Польское войско, перейдя реку Маршу возле южной оконечности озера Лубень, вышло через лес к равнине и с ходу выбило из Людвигсдорфа сторожевой отряд крестоносцев. Немцы спешно отступили за неглубокий овраг, позади которого были выстроены заграждения из частоколов и поваленных деревьев. Забравшись на высокие деревья, самые зоркие из польских воинов оглядели боевые порядки тевтонского войска. Было видно, что крестоносцы основательно подготовились к встрече с литовско-славянским воинством. В передней линии у немцев помимо арбалетчиков были расставлены пушки, установленные на деревянных четырехколесных станинах. Если стрелы из арбалетов летели примерно на двести шагов, то пушечные ядра имели втрое большую дальность полета.

Вторую линию немецкого войска составляли конные отряды рыцарей и их оруженосцев. Грозные шеренги закованных в железо всадников тянулись по вершинам невысокой холмистой гряды, над блестящими шлемами тевтонов реяли знамена отдельных конных дружин и штандарты высших военачальников. Густой частокол длинных копий, украшенных маленькими узкими флажками, выдавал присутствие рыцарской конницы там, где ее заслоняли склоны холмов или густой кустарник.

Выдвинув к Людвигсдорфу свою легкую конницу, Ягайло всю тяжелую конницу и пешие полки укрыл до поры в лесу, не желая открывать немцам численность своего войска.

Литовско-русское войско перешло реку Маршу близ северной оконечности озера Лубень, сразу оказавшись на равнине, которая заметно повышалась в северо-западном направлении. Свою конницу Витовт расположил на обширном холме, с которого открывался прекрасный вид на деревню Танненберг и на боевые порядки тевтонов, протянувшиеся от окраины Танненберга по вершинам дальних холмов почти до Людвигсдорфа. Дальше, к югу-западу, рельеф местности сильно понижался, поэтому Витовту с его правофланговой позиции было не видно, каково боевое построение немцев на их правом фланге.

Свои пешие полки Витовт тоже спрятал в лесу, который с двух сторон подступал к холмистой возвышенности, занятой литовской и татарской конницей.

Понимая, что Ягайло менее опытен в военном деле по сравнению с ним, Витовт стал рассылать своих посыльных вдоль всего расположения союзного войска, изготовившегося для битвы. Из донесений гонцов литовского князя выходило, что Ягайло очень сильно укрепил отборными польскими войсками левый фланг союзного войска, но опять ослабил центр. Там стоял четырехтысячный чешский отряд во главе с Яном Жижкой, рядом с которым расположились четыре тысячи польских пешцев и тысяча конных моравов. Польская пехота по вооружению и выучке была намного слабее немецкой пехоты, так как польские феодалы набирали в пешие отряды своих холопов, к которым у них не было полного доверия. Зачисленные в польское войско холопы частенько убегали в леса или же нападали при удобном случае на своих же польских рыцарей, мстя им за их жестокости и притеснения. По этой причине польские военачальники вооружали холопов из рук вон плохо и старались не собирать их в одном месте большими массами.

Встревоженный Витовт послал гонца к польскому королю, укоряя того в неосмотрительности и указывая ему на слабость центральной позиции союзного войска.

«Если крестоносцы нанесут сильный удар по нашему центру, то это грозит рассечением нашего войска на две части, – молвил Витовт Ягайле устами своего посыльного. – Центр необходимо укрепить дополнительными войсками!»

Ягайло ответил Витовту, что наносить удар в центре крестоносцы не станут, поскольку равнина в том месте испещрена впадинами и глубокими руслами пересохших ручьев. На такой местности конница тевтонов не сможет сохранить монолитный строй во время атаки, а при потере разгона у крестоносцев не получится удар нужной силы. Чтобы успокоить Витовта, Ягайло сообщил ему, что в глубине леса близ Фаулена сосредоточен отборный отряд польских рыцарей во главе с коронным маршалом Збигневом из Бжезя. Этот конный отряд есть важнейший резерв, который, прикрывая польский обоз, всегда сможет прийти на помощь как центру, так и левому крылу союзного войска.

