Мечеслав. Ты Орму, спасителю моему, другом и братом верным был. Прими от меня этого щенка в знак уважения! Такого же я князю вашему Владимиру в дар преподнес. Щенок этот от суки наших северных волкодавов и греческого боевого пса – молосса. Пусть будет он тебе добрым другом! – сказал купец, вручая щенка Мечеславу.

Войдя в избу, Мечеслав отпустил щенка на пол. Щенок осмотрелся, стал обнюхивать избу. Таисия накрывала на стол и рассказывала, что на торгу ее случайно встретила служанка княгини Анны, приехавшая вместе с ней из Константинополя. Узнав, что она ромейка и недавно приехала из Византии, женщина отвела ее к Анне, а та, поговорив с ней, предложила быть в ее свите, так как скучает она по далекой родине, и разговоры с землячкой-единоверкой помогут ей справиться с тоской по родным местам.

– Что мне делать? – спросила она Мечеслава, садясь на скамью напротив него.

– Видать, сам Бог тебе помогает. Быть в хоромах княжеских – честь большая, да и легче станет тебе с соотечественницами, – сказал Мечеслав. – Я, знаешь, в путь собрался, места родные зовут, род свой радимичский хочу найти. Вернусь ли, нет ли, не ведаю. Изба эта отныне твоя, о том уговор имеется. Так что живи.

– Не нужна мне изба без тебя, Мечеслав! Возьми меня с собой. Не бросай одну. Не будет мне жизни без тебя! – запричитала Таисия.

– Нет! Быть тебе здесь! – жестким голосом сказал Мечеслав и чуть помягче добавил: – Отец Дионисий сказал, что покуда он в Киеве, навещать тебя станет, да и княгиня в обиду не даст. А еще вот защитника тебе принес! – Мечеслав, улыбаясь, потрепал щенку холку. – Ну, как кликать тебя будем?

Щенок, посмотрев на Мечеслава, напустил лужу. Отбежал в сторону и стал ждать, что же скажет новый хозяин.

– Вот тебе и сторож, вона сколь воды напустил! Нет, брат, завтра поутру во двор тебя отведу, не дело псу в избе быть! Чего уставился на меня, а? Как наречем пса? – спросил Мечеслав у Таисии, убиравшей щенячьи безобразия.

– Может, Аргусом? – сказала она.

– Что значит имя сие? – спросил Мечеслав.

– Жил в Греции, на острове Итака, царь, – начала свой рассказ Таисия, – звали его Одиссей. И вот однажды ушел он вместе с царями других греческих племен воевать против Трои.

– Слыхивал я про град этот, и про князя Одиссея от отца Дионисия, – сказал Мечеслав.

– И оставил он с маленьким сыном жену свою Пенелопу, – продолжала Таисия. – Долгих двадцать лет не было его дома, всякое пришлось ему пережить и испытать. И вот наконец вернулся он, совсем один, на свою родину. Но, возвратившись, узнал, что множество женихов хотели взять в жены его Пенелопу, чтобы царствовать на Итаке. Тогда обрядился он нищим и отправился во дворец, чтобы самому разузнать, что и как, а заодно расправиться с женихами. Никто не узнал его в этом обличье, и только верный пес Аргус признал его, замахал хвостом, но не смог подняться, так как был стар и болен, и умер, дождавшись своего хозяина.

– Что ж, про такого пса, – задумчиво согласился Мечеслав, – даже промолвить как-то грешно – «сдох». Он умер! Пусть и наш будет Аргусом.

Поужинали. Мечеслав сказал:

– Кошель я тебе оставил, на первое время, думаю, хватит, а пока собери мне чего-нибудь в дорогу, ухожу утром!

Таисия посмотрела на Мечеслава. Слезинки одна за другой медленно катились по ее щекам.

– Я буду ждать тебя, Мечеслав, буду ждать до самой своей смерти! – вымолвила она.

Перед глазами Мечеслава снова предстала Мануш. Он вспомнил, как она провожала его там, в византийской феме, на краю горного селения.

Мечеслав поднялся с лавки, подошел к Таисии, поцеловал ее в лоб.

– Давай почивать, завтра у меня путь-дорога дальняя. Иди, ложись, Таисия.

Надоедливые крики громогласных киевских петухов, возвещающих о начале нового дня, прервали сладкий сон Таисии. Она открыла глаза. Мысль о том, что Мечеслав должен покинуть ее, омрачила счастливое пробуждение. Вскочив с ложа, Таисия увидела, что Мечеслава нет в избе, она выбежала во двор, но там никого не было. Мечеслав ушел и, может быть, навсегда. Таисия зашла в избу, села на скамью и горько заплакала.