Когда Кончак открыл брату свой замысел, тот был изумлён и не скрывал неодобрения.

   — Всё ли ты обдумал, брат мой? — спросил Елтук. — И понравится ли это нашей родне? Шутка ли, обратить ханского сына в христианскую веру!

   — Разве до этого среди половцев не было христиан? — вопросом на вопрос ответил брату Кончак. — Даже среди ханов и беков?

   — Были, конечно, — нехотя признал Елтук, — но разве это имеет отношение к роду Ясеня, брат? В нашем роду христиан не бывало! Предки наши издревле поклонялись душам умерших, небу и земле. Христиане — это русичи, а русичи — наши враги.

   — Помимо Руси есть ещё Европа, где полно христианских государств. Там русские князья находят себе знатных невест, оттуда же в случае надобности к ним приходит военная помощь, — неторопливо заговорил Кончак. — За морем лежит могучая греческая держава со столицей в Константинополе. Греческое высшее священство повелевает и Русью, и Болгарией, и Сербией, и закавказскими странами. Вдумайся, Елтук, сколь велик христианский Бог, если его учение I объединяет в одно целое совершенно разные страны и народы. Наши же орды разъединены и часто враждуют друг с другом, поскольку у нас нет объединяющего начала. Наш народ раскидан по степи. Мы дерёмся из-за табунов и пастбищ, в то время как другие народы давно перешли к оседлой жизни. Мы верим в души предков. Однако наши предки тоже враждовали друг с другом и передали эту вражду своим потомкам по наследству.

   — Христианские короли и князья тоже часто воюют между собой, — вставил Елтук.

   — И тем не менее любое христианское государство обладает некой внутренней силой, о которую может разбиться любая степная орда, — задумчиво продолжал Кончак — Вспомни половецких ханов Боняка и Тугоркана, ходивших походами на Византию и Венгрию. Вес их успехи были утрачены под стенами городов. А ведь это были великие ханы, возглавлявшие союзы орд, имевшие несметное количество конных воинов.

   — Половцы, как и печенеги, всегда были слабы в осаде укреплённых городов, — пожал плечами Елтук. — Наша сила в стремительности и внезапности! Не тащить же за собой по степи тараны и осадные башни на колёсах! С эдакой обузой можно растерять всякую добычу.

   — Наши предки когда-то разбили печенегов, загнали их в русские пределы, прогнали за Тису и Днестр. И что мы видим ныне? Печенеги, осевшие в русском порубежье, научились строить крепости, перешли к оседлой жизни. Теперь победить их гораздо труднее, — возразил Кончак.

   — Дело не в крепостях, — проворчал Елтук, — чёрным клобукам помогают русские князья, они для них щит против нас.

   — Пусть так, — кивнул Кончак. — Вспомни печенегов, переселившихся в Венгрию. За несколько поколений печенеги так перемешались с венграми, что сейчас трудно отличить, кто там угрин, а кто печенег. Вдобавок все угорские печенеги приняли христианство, а это даёт им право чувствовать себя равными среди христиан. Им поручают управление землями, доверяют войско, выдают за них замуж знатных христианок. Половцы же для христиан есть грязные язычники. Русские князья берут в жёны наших дочерей, но перед этим непременно обращают их в свою веру. Своих же княжон русичи не отдают в жёны даже ханам, поскольку мы все для них «поганые».

Елтук усмехнулся:

   — Тебя возмущает именно это, брат?

   — Нет. — Кончак мотнул головой. — Я не хочу, чтобы половцев, как и печенегов, со временем поглотил другой народ. Половцам нужно самим образовать государство, а для этого нужно забыть прежние распри и обрести единую веру.

   — Но почему христианство? — спросил Елтук. — Почему не ислам?

   — Если бы нас окружали исламские государства, тогда я вёл бы речь об исламе, — ответил Кончак. — Но нам противостоят русичи-христиане, поэтому у них мы должны научиться тому, что в будущем возвысит нас над ними.

   — Ты думаешь, христианский Бог подскажет тебе, как брать русские города? — усмехнулся Елтук.

   — Если половцы на равных с русичами войдут в христианские храмы, тем легче нам будет войти в русские города, — со значением произнёс Кончак. — Горечь целебного снадобья поначалу неприятна больному, зато потом она приносит исцеление.

   — Расскажи это нашим шаманам, — мрачно пошутил Елтук. И предостерёг: — Ты вознамерился сдвинуть гору, брат. Подумай, под силу ли такое смертному человеку.

   — Я понимаю, что мне не удастся обратить всех половцев в христианскую веру, не удастся сговорить на это даже своих родственников, — со вздохом сожаления сказал Кончак. — Я лишь начинаю долгий и трудный путь по созданию половецкого княжества. Завершителем моего начинания будет мой младший сын которого я собираюсь окрестить и оставить на воспитание у одного из русских князей. Мой сын вырастет среди русичей, усвоит их язык и обычаи. Познакомится с христианами из других стран, познает тайны мудрых книг. Он станет воевать мечами врагов своих, торговать их товарами. Он станет поистине великим ханом, ибо величие не в табунах и богатстве, не в сильном войске, но в истинном предназначении человека в этой жизни.