Осторожный Витовт на всякий случай решил укрепить стык своего правого крыла с центром союзного воинства. По его приказу в дубраве между польскими пешцами и пешими отрядами жемайтов выстроились в затылок друг другу три смоленских полка.

В ту пору всякое воинское подразделение, имеющее свой стяг, называлось «хоругвью». Численность «хоругвей» сильно колебалась, пешие «хоругви» были, как правило, многочисленнее конных. Конные «хоругви» в западных королевствах подразделялись на «гончие», то есть состоящие из наемников или людей незнатного происхождения, «великие», то есть состоящие из рыцарей данного королевства, и «хоругви святого Георгия», это были конные отряды, подчиненные непосредственно монарху или высшему командиру. «Гончие хоругви» насчитывали от ста до четырехсот всадников. «Великие хоругви» насчитывали от трехсот до шестисот конников. «Хоругви святого Георгия» могли иметь в своем составе до тысячи конников, а иногда и больше.

На Руси каждая княжеская дружина и всякий пеший полк имели свой стяг. Личный штандарт князя являлся для конных дружинников их главным боевым знаменем. В пеших русских полках таким знаменем была городовая «хоругвь», на которой был изображен герб данного города, а также Святой покровитель главного храма в этом граде.

Первым в боевом построении стоял смоленский полк под началом Лингвена Ольгердовича, состоящий из трех тысяч конных и пеших ратников. В этом полку были бояре и посадские из города Смоленска. Позади смоленского полка стоял дорогобужский полк под началом Федора Юрьевича. К этому же полку была придана конная дружина оршанского князя Святополка Ивановича. Общая численность этого полка составляла полторы тысячи воинов. Сразу за дорогобужским полком стоял мстиславльский полк во главе с Юрием Глебовичем. К мстиславльцам были приданы ратники из города Рославля. Всего под стягом Юрия Глебовича было две тысячи воинов.

Спустя час после окончания построения войск к битве был дан сигнал боевым рогом Витовта к продвижению литовско-русских отрядов вперед на четыреста шагов. Это было сделано с целью выровнять общую линию боевых порядков союзного войска после того, как Ягайло вывел из леса пеших и конных стрелков из лука, а также тяжелую наемную конницу. Протяженность фронта всего союзного войска составляла около двух с половиной миль.

Солнце уже перевалило за полдень и сильно припекало. От земли, набухшей после вчерашнего ливня, поднимался пар. Из-за этого дальние очертания лесов и холмов скрадывались неясной туманной дымкой.

Со стороны тевтонского войска не было заметно никакого движения.

Витовт, сидевший на большом сером жеребце, защищенном кожаным чепраком и нагрудником с прикрепленными к ним металлическими пластинами, проявлял нетерпение, поглядывая то на солнце, то на неподвижные ряды тяжеловооруженных литовских всадников. На солнцепеке доспехи воинов нагревались, это было чревато тем, что истомленные ожиданием на жаре ратники будут уже не столь проворны в бою.

Половина литовской конницы состояла из легковооруженных всадников. Однако главной ударной силой в войске Витовта являлись отряды панцирных конников из Вильно, Гродно, Ковно, Вилькомира и Тракая. Опираясь именно на тяжелую конницу, Витовт одержал все свои победы, в том числе и над ливонскими рыцарями.

Потеряв терпение, Витовт отправил гонца к Ягайло с требованием поскорее начать атаку на тевтонов.

Гонец вскоре вернулся и ошарашил Витовта известием:

– Король передал главенство над войском воеводе Зындраму. Зындрам же не начинает атаку, поскольку ожидает, когда раскисшая после дождя земля немного подсохнет, иначе тяжелая конница не сможет набрать нужный разгон.

– А чем занят король? – раздраженно спросил Витовт.

– Король посвящает в рыцари польских вельмож, достойных, по его мнению, рыцарского плаща, – ответил гонец.

