Глава одиннадцатая
ХАН КОНЧАК
Курган возвышался над рекой Тор и был виден издалека.
На вершине кургана стояло каменное изваяние, раскрашенное яркими красками.
В прямостоящей статуе с первого взгляда угадывались мужские черты. Это был воин с низкими покатыми плечами и большой головой в плоском шлеме. Резец ваятеля явственно обозначил бляхи панциря на груди истукана и кольчужную сетку, ниспадавшую со шлема на плечи. В руках статуи, соединённых на уровне живота, находилась большая чаша, внешне напоминавшая ступу. Каменное лицо с низкими бровями и коротким прямым носом выглядело довольно мрачно. Его красили лишь пышные усы с загнутыми кверху кончиками.
В нескольких шагах от статуи в густом разнотравье виднелись остатки каменных стен, потемневшие от времени. Да и на самом изваянии дожди смыли местами краску, являя взору желтовато-серую поверхность туфа.
Кончак, медленно взбиравшийся наверх по крутому склону кургана, оглянулся на своих конных телохранителей, оставшихся внизу. Не мало ли он взял с собой людей? До становища далеко, а его недруги осмелели, узнав о поражении Кончакова войска. Но, с другой стороны, не сотню же воинов с собой брать, отправляясь пообщаться с духами предков. Приближённые Кончака, его сыновья и жёны могут подумать, будто их повелитель объят страхом.
Поэтому хан взял с собой всего десяток чауширов, зато самых лучших. Лучших из оставшихся у него после злополучной битвы с русичами под Коснятином.
Честолюбие Кончака было уязвлено, горечь переполняла сердце. Немало преданных беев потерял он в сражении. Хан знал, сколь мало порой стоит даже ханская жизнь, и потому неизмеримо высоко ценил верность окружающих его людей.
Одолев наконец крутой склон, Кончак распрями?! широкие плечи и поднял глаза на каменного истукана, устремившего свой равнодушный взор куда-то за реку, вдаль. Статуя являла собой деда Кончака, хана Шарукана. А курган был его могилой.
Ступая мягкими, без каблуков сапогами по, обломкам жертвенных стрел, Кончак приблизился к статуе и, опустившись на колени, коснулся лбом колючей сухой травы.
«Клянусь небом и солнцем, землёй и водой, я пришёл к тебе с чистыми помыслами и по добро воле, — мысленно промолвил хан, не разгибая спины. — К тебе, заступнику моего рода, я обращаюсь...»
Кончак просил духа-предка подсказать ему в сновидении либо знамением, как сломить враждебность родов Токсобичей и Улашевичей: изгнать их с насиженных мест иль найти возможность как-то примириться с ними.
Во времена Шарукана род Ясеня владел всеми землями по берегам Тора и Северского Донца. Это был могучий многочисленный род, гордый своими победами над торками и печенегами. Соседние колена половцев предпочитали дружить с родом Ясена и охотно отдавали своих дочерей в жёны бекам и беям из этого славного рода. Военная удача привлекала к сынам Ясеня немало удальцов из ближних и дальних половецких кочевий. Особенно много стекалось их в отряды Шарукана и его брата Сугра во время набегов на Русь.
Русские города всегда славились богатством. Там живут ремесленники, изготовляющие красивые и полезные вещи. В городах останавливаются чужеземные торговцы с товарами. В боярских и княжеских хоромах можно доверху набить перемётные сумы златом-серебром, обогатиться связками ценных мехов. А сколь красивы белокожие жёны и дочери русичей! На рабских рынках в Суроже и Тмутаракани это самый дорогостоящий товар.
Потому-то ханы из рода Ясеня охотнее ходили в набеги на русские земли, нежели на мордву, алан и волжских булгар. К тому же владения русичей были ближе.
Русские князья, постоянно занятые распрями друг с другом, либо откупались от степных воинов, идущих в набег, либо давали возможность им пограбить земли соседа.
Но нашёлся среди русских князей один, сумевший убедить своих собратьев забыть на время междоусобицы и обратить мечи в сторону Степи. Не отражать набеги ханов, но самим идти в их владения. Звали этого князя Владимир Мономах.
