Книга: Андрей Боголюбский. Русь истекает кровью
Назад: ХI
Дальше: XIII

ХII

Возвращались в Суздальскую землю в конце октября, в ненастье и бездорожье поздней осени. Под ногами коней чавкала грязь, налипала на колеса телег, ее не успевали очищать. Это усугубляло и без того подавленное настроение, царившее в дружине Юрия. Казалась бесконечной дорога, то взбиравшаяся на высокие холмы, то вилявшая среди лугов и в бескрайних чащобах лесов…
Между Брянском и Козельском нагнали длинный обоз. Ехали со своим скарбом и скотом беженцы – и стар, и млад.
– Откуда путь держите? – спросил Юрий седовласого мужика.
– Бежим от войны и мора. Землю нашу истоптали кони половцев и наших князей, жить стало невозможно. А откуда мы едем, какая разница? Проехали мы сквозь всю Русь, везде одно и то же – сожженные города и селения. Где была жизнь, там запустенье…
– Уж не от самых ли Карпат горе мыкаете?
– Почитай, так. С Галицкой Руси мы. Прослышали, что в Суздальской земле тишина и покой, можно безбоязненно жить и работать. Вот туда и направляемся.
– Я – князь Суздальский Юрий. Добро пожаловать в мои владения!
– Долгих лет тебе жизни, князь Юрий, – поклонился мужик. – Спасибо за ласковые слова. А мы уж постараемся ответить честным житьем и хорошей работой.
– Каким ремеслом владеете? Куда определиться хотите?
– Ремесло у нас редкое, на Руси, может, больше нигде не встретишь. Возводим мы храмы, понастроили много их на своей родине, может, и на новом месте пригодимся.
– Чем же ремесло ваше редкое? Храмы строят по всей Руси, да и в Суздальской земле их немало встретите.
– Нет, таких храмов ни в Киеве, ни в Чернигове, ни в Смоленске, ни в Новгороде не увидишь. Строим мы не из дерева и кирпича, а из известняка, и храмы получаются словно высеченными из единого камня. С виду они кажутся легкими, воздушными, невесомыми.
И воображению Юрия тотчас представился белый храм изумительной красоты, словно лебедушка парящий в голубом, залитом солнцем небе. Он даже глаза прищурил, словно ослепленный его сиянием.
И сказал:
– А сможешь такой храм построить на моей земле?
– Думаю, да. Твои люди сыщут залежи известняка, наладим его обработку, а уж дальше – дело умелых рук. Только хочу сразу предупредить тебя, князь: зодчество из белого камня очень дорогое, намного дороже, чем из кирпича, я уж не говорю о дереве.
– Не дороже денег, – отшутился Юрий. – Наш край богатый, войнами не разоренный, и уж на что-нибудь иное еще пожалеем, но на возведение храмов в средствах не поскупимся. Только вот что беспокоит. Известняк, как мне кажется, материал очень хрупкий. Долго ли будут стоять церкви и соборы, возведенные из него?
– В зданиях известняк долговечнее кирпича. Хотя его можно легко разделять обычной пилой и в нем можно ножом вырезать узоры, он выдерживает нагрузку стен, карнизов и колонн.
– Что ж, – с улыбкой произнес Юрий и вдруг впервые после поражения почувствовал облегчение на сердце. – Слышал я, что царь Соломон в Иерусалиме возвел храм из обтесанных каменных блоков. Вот и мы с тобой, мастеровой человек, придем на Суздальскую землю и займемся церковным зодчеством. Звать-то тебя как, мастер?
– Брусенем кличут.
– Хорошо, Брусень. Вовремя ты попался со своими людьми на моем пути. Не оставлю вас без дела, начнем возводить белокаменные храмы. Средств никаких не пожалею на богоугодное дело!
