Часть вторая
Глава первая
В объятиях лютого холода
Недаром на Руси существует поговорка: «Один от страха помер, а другой ожил». Опасность татарского штурма, нависшая над Боголюбовом, мигом лишила огнищанина Сулирада его былой самоуверенности. Он уже не пытался острить, словно враз перезабыл все свои скабрезные словечки и шуточки. Помышляя только о бегстве, Сулирад злился на Тереха за то, что тому взбрело в голову защищать Боголюбовский замок от мунгалов.
Терех, хоть и боялся татар не меньше Сулирада, тем не менее не захотел отдавать степнякам без боя такой роскошный и хорошо укрепленный замок. Терех живо взял главенство над дворцовой стражей и холопами в свои руки, видя, что Сулирад совершенно опустил руки, объятый унынием и страхом.
Под началом у Тереха оказалось четыре десятка ратников, в числе которых, кроме дворцовых стражников и холопов, были также несколько молодых челядинок, взявших в руки оружие.
Спалив посреди ночи Покровский монастырь, расположенный на берегу Нерли в двух верстах от Боголюбова, татары уже на рассвете подошли к Боголюбовскому замку. Врагов было около двух сотен, все они были верхом на низкорослых косматых лошадях. Рассыпавшись вокруг крепости, татары осматривали валы с возведенными на них бревенчатыми стенами и башнями.
Терех и Сулирад находились на верхней площадке каменной воротной башни, укрытой четырехскатной тесовой кровлей. Крыша башни и створы ворот были обиты блестящей медью.
— Вот, видишь, послушал ты меня и остался жив-здоров, — молвил Терех Сулираду, переходя от одной узкой бойницы к другой. — Коль поехали бы мы с тобой этой ночью в Суздаль, то непременно угодили бы в лапы нехристей. Кони у татар резвые, можешь мне поверить, друже.
— Еще неизвестно, чем закончится наше пребывание в Боголюбове, — проворчал Сулирад, как и Терех, с любопытством разглядывая конных татар, разъезжающих вдоль стен крепости. — Так просто нехристи от Боголюбова не уйдут. Как пить дать, они полезут на приступ. Нехристей пока не так много, но их наверняка будет больше.
— Да, татар, конечно, будет еще больше, — согласился Терех.
— Как же мы сможем удержать замок с нашими-то силами? — Сулирад обеспокоенно взглянул на Тереха.
— С Божьей помощью удержим, приятель. — Терех подмигнул Сулираду. — Татары ведь не из железа сделаны, а значит, смертны. Крепость у нас добротная, голыми руками такую твердыню не возьмешь!
— Ох и влип я с тобой, Терех! — простонал Сулирад. — Угодил, как муха в мед. Надо было одному без тебя уйти до рассвета в Суздаль.
Терех, уже знакомый с военными приемами татар, успокоил Сулирада, сказав ему, что на немедленный штурм замка этот отряд мунгалов не отважится.
— Сначала нехристи станут выискивать слабое место в укреплениях Боголюбовского замка, — сказал Терех. — Одновременно с этим они будут скрытно сколачивать лестницы, ведь без них на стену не подняться. Могут татары и в переговоры с нами вступить, чтобы склонить нас к добровольной сдаче.
— Уж лучше сдаться, чем погибнуть от татарских сабель, — уныло заметил Сулирад.
— Ты говоришь так, поскольку в неволе у нехристей не бывал, — жестко обронил Терех, сердито посмотрев на огнищанина. — В колодке ты не сидел, плетьми тебя не били, в лохмотьях по морозу ты не ходил, объедки не жрал, на четвереньках перед мунгалами не ползал…
— Ну ладно! — оборвал Тереха Сулирад. — Ты у нас теперь воевода, как скажешь, так и будет. Битва так битва!
Конный отряд татар и впрямь, помаячив под стенами Боголюбова, ускакал по заснеженной дороге в сторону Суздаля.
Сулирад, увидев это, облегченно перевел дух.
Около полудня к Боголюбовскому замку приблизился другой конный отряд степняков, еще более многочисленный, чем первый. Предводитель этого отряда выслал к воротам крепости двух всадников для переговоров с русичами. Татарские послы, подъезжая к воротной башне, махали руками в знак своих мирных намерений.
Прибежавший на зов дозорных Терех схватил лук и выпустил стрелу, которая просвистела над головой одного из послов. Оба татарских наездника, не доезжая до ворот, повернули коней и галопом умчались прочь.
Вскоре татарская конница, порыскав вокруг Боголюбова, растаяла в заснеженной дали, направляясь к Суздалю.
За день мимо Боголюбовского замка прошло несколько татарских отрядов, держа путь на Суздаль. Самый крупный из этих отрядов насчитывал около десяти тысяч всадников. Кроме конного степного войска, мимо Боголюбова тянулись длинные татарские обозы и стада скота. Словно целый народ, обремененный семьями и возами, забрался в северные заснеженные леса с южных привольных равнин.
