IХ
Федор обходил крепостные стены и придирчиво осматривал воинов, проверял их готовность к бою. Некоторые бояре и дворяне привели своих крестьян одетыми в кольчуги, другие – пожаднее – только в стеганые куртки. Надо было наказать их за это, но такое было не в силах Федора – только князь мог наложить штраф или отнять владение; Федору же достаточно было того, что приведено положенное число воинов.
– Ну как настроение? – спрашивал он бойцов. – Отобьем супостата?
– Сладим сообща, – отвечали ему. – Одолеем ворога!
Тут же шныряли ребятишки, подтаскивали камни, укладывали кучками на помостах; возле костров ими было накидано столько хвороста, хоть полмира поджигай. Пусть стараются, в скором времени и им придется встать с оружием в руках на крепостных стенах.
Федор поделил оборонительные сооружения на две части: северную оставил за воеводой Всеславом, а южную взял себе. В запасные силы определил свою дружину: конники могли быстро появляться в опасных местах и предотвращать прорыв.
Ждали противника неделю. Наконец прискакала разведка: идут! Федор тотчас занял свое место – на самой высокой башне; она была крыта досками, а поверх их он приказал накинуть промоченные в бочках бычьи шкуры, которые должны были спасти от огненных стрел.
Вот из леса вырвались первые конники, стали растекаться по снежной равнине; следом повалили пешцы, не спеша приблизились к стенам, стали располагаться на безопасном расстоянии. Разожгли костры, стали готовить еду. Солнце перевалило за полдень. Остаток дня противник провел в различного рода приготовлениях: ставились палатки и шалаши, устанавливались осадные орудия, перед ними были возведены деревянные ограждения. Защитники молча наблюдали. Поражало большое число воинов, окружавших крепость. Их было видимо-невидимо, они заполонили все пространство до самого леса. Никто не ожидал, что придет такая несметная сила. Видя это, Федор перед закатом солнца еще раз обошел своих воинов, стараясь вселить в их сердца мужество и уверенность в победе.
– У нас новые стены и башни, – говорил он. – Они выдержат любой таран и камни. А там князь Юрий Долгорукий на выручку подоспеет!
Наутро, с восходом солнца, противник пошел на крепость. Впереди двигались воины с хворостом, ветвями, разным хламом, все это они сбрасывали в ров. Защитники пускали стрелы, многих из них положили, но еще больше – волна за волной – накатывалось их из леса. Они суетились, точно муравьи, пока ров не был заполнен до краев. Тогда оборонявшиеся стали кидать смоляные факелы, кое-где хворост удалось поджечь. Поднялись языки пламени, потек в небо черный дым. В свободные от огня промежутки устремились потоки осаждавших с лестницами наперевес, тут же десятки воинов стали кидать крючья с веревочными лестницами, цепляясь за краешки стен; и вот уже сотни воинов, точно тараканы, полезли на стены.
Защитники баграми отталкивали лестницы, рубили веревки, срывали крючья, сбрасывали на головы противника камни, бревна, лили горящую смолу и кипяток, посылали тысячи стрел и дротиков. Бой нарастал с ужасающей силой, слышались крики, вопли, удары металла, треск ломающихся лестниц, грузные падения тел; звериный вой людей, попадающих под горящую смолу и кипяток, оглушал округу. Это русы бились с русами – неизвестно из-за чего.
Федор с башни наблюдал за сражением. Рядом с ним со свистом пролетали стрелы, особый, фыркающий звук издавали пущенные с большой скоростью камни, вычерчивали сероватые дымные дуги огненные стрелы и жерди со смоляными факелами. Пока Бог миловал: его не задела ни одна стрела, не попал ни один камень; что касается огненного снаряжения, то они тухли, воткнувшись в сырые, только что уложенные бревна.
Федор оглянулся на город. Там он увидел несколько очагов пламени, но вокруг них уже суетились женщины и ребятишки – тащили ведра с водой, сбивали огонь ветвями и тряпьем. Город стоял, город держался.
Первый приступ был отбит, и в этот день противник больше не проявлял активности, как видно, зализывал раны. Защитники тоже приводили себя в порядок. Воины хоть и устали, но настроение у них было боевое: коли отбили один приступ, отобьем остальные!
Наутро неприятель подвез два тарана, стал бить в стены. Тяжелые, ухающие удары потекли по окрестности, эхом раскатывались над лесами, вселяя тревогу в души обороняющихся. Федор тотчас бросил против них воинов. Были выпущены огненные дротики, сброшены на крышу таранов валуны, вылито много горящей смолы, но она скатывалась по мокрым шкурам на землю и черным дымом поднималась ввысь, мешая дышать; несмотря на это, тараны продолжали бить и бить в стены.