Андрей возвращался в Суздаль с тягостным чувством. И не потому только, что все предприятие на юге потерпело поражение; он больше думал о том, как встретит его Улита. Редкий приезд проходил благополучно. Ждешь, ждешь ласковой встречи, соскучишься, истоскуешься, хочется привета, нежных объятий, а взамен получаешь какой-нибудь неожиданный каприз, резкие слова и незаслуженные обвинения. Вначале, по молодости, он как-то легко сносил все эти нападки жены, не обращал внимания, старался свести в шутку, но теперь при подъезде к дому холодком обдавало сердце. Если видел насупленный взгляд Улиты, то старался не задерживаться, мимоходом целовал ее и устремлялся к детям… Как-то будет на этот раз?
Улита, против обыкновения, встретила его на крыльце, кинулась в объятия. У него отлегло от сердца. Слава Богу, день сегодняшний, как видно, пройдет хорошо, без капризов и истерик.
Вот ведь как чудно устроен человек! Андрея уважали и почитали, перед ним трепетали и сотские, и десятские, и рядовые воины, им восхищались и ему охотно подчинялись половцы, а вот со своей собственной женой он не в состоянии был совладать. Она взяла над ним такую власть, что вертела и крутила, как хотела. Он понимал это, порой видел насмешливые взгляды в свою сторону, но ничего не мог поделать. Сначала нравилось, как Улита командует им, а потом, когда это вошло в правило, и рад был что-то изменить, но уже ничего, кроме скандала, не получалось, и он в конце концов смирился, только чувствовал, как все больше и больше охладевает к семейной жизни, к жене.
В Суздале затопили все бани, князья и дружинники отправились смывать походную пыль и грязь, а потом, по обычаю, устроен был пир. В разгар его пришли Яким и Федор Кучковичи. Яким выглядел все таким же серьезным и вдумчивым, а Федор заметно исхудал и опирался на палочку. Трое друзей присели рядышком.
– Ну как повоевали? – спросил Федор, тая в словах явную издевку.
– Плохо, – чистосердечно признался Андрей.
– Больше нет охоты побороться за Киев?
– У меня ее не было никогда.
– Один разор от этих походов и войн, – в сердцах проговорил Федор и чертыхнулся. – Недавно было хозяйство как хозяйство. А это ни коней, ни работников, амбары опустошены. Копил, копил богатства годами, а тут за одно лето все на распыл пошло. Еще пару раз куда-нибудь сходим, жрать будет нечего.
Хотя Андрей был согласен с Федором, но разговор был ему неприятен, поэтому он постарался перевести его на другое. Спросил:
– Слышал, в Кснятине туго пришлось. Как удалось вырваться?
Федор помрачнел, стукнул палкой о пол, ответил:
– Дружинники вынесли. Когда ремонтировал крепость, прорыл тайный ход, поставил железную дверь на входе. Пока ее выбивали, удалось скрыться в лесу. Весте со мной с полста человек спаслось.
– Вижу, хромаешь. Отвоевался?
– Пока не знаю. Лекари еще надо мной колдуют. Что будет через год? Но все равно, махать мечом больше не собираюсь. Дело боярина – войском руководить. Без хорошего военачальника воины что овцы. Сам прекрасно знаешь.
– Значит, постоим в одном строю! – весело проговорил Андрей, желая подбодрить друга.
Тут он увидел, как его подзывает Юрий Долгорукий. Он сел рядом с ним. Князь, наклонясь к уху сына, проговорил:
– Готовься, Андрей, в ближайшее время отправиться в Переяславль-Залесский. Поручаю тебе великое дело: возведение в любимом мной городе собора. Выстроишь его не из простого кирпича, а из белого известняка. Трудно придется. Ни места добычи его пока нам неизвестно, ни средств доставки не подготовлено, ни рабочих рук нет. Все придется начинать самому. Но верю, что справишься и достойно завершишь столь благое дело.