– Клянусь небом, более подходящего момента для этого Ягайло найти не мог! – усмехнулся Джелал-ад-дин, находившийся рядом с Витовтом.

Военачальник Гинвил, предводитель тракайской хоругви, выругался сквозь зубы.

Смоленские полки, выйдя из дубравы, оказались на солнцепеке. Федор Юрьевич приказал своим дружинникам спешиться и увести коней обратно под сень дубов и вязов. Его примеру последовали Святополк Иванович и Юрий Глебович, также спешив своих гридней. Княжеские дружинники встали в строй рядом с пешими ратниками, как и они, положив щиты, шлемы и копья на землю.

Лишь передовой смоленский полк, невзирая на усиливающуюся жару, продолжал выдерживать строгое равнение в рядах. Смоляне не выпускали оружие из рук, лишь позволяя себе прислонить щиты к бедру и опереться на копья. Смоленские бояре спешились, но тоже оставались в строю вместе со своими лошадьми.

Сотники ворчали все громче и недовольней. Их упреки были адресованы Витовту и Ягайле, но выслушивать эти реплики приходилось Лингвену Ольгердовичу.

Вступив в шеренги пешего полка, Горяин и Глеб оказались среди ратников пешей сотни, в которой были и мужики из Кузищина.

– Глядите-ка, братцы, какие знатные люди к нам, лапотникам, затесались! – с ехидцей воскликнул рыжеволосый Кирюха, намеренно толкнув Глеба в плечо. – Ты случаем не Ольгу тут ищешь, боярич?

Глеб не хотел задираться и чуть отступил в сторонку, сняв с левой руки круглый красный щит.

Однако конопатый Кирюха продолжал наседать на Глеба, чувствуя поддержку земляков за своей спиной.

– Чего молчишь, боярич? – Кирюха наступил Глебу на ногу. – Иль брезгуешь толковать с такими, как я. Так?

Глеб не проронил ни слова, осматривая свое тяжелое копье.

– Все едино Ольга тебе не достанется! – прошипел Кирюха в самое лицо Глебу. – Другого она поля ягодка, уяснил?

Горяин загородил собой Глеба, оттеснив задиристого Кирюху.

– Ну, что ты лезешь на рожон, Кирьян, – миролюбиво проговорил он. – Поберег бы силы для сечи с немцами. Облизываешься на Ольгу, а того не ведаешь, что не люб ты ей.

– А ты чего встреваешь, голубок? – процедил сквозь зубы Кирьян. – Я, может, не о себе пекусь, а о приятеле своем. Матюхе сестрица твоя тоже по душе. Верно, Матюха?

Долговязый Матюха встал рядом с Кирьяном, обняв того за плечи.

– Верные слова! – сказал Матюха, дерзко глядя Горяину в очи. – Хочу я после сего похода к Ольге посвататься. Я и ростом повыше, и в плечах пошире, не то что некоторые. – Матюха с презрительной ухмылкой кивнул на Глеба. – Надень на меня красные сапоги и рубаху узорчатую, и я запросто за боярича сойду!

– Извини, Матвей, но у тебя же зубов во рту едва ли половина осталась после многих-то драк, – пряча улыбку, промолвил Горяин. – Не нравишься ты Ольге. Она сама мне об этом говорила. Поэтому забудь о ней, мой тебе совет.

– Плевать мне на твои советы! – Матвей сунул под нос Горяину огромный кулачище. – А ты вот это нюхал? Как двину разок тебе в челюсть, враз зубы посыплются!

В этот момент прозвучал властный голос сотника Волочая:

– Ну-ка прекратить! Матвей и Кирьян, ступайте в свою шеренгу! Неча гридней задирать, здесь войско, а не гульба деревенская!

По широкому проходу между смоленскими полками и одетыми в шкуры жемайтами проехал верхом на коне Давыд Гордеевич, отбирая от каждой сотни по два ратника, чтобы отправить этих выборных к реке за водой.