До сих пор матери в половецких селениях пугают маленьких детей этим именем.
Владимир Мономах и собранные им князья из конца в конец прошли половецкие степи, намеренно действуя в зимнее время года, когда степные кони слабеют от бескормицы. Русские дружины настигали степняков на зимних стоянках, истребляли мужчин, а женщин и детей угоняли в рабство. Захватывали русичи и половецкий скот.
В тяжелейших зимних битвах пало много ханов, беков и беев. В иных родах не осталось вовсе взрослых мужчин, в иных погибла вся знать. Тяжело пострадал тогда и род Ясеня. В плен к русичам попали Сутр и два его сына. Пал в битве другой брат Шарукана, Тугай. Сам Шарукан умер от раны в дальнем кочевье на самой окраине степей.
Старший сын Шарукана, Сырчан, увёл остатки своего рода за реку Кубань, к предгорьям Кавказа.
Другой сын Шарукана, Атрак, взяв с собой часть людей, нашёл прибежище у грузинского царя Давида. Перед этим Атрак с отрядом батыров пробрался на реку Тор и захоронил там прах своего отца.
Когда умер воинственный князь Владимир Мономах, возрадовались все роды и колена половцев от Кубани до Буга. Многие из них устремились обратно на отчие земли, покинутые из-за угрозы со стороны Руси.
Однако радость оказалась преждевременной. Сын Владимира Мономаха, Мстислав Великий, вознамерившись превзойти славой отца, продолжил победоносные походы в Степь. Дружины Мстислава и его союзников доходили до Дона и Лукоморья. Немало половцев было истреблено либо взято в полон.
Ханы опять бежали: кто в Тавриду, кто за Волгу, кто к Кавказским горам... Пали в битвах великие ханы Боняк, Тугоркан и Аепа. Некому было объединить половцев против Руси.
Пришло время, и умер грозный князь Мстислав Владимирович.
С его смертью в степях наступило затишье. Русские князья опять увязли в распрях. Никто не помышлял о походах на половцев.
Шли годы...
Половецкие кочевья постепенно возвращались на прежние места зимних стоянок, к давно покинутым летним выпасам и водопоям.
Вернулся на берега реки Тор и род Ясеня, возглавляемый ханом Сырчаном, постаревшим на чужбине.
Но оказалось, что на пастбищах в междуречье Донца и Тора уже хозяйничают другие половецкие роды — Улашевичей, Токсобичей, Отперлюевичей, — прибывшие сюда раньше. Хану Сырчану пришлось оружием утверждать право своего рода на отчие владения. Однако роду Ясеня удалось лишь потеснить чужаков, но не избавиться от их близкого соседства и назойливых притязаний на утраченные земли.
Тогда Сырчан вспомнил про брата Атрака и послал к нему гонца, зовя вернуться на родину. Отправил Сырчан в Грузию и своего певца Ореви, повелев ему спеть Атраку песни половецкие, дабы пробудить в его сердце тоску по родным кочевьям.
Всё сделал Ореви, как приказывал ему Сырчан. Да только не дрогнул Атрак от призывных песен Ореви, не согласился променять дворец на кочевую кибитку. Тогда достал Ореви пучок степной травы евшан, подал хану. Понюхал Атрак степную траву, и великая тоска по прежней вольной жизни всколыхнула ему душу. И ушёл он от безбедной жизни и почестей в край, полный опасностей, где родился и вырос.
Уходя, Атрак сказал грузинскому царю: «Лучше лечь костьми на своей земле, нежели принимать почести на чужой».
Вместе с Атраком ушли почти все его люди.
Случилось это в 1132 году.
Спустя несколько лет в одном из кочевий рода Ясеня родился мальчик, будущий хан. Атрак дал сыну имя Кончак.
Каждый год в начале осени донские колена половцев собираются в одном месте, чтобы избрать из своей среды великого хана, которому вручалась, по сути, неограниченная власть. Обычно великого хана выбирали на много лет, и ежегодные съезды родов и куреней лишь продлевали его полномочия. Так же поступали и приднепровские половцы, и поволжские, и лукоморские...
