Книга: Побоище князя Игоря. Новая повесть о Полку Игореве
Назад: Глава девятнадцатая ЗАБОТЫ КИЕВСКОГО КНЯЗЯ
Дальше: Глава вторая ПОХОД НА ДРУЦК

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава первая
СВАДЬБА В ЧЕРНИГОВЕ

 

  конце зимы нежданно-негаданно умер Роман Ростиславич.
«Сей князь нрава был миролюбивого, слово своё держал и провинившихся судил без излишней строгости. Всякий просивший у него помощи обласкан им был. Не раз смоляне поднимались на него и изгоняли с отчего стола, но Роман никогда не мстил им злобою, за что в народе любим был».
Так написал о почившем в бозе Романе Ростиславиче летописец.
Агафья, невзирая на сильную стужу, поехала в Смоленск, чтобы проводить брата в последний путь. Ефросинья упросила Игоря отпустить её вместе с Агафьей. Игорь не стал возражать. Он дал лучших лошадей чтобы они поскорее добрались до Смоленска.
Многие Олеговы дружинники теперь служили Игорю. В том числе и воевода Бренк.
Игорь послал Бренка в Козельск, чтобы тот уговорил Вышеслава перебраться в Новгород-Северский. Игорь и сам бы поехал в Смоленск на похороны Романа Ростиславича, если бы не ждал с таким нетерпением возвращения Бренка.
Наконец Бренк вернулся, и не один. С ним был Вышеслав.
Вышеслав первым делом посетил могилу Олега в приделе Михайловской церкви.
Он долго стоял подле каменного саркофага с изображением православного креста на верхней крышке, взгляд его был полон грусти и немого раскаяния. Игорь, находившийся тут же, взирал на Вышеслава с недоумением.
   — Господь наказал меня изменой Изольды за то, что я отнял любимую женщину у Олега, — вдруг произнёс Вышеслав.
   — Полно тебе. — Игорь положил руку на плечо Вышеславу. — Что было, то прошло.
Затем Вышеслав захотел осмотреть мастерскую, где трудились монахи, изготовлявшие тонкий пергамент и переписывавшие книги. Игорь выделил им большой добротный дом в княжеском детинце. Он мог похвастаться перед другом обширной библиотекой заново воссозданных книг. Здесь были и русские книги: жития православных святых, летописные своды и всевозможные поучения мудрых книжников. Были и переводы с латыни, греческого и немецкого языков.
У Вышеслава разбежались глаза при виде полок и сундуков с множеством книг в прекрасных кожаных переплётах. Наиболее ценные книги были с золотым тиснением и серебряными застёжками на корочках.
   — Я вижу, ты время даром не терял! — восторженно промолвил он, обернувшись на Игоря.
   — «Теченьем лет не усыплён, деяньями предков не успокоен», — с горделивой усмешкой процитировал Игорь фразу митрополита Илариона из его книги, где тот восторгается гением Ярослава Мудрого.
   — А помнишь, я оставлял тебе на сохранение Изборник Святослава, — вдруг вспомнил Вышеслав. — Где он?
   — Целёхонек твой Изборник, — ответил Игорь. Порывшись в сундуке, он выложил на стол тяжёлый том, потемневший от времени. — А вот три копии, снятые с него. Гляди, какие красавцы!
Игорь снял с полки и разложил перед Вышеславом три объёмистые книги в новеньких переплётах из телячьей кожи.
Лицо Вышеслава словно озарилось внутренним светом, когда он открыл одну из книг и пролистал несколько страниц.
«Он, наверно, Изольду так не ласкал взглядом, как ласкает эти книги!» — улыбнулся про себя Игорь.
Впрочем, Игорь и сам был счастлив тем, что угодил другу и удостоился его похвалы.
   — Догадайся, кто помогает моим монахам переводить с греческого и латыни? — с улыбкой спросил Игорь.
Вышеслав оторвал взгляд от раскрытой книги:
   — Кто? Я знаю его?