Последние слова произвели на Елтука странное впечатление. Он взирал на старшего брата в молчании почти с благоговением, словно тот мог увидеть своим внутренним оком такие дали, о коих Елтук и не помышлял никогда.

«Да, мой брат необыкновенный человек, — думал Елтук. — Если он и не сдвинет гору, то заберётся на неё и будет оттуда виден всему свету. Кто знает, может, это духи предков внушают Кончаку такие мысли».

Противиться духам предков Елтук не мог и не смел...

Двоюродные братья Кончака возмутились, узнав, что он собирается передать своего младшего сына в обучение православным монахам. Они гурьбой заявились, желая отговорить от задуманного.

   — Твой сын в будущем не сможет сражаться с русами, ведь он станет их единоверцем.

   — Более того, твой сын не захочет жить в юрте, пожив в княжеских теремах.

   — Русичи воспитают Сокала врагом своего народа! Твоим врагом, Кончак! — наперебой твердили братья, обступив Кончака.

Однако, видя его непреклонность, родичи предложили окрестить мальчика в степном становище, пригласив сюда православного священника. Такое было не в диковинку: среди небогатых половцев было немало христиан, которые ходили молиться в особую юрту с крестом наверху.

Но Кончак желал, чтобы его сын познал православную веру не от полуграмотного монаха, но от высших иерархов Церкви, своими глазами увидел великолепие христианских храмов, прочёл толстые церковные книги.

   — Тогда я смогу задать сыну те вопросы, с какими я не смею обращаться к христианским священникам, опасаясь их неискренности, — молвил Кончак. — Мой сын, постигнув суть чуждой нам веры, не станет меня обманывать и тем более унижать.

   — Зачем тебе ответы чужого Бога, Кончак? — спросили братья.

   — Я хочу сделать христианского Бога своим союзником, — искренне ответил тот.

Такой ответ ещё больше возмутил родню:

   — Ты хочешь изменить нашей вере?! Души предков не прощают такого!

   — Христиане двуличны. Они и сына твоего сделают двуличным!

   — Твоя дружба с русским Богом никому из ханов не понравится! — сыпались упрёки и предостережения.

И только старшая жена Кончака была в восторге от замыслов супруга.

Он, по своему обыкновению, был более откровенен с Хозалчин, нежели с кем бы то ни было. Её одобрение было для него особенно важно, как подтверждение правильности принятого решения. Именно с Хозалчин Кончак обсуждал, к кому из русских князей отправить на воспитание юного Сокала. Хану хотелось, чтобы его сын чувствовал себя не заложником, а равноправным членом княжеской семьи. Для этого был нужен князь, в роду которого были браки с половчанками.

Выбор Кончака пал на черниговского князя Олега Святославича, матерью которого была половчанка.

Для начала следовало договориться с половецкой роднёй Олеговой матери, происходившей из орды Бурчевичей, кочевавшей близ Днепра. Через дружбу с Бурчевичами Кончак рассчитывал войти в доверие к черниговскому князю. К Бурчевичам отправился старинный друг Кончака, Узур.

Узур почти месяц провёл в гостях у хана Бурчевичей Осолука. Тот даже сговаривал Узура поселиться в его кочевье, так приглянулся ему остроумный разговорчивый Кончаков посланец. Покидать родной аил Узур отказался, зато дружбу хана Осолука принял охотно. Одновременно ловкий Узур сблизился с теми из ханских беков, которые бывали в Чернигове и неплохо знали тамошнего князя и всю его родню.

По весне отправился Узур в Чернигов, взяв в провожатые людей хана Осолука, не раз бывавших в стольном граде северских земель. Свита получилась пышная. Узур имел десяток батыров да нескольких слуг, а трое Осолуковых беков имели каждый больше тридцати верных людей. Узур не знал, на что более падок князь Олег, поэтому вёз ему самые разнообразные подарки: и ковры дорогие, и одежды богатые, и мечи булатные, и красивых рабынь...

Вельможи, сопровождавшие Узура по распоряжению хана Осолука, должны были умасливать русского князя лестью, дабы тот был посговорчивее.

Узур дал понять хану Осолуку, что Кончак вознамерился породниться с черниговским князем, у которого растёт сын. А у Кончака подрастает красавица-дочь.

По пути в Чернигов половецкое посольство ненадолго задержалось в Путивле.

Игорь впервые видел перед собой миролюбивых половцев, которые кланялись ему и объяснялись на хорошем русском языке: такое было для него в диковинку. Послы просили Игоря дать им провожатых до Чернигова, многозначительно намекая, что у них важное дело к его брату Олегу. А один из послов, стройный и подвижный как угорь, всё выспрашивал Игоря об Олеге. Гостеприимен ли? Богобоязнен ли? Любит ли застолья? Помнит ли родню своей матери-половчанки?

Эти расспросы заинтриговали Игоря. Зачем понадобился Кончаку и Осолуку его брат? О чём ханы хотят договариваться с Олегом через голову великого киевского князя?

