XXI
В 1173 году умер посаженный Андреем в Киеве князь Глеб. Тотчас началась борьба за свободный стол. В нее активно включились Ростиславичи – сыновья бывшего смоленского князя Ростислава Мстиславича, ярого врага Юрия Долгорукого и его, Андрея. Эти Ростиславичи посадили на княжение своего дядю, Владимира Дорогобужского, однако Андрей вмешался в спор и приказал уступить Киев Роману Ростиславичу, князю кроткого и покорного нрава. «Вы называли меня своим отцом, – передавал Андрей через своего гонца Ростиславичам, – хочу вам добра и даю Роману, брату вашему, Киев».
Однако скоро Андрей передумал. Как видно, боялся, что Ростиславичи будут влиять на послушного Романа и начнут натравливать против него. В Киев было направлено новое грозное повеление: «Если вы живете по моей воле, то ты, Рюрик, ступай вон из Киева, а ты, Давид, ступай из Вышгорода, а ты, Мстислав, из Белагорода; остается вам Смоленск: там себе делитесь как знаете».
Это был окрик великого князя Руси, который считал Киев второстепенным княжеством и распоряжался им как хотел. Роман тотчас уехал в Смоленск, в Киеве стал княжить Михаил, брат Андрея Боголюбского.
Однако Ростиславичи заартачились. Они вошли в Киев и заставили Михаила отказаться от власти. Киевским князем стал Рюрик Ростиславич.
Новый поступок Ростиславичей вызвал гнев Андрея. Он вызвал к себе боярина Михну и приказал:
– Я подготовил грамоту заносчивым Ростиславичам. Может, она вселит в них рассудок. Коли и далее будут проявлять непослушание, двину войска свои, и тогда не поможет никакое раскаяние!
Дородный, толстопузый, с длинной окладистой бородой, Михна был в летах и потому отправился в красочном возке в сопровождении десятка дружинников. Подъезжая к Киеву, он выслал вперед слугу, чтобы предупредить князя Рюрика о своем приезде. Приближаясь к княжескому дворцу, боярин собирался увидеть князя со своим окружением, с хлебом-солью, но крыльцо было пусто. Крякнув, тяжело слез он с возка и не спеша направился во дворец.
– Где князь? – спросил он подвернувшегося человека, страшно тараща на него глаза.
– У себя в горнице, поди, почивает, – скороговоркой ответил тот и скрылся с глаз долой.
Отдышавшись после многих ступенек крыльца, двинулся дальше боярин по деревянной лестнице на второй ярус. Шумно открыл одну дверь. Никого. Вторую – то же самое. Наконец за третьей увидел богато одетых людей, среди которых узнал Рюрика, его он когда-то встречал на приеме у Андрея во Владимире. Люди зашевелились и уставились на него вопрошающими взглядами.
Боярин кашлянул, произнес:
– Прибыл я к вам, князья, по поручению великого князя Андрея с его повелением. Сейчас его вам высказать или потом выслушаете?
– Валяй, читай, – развязно произнес Мстислав Ростиславич, будучи навеселе.
Боярин насупил брови, стараясь скрыть свое недовольство таким приемом, вынул пергамент и стал читать:
– «Я, князь Андрей, объявляю вам, Ростиславичам: вы не поступаете по моей воле; за это ты, Рюрик, ступай в Смоленск к брату в свою отчину, и ты, Давид, ступай в Берлад, не велю тебе быть в Русской земле, а Мстиславу скажи так: ты всему зачинщик, я не велю тебе быть в Русской земле».
Братья Ростиславичи весело переглянулись между собой, а потом Рюрик спросил:
– А кто такой он, Андрей, чтобы приказывать нам?
– Великий князь всея Руси, – с достоинством ответил боярин Михна.
Ростиславичи заржали, а Мстислав сквозь слезы проговорил:
– Это он у вас там, в Суздальской земле, великий князь. А у нас свой великий князь – вот он! – И указал на Рюрика.
– Негоже так непочтительно говорить о хозяине земли Русской… – начал было Михна, но тут вскочил Мстислав и прокричал прямо в лицо боярину:
– Ах, непочтительно? А вот мы сейчас докажем ему наше уважение и учтивость! Эй, слуги, сюда!