Многочисленность татар до такой степени потрясла Сулирада, что он совершенно потерял голову от страха и отчаяния. Он уже не порывался бежать в Суздаль, сознавая, что все эти полчища степняков уже сегодня встанут у его стен. И скорее всего, Суздаль падет под натиском Батыевой орды в ближайшие дни. Теперь Сулирад твердил Тереху, что им надо уносить ноги не в Суздаль, а в Переяславль-Залесский.
— Переяславль лежит в стороне среди дремучих дебрей, — молвил огнищанин, — мунгалы вряд ли сунутся туда.
— Ты не забыл, что семья твоя находится в Суздале? — напомнил Сулираду Терех. — Неужто тебя не тревожит участь жены и детей? Моя Гликерия тоже в Суздале меня дожидается. Не могу я ее бросить.
— А что мы можем сделать? — окрысился Сулирад. — Вдвоем побьем все воинство Батыя? Что ты предлагаешь, удалец?
Терех пожал плечами, мрачно кусая губы. Ему нечего было сказать Сулираду. Их собственная судьба висела на волоске, ведь татары были везде и всюду.
Ветер доносил до крепости запах гари, это гибли в огне деревни в окрестностях Боголюбова, подожженные татарами.
Терех убеждал Сулирада, что для них самое верное пересидеть беду в Боголюбовском замке, нежели искать спасения в бегстве, рискуя напороться на татар.
— Может, Суздаль выстоит в осаде до подхода князя Георгия с полками, — молвил Терех. — Тогда все завершится благополучно. Я смогу, наконец, обнять Гликерию. Ты счастливо воссоединишься со своей семьей.
Терех предложил Сулираду опрокинуть по чаше за то, чтобы все это свершилось. Они сидели за ужином в дворцовой гриднице. Вместе с ними сидел за столом и десятник Парфен, уже изрядно хлебнувший вина и потому сильно клевавший носом.
Хмурый Сулирад пригубил из своего кубка, потом пробурчал:
— Не соберет князь Георгий никакого войска, не надейся. — Сулирад взглянул на Тереха с видом человека, который знает, что говорит. — Князь Георгий с братом Святославом просто решили беду переждать где-нибудь в глуши лесной. Не зря же князь Георгий прихватил с собой свою казну, а Святослав взял с собой свою новую наложницу Саломею.
Терех вдруг поперхнулся вином и резким движением поставил недопитую чашу на стол.
— Что ты сказал? Повтори! — потребовал он у Сулирада.
— Что повторить? — не понял огнищанин.
— Ты сказал, что у князя Святослава появилась новая наложница по имени Саломея, — взволнованно проговорил Терех, чуть привстав за столом. — Откель знаешь об этом?
— Я же сам привел эту самую иудейку Саломею к Святославу, — ухмыльнулся Сулирад. — Эта девица встретилась мне на торжище во Владимире. Искала она там кого-то. Как узнала Саломея, что я княжеский огнищанин, так она сразу вцепилась в мою руку, как клещ. Веди, говорит, меня ко князю. Мол, у меня важные сведения для него имеются. Я отвел Саломею к Святославу, который привел в столицу свою дружину по зову князя Георгия. При мне Саломея поведала Святославу, что она, будучи в Москве, была наложницей тамошнего князя Владимира Георгиевича. При осаде Москвы татарами князь Владимир попытался со своими гриднями ночью уйти из города в леса, Саломею он тоже взял с собой.
Сулирад опять пригубил из чаши.
— Что было дальше? — нетерпеливо спросил Терех.
— Князя Владимира татары пленили, людей его перебили, — продолжил Сулирад, — а Саломее удалось ускакать от нехристей, благо была ночь и лошадь под ней оказалась резвая.
— Ушам не верю! — с перекосившимся лицом воскликнул Терех, ударив по столу кулаком. — Стало быть, эта змеюка не токмо избежала смерти в Москве, но еще и запрыгнула в постель к Святославу Всеволодовичу. Мало того, эта подлюка глазастая вместе со Святославом улизнула из града Владимира, счастливо избежав татарской опасности. Ну и дела, твою мать! Ну где на свете справедливость?
Сулирад удивленно хлопал глазами, глядя на Тереха. Наконец, он поинтересовался:
— Так ты что же, раньше был знаком с этой Саломеей?
— Не просто был знаком, но даже спал с ней на одном ложе, — огрызнулся Терех, раздраженно вонзив нож в угол стола. — Саломея, как и я, родом из Рязани. Я хорошо знал ее брата Моисея, который тоже был гриднем у рязанского князя. Моисей, угодив в плен к мунгалам, сумел неплохо у них устроиться. Он стал толмачом и порученцем у хана Кюлькана, дяди Батыя. Меня и Саломею Моисей сделал своими слугами. — Терех криво усмехнулся. — Изгалялся Моисей над нами, как хотел. Саломею Моисей принуждал к совокуплению с ним, мне приходилось готовить ему пищу, стирать его одежку, выносить его ночной горшок… Эх, попался бы мне сейчас этот негодяй, живым бы он не ушел от меня, видит Бог!