Отъезд Андрея в Переяславль задержало булгарское вторжение. В 1152 году они осадили Ярославль. Положение жителей было отчаянным: городок не успел отстроиться, защитников мало, силы противника подступили неисчислимые. Князь ничем не мог помочь осажденным: он только что распустил свое войско, и оно разбрелось по домам, вконец утомленное сражениями и длительной, тяжелой дорогой. Ярославцы о своей беде дали знать суздальцам, и те пришли на помощь. «Того же лета приидоша болгаре по Волзе к Ярославлю без вести и оступиша градок в лодиях, бе бо мал градок, – пишет летопись под 6600 (1152) годом. – И изнемогаху людие в граде гладом и жажею, и не бе лзе никому же изити из града и дати весть роставцем. Един же уноша от людей ярославских ношию исшед из града, перебред реку, вборзе доеха Ростова и сказа им болгары пришедша. Ростовци же пришедша победиша болгары».
Весной 1152 года Андрей прибыл в Переяславль-Залесский. Стояли чудесные весенние деньки с безоблачным голубым небом и ослепительным солнцем в бездонной высоте. Он ехал по лесам и любовался свежей, только что народившейся зеленью. Никогда больше в году не бывает таких чистых, блестящих листочков! Молодые, клейкие, они радовались появлению на свет, тянулись вверх и были такими наивно-доверчивыми, такими трогательными, что у него дух захватывало от переполнявшего его благоговейного чувства. И в душе своей он чувствовал омоложение и прилив необыкновенных сил.
Переяславль за эти годы расстроился, разросся. Приятно было смотреть на творение рук своих. Дубовые бревна в крепостных стенах казались свежими, они еще не потемнели от ветров и дождей: дома и терема отсвечивали недавно отесанными боками стен и аккуратно уложенными крышами, улицы были устланы жердями и хворостом. Чистота и порядок царили в новом городе, казалось, и воздух здесь был свежей и прозрачней, чем в Суздале.
Воевода Добран встретил его как родного. Обнял, провел в передний угол. Еще бы! Сколько лет вместе трудились над возведением Переяславля, сколько верст исходили по лесам и болотам, отбиваясь от бесчисленных туч комарья в гнуса! И вот все позади, город возведен, город живет.
Справились о здоровье друг друга, семей, детей, повспоминали дни минувшие, потом сели за уставленный яствами и питьем стол, перешли к делу.
– Храм нужен, – говорил Добран, черпая шти деревянной ложкой, которая в его руке казалась игрушечной. – Огоревали мы маленькую церквушку, но она давно не вмещает всех прихожан. А народ прибывает. И все больше из Южной Руси едет. Почитай, лишь каждый десятый житель из местных, а остальные прибежали к нам спасаться от половецких разорений да княжеских усобиц. Беда, что творится в южных землях! Народу жить невозможно! А у нас тишина и покой. Люди говорят, будто в другой мир попадают.
– Отец мой повелел собор возвести в Переяславле.
– Да что ты! Уж не каменный ли замыслил?
– Каменный. Только не из обычного, а из белого кирпича.
– Таких мы еще не строили. Да и мастеров у нас нет.
– Нашли мастеров. Из Южной Руси прибыли. Привез я с собой одного из них, Брусенем зовут. Поможет наладить дело.
Добран задумался на некоторое время, сказал:
– Ездят наши мужики за известью на мячковские каменоломни, что на реке Пахре. Далековато до них, больше недели добираются. Это только в один конец. Да еще напилить его надо. Дороговато обойдется белокаменное строительство!
– Отец прикинул: раз в десять дороже, чем из кирпича.
– Да, не меньше.
– Но наказал: за средствами не стоять, денег на строительство не жалеть!
– Ну дай-то Бог. Тогда, значит, стоять в Переяславле собору!