Пишет летопись, что от юности своей Мстислав Ростиславич не привык никого бояться, кроме единого Бога, поступал вопреки чужому мнению и грубой силе. Красивый лицом и сильный телом, показывал храбрость и в бою, и в обыденной жизни. И сейчас, когда на его зов прибежали с десяток слуг, приказал:
– Отрежьте боярину бороду и волосы на голове!
Боярин со страху заверещал и стал отбиваться руками и ногами. Но дюжие мужики обхватили его со всех сторон, а один из них длинными ножницами откромсал то, что он почитал своей красой.
После этого Мстислав сказал вконец расстроенному и растерявшемуся боярину:
– Ступай к своему князю и передай от нас вот что: мы тебя до сих пор считали отцом и любили, ты же прислал к нам такие речи, что считаешь меня не князем, подручником и простым человеком; делай, что замыслил. Бог всему судья!
Плакал боярин всю дорогу, ощупывая то, что осталось от роскошной бороды и гривы волос, боялся, что засмеют его теперь во Владимире. Но при его появлении никто не пошутил и не посмеялся – все понимали, что наступают трудные времена и похода на юг не избежать.
И точно: не мог стерпеть такого унижения князь Андрей Боголюбский. По его приказу в 1173 году стали собираться войска суздальские, переяславские, ростовские, муромские и рязанские. Вести полки Андрей поручил своему сыну Юрию и воеводе Борису Жидиславичу. К ним потом присоединились смоляне, новгородцы, черниговцы и дружины Полоцкого княжества. Ополчение двигалось на Вышгород, где засел непокорный Мстислав; военачальники помнили наказ Андрея:
– Изгоните Рюрика и Давида из моей отчины, а Мстислава возьмите; ничего ему не делайте и привезите ко мне.
Федор на этот раз сам напросился в поход. Ему надо было почувствовать и понять настроение боярства, какие речи оно будет вести. А бояре из уст в уста передавали новости из Галича. Там правил князь Ярослав Осмомысл, его прозвище означало не что иное, как «восемь греховных помыслов». Он был женат на дочери Юрия Долгорукого, Ольге, всячески унижал и оскорблял ее и открыто сожительствовал с наложницей, некой Настаськой, влияние которой на дела княжества вызывало возмущение горожан. Законная супруга вместе с сыном Владимиром покинула Галич и бежала в Польшу. Это привело к восстанию в городе. Ярослава схватили и некоторое время держали в темнице, а ненавистную Настаську сожгли на костре.
Перешептывались, многозначительно переглядывались бояре:
– Вишь ты, народ какой решительный…
– Не дают князю садиться на шею боярскую.
– Кое-кому этот пример неплохо перенять…
Ни шатко ни валко войско подошло к Вышгороду, расположенному от Киева верстах в двадцати. Обложили со всех сторон. Юрий гарцевал на коне, подгонял воинов, распекал бояр, но выполнялись его приказания как-то вяло, неохотно. Наконец изготовили лестницы, тараны, назначили день приступа. Юрий рассчитывал взять город единым порывом всех полков, но воины лезли на лестницы неохотно, подолгу толпились под стенами, чуть что, бежали назад. Зато много было крику, шуму, трескотни, барабанного боя, бесполезной беготни… Юрий видел, что люди не хотели воевать, что военачальники не проявляют должного рвения, что все рушится на глазах. Тогда он дал приказ об отступлении. «Пришедши же к Вышегороду с силою многою, стояша около города 4 недель. И не успе ничтоже, возвратишася вспять», – с сожалением писал владимирский летописец.
Федор торжествовал. Теперь не отдельные люди, а чуть ли не все ругали поход, проклинали жизнь, к месту и не к месту приговаривали:
– И сколько же будут над нами издеваться?..
Имен не называли, но и без того было ясно, о ком шла речь.
Федор вел разговоры с боярами, узнавал настроение каждого и постепенно некоторых склонял в свою сторону. К концу похода он уже насчитывал до полутора десятков единомышленников, желавших насильственного устранения от власти князя Андрея. Заговор приобретал зримые черты.