   — Знаешь. И не его, а её.
   — Вот как?! — Глаза Вышеслава стали большими от удивления. — И кто же она?
   — Моя жена Ефросинья, — ответил Игорь не без гордости в голосе.
   — Недаром она дочь Ярослава Осмомысла. Такая жена настоящее сокровище, дружище!
   — Пожалуй, — пробормотал Игорь, хотя в душе считал иначе: для него красота женщины была важнее, её ума.
Вышеслав, сам знаток греческого и латыни, тут же попросил Игоря показать ему какой-нибудь перевод, сделанный Ефросиньей.
Игорь положил на стол трактат Цицерона и, труд Прокопия Кесарийского о войнах Юстиниана с вандалами и арабами.
Вышеслав с жадностью углубился в чтение.
   — Превосходно! — спустя несколько минут сказал он, отложив трактат Цицерона. — А кто додумался поместить в одной книге латинский текст и русский перевод? Так обычно не делается.
   — Фрося и додумалась, — ответил Игорь, садясь на стул. — Она у меня большая выдумщица!
В переводе Прокопия Кесарийского Вышеслав также не разочаровался. Из-за большого объёма греческий оригинал в книге помещён не был, но Вышеславу этот византийский историк был хорошо знаком, Поскольку он по нему изучал греческий в Андреевском монастыре.
   — Веди меня к своей жене, я хочу выразить ей своё восхищение! — воскликнул Вышеслав. — Веди, чего расселся!
Игорь охладил восторженный пыл Вышеслава, сообщив, что Ефросинья уехала вместе с Агафьей в Смоленск на похороны Романа Ростиславича.
   — Прискорбная весть, — нахмурился Вышеслав. — Боюсь, за этой смертью вскоре последуют неприятности для киевского князя.
   — Это почему ещё? — Игорь пытливо взглянул на друга. — Что тебе известно?
   — Мне известно, что Роман Ростиславич, женатый на двоюродной сестре Святослава Всеволодовича, худо-бедно, но удерживал своих младших братьев от попыток отнять киевский стол у Ольговичей. Теперь этого сдерживающего начала не стало... Суди сам, способны ли Рюрик и Давыд, при их-то честолюбии, сидеть тихо в своих вотчинах? И тем более горячий Мстислав!
   — Ничего, дружина у Святослава сильная, да и мы не оставим в беде ближника своего, — самоуверенно заявил Игорь. — Не видать Ростиславичам Киева как своих ушей!
   — Дай-то бог, — вздохнул Вышеслав. — Только дело не в том, кому Киевом владеть, а в том, что усобицам на Руси не видно конца.

 

* * *

 

В разгар весеннего сева из Чернигова в Новгород-Северский прискакал гонец. Ярослав приглашал Игоря с супругой на свадьбу своей дочери, наречённым женихом которой был молодой переяславский князь.
— Так вроде бы решено было осенью свадьбу справлять, когда Милославе тринадцать лет исполнится? — недоумевала Ефросинья. — К чему эта спешка? От кукол девчонку отрывают и под венец тащат!
Игорь сам не мог понять подобной поспешности Ярослава, который до этого не горел желанием и в пятнадцать лет выдавать любимую дочь замуж, о чём он сам раньше говорил не раз.
Истинную причину Игорь и Ефросинья узнали уже в Чернигове.
Оказалось, Святославу Всеволодовичу стало известно, что Рюрик тайно пересылается с Владимиром Глебовичем, предлагая тому в жёны свою старшую дочь. Будто бы тем самым Ростиславичи хотели отомстить киевскому князю за то, что он посадил князем в Новгороде Великом своего старшего сына Владимира, хотя новгородцы просили за Мстислава Ростиславича. Святослав Всеволодович, привыкший действовать быстро, послал к Ярославу своего боярина с повелением готовить Милославу под венец. С тем же намерением отбыло посольство из Киева в Переяславль.