– Еще неизвестно, когда битва начнется, а вои уже от жажды томятся, – молвил Давыд Гордеевич сотникам, придерживая коня то в одном месте, то в другом. – Пусть каждый из водоносов принесет хотя бы по одному ведру в расположение полков.

Федор Юрьевич и Лингвен Ольгердович решили сами поговорить с Витовтом, дабы узнать, сколько еще времени полкам изнывать на жаре.

Оба князя застали Витовта в сильнейшем раздражении. Он разговаривал с гонцом от польского короля.

– Возвращайся! – гневно выговаривал литовский князь гонцу, стоящему перед ним со смиренным видом. – Скажи Зындраму и Ягайле, что литовское войско выступает на врага! А поляки пусть себе и дальше греются на солнышке, пусть и дальше выжидают, когда высохнет земля! Скажи королю, что в случае успеха я не поделюсь с ним славой победы, но если полки мои будут разбиты, то позор поражения ляжет и на польские знамена!

Гонец вскочил на коня и галопом помчался по залитой солнцем равнине в сторону виднеющихся вдалеке крыш Людвигсдорфа.

Витовт подозвал к себе Джелал-ад-дина.

– Дерзай, друг мой! – сказал он, вытянув руку вперед. – Веди свою конницу на левое крыло тевтонов, раздразни их. Пора расшевелить крестоносцев и вынудить к наступательным действиям. А вы скачите к своим полкам! – Витовт обернулся к Лингвену и Федору Юрьевичу. – Помните, ежели немцы продавят наш центр, это обернется для нас разгромом по частям. Польские пешцы могут не выдержать немецкого натиска, но ваши ратники должны устоять в любом случае!

Четыре тысячи конных татар стремительно атаковали левый фланг тевтонского войска, которым командовал маршал Валленрод. Татары без особого труда преодолели неглубокий овраг и несколько низменных впадин, их низкорослые верткие лошади могли выдерживать быстрый аллюр даже на неровной местности. Когда поле выровнялось и до расположения тевтонских отрядов оставалось не более трехсот шагов, татарские всадники вдруг стали проваливаться в ямы-ловушки, на дне которых были вбиты острые колья. Впрочем, в передовых татарских сотнях покалеченных воинов и лошадей оказалось немного. Конная татарская лава лишь чуть замедлила бег своих коней, но назад не повернула. Тучи татарских стрел, со свистом рассекая воздух, полетели в сторону тевтонов, которые были уже в досягаемости татарских луков.

И тогда загрохотали немецкие пушки.

– Что это? Гроза? – вертел головой курносый Кирюха, поправляя шлем, который постоянно съезжал ему на глаза. – Откуда вдруг гром, ведь на небе ни облачка!

– Дурень! – молвил ему сотник Волочай. – Это бьют тевтонские пушки. Эти штуковины вроде наших тюфяков, токмо гораздо крупнее их. Слышь, как грохочут! Ох, и достанется сегодня татарам на орехи!

– Поделом, узкоглазым! – проворчал белобрысый Митяй с рябым после оспы лицом. – Витовт с татарами дружит, а нам, русичам, от них один лишь вред!

– Смолкли пушки-то, – проговорил здоровяк Матвей, взглянув на сотника. – Отчего бы это?

– Татары небось деру дали, вот немцы и не стреляют больше, – ответил ему Волочай, вытянув могучую шею и прислушиваясь. – А может, татары посекли саблями пешцев немецких и палить из пушек стало некому. Эти нехристи тоже воевать умеют!

Что творится на левом фланге у немцев в полосе атаки татарской орды, ратникам дорогобужского полка было не видно из-за нескольких тысяч жемайтов, стоящих справа и чуть впереди от них, подняв кверху лес копий и двузубых рогатин. Но и жемайты не могли видеть результат татарского натиска на боевые тевтонские порядки, так как весь обзор впереди был скрыт от них вершиной холма, которую занимали длинные шеренги литовской конницы.

Сотник Волочай, сам того не ведая, оказался прав.