Перед Владимиром к нему подъехал Борис Жидиславич, выслушал сообщение. Пожевав губами, проговорил задумчиво:
– Это хорошо, что у тебя столько людей. Только мало нам одних бояр. Надо думать сейчас о том, как проникнуть во дворец князя. А для этого тебе следует или подкупить, или как-то по-другому перетянуть на нашу сторону охрану. Поразмышляй-ка над этим, боярин!
Впервые этот влиятельный человек в княжестве сказал ему, Федору: «…На нашу сторону». На нашу! Значит, он, воевода Борис Жидиславич, числит себя среди заговорщиков! Он теперь соратник Федора в его борьбе против князя Андрея!
Все бы хорошо, только дома у него складывалось не все благополучно. Улита, жившая ненавистью к своему бывшему мужу, тотчас согласилась помочь ему; отомстить Андрею за то, что он бросил и ушел к другой, было ее заветной мечтой. Но неожиданно заартачился Яким.
– Нет, брат, – сказал он Федору, – на Андрея я никогда не подниму руку. Мы с ним друзья с детства, нас так много всего связывает! А потом посмотри, какие города, какие храмы он выстроил! Даже его отец, Юрий Долгорукий, уступает ему по размаху строительства и созидания. Он столько сделал для нашего Суздальского края и всей Руси! Ведь недаром другие князья признали Андрея великим князем и ходят под его рукой. Я летопись пишу о нем, возвеличиваю его дела, чтобы остались они в памяти потомков. Как я могу пожелать ему зло?
Зато Жидиславич порадовал. Встретил на улице, сообщил:
– Ефим Мойзович перешел на нашу сторону.
– Неужто? – удивился Федор. – Это как удалось уговорить?
– Кучу золота пообещал. Чем еще можно купить ростовщика? Но ты не бойся, мы ему ничего не дадим. Обмануть скупидома – самое милое дело.
Съездил Федор еще раз в Рязань. На сей раз разговор с князем Глебом был серьезным и откровенным, без каких-либо иносказаний и двусмысленностей. Боярин рассказал, что к нему примкнуло до двух десятков единомышленников, у них имеются большие средства и, главное, дружины, готовые выступить в нужный момент. Нужна поддержка соседнего княжества, каким является Рязанское, чтобы при случае не допустить чьего-либо военного вмешательства.
– Не сомневайся, – ответил Глеб. – Я завтра же двину свои войска поближе к суздальским пределам.
По возвращении Федор встретил горца Анбала. Тот был при мече и кинжале, но в каких-то рубищах.
– Пропился, что ли? – спросил его Федор.
– Подчистую!
– Князь тебя взял на службу. Или мало жалованья?
– Какое там жалованье! Ничего мне князь не платит, забыл про Анбала!
– А хочешь поговорю с нужным человеком, он тебя на большую должность устроит. Будешь ходить разнаряженный и с полным кошельком денег!
– Устрой, пожалуйста! Век благодарен буду!
Федор поговорил с Борисом Жидиславичем. Тот сходил к князю Андрею, и через неделю Анбал уже гремел ключами в княжеском дворце. Жизнь готов был отдать теперь горец Анбал за Федора и Жидиславича!
Стал Федор потихоньку-полегоньку подбираться к княжескому дворцу в Боголюбове и с другой стороны. Начальником стражи там был Прокопий, отважный воин, которого Андрей выдвинул в последнее время. Пригласил как-то Федор его к себе, угостил как следует, стал исподтишка пытать, стараясь проникнуть в его мысли.
– А вот как ты, Прокопий, смекаешь насчет того, что третий поход наш воинский закончился столь печально?
– Что я могу сказать, коли столько людей было погублено зазря? – отвечал Прокопий, пряча под ресницами смышленые глазки.
– Но ведь кто-то должен отвечать за погубленные души?
– Конечно. Князья, которые никак не могут усидеть спокойно в своих владениях и воюют между собой.
– При чем тут князья, коли воинов поднимал князь Андрей?
– Не стал он поднимать их, если бы князья не шли против его воли и не разжигали смуты на Руси.
– Стало быть, Андрей здесь ни при чем?
Прокопий усмехнулся, ответил:
– Зря ты, боярин, из меня дурака хочешь сделать. Я не хуже тебя вижу виновника наших бедствий.
– Так надо что-то делать, чтобы не испытывали в будущем страдания люди!