Отправляя вместе с половцами отряд своих дружинников, Игорь поставил во главе этого отряда боярина Вышату Георгиевича, наказав ему выведать истинные намерения степняков и непременно присутствовать на их переговорах с Олегом.

Вышата проводил половцев до Чернигова и вскорости вернулся обратно.

Игорь подступил к нему с расспросами. Но Вышата ничего толком не знал, поведав Игорю, что Олег зовёт брата к себе.

Игорь тотчас с небольшой свитой поскакал в Чернигов.

Половецкие послы были ещё там.

Олег уже оправился от болезни и выглядел бодрым, хотя лекари по-прежнему ходили за ним по пятам.

   — Вот, брат, случай какой подвернулся, — с загадочной улыбкой промолвил Игорю Олег, оставшись с ним наедине. — Такого ещё не бывало! Хан Кончак, коего ты под Коснятином разбил, удумал сына своего меньшого в христианскую веру обратить. Но захотелось ему, чтобы сын не просто окрещён был нашими священниками, но также выучился грамоте русской и греческой. В общем, хочет Кончак дать сыну княжеское воспитание. Каково, а?

   — К чему бы это? — поразился Игорь.

   — Сам дивлюсь. — Олег пожал широкими плечами. — Кончак желает сына своего доверить мне на воспитание. Обещает щедрую плату и вечную дружбу.

   — Почему тебе? — ещё больше удивился Игорь.

   — Кончак прознал, что мать моя была половчанка, — усмехнулся Олег. — Ну и, стало быть, я сам наполовину половец. Я к Кончаку вроде как ближе прочих князей. Не зря ведь его послами родичи моей матери приехали. Даров навезли!

   — И что ты надумал, брат? — спросил Игорь.

   — Хочу сперва с тобой посоветоваться, — задумчиво ответил Олег. — Знаю, что ты до сечи с половцами охоч, хотя и в тебе есть толика половецкой крови. Двоя-то мать тоже наполовину половчанка.

Игорь молча смотрел на Олега, ожидая, что он ещё скажет.

   — Пращур наш Ярослав Мудрый не токмо мечом действовал, но также и выгодными союзами, — продолжил Олег. — Кончак среди донских половцев первый хан, дружба с ним оборонит нашу землю от набегов из степи. Ведь донские орды к северским землям ближе. И Манефа одобряет дружбу с Кончаком.

Игорь всё понял и сказал без всякого осуждения:

   — Твой стол выше моего стоит, брат. По родовому укладу ты мне вместо отца. Твоё решение — моё решение.

Олег заметно повеселел, оживился.

   — Вот и славно! — воскликнул он. — Это по-христиански, брат! Может, по этому примеру и другие ханы сынов своих в истинную веру обратят. И заметь, не в Киев, не в Переяславль направили своих послов Кончак и Особук, а к нам, в Чернигов. Быть примирителями Руси со Степью — это большая честь. И Ольговичи достойны этой чести!

Игорь не осуждал брата, ибо знал, что после болезни тот не мог сидеть в седле, поэтому Олегу сподручнее быть миротворцем, нежели воителем. Да и дары половцы привезли богатые: сразу бросались в глаза пригожие юные рабыни, а до женской красы Олег всегда был охоч. К тому же союз с Кончаком — это союз не со всей Степью, где кочует немало орд и кроме донских половцев. Так что забывать об угрозе из Степи всё едино не приходится, просто эта угроза становится меньше.

Половцы гостили в Чернигове больше недели. Олег показывал послам конюшни, погреба с сокровищами, оружейные мастерские; каждый день задавал пиры, на которые непременно приглашал всё новых бояр, желая показать послам многочисленность своей старшей дружины. Несколько раз устраивались состязания в стрельбе из лука, в метании копья и владении мечом. Половцы оказались любителями таких забав, да и оружием они владели отменно, а в стрельбе из лука и вовсе перещеголяли Олеговых дружинников.

Только Игорь стрелял из лука не хуже степняков, заслужив их уважение.

При расставании один из послов по имени Узур предложил Игорю поменяться конями. В Степи таким образом братаются воины из разных кочевий. Игорь согласился. Ему самому чем-то приглянулся этот ловкий половчин с глазами, жёлтыми, как у рыси. Был он проворен и на коне, и в поединке на мечах, и за столом на мудреные здравицы был горазд. Пил вместе со всеми, а не пьянел. И на любой вопрос у него всегда был готов ответ.

Игорь не без сожаления отдал Узуру своего гнедого угорского скакуна. Однако у того жеребец был не хуже, если не лучше: серый в яблоках, арабских кровей.

— Теперь ты в степях можешь гулять как у себя дома, — сказал Олег, похлопав Игоря по плечу. — Побратим позаботится о твоей безопасности.

Они стояли на крепостной бревенчатой башне, которой открывался широкий вид на черниговские посады и берёзовые рощи за речкой Стриженью. По склону холма уходила вдаль дорога, по которой удалялись половецкие всадники и сопровождавшие их Олеговы гридни...