Татарская конница, хоть и понесла ощутимые потери от каменных и чугунных ядер, которые изрыгнули вместе с белыми клубами порохового дыма тяжелые немецкие пушки, тем не менее нукеры Джелал-ад-дина и его братьев прорвались через заграждения, перебив многих арбалетчиков и почти всю прислугу возле чугунных бомбард. Стрелы и сабли татар безжалостно косили немецкую легкую пехоту. Тогда Фридрих Валленрод бросил против татар закованных в латы рыцарей.

Татары, верные своей тактике, повернули назад, когда рыцарские отряды попытались взять их в клещи. Отстреливаясь на скаку из луков, татары уходили через овраг к холму, где застыли в ожидании врага в подковообразном строю литовские конники. По замыслу Витовта татарам нужно было заманить тяжелую конницу Валленрода в глубь литовской «подковы». После чего жемайтам и полочанам предстояло захлопнуть эту ловушку, ударив тевтонам в спину.

Татары со своей задачей справились блестяще, вынудив маршала Валленрода бросить против правого фланга союзного войска пятнадцать хоругвей тяжелой конницы. У Витовта было двадцать пять хоругвей конницы, но из них конных латников было всего шесть хоругвей.

Сердце у Горяина невольно дрогнуло, когда всего в полумиле от смоленских полков за гребнем холма нарастающий гул многих тысяч копыт вдруг оказался заглушенным громоподобным ревом немецких рыцарей, столкнувшихся с литовцами. В следующий миг зазвучала, разливаясь по окрестностям, свирепая мелодия битвы. Горяину показалось, что там, за холмом, сцепились в яростной схватке два гигантских чудовища со стальными зубами и когтями, покрытые железной чешуей. Грохот и лязг железа резал слух, усиливаясь и приближаясь, как нечто страшное и неизбежное.

По рядам смоленских полков передавались команды князей и воевод. Русичи выравнивали шеренги, сближая края овальных заостренных книзу щитов. Конники в полку Лингвена Ольгердовича садились в седла. Трубы непрерывно подавали сигнал: «Всем быть начеку! Враг близко!»

Вот боевой клич тевтонов прокатился по гребню холма, где только что стояли конные литовские отряды, но теперь там кипела битва настолько беспощадная, что от воплей людей, которых немцы заживо рубили на куски и давили копытами своих мощных коней, кровь стыла в жилах. Рыцари Валленрода наступали не сплошным фронтом, чего не позволяли им неровности местности, но разбившись на пятнадцать небольших клиньев, численность которых колебалась от двух сотен всадников до тысячи. Эти рыцарские клинья пробивали боевые порядки литовцев на всей линии соприкосновения с ними, внося хаос и смятение в ряды воинов Витовта. Было видно, как литовские знамена падают в сече одно за другим.

Нестройную толпу жемайтов тевтоны снесли с первого же натиска, усеяв траву множеством изрубленных и раздавленных копытами человеческих останков в звериных шкурах. Жемайты бежали в лес, бросая раненых, знамена и рогатины. Их, привыкших воевать в лесных дебрях, пугала любая равнина. Не имея ни шлемов, ни железных доспехов, ни длинных копий, жемайты были совершенно бессильны против лобового удара тяжелой тевтонской конницы.

Крестоносцы не стали преследовать жемайтов, большая часть рыцарей во главе с Валленродом продолжали сражаться с литовской конницей, тесня ее к реке Марше. Около восьмисот тевтонов развернулись для атаки по центру союзного войска.

Солнце припекало, становилось душно.

Горяину вспомнилось село Кузищино. Перед его мысленным взором промелькнули его детские годы среди лугов и сосновых лесов, затянутый тиной пруд, яблоневый сад, сестра с корзиной яблок в руках, мать, загоняющая кур в низкий курятник. В сиянии нынешнего дня жизнь Горяина, такая до сих пор незаметная, вдруг обрела для него некую значимость, как и жизнь любого ратника, конного и пешего, оказавшегося на этом поле в этот день и час.