– Вот ты и придумывай, а я-то при чем? Мое дело охранять дворец, до остального как-то ум не доходит.
На том и расстались. Чувствовал Федор, что на крепкого орешка напал, не расколешь с первого раза. Пригласил в терем к себе вторично. Здесь разговор пошел уже доверительный, видно, понял начальник охраны, что от него требуется.
– Непростую ты задачу мне задал, боярин, – сказал он, потягивая медовуху. – Я, конечно, человек обеспеченный, как-никак получил от князя деревень несколько с крестьянами, да и за службу во дворце мне приплачивают. Но человеку всегда мало. Семья разрастается, жена-красавица наряды требует. То да се…
– Ничего, Прокопий, старания твои будут вознаграждены самым щедрым образом, – заверил Федор. – Я не один в этом серьезном деле, средства у нас большие имеются.
– Ну если так… Только одно условие: чтобы я был в стороне!
– Конечно, конечно, без разговоров. Про наш разговор я никому не скажу. То есть скажу, конечно, своим товарищам, что нам помогут во дворце, а кто это сделает, называть не буду.
– Вот это мне подходит. Только плата вперед.
– Будет выполнено в ближайшие дни.
От Федора Прокопий сразу прошел к князю Андрею. Плотно прикрыл за собой дверь, проговорил тихим голосом:
– Князь, с важной новостью я к тебе заявился.
– Говори.
– Заговор против тебя бояре строят. Сторонников вербуют.
– Это слух идет или ты точно знаешь?
– Точно знаю. Со мной разговор был, подговаривали впустить заговорщиков во дворец.
– И кто же с тобой речь такую вел?
– Боярин Федор Кучкович.
Князь поднялся с кресла, медленно подошел к Прокопию и, не отрывая взгляда от его лица, спросил:
– Ты ничего не путаешь, дворянин?
– Не путаю, князь. Беседовал с ним дважды, вот так же близко, как с тобой.
– И что, они убить меня собираются?
– Думаю, да.
Андрей стал ходить по горнице, натыкаясь то на стол, то на кресло. Наконец выговорил:
– Федор, значит. Змея подколодная. За Верхуславу простить не может. Все эти годы ненависть ко мне копил. А теперь удобный случай рассчитаться со мной выискивает…
Неожиданно резко развернулся и выпалил в лицо Прокопия:
– Не будет этого! Не позволю! На плаху главаря! На плаху его! Всех на плаху!
– Но мы не знаем остальных заговорщиков, – осторожно возразил Прокопий.
– Узнаем! Через Федора узнаем! Прикажу немедленно схватить и привезти на допрос!
Федор был арестован в тот же день и доставлен в подвал княжеского дворца в Боголюбове. Там его ждали Андрей и двое стражников. Боярин не был испуган и подавлен, а держался смело и независимо.
– Смерти моей захотел? – глядя яростным взглядом в побелевшее лицо Федора, спрашивал Андрей. – Называй сообщников, коли жить хочешь!
– Нет никаких сообщников и заговора нет, – отвечал Федор, пошевеливая широкими плечами. – Оговорили меня, злым умыслом погубить замыслили.
– Врешь, шут! Всю жизнь шутом жил, всю жизнь обманывал!
– Неправда это. Верой и правдой служил, слугой надежным был и отцу твоему, Юрию Долгорукому, и тебе, князь.
– Так скажешь мне, с кем замышлял против меня пагубное дело, или я прикажу запороть до смерти!
– Не знаю твоих супротивников, никогда не имел с ними дело.
– Так, значит… Тогда всыпьте ему горяченьких!
Долго истязали Федора, но он так и не выдал имен заговорщиков. 28 июня 1174 года на площади возле княжеского дворца был поставлен помост, на него водрузили толстый чурбан. Собрались жители Боголюбова и окрестных селений, приехали из Владимира и Суздаля, чтобы поглазеть на невиданное дело: сроду никого не казнили прилюдно! Охали, вздыхали.
Окровавленный, со связанными назади руками Федор уверенно поднялся на помост, долгим взглядом оглядел собравшихся, наконец разлепил избитые губы, крикнул хриплым голосом:
– Безвинного князь Андрей казнить собирается! Невиновен я, оговорили черные люди!
