XX

На какое-то время притих Андрей Боголюбский, тяжело переживая поражение под Новгородом. Как пишет летопись, поступки его стали благостны. Выходя из храма, он всенародно раздавал милостыню, кормил чернецов и черниц и не ожидал от того милости земной. Нередко по ночам входил в храм, сам зажигал свечи и подолгу молился перед образами. По княжескому повелению во всякий престольный праздник ездили по городу возы с хлебами, раздавались они всем убогим и нуждающимся…

Однажды пришли к нему купцы владимирские, ростовские и суздальские, стали жаловаться:

– Совсем поприжали нас булгары неверные! Дыхнуть не дают! На Волге разбойничают, суда наши грабят, товар отбирают. А приедешь к ним торговать в столицу Булгар, пошлинами облагают такими, что совсем в разор пускают! Защити нас, князь, иначе погибнем мы, все дела и богатства наши по ветру пойдут!

Давно бельмом на глазу было у суздальцев это государство на Волге и Каме. Сколько раз набегало и грабило, сколько людей русских в полон уводило. Никакими походами не могли усмирить булгар суздальские князья. Значит, мало разбить их в битвах и сражениях. Надо пройти земли этой мусульманской страны насквозь и завершить военные действия не где-то в бескрайних лесах, а в самой столице – в Булгаре. И снова призвал Андрей войско боярское на войну.

Узнав об этом, Федор как бы нечаянно встретился с Борисом Жидиславичем. Слышал он, как этот влиятельный боярин и воевода выражал недовольство на пиру у князя перед новгородским походом. Стало быть, думал он, таится в душе у старого военачальника недовольство поступками князя, поэтому следует поговорить с ним и постараться выведать, чем дышит он и о чем думает.

Шли они по безлюдной улице не спеша. Борис Жидиславич мелко шагал по-старчески негнущимися ногами, Федор подлаживался под него, спрашивал осторожно:

– А что, боярин, неужто придется снова идти в поход?

Борис ответил, задумчиво глядя куда-то вдаль:

– Как же! Князь зовет на сей раз в Булгарию.

– И чего мы там не видели?

– Как чего? – удивился боярин. – Булгар конечно.

– Так их много на рынке торгует.

– На рынке – это одно, а там – другое.

– И что народ по этому поводу говорит? – осторожно спросил Федор.

Жидиславич усмехнулся, в свою очередь тоже задал вопрос:

– А ты ничего не слышал?

– Так ведь новые разорения для хозяйства. Снова поставляй воинов, коней, телеги, продовольствие. Люди и так разорены. Из новгородского похода, почитай, пятая часть моих людей вернулась, а повозки все потеряли. Теперь сызнова и коней подавай, и воинов снаряжай, и все другое…

– Что делать, придется приказ князя выполнять.

– И до каких это пор?

Борис Жидиславич хорошо знал о ненависти Федора к Андрею Боголюбскому, в боярской среде такое не скроешь, понимал, куда тот разговор клонит, поэтому чуть замедлил движение, прикидывая в уме, как ответить, наконец проговорил:

– Любой веревочке, сколько ни виться, а конец бывает. Только горячим людям другой конец веревочки порой на шею набрасывают да еще затягивают…

– Само собой, остеречься надо.

– Вот остерегайся.

Они разошлись.

Федор несколько дней перебирал слово за словом разговор с воеводой, прикидывал и так и эдак и в конце концов пришел к выводу, что надо подойти к нему еще раз. Но только потом.

Поход начался зимой 1172 года. Бояре вроде не противились приказам Андрея, но выполняли их лениво, спустя рукава, как отмечает летопись, «идучи не идяху». Князь издергался, подгоняя воинские отряды, нерадивых распекал, исполнительных поощрял. Понравился ему воин из тысячи Якима, по виду кавказец, дерзкий, смелый и решительный.

– Как тебя звать? – как-то спросил он его.

– Анбал, князь. Горец я.

– Как же попал в мое войско?

– Сражаться хочу! Я с детства к труду не приучен, война – вот мое дело! Многим князьям служил. Тебе хочу послужить!

– Ну-ка покажи свое умение.

– Один миг, князь!

Анбал вскочил на своего коня и понесся вокруг Андрея, на ходу выделывая разные кренделя: то окажется под седлом, то вскочит на него и, раскрыв в стороны руки, стоит на нем, не шелохнувшись, то саблей начинает так быстро крутить перед собой, что видно только ее мелькание.

– Ну молодец! – похвалил его Андрей, когда тот остановился перед ним. – Хотел бы быть охранником моим?

– Бери, князь. Жизнь отдам за тебя, душой и сердцем буду предан!