Отправились Андрей и Брусень на Пахру. Известняк в мячковских каменоломнях мастеру понравился даже лучше, чем на Галичине. Тут же стали нанимать в соседних селениях мужиков резать его на кирпичи, в кузницах заказали пилы, молотки и другой необходимый инструмент, а также наняли возчиков со своими телегами и лошадями. Пока то да се, пол-лета прошло. Когда Андрей вернулся в Переяславль, воевода Добран уже вырыл котлован и навозил валунов под основание храма. Пришли священники, освятили место. Работы начались.
Андрей остановился у воеводы. Он было снял отдельный дом, но одному жить показалось скучно, а у Добрана была на редкость дружная семья. Жили они впятером, кроме него с супругой еще два мальчика и дочь. Было у них очень тихо и спокойно. Сначала Андрею показалось, что стесняются его и поэтому так негромко говорят и неслышно передвигаются. Но потом понял, что так было заведено в этой семье. Сам Добран никогда не повышал голоса, под стать ему была и супруга Звана, круглолицая мерянка. Кажется, все ей было по нраву, никогда не накричит, никого не поругает. Слова произносила тихо, спокойно, ровно, а слушались ее дети с одного слова. Андрей вспоминал, как Улита говорила во весь голос, так что слышно было ее на другом конце дворца, не ходила, а носилась из помещения в помещение; дети же устраивали настоящий бедлам. Он к этому привык и думал, что так и надо, что подобное происходит во всех семьях. И вот на тебе…
Мальчики девяти и десяти лет быстро привязались к нему, а вот девочка дичилась и при его появлении жалась к матери, выглядывая из-за ее подола не по годам серьезными, настороженными глазами. Глядя в эти большие голубые глаза, Андрей невольно думал порой, что девочка, вероятно, знает что-то такое, что недоступно ему, взрослому человеку.
Возвращаясь с работы, он как бы между прочим оставлял на ее скамеечке или куклу, или какую-нибудь игрушку, или сладости, купленные на рынке. Соблазн был велик, и девочка не могла устоять, украдкой брала подарок и снова пряталась за маму. Так продолжалось довольно долго.
Наконец она привыкла и перестала дичиться. Видно, наученная матерью, подошла как-то к Андрею, держа в руках подаренный им пряник, проговорила, глядя в пол:
– Спасибо, дядя…
– Меня дядей Андреем зовут, – ответил он и тут же спросил: – А тебя как?
– Верхуславой…
– Мне бы хотелось дружить с тобой, Верхуслава. А тебе?
– Мне тоже…
– И много тебе годочков?
Она загнула пальчики, поднесла к лицу Андрея и проговорила:
– Семь уже.
И вздохнула.
Это его позабавило. Он спросил:
– Это как понять: много или мало?
– Мало. Но я вырасту.
– Расти здоровой и умненькой, – пожелал он ей.
Скоро она стала садиться возле него и подолгу развлекалась игрушками, а иногда между ними затевался разговор.
Как-то он сказал по какому-то поводу:
– Стоит ли меня слушать? Я всю жизнь прожил дураком. Прямо набитый дурак!
Она строго взглянула ему в глаза и проговорила серьезным голосом:
– Значит, ты умный человек, раз говоришь про себя, что дурак!
Отец поперхнулся похлебкой, которую ел за столом, мать перестала шить и удивленно уставилась на дочь, Андрей же замер на какое-то время, удивляясь не по возрасту умной девчушке, а потом спросил:
– Это кто же тебя научил таким словам?
– Никто! Сама придумала. Думала, думала и придумала.
– Они в этом возрасте и не такое могут выдать, – довольный за свою дочь, проговорил Добран.
А потом им понравилось играть в прятки. Помещений и закоулков в тереме было много, Верхуслава убегала и затаивалась в каком-нибудь укромном уголочке, а он искал ее, делая вид, что не может найти, когда она была почти на виду. Он ходил до тех пор, пока она, неожиданно выскочив, не восклицала с восторгом:
– А вот и я! Не нашел, не нашел!
Потом бежала к матери или отцу и сообщала радостно:
– А меня дядя Андрей снова проглядел!
Назад: ХI
Дальше: XIII