И, увидев стоявшего рядом Якима и Улиту, произнес с надрывом:
– Прощайте, брат и сестра! Не чаял я, что будет у нас такое расставание…
Двое дюжих дружинников схватили его за плечи и положили голову на чурбан. Один из них взмахнул мечом, и голова Федора, брызгая кровью, покатилась по помосту.
Толпа тотчас взвыла, заплакала, заохала, запричитала, застонала и кинулась в разные стороны, подальше от этого страшного места.
Якима всего трясло. Человек от природы чувствительный и ранимый, он ужаснулся истерзанному виду Федора, когда тот вошел на помост, а казнь едва не лишила его чувств. Он покачнулся и, может быть, упал, если бы его не поддержала Улита.
– Как же так? – вопрошал он себя. – Как Андрей мог поступить с моим братом? Ведь мы с детства дружили друг с другом, самыми близкими приятелями были, родственниками, почти родными…
Вечером заговорщики собрались в доме Петра, зятя Кучковичей, который жил тихо и незаметно в Боголюбове. Пришло около двадцати человек, в их числе Яким и Улита Кучковичи, Анбал, которого князь назначил ключником своего дворца, Ефим Мойзович. Рассаживались по скамейкам, хмурые и подавленные. Долго молчали, не решаясь начать разговор.
Наконец один из заговорщиков, боярин Иван, произнес дрожащим голосом:
– Что будем делать? Заговор раскрыт, руководителя нашего казнили. Куда бежать, где скрываться?
Поерзав на скамейке, ему ответил Петр:
– В Рязань надо подаваться. Мне Федор говорил, что тамошний князь Глеб на нашей стороне. Приютит и защиту даст.
– Да, только к нему… И бежать недалеко, через Оку и – на Рязанщине… Нынче ночью, пока не поздно… – загомонили остальные.
И тут взорвалась Улита:
– Вы что, не мужики? Что слюни распустили? От страха совсем разум потеряли? Куда вы побежите? Да вас князь Андрей в два счета по дороге всех переловит! А не переловит, прикажет князю Глебу выдать на расправу. Неужто забыли, что князь рязанский под рукой Андрея ходит?
– Так что же нам делать? – раздался голос от порога.
– Убить Андрея, пока не поздно!
Ничто не влияет на мужчин сильнее, чем крик или слезы женщин. Они подстегивают хлеще хлыста. Так подействовал и резкий голос Улиты. Мужчины подняли головы, а Яким встал и проговорил:
– Улита права. Андрей убил моего брата, он и нас скоро предаст казни. Надо идти во дворец и прикончить его!
– Но князь наверняка вооружен, – вмешался боярин Иван. – А сражаться он умеет, я видел его в бою несколько раз. Говорят, у него меч, перешедший от святых князей Бориса и Глеба, он защищал его от смерти не единожды.
– Я пойду во дворец и выкраду меч, – сказал Анбал. – У меня все ключи, и мне это нетрудно сделать!
Так и решили. Анбал ушел, а остальные дождались ночи и отправились ко дворцу. Ночь была звездной, но безлунной, дома стояли темные, мрачные. Таясь тенями, прокрались ко дворцу. Подошли ко дворцовой башне, вход из нее вел в жилые покои князя. И тут остановились.
– Не могу дальше, – простонал Иван.
– Чего ты не можешь? – хриплым голосом спросил его Петр.
– Боюсь…
– Экий ты, – начал было Яким, но его перебил Иван:
– Глотнуть бы для храбрости.
– Недалеко винный погреб, – сказал Анбал, присоединившийся ко всем возле дворца.
– Тогда пошли, – скомандовал Петр.
В погребе Анбал зажег свечу. Заговорщики налили себе по кружке вина, выпили, не закусывая. А затем поодиночке, не говоря ни слова, вошли в башню и остановились перед дверью, ведущей в караульное помещение.
– Здесь охрана, – тихо проговорил Анбал. – Спят, наверно.
– Много их?
– Трое сегодня.
– Прокопий среди них?
– Тут он.
Ворвались дружно, повязали спящих, в рот сунули по кляпу, чтобы не позвали на помощь. Затем по каменной лестнице, расположенной в башне, тихо двинулись на второй этаж. В призрачном свете виднелись какие-то рисунки, но заговорщикам было не до них.