И в его черных глазах видел Андрей такой порыв, что после похода решил зачислить в свою личную дружину.

Русское войско медленно двигалось к Булгару. На пути оказался высокий, очень выгодный в военном отношении холм. Захватив его, можно было держать под наблюдением окружающую местность, упреждать противника, наносить ему неожиданные удары. Андрей это понял с первого взгляда и не стал мешкать. Он направил гонца к Борису Жидиславичу с приказом быстро идти на соединение с ним, а сам двинул дружину на приступ холма. Там стояли небольшие отряды булгар. В короткой схватке они были выбиты. Князь тотчас начал сооружать завал из деревьев, чтобы оградиться на случай возвращения противника.

И тот не замедлил явиться. Большое число булгар окружило со всех сторон и пошло на приступ. Андрей сражался в боевых порядках, но часто поглядывал на запад: скоро ли придет на помощь воевода? Однако миновал целый день, а Жидиславич так и не прибыл. Ночью князь послал еще одного гонца с требованием немедленно явиться всему войску на помощь.

Но и следующий день пришлось сражаться одной дружине. Андрей был в растерянности: что случилось? Почему нет основных сил? Где Жидиславич? Воины выдыхались, вот-вот булгары прорвут укрепления и вырежут всю дружину. Надо было срочно что-то предпринимать. Тут Андрей увидел Прокопия, когда-то бившегося рядом с ним в окружении булгар, подозвал к себе:

– Как ты себя чувствуешь? Не ранен?

– Бог миловал, князь!

– Думаю прорываться к своим. Извести дружинников, чтобы собирались ко мне.

– Позволь и мне, князь, выполнить твое поручение! – тотчас подскочил Анбал. Одежда и снаряжение его были в крови, он весь дрожал от возбуждения.

– Только побыстрее!

Скоро дружинники сбились вокруг князя. Булгары после ожесточенного сражения в это время отступили и готовились к новому нападению.

– Строимся глубокими рядами и наносим удар в этом направлении! – показал рукой Андрей. – В середину поместим раненых, боеспособные прикроют их со всех сторон. Действовать смело, решительно, не мешкая и не задерживаясь, и мы вырвемся из окружения!

На этом узком участке булгары не ожидали удара, их линия обороны была прорвана, и русы скрылись в лесах. Пока противник перебрасывал свои силы с одного места на другое, они ушли далеко и вскоре оказались в расположении главных сил.

Андрей немедленно вызвал к себе Жидиславича:

– Почему по моему требованию не явился на помощь?

– Я ничего не знал князь, где ты находишься и что делаешь.

– Я посылал к тебе двух гонцов!

– Не было, князь. Наверно, булгары перехватили.

В мрачном настроении Андрей ушел в свой шатер. Огромные потери в дружине не позволяли продолжать поход. Это он понял еще раньше, когда вырывался из кольца, только не хватало сил объявить об этом.

Приказ об отступлении был дан на следующий день.

По возвращении на родную землю Андрей сразу отправился в Боголюбово, к Верхуславе. Верхуслава родила ему двух дочерей, после родов располнела и еще больше похорошела. Ее приветливость и ласки сняли напряжение военных дней, отогнали тягостные мысли.

– Как девочки? – спросил он. – Не болели без меня?

– Здоровенькие растут. Настасья ходить начинает.

Настасья была младшенькой, любимицей Андрея. Если первая, Аксинья, была вылитая мать, то Настасья пошла в отца. Лицо ее было диковато-красивым: раскосые глаза широкого разреза, носик маленький, аккуратненький, а волосы темные, густые. Андрей души не чаял в этом удивительном создании.

Верхуслава не стала расспрашивать о походе, а помыла мужа в бане, поставила на стол его любимую еду. Только как бы нехотя пожаловалась:

– Что-то боярыни меня стали реже посещать. Скучно одной.

Андрей и сам чувствовал отчуждение со стороны некоторых бояр, понимал их причину, но в душе все же надеялся, что им тоже дороги интересы Суздальской земли и понимают они, что не ради своего возвеличивания поднимает он ратных людей, а старается на благо родной земли. Как можно терпеть, когда открыта граница с Новгородской землей и в любое время могут вторгнуться войска противника? Как можно допустить, чтобы булгары вконец порушили торговлю русских купцов на Волге? Неудачи? А у кого их не бывает, когда случаются войны? Разве батюшка его, Юрий Долгорукий, не проигрывал битвы и сражения в борьбе за Киев? И кто из прежних князей не испытывал горечь поражения? Только великий Мономах, его дед, мог этим похвалиться… Нет, делает он все правильно. Сидеть на месте и глядеть, как растаскивают твои земли, как ущемляют интересы жителей страны, когда он имеет такие мощные вооруженные силы и несметные богатства, будет преступлением.