Всюду заправляли ханы самых влиятельных родов, при которых находились советы старейшин из беков и беев. Эти советы старейшин были органами чисто совещательными. Но раз в году в начале осени старейшины родов могли не только оспаривать решения великих ханов, но даже смещать их.
Это и грозило хану Кончаку, вот уже несколько лет стоявшему во главе донских половцев.
Роды Отперлюевичей, Улашевичей и Токсобичей давно тяготятся главенством рода Ясеня. Теперь, когда ушли в страну предков ханы Сырчан и Атрак, знатнейшие мужи этих родов непременно попытаются отнять верховную власть у Кончака, который стал великим ханом, опираясь на своих многочисленных родственников и войско. Но после поражения под Коснятином войско у Кончака уже не столь сильно.
Об этом же намекнул Кончаку его брат Елтук, когда тот вернулся в становище с могильников предков.
— Ханы Елдечук и Тулунбай не зря одним станом стоят за рекой, — молвил Елтук. — Вместе они — сила. А у нас, брат, прежней силы уже нет. И хан Копти против нас. И Тайдула. И Чилбук... Да и Гза тоже.
— С Гзой и Чилбуком я договорюсь, — ответил на это Кончак, снимая с себя пояс с саблей. — Все прочие ханы всегда нож за пазухой держали против меня. Так что ты не удивил меня, брат.
— Что сказали предки? — поинтересовался Елтук.
— Молчат, — хмуро сказал Кончак.
Вошёл раб и сообщил, что Кончака зовёт к себе его старшая жена Хозалчин.
Юрты ханских жён стояли полукругом за шатром Кончака.
В передней, самой роскошной, юрте жила старшая ханша. Хозалчин была когда-то любимой женой Атрака, и Кончак взял её в жёны по степному обычаю, дабы унаследовать старшинство в роде Ясеня. Родная мать Кончака умерла, когда ему исполнилось восемь лет.
В молодости Хозалчин была изумительно красива, но теперь, когда ей было уже за сорок, от былой привлекательности почти ничего не осталось. Она располнела и стала как будто меньше ростом. Лицо с двойным подбородком стало круглым и одутловатым, из-за чего раскосые глаза Хозалчин казались ещё уже. Впрочем, в уме этой женщине отказать было нельзя, и Кончак частенько прислушивался к советам своей старшей жены и бывшей мачехи.
В юрте Хозалчин курились благовония в небольшой жаровне. От этого царящий в ней полумрак обретал некую таинственность. У Хозалчин с возрастом стали болеть глаза, поэтому она не выносила яркий свет.
— Что тебе поведали духи предков, мой хан? — такими словами встретила Хозалчин Кончака.
— Ничего определённого, — ответил Кончак и вздохнул, опускаясь на мягкие подушки. — Я хочу ещё поговорить с сихирче.
— С Есычаном?
— С ним.
— Пустая трата времени, мой повелитель.
— Твоё пренебрежение к духам предков уже вышло тебе боком, — упрекнул жену Кончак. — Духи наслали на тебя мучительную одышку и болезнь глаз. Но тебе, как видно, неймётся!
— Мёртвые не могут помогать живым, — раздражённо бросила Хозалчин, — живым могут помочь только живые. Нужно слать гонцов к Кобяку, мой хан.
Кончак вздрогнул:
— Ты хочешь стравить лукоморских половцев с донскими?
— Я хочу, чтобы Кобяк помог тебе остаться великим ханом, — пояснила Хозалчин.
Кончак задумался.
Конечно, Кобяк ему друг и не откажет в помощи, но всё это чревато кровавыми столкновениям с Улашевичами и Токсобичами. И потом, успеет ли Кобяк прийти вовремя с приморских равнин сюда, на берега Тора? У лукоморских половцев тоже должен состояться съезд родов.
— Гонцов нужно слать немедленно, — сказала Хозалчин, словно читая мысли супруга.