Поднявшись на второй ярус, стали красться по сводчатому коридору, вымощенному майоликовыми плитками. Коридор упирался в опочивальню князя и был довольно узок, поэтому толпа заговорщиков растянулась по всей его длине. Наконец передние оказались перед закрытой дверью.
– Что делать? – шепотом спросил Петр.
– Надо позвать князя, – так же тихо ответил Яким.
– Тогда зови.
– Мне нельзя, он мой голос знает. Покличь ты.
– А как?
– Как будто ты Прокопий, – подсказал Анбал. – Прокопию он доверяет и откроет.
– Ладно, попробую, – проговорил Петр и легонько постучал в дверь.
В горнице сначала было тихо, потом послышалось движение, и Петр стал звать:
– Господине, господине!
– Кто есть? – спросил хриплым спросонья голосом Андрей.
– Прокопий.
Наступило короткое молчание, потом князь проговорил сердито:
– Нет, паробче, ты не Прокопий!
Тотчас за дверью что-то упало, загремело, видно, Андрей искал оружие, потом послышалась негодующая брань.
И тогда заговорщики навалились на дверь. Она оказалась дубовой, добротно сделанной и не поддавалась. Тогда откуда-то принесли бревно, несколькими ударами разнесли ее в щепы и ворвались вовнутрь. В окно падал мерцающий свет звезд, виднелась фигура князя. Передние бросились на него, но Андрей, сыпя проклятия, сокрушающим ударом кулака сбил первого нападавшего и нанес удар в лицо второму. Но за это время в горницу вбежали другие, и Анбал саблей рассек князю левую ключицу. Вгорячах не почувствовав боли, князь правой рукой врезал горцу в скулу, тот хрюкнул и улетел в угол. Но на него посыпались беспорядочные удары мечами и пиками. Толкаясь и мешая друг другу, убийцы свалили наконец князя на пол и стали истязать лежачего, пока тот не перестал двигаться. Наконец отступились. Петр, вытирая пот со лба, проговорил устало:
– Все кончено. Выходим.
Некоторое время Андрей лежал неподвижно, затем пришел в себя и, постанывая, поднялся на ноги. Постоял, придерживаясь за стены, а потом побрел по коридору, спустился вниз по лестнице и оказался на площади. Там он задержался на некоторое время, глядя в небо и стараясь окончательно прийти в себя. Наконец, собрав последние силы, двинулся вокруг башни, пока силы не оставили окончательно. Тут он опустился на землю, громко стоная от невыносимых болей.
Этот стон услышали заговорщики.
– Князь подает голос! – присев от ужаса, проговорил Петр.
– Не может быть, – возразил ему Анбал.
– Он! Больше некому!
– Может, кто-то из охранников? – сделал предположение Яким.
– Мы их крепко связали, лежат. Я на обратном пути заглядывал в караульную.
– Тогда глядите вокруг! – скомандовал Петр.
Однако князя нигде не было. Заговорщики поднялись в горницу Андрея, там было пусто. Страх придал силы убийцам. Они кинулись обратно, выбежали на площадь и стали искать в разных направлениях. Наконец кто-то из них догадался зажечь свечу и по кровавому следу нашел князя. Тот лежал на земле, прислонившись к башне. Сознание еще не оставило его. Он видел, как к нему метнулись тени, стали наносить удары. Но боли он уже не чувствовал. И вдруг всю окрестность озарил свет. Такого ярко-белого света Андрей не видел никогда, он залил все пространство, все сияло и переливалось. И тут Андрей ощутил себя парящим над площадью. Он видел дома, свой дворец и людей, что с остервенением кололи и рубили его тело, которое он только что покинул. И ему стало смешно. Хотелось крикнуть: «Бейте, истязайте, а мне уже не больно. Вы не вольны распоряжаться мной, я выше вас, и вам меня уже не достичь!»
А сияющий, ослепительный свет все разливался и разливался, затопляя все большие и большие пространства, и ему стало так хорошо, как никогда ранее. Он глубоко, всей грудью вдохнул чистый, прохладный ночной воздух и почувствовал, как некая неведомая, мощная сила стала все быстрее и быстрее уносить его в звездную высь.