Владимир Глебович давно оценил все выгоды родства с Ольговичами, поэтому отнекиваться не стал. Да и как отказать, коль сам великий князь киевский б родственники набивается! А то, что невеста слишком юна, так то беда поправимая: младость не хромота — с годами пройдёт.
Двадцатитрёхлетний жених смотрелся на, свадебном пиру орлом! Статный, высокий, широкоплечий, с горделивым взглядом и прямой осанкой. Невеста рядом с ним выглядела сущим ребёнком, поскольку ростом пошла не в отца, а в низкорослую мать. Милослава на целую голову была ниже плеча своего суженого. Тонкая и хрупкая в белом свадебном платье, она походила на Стройную берёзку. Её большие серо-голубые глаза с длинными ресницами то и дело отыскивали среди пирующих отца с матерью, которые подбадривали дочь взглядами и чуть заметными кивками головы.
Ольга, сидевшая рядом с Ефросиньей, грустно промолвила, глядя на юную невесту:
   — Вот и я была такая же робкая и растерянная на своей свадьбе. И происходило это здесь же четыре года назад. Только я была на год постарше Милославы.
   — А меня выдали замуж в четырнадцать лет, — сказала Ефросинья и печально вздохнула. — Я с той поры с матушкой виделась всего дважды, она приезжала ко мне в Путивль. Отца же и вовсе не видала ни разу. А ведь я замужем уже двенадцать лет.
   — Тебя хоть муж твой любит и лелеет, а мой Всеволод... — Ольга, не договорив, махнула своей изящной ручкой и пригубила вина из серебряной чаши.
Ефросинья горько усмехнулась:
   — Мой муж наложницу себе завёл, почти все ночи с ней проводит. Меня, правда, не обижает, но и не лелеет, как прежде.
   — У твоего супруга лишь одна наложница, а у моего их больше десятка, — зло промолвила Ольга. — Да хоть бы женщины-то были знатные, а то ведь сплошь холопки и дочери смердов. Одно радует, что Всеволод в тереме их не держит, а в сельце своём княжьем с ними развлекается.
Ефросинья задержала свой взгляд на Ольге.
   — Не пойму я твоего Всеволода, — сказала она. — Мой Игорь охладел ко мне, когда я располнела после родов, но ты-то стройна и пригожа, как цветок майский. Чего же Всеволоду ещё надо?
   — О! — Ольга презрительно улыбнулась, отчего в её миловидном лице появилось что-то от умудрённой годами женщины, знающей толк в мужчинах. — Моему Всеволоду надо очень много на ложе, а я всего этого ему дать не могу. Да и противно мне всем этим заниматься! — добавила она с отвращением.
   — Любишь ли ты Всеволода? — негромко спросила Ефросинья.
   — Раньше любила, а теперь не знаю, — ответила Ольга и снова пригубила из чаши.
Подруги помолчали.
А вокруг шумело веселье, слуги несли в зал всё новые яства...
   — Самое печальное, что я детей не хочу иметь от Всеволода, — призналась вдруг Ольга, — всё делаю, чтобы от него не забеременеть. А он ждёт сына от меня.
   — Стало быть, не люб он тебе, — скорбно заключила Ефросинья.
   — А тебе твой Игорь люб ли ныне? — Ольга пытливо взглянула подруге в глаза. — Ведь ты знаешь про его неверность.
   — И всё-таки я люблю его, — после краткой паузы промолвила Ефросинья. — Игорь супруг мне перед Богом и людьми, ему я подарила своё девство и троих сыновей от него имею. А неверность его мне как испытание Господом дадена.
   — А ты тоже измени Игорю, и будете вы с ним квиты, — предложила Ольга.
Ефросинья посмотрела на неё с осуждением.
   — Через себя переступать не могу и не хочу, — вымолвила она. — Как же я детям своим в глаза смотреть буду после такого!
   — Как же муж твой им в глаза смотрит, а? — язвительно спросила Ольга.
Мужьям грешить легче, — ответила Ефросинья, — на то они и мужчины. Не зря сказано, что всякий дом на женщине держится.