— Кого послать?
— Пошли моего сына — Иштуган сделает всё как надо. К тому же Кобяк его любит.
— Хорошо, будь по-твоему, — после долгой паузы произнёс Кончак. — Хотел я избежать крови, да видно, не суждено.
А про себя подумал: «Верно сказано: умная женщина тебя возвысит, глупая — погубит».
Кончак отправил Иштугана в путь тёмной ночью, дав ему в провожатые шестерых верных батыров.
В ту ночь хану не спалось.
Он выходил из тёплой юрты на сырой промозглый ветер, прислушивался к шорохам и звукам. Удалось ли Иштугану незаметно миновать дозоры Улашевичей и Отперлюевичей, которые так и рыщут вокруг подобно волкам? Кончак возвращался в юрту, но сна не было. Хозалчин права, думал хан, без поддержки Кобяка ему не усидеть на ханской кошме.
Любимая наложница Кончака красавица Агунда напрасно льнула к нему роскошным нагим телом, хану было не до неё.
На рассвете дозорные из рода Ясеня сообщили Кончаку, что ночью было тихо за рекой.
Кончак облегчённо перевёл дух. Значит, Иштуган сумел проскочить мимо становищ Токсобичей, Улашевичей и других родов, обступивших его кочевье со всех сторон.
До того торжественного момента, когда в одном шатре, разбитом посреди голого поля, должны были сойтись ханы, беки и беи донского крыла половцев, оставалось ещё несколько дней. Кончак употребил это время для того, чтобы прощупать настроение своих возможных союзников.
Сначала он встретился с ханом орды Бурновичей — Гзой.
Гза был воином до мозга костей, всё его тело было покрыто шрамами от ран, полученных в сражениях. Своих сыновей Гза назвал именами наиболее доблестных врагов, с которыми встречался в битвах. Гза был старше Кончака на три года и пользовался неоспоримым авторитетом у ханов. Одни его уважали за смелость и военную смекалку, другие боялись, зная, что в гневе Гза сразу хватается за саблю, которой владеет как никто. Гза уже был одно время великим ханом. Его сместили Только потому, что он одинаково беспощадно наказывал за трусость и неповиновение как простых воинов, так и знатных степняков.
С Кончаком Гза всегда держался настороженно, но явной вражды никогда не выказывал.
— Ты слышал, что Елдечук, Тулунбай и Копти вознамерились сбросить меня с белой кошмы? — заговорил Кончак, протягивая гостю пиалу с кумысом. — Им кажется, что пришло их время. Я только не знаю, кто из них собирается занять моё место.
Кончак разговаривал с Гзой без увёрток и намёков, зная, что тот этого не любит.
Гза отпил из пиалы и с неприязнью в голосе обронил:
— Кто бы ни собирался, любой из них не годится в великие ханы.
Это замечание понравилось Кончаку. И он спросил напрямик:
— А я, по-твоему, гожусь или нет?
— И ты не годишься, — без раздумий ответил Гза, — но уж лучше ты, чем кто-то из этих. Ястреб — не орёл, но тоже хищная птица.
Кончак чуть заметно улыбнулся. Ему всегда нравилась прямолинейность Гзы.
— Кое-кто из беков хотел бы тебя видеть великим ханом, — неопределённо заметил Кончак.
— Ещё бы, — усмехнулся Гза, — при моём владычестве все почести были у храбрых, а не у богатых и знатных.
— А как по-твоему, Чилбук годится в великие ханы? — опять спросил Кончак.
— Чилбук ещё молод, — ответил Гза. — Вот когда доживёт до моих лет, тогда сгодится.
— А Тайдула достоин ли возглавлять донских половцев? — допытывался Кончак.
— За Тайдулу всё решает его жена, — усмехнулся Гза, — и ты знаешь это не хуже меня. Но времена, когда половцами правили ханши, давно миновали.
— Тайдула нерешителен, Чилбук слишком молод, Копти трусоват, Тулунбай изнежен, Елдечук просто не годится в воины из-за своей руки, — перечислил Кончак. — Получается, достойных лишь двое: это ты и я.