На другой день одному их них удалось взломать дубовые бревна и проделать брешь в стене, из нее потекла земля. Но защитники тотчас заткнули дыру подготовленным материалом и отогнали врагов, чуть было не прорвавшихся в город. Дорого им это стоило, но они выстояли.
А ночью Федор произвел дерзкую вылазку. Большой отряд в темноте бесшумно спустился со стен и напал на передовые части неприятеля; пока там творились кутерьма и неразбериха, несколько воинов облили смолой тараны и подожгли. При ярком пламени защитники почти без потерь отошли в крепость. Можно было торжествовать – на другой день враг даже не делал попыток приблизиться к городу.
Но зато следующий день выдался самым тяжелым. С утра войско Изяслава пошло на приступ. К обеду его удалось отбить. Надеялись, в этот день больше не сунутся. Но Изяслав бросил на стены свежие силы. Напор был жестоким и яростным. То здесь, то там противник заскакивал на стены и завязывал схватки, давая возможность взобраться подмоге. Федор в опасные места тотчас кидал своих дружинников, умелых, обученных: они сбрасывали врага и восстанавливали оборону.
Однажды он увидел, как рядом с башней, на которой он находился, над стеной показались несколько голов чужаков. Вот-вот ворвутся на площадку! Дико вскрикнув, кинулся вниз; за ним, грохоча коваными сапогами по деревянной лестнице, бросились остальные. Они поспели вовремя. Многие из защитников были перебиты, оставшиеся отступали к краю площадки.
Федор напал на первого попавшегося, рубанул его с такой силой, что у того вылетел из рук меч, затем полоснул по шее; голова его повисла, открывая кровавое месиво с белевшими косточками. Не медля ни мгновения, боярин сделал резкий выпад и поразил острием меча другого неприятеля…
И второй приступ за этот день был отбит. Но потери были ужасны. Федор обреченно понял, что город долго не продержится. Он с тоской вглядывался в даль: не идет ли подмога, не ведет ли Юрий Долгорукий свои войска? Но там никого не было видно, лишь бескрайние лесные пространства простирались до края неба…
На шестой день осады над полем сражения установилась зловещая тишина. Молча выходили на стены защитники, в большинстве своем раненые. И противник передвигался медленно – как видно, напуганный яростным сопротивлением, он не ждал ничего хорошего и от этого дня.
Но вот враги медленно двинулись вперед, подступили к стенам, где лежали сотни убитых, переломанные и разбитые лестницы, разбросанные бревна и камни, дротики, стрелы… Разом взревели трубы, ударили барабаны, раздался громкий угрожающий крик тысяч глоток, и озверевшие люди вновь полезли навстречу своей погибели…
Федор видел, как редеют ряды участников, как в некоторых местах враг все чаще прорывается в город, а дружинникам едва удается выправить положение. Прибежал посыльный от воеводы Всеслава: нужна срочная помощь, иначе оборону не удержать! Федор, чуть поразмыслив, отправил ему последних дружинников. Он чувствовал, что скоро наступит такое мгновение, когда он уже ничем никому не сможет помочь, ничего исправить…
Крепость отчаянно оборонялась до обеда, а потом настало то страшное, чего он боялся: сразу в нескольких местах неприятельские силы прорвались через стены и начали затоплять пространства между домами и строениями. Тогда он не спеша поправил на себе позолоченный, в красивых рисунках панцирь, надел на левую руку небольшой круглый щит и, подрагивая тяжелым мечом, двинулся навстречу врагам, взобравшимся на площадку. Он знал, что это будет его последний бой…
Авдотья вернулась в город на второй день после того, как его покинули войска противника. Повсюду увидела она разрушения и пепелища, обгорелые печи и горы засыпаемых снегом трупов. Тишина и безмолвие окружали ее, только каркало воронье, привлеченное обильной добычей. С обезображенным от горя лицом, распущенными седыми волосами бродила она среди развалин и непрестанно звала:
– Деточки мои родненькие, кровинки мои ненаглядные, отзовитесь, где вы?..
Наступила ночь, появились из леса волки, привлеченные трупным запахом, сверкали в темноте зелеными глазами, а она все ходила и ходила, и не трогали ее хищники, может, потому, что хватало им пищи или отрешенный и измученный вид ее отпугивал их.
И потом, когда отстроился город и заселились новые жители, передавали из уст в уста, будто бродит в ночной темноте среди домов седая женщина, зовет и не может дозваться погибших в огненном вихре пожара своих милых деточек…