– Выше голову, племяш! – К Горяину протолкался Давыд Гордеевич. Он был пеший, как и все воины дорогобужского полка. – Сражения, подобные этому, меняют судьбы народов и государств. Все мы сгинем в неизвестности, бояре и смерды, но эту битву будут помнить в веках!

…Тяжелая тевтонская конница надвигалась на смоленские полки неспешной рысью, видимо, рыцари берегли силы своих коней. Построение тевтонов напоминало тупой клин или кабанью голову. Передняя шеренга этого боевого строя состояла всего из нескольких всадников, а каждая следующая шеренга была длиннее предыдущей ровно на два конника. Таким образом осуществлялось взаимное прикрытие рыцарей передних семи шеренг. Флангового всадника, стоящего впереди, прикрывал рыцарь, находившийся в шеренге за ним, место которого было чуть смещено в сторону.

Кони рыцарей были укрыты длинными матерчатыми попонами и наголовниками белого, желтого, красного и бежевого цветов, надетыми на животных поверх защитных доспехов. Рыцари также были облачены в длинные туники-сюрко самых разных расцветок, но под цвет попон. Под этими туниками были скрыты рыцарские латы. На туниках рыцарей и на попонах их лошадей красовались черные зловещие кресты, большие и маленькие. Кресты были намалеваны на щитах тевтонов, вычеканены у многих из них на шлемах и на плечевых щитках панциря.

Шлемы рыцарей, блестевшие на солнце, были украшены пышными перьями или декорированы каким-либо элементом рыцарского герба: небольшой орлиной головой или орлиной лапой на макушке, кабаньими клыками или бычьими рогами по бокам шлема… Впрочем, у большинства рыцарей верхняя поверхность шлема была лишена всякого декора, либо его заменял невысокий металлический гребень, идущий вдоль головы от затылка ко лбу. Забрала у рыцарских шлемов отличались большим разнообразием от клювоподобных и вытянутых вперед на разную длину до плоских пластин с узкими прорезями для глаз или тонкой металлической сеткой.

Отряд железных всадников со склоненными копьями и с черными крестами на щитах, набирающий разгон для сокрушающего удара, стал неким кошмарным повторяющимся видением для смоленских полков в этот жаркий июльский день.

Отразив первый натиск крестоносцев, смоленские полки живо перестроились в плотный полукруг, дабы иметь возможность отражать наскоки врага сразу с трех сторон. После второго натиска тевтонских рыцарей польские пешцы обратились в повальное бегство. Чтобы закрыть образовавшуюся брешь, русичам пришлось сместиться ближе к чешскому отряду. Чехи со своей стороны приблизились к смоленским полкам, чтобы не позволить немцам обойти русичей с фланга.

Бегство жемайтов и польской пехоты сильно ослабило центр союзного войска. Опасаясь, что главные силы Тевтонского ордена во главе с великим комтуром Лихтенштейном могут двинуться именно сюда, Федор Юрьевич призвал к себе Глеба.

– Садись на коня и скачи во весь дух к Фаулену, – повелел князь Глебу. – Где-то в лесу близ этой деревни стоит отряд познаньских рыцарей во главе с воеводой Збигневом. Скажи, мол, помощь нам нужна. Сомнут нас тевтоны, коль всеми силами навалятся.

До Фаулена было меньше мили, поэтому Глеб быстро домчался туда и так же скоро вернулся обратно.

– Познаньские рыцари ушли к основному польскому войску, княже, – сообщил Глеб. – Воевода Зындрам двинул на главные силы тевтонов семнадцать конных хоругвей. Поляки и тевтоны сшиблись возле Людвигсдорфа, сейчас там жаркая сеча идет!

– У нас тут скоро тоже начнется жаркая сеча, – проворчал Федор Юрьевич, кивнув Глебу на стремительно приближающиеся три отряда тевтонских рыцарей. – А теперь глянь туда! – Князь указал рукой еще на три немецких конных клина, которые, обходя смоленские полки с северо-запада, набирали разгон для удара по чехам.