— И что из этого следует? — Гза пристально взглянул на собеседника.
— Верховная власть должна оставаться у нас, — твёрдо сказал Кончак. — Если ты поможешь мне пересилить моих соперников, я сделаю тебя беклербеком. Обещаю!
Гза в раздумье пошевелил чёрной изогнутой бровью:
Он понимал, что донские ханы и беки скорее согласятся видеть великим ханом Кончака, ибо род его древнее. И Кончак не столь крут в обращении с ними. Однако так было в недалёком прошлом, а нынче Кончак тоже стал неугоден.
«Трусость и безволие хотят подмять под себя смелость и сильную волю, — думал Гза. — Нельзя этого допустить! Донские колена половцев кочуют вблизи русских рубежей. Если на Руси появится новый Мономах, то такие ханы, как Елдечук и Тулунбай, без боя отдадут свою землю. А Копти ещё и в ноги русичам поклонится! Уж лучше отдать ханский бунчук Кончаку».
Чилбук сразу согласился поддержать Кончака, узнав, что и Гза стоит за него.
Тайдула, также приглашённый Кончаком, был явно настроен против него. Более того, Тайдула принялся убеждать Кончака в том, что ему лучше бы уступить первенство Тулунбаю.
Расставаясь с Тайдулой, Кончак сказал, что подумает над этим. Но сам и не собирался раздумывать. Пусть Тайдула полагает, что его льстивые речи подействовали на него. И пусть расскажет об этом Елдечуку и Тулунбаю, чтобы те от радости утратили бдительность.
Когда была поставлена наконец юрта большого совета и в ней собралась вся знать от всех родов и куреней донских половцев, по обычаю первое слово давалось великому хану, власть которого продолжалась до захода солнца в случае его переизбрания.
Кончак не стал говорить долго. Он никого не обвинял во враждебности к себе, не пытался оправдываться за своё поражение у Коснятина. Складывалось ощущение, что он сыт по горло ханской властью и без возражений готов уступить эту власть кому угодно. Но с одной оговоркой: если на то будет воля духов-предков.
— Уж с духами-то мы как-нибудь договоримся, — с еле заметной ухмылкой шепнул Тулунбаю Елдечук.
Затем Кончак пожелал выслушать шамана Есычана, камлание которого продолжалось весь прошлый день и всю прошлую ночь. Что же поведали Есычану духи-предки?
Седой как лунь Есычан вступил в круг, по краям которого сидели, поджав ноги, ханы, беи и беки в шёлковых халатах и расшитых золотыми нитками кафтанах. Все с любопытством уставились на невозмутимого шамана, который заговорил низким, утробным голосом, чуть охрипшим от долгих завываний накануне:
— Из мрака, из тёмного-тёмного мрака звучали голоса наших предков, о ханы и беки. Иные голоса были еле различимы, иные можно было разобрать. Духи предрекают нам новые жестокие схватки с русами и хотят, чтобы донских половцев по-прежнему возглавлял Кончак, сын Атрака.
Среди ханов и беков прокатился недовольный ропот, прозвучавший громче там, где находились Елдечук, Тулунбай и Копти.
Копти даже сердито выкрикнул:
— Кончак был разбит на реке Суле горстью русов! Он не умеет воевать!
Старый шаман лишь пожал плечами и отступил в сторону.
— Я не хочу ни с кем спорить, — устало произнёс он. — Моё дело передать волю духов-предков.
Кончак поблагодарил Есычана и отпустил его, пообещав щедро наградить.
— Это неслыханная наглость! — завопил Елдечук, едва шаман вышел из шатра. — Кончак, никого не стесняясь, обещает озолотить Есычана за столь выгодные для него предсказания. Не иначе как Кончак и перед камланием делал шаману подарки.