– Жалуются боярыни, что я их мужей от мирных дел отрываю? – принимаясь за шти, спросил он.

– А как же! Какой женщине нравится, когда муж на войну идет? Ведь может и не вернуться…

– Такое наше мужское дело.

– Жидиславичиха в последнее время что-то очень ласковой стала. Прямо стелется передо мной. С чего бы это?

– От нрава своего. Такой она родилась. Любят некоторые подлизываться да подлащиваться. В крови у них это. Вот она, видно, из таких.

– Как понять?

Беспокойство Верхуславы было не случайным. Воевода в разговоре с женой наказывал побольше расспрашивать и узнавать, как живет князь, какие у него привычки, что он любит, чем занимается дома. Он еще не знал точно, для чего это нужно, а действовал, больше руководствуясь чутьем, что это когда-нибудь ему понадобится.

Вскоре после похода Жидиславича повстречал Федор. Спросил:

– Говорят, воевода, что в булгарском походе бояре строптиво вели себя?

– Кто тебе мог такое сказать?

– Слухом земля полнится.

Жидиславич немного подумал, ответил:

– Строптивости особой не замечал, а вот желания воевать не наблюдалось совсем.

– И что говорили бояре по этому поводу?

– Да разное говорят. Только думаю я, что, прежде чем упасть, соломку надо подстелить.

– И где лежит, по-твоему, воевода, та соломка?

Жидиславич прищурил правый глаз, видно, что-то прикидывая в уме, потом ответил:

– В Рязани. Там надо искать.

И ушел.

Стал размышлять Федор над сказанным Жидиславичем. В Рязани правил князь Глеб. Он являлся родственником Андрея, был женат на его племяннице. Известно было в боярских кругах, что тяготился он зависимостью от Владимира и стремился к полной самостоятельности. Еще в далеком 1154 году по приказу отца пытался было Андрей со своей дружиной привести его к покорности, но был разбит и, как сообщает летопись, «бежал об одном сапоге». В следующем, 1155 году рязанский князь заключает союз со смоленским князем Ростиславом Мстиславичем и вновь успешно противостоит Суздалю. Но с приходом на самостоятельное княжение Андрея все круто меняется. Тяжелую руку накладывает он на Рязань, и с 1160 года во всех походах суздальцев принимают участие и рязанские войска. Ходить-то Глеб ходил, но смирил ли он свою гордыню? Едва ли. Федор не раз видел Глеба, высокого, поджарого, с властным взглядом холодно блестевших глаз и плотно сжатыми тонкими губами. Наверняка он мечтает об отделении от Владимира, чтобы быть хозяином и ни от кого не зависеть. Вот кто может поддержать их в ответственный момент, кто обеспечит им безопасность в случае устранения Андрея. А то, что нужно свергнуть ненавистного самовластца, он, Федор, не прекращал думать с того самого времени, когда отнял князь у него Верхуславу. Но он не спешил. Главное было нащупать недовольных князем людей и держать с ними связь, не привлекая к себе внимания. Удачей считал Федор свои разговоры с Жидиславичем. Пусть осторожный воевода и не станет участвовать в заговоре, но даже небольшая поддержка столь влиятельного человека будет много значить.

И Федор отправился в Рязань. Для вида нагрузил целую подводу пушнины, которая у него залежалась и которую якобы обещали у него купить тамошние купцы. Пушнину он действительно сбыл почти за бесценок, но, главное, сумел повидаться с князем Глебом. Осторожно и издали начал свой разговор Федор, знал, что в случае чего может поплатиться головой. Сначала рассказал о настроениях суздальского боярства, потом перешел на стремление Андрея стать самовластцем Руси, править, не считаясь ни с чьим мнением, ни со сложившимися обычаями в стране.

– Исстари народ выражал свои взгляды на вече, – говорил он, вглядываясь в непроницаемое лицо Глеба. – Собирались народные собрания часто, по первому требованию. А теперь люди стали забывать, что это такое – вече. Да и Боярскую думу стал Андрей обходить вниманием. Не помню, когда мы сходились в последний раз.

– А как бояре – выражают свое недовольство или больше по углам шепчутся?

Понял Федор смысл этого вопроса: сорганизовались ли бояре, чтобы столкнуть Андрея с власти, или только в мыслях держат намерения?

– Брюзжат кое-где, на этом пока все и кончается.

– Что ж, – заключил князь, – когда дело прояснится, приезжай ко мне. Мне интересно узнать, чем живет и дышит соседнее княжество.

Вдохновленный уезжал Федор из Рязани. Еще один сильный человек поддерживает его замыслы! Главное, начать, а там, смотришь, и до серьезного дела дойдет!