Ольга понимающе покивала головой в повойнике:
   — Тебя долг перед детьми удерживает от греховного шага, а меня ничто не удерживает. Я изменю Всеволоду при первой же возможности.
Ефросинья схватила Ольгу за руку.
—Не делай этого, Олюшка, — с убеждением произнесла она, — самой же после стыдно будет. Как ты с грехом таким на исповедь пойдёшь?
— Не пойду на исповедь, и всего делов, либо солгу священнику, — отмахнулась Ольга. — Мужья наши лгут на каждом шагу и не каются. Разве покарал их за это Господь?
   — Неужто ты желаешь кары Господней мужу своему? — ужаснулась Ефросинья.
   — Не токмо мужу, но всем мужчинам на белом свете, — промолвила Ольга, зло сузив красивые глаза. — Чтоб отлились им женские слёзы, сполна отлились! Разве не в мужской воле влачат жизнь свою что боярыни, что княгини, разве не тем же ковшом черпаем все мы от мужской чёрствости, жестокости и неблагодарности? Вот мы с тобой княжеские дочери, но разве мы счастливы? Радуемся ли жизни каждый день? Молчишь. Вот и получается, Фрося, что ни знатность, ни красота не спасают женщину от постылой участи, уготованной ей мужчинами с младых лет. — Ольга кивнула в сторону невесты. — Нами пользуются как разменной монетой, нас обманывают и унижают. При этом от нас ещё требуют терпения и добродетели. Если Господь не карает за это мужчин, значит, он на их стороне.
Хмель ударил Ольге в голову, потому её потаённые мысли и прорвались наружу. Годы супружества стали для неё годами разочарований и унижений, отчего страдала её чувствительная натура. Она мстила мужу за его грубость, тайком избавляясь от беременности, и была готова ещё дальше идти в своей мести. В какой-то мере это стало смыслом её жизни.
   — Глупо придерживаться каких-то правил приличия, глядя на то, как эти правила каждодневно нарушают те, кто носит усы и бороду, — словно оправдываясь, сказала Ольга. — К чему быть безгрешной, когда все вокруг грешники. Если мужчины находят сладость в грехе, то чем мы, женщины, хуже их.
   — За тяжкие грехи можно поплатиться здоровьем и даже жизнью, — раздумчиво произнесла Ефросинья. — Об этом подумай, Олюшка.
Ольга залпом допила вино и бросила безразлично:
   — Чем так жить, лучше не жить вовсе.
«Коль у неё в семнадцать лет такие мысли в голове, как же она дальше жить будет?» — опустив голову, подумала Ефросинья, но вслух ничего не сказала.
На свадьбе кроме Ольговичей и родственников Владимира Глебовича присутствовали также Ростиславичи, Рюрик и Давыд. Святослав Всеволодович пригласил их, не в силах сдержать своего торжества. Оба Ростиславича сидели за столом тише воды ниже травы. А их младший брат Мстислав и вовсе не приехал, хотя Святослав приглашал и его.
В разгар пира появился вестник, весь покрытый пылью после долгой скачки.
Сын Святослава, Глеб, находившийся с дружиной в Коломне, извещал отца, что суздальский князь двинулся войной на рязанского князя Романа Глебовича, вняв просьбам его младших братьев, коих вспыльчивый Роман лишил уделов.
   — Идёт Всеволод Юрьевич во главе многих полков, тяжко придётся рязанскому князю, — говорил гонец Святославу. — Князь Глеб пытался предотвратить вторжение суздальцев в рязанские пределы, но вести с ним переговоры суздальский князь отказался. А когда Глеб с дружиной хотел остановить суздальцев силой, то произошла сеча и верх взяли суздальцы из-за многочисленности своей. Теперь Глеб осаждён в Коломне суздальцами.
Веселье мигом погасло. Зазвучали тревожные разговоры:
   — Не даёт спуску рязанским князьям Всеволод Юрьевич. Сначала Глеба Ростиславича в порубе сгноил, ныне за сына его взялся!