— А ты сам, Елдечук, разве не расщедрился бы, если бы Есычан устами предков выдвинул тебя на первое место? — нимало не смущаясь, сказал Кончак. — Подкупить Есычана накануне камлания я не мог, он занимался гаданьями в присутствии людей хана Гзы. Всем присутствующим, думаю, известно, как относится Гза к таким поступкам, как подкуп. Вы же сами пожелали, чтобы именно приближённые Гзы оберегали Есычана. Значит, обвиняя меня в подкупе, Елдечук также обвиняет в этом и хана Гзу. Так, Елдечук?
Елдечук видел, как нахмурился Гза, и стал оправдываться:
— Гзу я не обвиняю. Кому придёт в голову обвинять в подкупе честнейшего человека! Я веду речь о тебе, Кончак Ссылаться на духов-предков там, где решение зависит от волеизъявления присутствующих здесь, по-моему, неуместно.
— И неблагородно, — вставил Тулунбай.
— К тому же шаман ясно сказал, что не все голоса предков можно было расслышать, — продолжил Елдечук — Мне кажется, что Есычан разобрал голоса предков Кончака, но никак не моих предков или, скажем, Тулунбая. Вот что настораживает.
Большинство беков и беев согласились с Елдечуком. Кончак не стал спорить. Он неожиданно предложил выбрать великим ханом Тайдулу.
Кончака поддержал в этом хан Чилбук.
— Действительно, уж если кто и достоин быть нашим предводителем, так это Тайдула, — заявил он.
То, что Чилбук выступил раньше Гзы, которого он уважал как отца, не понравилось Елдечуку. И насторожило Тулунбая: раньше такого не бывало. Копти тоже недоумевал: почему молчит Гза? Может, ждёт, что назовут его имя?
Кто-то из беков стал расхваливать Тулунбая, проча его в великие ханы.
Елдечук многозначительным взглядом старался убедить Тайдулу согласиться. Но Тайдула не откликнулся на призыв. По его самодовольному лицу с чёрными усиками было видно, как он горд тем, что именно Кончак замолвил за него слово. Тайдула внимал репликам тех беков и беев, которые выступали за него, а Елдечука даже не замечал.
Вдруг заговорил Гза и ошарашил всех, предложив в великие ханы Копти.
— Копти всегда был в тени, пора ему выйти на свет, — сказал Гза.
Копти, услышав это, приосанился.
Чилбук немедленно согласился с Гзой, заявив, что Копти более достоин ханской кошмы, нежели Тайдула.
Однако Кончак продолжал отстаивать Тайдулу, выдвигая всё новые доводы. Он даже сказал, что жена Тайдулы имеет право присутствовать в юрте совета, так как у неё в роду старшинство передаётся по женской линии.
— Каскулдуз не просто умна, она отлично стреляет из лука и ездит верхом, — добавил Кончак. — Вдобавок Каскулдуз решительнее многих из нас. От мужчины её отличает только строение тела и умение рожать детей, в остальном же она прирождённый предводитель.
— Так, может, отдадим бразды правления в руки Каскулдуз? — усмехнулся Елдечук. — Она неплохо управляет своим мужем и сыновьями, так пускай командует и нами!
Копти захихикал. Тайдула набычился.
— Во всяком случае, Каскулдуз не отличается уродством и будет красиво смотреться во главе половецких дружин, — сказал Кончак.
Елдечук понял намёк.
У него с детства правая рука сильно отставала в развитии от левой. Став взрослым мужчиной, Елдечук научился держать саблю и поводья коня в левой руке. Правой он не мог удержать даже чашу, поскольку она была у него маленькая, как у пятилетнего ребёнка.
Кое-кто трусливо бежал от русичей, хотя имеет здоровые руки и ноги, — уязвлённо заметил Елдечук. — Интересно, как этот горе-воитель смотрелся со стороны, унося ноги от русичей. Наверное, не очень красиво.
На этот раз загоготал Тулунбай. Его смех подхватили несколько беков.
Даже хмурый Гза улыбнулся.
В препирательствах, колкостях и намёках прошло полдня.
Наступило время полуденной трапезы. Ханы, беки и беи разъехались по своим становищам, чтобы через два часа собраться вновь.