Третий натиск крестоносцев на смоленские полки едва не смешал их боевые порядки. Врезавшись в плотный строй русичей, рыцари сбили с ног и затоптали копытами лошадей не меньше полусотни человек. Даже конная дружина Лингвена Ольгердовича была смята тевтонами, так как более крупные и тяжелые кони рыцарей без особого труда сшибали с ног при копейном ударе более легких и не прикрытых броней лошадей русских дружинников.

Завязавшаяся сеча более напоминала кровавую мясорубку. Вклинившись в ряды русских полков, тевтоны бросали копья и брались за мечи, которые отличались длиной и весом от русских более легких мечей. Помимо обычных одноручных мечей некоторые из рыцарей использовали в битве мечи-бастарды с рукоятью в полторы руки, а также огромные двуручные мечи. Двуручный хват и большая длина меча позволяли рыцарям наносить более мощные удары по сравнению с обычным, одноручным мечом.

Оказавшись в сече лицом к лицу с тевтоном, который крушил направо и налево двуручным мечом, возвышаясь на могучем коне под красной попоной, Горяин смог уцелеть лишь благодаря своей ловкости. Он дважды увернулся от свистящего меча и дважды отразил удары врага своим щитом. Уловив момент, когда меч тевтона застрял в рассеченном почти надвое теле здоровяка Матюхи, Горяин подскочил вплотную к рыцарю и несколько раз рубанул его мечом сначала по руке, укрытой металлическими щитками, потом по шее и по горшкообразному шлему с закругленным верхом и узкими прорезями для глаз. Все удары Горяина не причинили тевтону ни малейшего вреда, пластинчатый панцирь которого, как и латы на руках, было невозможно разрубить. Рыцарь не имел даже щита, будучи до такой степени уверенным в своей неуязвимости.

Высвободив меч, тевтон в красной тунике с черными крестами замахнулся им на Горяина. В этот миг подоспевший Кирюха ударил рыцаря копьем в грудь. Острие копья, разодрав ткань красной туники, лязгнуло по панцирю, даже не помяв его. Немец рубанул Кирюху мечом и рассек его наискось на две части, так что тело с одной рукой и ногами упало в одну сторону, а голова с шеей, частью груди и другой рукой свалились в другую.

Тевтон вновь сделал широкий замах, нацелившись на Горяина. Юноша закрылся щитом. Удар тевтонского длинного меча был так силен, что у Горяина подломились ноги, и он свалился наземь. Стиснув от злости зубы, Горяин вскочил и рубанул рыцаря мечом сначала по ноге, упирающейся в стремя, затем нанес врагу колющий удар в живот. Меч Горяина оба раза лязгнул по металлу. Железный всадник с черными крестами на одежде что-то крикнул своему коню по-немецки. Могучий жеребец, скосив на Горяина большой лиловый глаз, толкнул его своей шеей, укрытой металлическими пластинами, отшвырнув юношу в сторону на три шага. Горяин споткнулся о тело мертвого Матвея и снова оказался лежащим на земле.

На помощь Горяину подоспели Митяй и Глеб. Первый метнул в тевтона дротик, который угодил ему в шейный защитный щиток и отскочил, не причинив вреда. Второй ударил рыцарского коня тяжелой палицей по голове. Жеребец захрапел и резко отпрянул назад, металлический налобник защитил его от тяжкого увечья.

Митяй попытался нанести тевтону колющий удар копьем в узкий проем между нижним краем шлема и шейным щитком панциря, однако рыцарь оказался проворнее его. Длинный узкий меч тевтона пробил Митяя насквозь.

Заметив, куда целил Митяй, Горяин схватил лук и выдернул из колчана стрелу; это оружие всегда было при нем. Прицелившись, Горяин пустил стрелу, которая поразила тевтона прямо в горло. Рыцарь так и умер в седле, захлебнувшись собственной кровью.

С неимоверным трудом смоленские полки отразили и этот натиск крестоносцев, заплатив за это несколькими сотнями павших ратников. У тевтонов же пало не более тридцати человек. Отбили атаку крестоносцев и чешские воины, потери которых тоже были очень велики. Военачальник чешского отряда Ян Жижка получил серьезную рану в голову, и у него вытек левый глаз.