   — Ведь знает, что Роман Глебович женат на дочери киевского князя, который и Всеволода Юрьевича облагодетельствовал в своё время.
   — Силой своей кичится, мол, что хочу, то ворочу!
   — Нам бросать в беде рязанского князя негоже. Рязань всегда под рукой Чернигова была, но никак не Суздаля.
   — Верно! Пущай князь суздальский на Клязьме да на Унже порядки свои наводит, а на Оке ему делать нечего. Тамошние земли от Суздаля независимы.
Слыша рассуждения черниговских бояр, видя недовольные лица своих братьев, Святослав Всеволодович не мешкая собрал в соседних покоях военный совет. Своих намерений киевский князь не скрывал, как не скрывал и обиды.
   — Я ли не радел для блага Всеволода и брата его Михаила, — заговорил Святослав, — я ли не приютил их у себя, изгнанных из отчины Андреем Боголюбским? С моей помощью занял стол во Владимире-на-Клязьме сначала Михаил, а потом и Всеволод. Михаилу Бог не дал долгого веку, а жаль, ибо он был отзывчивее сердцем и добра не забывал. Всеволод Юрьевич забыл, кому он обязан нынешним величием. Ну так я ему напомню! — В голосе Святослава прозвучала угроза.
Святослав вознамерился вести полки в Залесскую Русь и позвал братьев и союзников своих в поход.
   — Коль вовремя не унять Всеволода, то сегодня он Рязань примучит, завтра — Новгород. А там, глядишь, и до Чернигова доберётся! — продолжил киевский князь. — Коль выступим против суздальцев все дружно, им с нами не совладать.
Если Ольговичи и вместе с ними Владимир Глебович без колебаний высказались за поход на Суздаль, то Ростиславичи отнюдь не горели желанием воевать.
   — За чужой головой идти — свою потерять, — проворчал Давыд.
   — Этот квас не про нас, — поддержал брата Рюрик.
Святослав нахмурился: уж не хотят ли Ростиславичи ему в отместку переметнуться на сторону суздальского князя?! Игорь поймал на себе тревожный взгляд Святослава и сам незаметно переглянулся со Всеволодом. Тот пожал плечами, не понимая намерений Ростиславичей.
Ярослав проговорил с презрительной усмешкой:
   — У всякого Федорки свои отговорки.
Рюрик вскинул на Ярослава сердитые глаза и раздражённо произнёс:
   — Не копьём побеждать нужно, а умом. Силой Всеволода Юрьевича не одолеть, лишь глупец не поймёт этого.
   — Так вразуми нас, неразумных, брат, как нам суздальского князя пристращать, не вынимая меча из ножен, — сдерживая себя, сказал Святослав.
   — Сделай одолжение, брат, — язвительно вставил Ярослав. — Срази нас своей мудростью, чтоб нам, не выходя из этой горницы, на будущее ума у тебя ку пить.
После таких слов подвыпивший Владимир Переяславский прыснул в кулак. Гоготнул и Всеволод, слегка толкнув Игоря в бок.
У Рюрика на скулах напряглись желваки в глазах полыхнул гнев. Он хотел было ответить Ярославу резкостью, но более спокойный Давыд положил руку ему на плечо, поднимаясь со скамьи.
   — Вижу я, братья, не терпится вам скрестить мечи с суздальцами, — произнёс он. — Оно и понятно, ведь Роман Глебович Ольговичам родня. Как говорится, за свою родню кого угодно полоню. Но нам в Смоленске и своих забот хватает. Соседи наши, князья полоцкие, спят и видят, как бы кусок наших владений отхватить. Уж не обессудьте, братья, но нам с Рюриком не по пути с вами.
— Hy! проваливайте отсель! — в сердцах бросил Святослав Всеволодович. — Без вас обойдёмся!
Назад: Глава девятнадцатая ЗАБОТЫ КИЕВСКОГО КНЯЗЯ
Дальше: Глава вторая ПОХОД НА ДРУЦК