Елдечук, единственный из всех ханов до конца распознавший хитрый замысел Кончака, навестил сначала Тайдулу, потом — Копти. Он обвинял обоих в слепоте и корил недомыслием.
— Кончак прознал, что большинство в совете против него, поэтому он сумел привлечь на свою сторону Гзу, благо у того зуб на многих из нас. Гза повлиял на Чилбука, и тот тоже стал на сторону Кончака. А то, что Гза и Чилбук выступают за Копти, а Кончак за Тайдулу, так это уловка, чтобы перессорить нас. Ведь все мы по договорённости должны стоять за Тулунбая. Вместо этого наше единство распалось, часть беков и беев готовы поддержать Копти, часть — Тайдулу. Те же, кто стоит за Тулунбая, оказались в меньшинстве.
Елдечук убеждал Копти и Тайдулу не поддаваться на хитрость Кончака.
— Если этот человек сумеет нас перессорить, тогда он сохранит за собой ханский бунчук, — говорил Елдечук. — Наше прозрение будет поздним и горьким.
Елдечуку удалось убедить в своей правоте Копти.
Но Тайдула, честолюбие которого подогревала его не менее честолюбивая жена, не желал ничего слушать. Ему казалось, что Кончак искренен в своём намерении сделать его великим ханом, ведь старший сын Кончака женат на дочери Тайдулы. Кончаку выгоднее видеть своим преемником родственника, нежели враждебного ему Тулунбая.
Во второй половине дня споры в юрте совета продолжились.
Благодаря стараниям Елдечука половина беков и беев были готовы отдать ханский бунчук Тулунбаю. Другая половина стояла за Тайдулу. Назревал момент, когда спор могли разрешить только духи-предки, но такой развязки не желал ни Тулунбай, ни Елдечук: оба были уверены в пристрастности шамана Есычана. Елдечук предложил перенести обсуждение на следующий день, лелея надежду за ночь уговорить Тайдулу. На этом же настаивали Тулунбай и Копти.
К удивлению всех троих, Кончак согласился с этим.
— Приятно ещё сутки побыть великим ханом, — сказал он, распуская собравшихся.
Желая любой ценой вырвать Тайдулу из-под влияния Кончака, Тулунбай пригласил его в свой шатёр, где вместе с Копти и Елдечуком принялся обхаживать слабовольного Тайдулу лестью и кумысом.
Елдечук подарил Тайдуле сорок кобылиц. Копти десяток верблюдов.
Упившегося кумысом Тайдулу уложили на повозку и отвезли в его становище.
На рассвете, едва собравшиеся в юрте совета расселись по своим местам, степь вдруг огласилась тяжёлым топотом множества копыт. В юрту вбежал воин и сообщил, что прибыл великий хан Кобяк с пятью тысячами своих батыров.
— Скажи хану, что я буду рад видеть его в юрте совета, — сказал Кончак.
Воин с поклоном удалился.
Если Тулунбай и Копти ещё ни о чём не догадывались, как и многие беки, то Елдечук сразу всё понял. Кобяк не зря прибыл сюда со своими воинами: это поддержка Кончаку.
Едва Кобяк занял почётное место гостя, как тон Кончака резко переменился. Он заявил, что остаётся великим ханом, исполняя волю духов-предков, но из уважения к традиции готов провести голосование. Из присутствующих лишь половина отдали свои голоса за Кончака, для решающего перевеса не хватало всего одного голоса.
— Клянусь небом, я появился вовремя, — с улыбкой заметил Кобяк. И проголосовал за Кончака.
Никто из беков не осмелился выказать недовольство таким нарушением обычая: хан из другого колена половцев не имеет права голоса на таких съездах. Промолчали и ханы, видя, что Гза и Чилбук с одобрением восприняли поступок Кобяка.
Елдечук покраснел от негодования, но тоже смолчал: сила Кобяка известна. Столько сабель, сколько у Кончака и лукоморского хана, нет ни у Елдечука, ни у Тулунбая, ни у Копти, вместе взятых.
Так хан Кончак сумел продлить свою власть над донскими половцами.