Загнав рассеянные литовские отряды за реку Маршу, рыцари Валленрода повернули коней, намереваясь нанести сокрушительный удар в тыл и фланг польскому войску. Немцы напирали на поляков в сече близ Людвигсдорфа. Зындрам и Ягайло подтягивали туда свежие польские хоругви, стремясь любой ценой остановить напор рыцарей Лихтенштейна. О том, что воинство Витовта рассеяно, а тевтоны во главе с Валленродом собираются сокрушить поляков фланговым ударом, Зындрам и Ягайло даже не догадывались.

На пути наступающих хоругвей Валленрода оказались смоленские полки.

Лингвен Ольгердович пытался путем тесного взаимодействия с чешским отрядом и моравскими конниками организовать стойкую оборону. Однако военачальник Гневаш из Далевича, сменивший тяжелораненого Яна Жижку, не отличался ни воинственностью, ни полководческим талантом.

Руководимые им чехи быстро отступили к опушке леса, закрепившись в месте, практически недоступном для тяжелой немецкой конницы. При этом чехи даже не пытались оказать поддержку русичам и моравам, на которых накатывались одна за другой волны конных крестоносцев, упоенных своей победой над литовцами.

Разбитые моравы бежали с поля битвы уже после второй атаки рыцарей Валленрода. Сдерживать натиск вдвое превосходящего врага пришлось поредевшим смоленским полкам.

Это была беспримерная битва.

Яркий свет дня, чуть приглушенный набежавшими от дальнего горизонта полупрозрачными перистыми облаками, освещал косыми лучами плотные ряды красных щитов русской пешей рати, которая медленно отступала к буковой роще. С трех сторон на русские полки наседали конные отряды крестоносцев, стараясь прорубиться сквозь частокол склоненных копий, дабы разорвать, растоптать и рассеять эту последнюю преграду на пути конников Валленрода к окончательной и полной победе над Витовтом и Ягайлой. Густая зеленая трава вокруг была усеяна убитыми и умирающими от ран воинами, павшими лошадьми, брошенными в беспорядке щитами, мечами, топорами, обломками копий и свалившимися с головы шлемами.

Крестоносцы пытались стиснуть русичей в кольцо и затем изрубить всех на месте. Многочисленность немцев вполне позволяла им осуществить такой маневр. Однако всякий раз, когда капкан вот-вот должен был захлопнуться, русские ратники с безумной отвагой бросались на прорыв, вспарывая кинжалами животы рыцарских коней, дробя рыцарям суставы рук и ног ударами палиц и шестоперов. Взаимное ожесточение было таково, что пленных не брали ни те, ни другие.

В конце концов смоленским полкам удалось пробиться к расположению польских войск и прочно закрепиться на участке между моравами и мазовшанами.

Рыцари Валленрода, пытаясь наступать во фланг польскому войску, сами неожиданно оказались в окружении. Сзади на них напали татары и конные дружины Витовта, оправившиеся после поражения.

Хоругви Лихтенштейна после упорнейшего боя были отброшены поляками от Людвигсдорфа. Зындрам, развивая успех, бросил в сражение всю вторую линию польского войска, состоящую из двадцати хоругвей. Отступавшие к своему стану крестоносцы во главе с Лихтенштейном оказались в окружении. Им на выручку двинулся великий магистр Ульрих фон Юнгинген со стороны Грюнвальда, ведя за собой шестнадцать резервных хоругвей.

Обогнув холмы через место первоначального построения войск Витовта, конные хоругви Юнгингена резко повернули к югу и внезапно оказались в тылу у польского войска. Поляки сначала приняли немецкую конницу за литовцев, идущих к ним на помощь. Разглядев вражеские знамена и кресты на щитах, польские отряды начали спешно перестраиваться, но не успели это сделать. Тевтонская конница на всем скаку врубилась в строй поляков.