— Ты, стало быть, бежал от татар вместе с Саломеей? — вновь спросил Сулирад, поражаясь жизненным приключениям Тереха.
— Вот именно, — кивнул Терех. — Это было под Коломной во время битвы суздальских полков с мунгалами. Сначала-то русская рать сильно потеснила татар, прорвавшись до их становищ. Много русских невольников сумели тогда бежать в Коломну. Ну и мы с Саломеей тоже деру дали, едва возможность представилась.
— Ну и ну! — покачал головой Сулирад. — А ты хват, Терех, как я погляжу! Саломея, по сути дела, тебе жизнью обязана.
— Саломея после всего пережитого сказала мне, что готова стать моей женой, — промолвил Терех. — Когда мы с ней добрались до Москвы, то делили на княжеском подворье одну постель. Я же состоял в дружине у Владимира Георгиевича. Однако недолго я наслаждался ласками чаровницы Саломеи. — Терех тяжело вздохнул. — Спутавшись с князем Владимиром, Саломея бросила меня, как ненужную вещь.
— Чего же ты хотел от иудейки, друже? — сочувственно произнес Сулирад. — Я сразу распознал в Саломее ее гнусную душу, едва потолковал с ней. Эта девица несет в себе страдания и несчастье для всякого мужчины, с кем ее сведет судьба. Красота ее — яд!
— Не думаю, что Саломея захочет бросить Святослава Всеволодовича, — сказал Терех. — Он ведь не женат и недурен собой, не стар еще. Саломея давно лелеет мечту стать княжеской женой. Наконец-то удача ей улыбнулась.
— Не возьмет князь Святослав Саломею в жены, — заметил Сулирад. — Он уже помолвлен с Люневиндой, дочерью саксонского герцога Альбрехта. Князь Георгий толкает Святослава к этому браку. Против воли старшего брата Святослав Всеволодович не пойдет, ибо может лишиться княжеского стола в Юрьеве-Польском.
— Ну и славно! — заулыбался Терех. — Ох и позлобствует Саломея, коль князь Святослав потешится ею и бросит. Отольются ей мои печали.
Обычно Терех сам обходил караульных на крепостной стене днем и ночью, поскольку в его маленьком воинстве хватало нерадивых ратников, способных заснуть на посту. Но в этот вечер Терех засиделся допоздна за ужином, разговорившись с Сулирадом о Саломее, и не сделал обход крепостных башен. Десятник Парфен, перепивший вина, тоже не проверил, сменилась ли ночная стража.
Как это часто бывает, беда пришла нежданно-негаданно. Подкравшиеся в темноте татары приставили лестницы к угловой восточной башне Боголюбовского замка, где вообще не оказалось дозорного. Поднявшись на стену, татары тихо прошли по ней до соседних башен, всюду убивая ножами дремлющих часовых. Затем, спустившись со стены внутрь крепости, татары стали снимать запоры с ворот замка. Этот шум привлек кого-то из дворцовых стражей, находившихся во внутреннем дворе.
Грохотание медного била слишком поздно оповестило гарнизон Боголюбова о том, что враги уже рядом. Терех и Сулирад едва успели облачиться в кольчуги и шлемы, схватить мечи и щиты. Выбежать из дворца они не смогли, поскольку татары уже вломились в княжеские хоромы, со стороны главного входа и караульной башни.
Сражение развернулось в дворцовых покоях и переходах при свете факелов.
Терех и Сулирад сначала рубились с наседающими татарами на каменных ступенях лестницы, соединяющей верхний и нижний этажи, потом им пришлось отступать под натиском врагов через тронный зал к трапезной. Поднятые по тревоге стражники и холопы падали один за другим под ударами татарских сабель и копий. Пьяный Парфен был убит татарской стрелой, так и не успев вынуть меч из ножен. Вскоре подле Тереха и Сулирада никого не осталось. Спасаясь бегством через крытую каменную галерею, которая вывела их на хоры дворцовой церкви, Терех и Сулирад наткнулись там на двух челядинок Беляну и Велижану, которые пытались оказывать помощь бесчувственному ратнику с проломленной головой. Пол на хорах был залит кровью, от вида которой у Беляны голова шла кругом, поэтому она стояла, прислонившись к стене, прижав ладони к вискам. Велижана рвала на полосы тонкий рушник, собираясь перевязать раненому голову.
— Оставь его, милая! — рявкнул на испуганную Велижану Терех, влетевший на хоры, подобно вихрю. — Не видишь, башка у него разбита всмятку. Не выживет он. Лучше накинь на себя свою шубейку, с нами пойдешь.
— Ты цела? — подскочил к Беляне запыхавшийся Сулирад. — Ну и слава богу! Вот твой шушун и плат, одевайся скорее! — Сулирад взял со скамьи теплую одежду Беляны и сунул ей в дрожащие руки. — Пора нам сматываться отсюда, голуба моя.
Захватив с собой двух челядинок, Терех и Сулирад покинули хоры, где лежал на полу умирающий ратник, и через южную крытую галерею бегом добрались до южной дворцовой башни. Отсюда вели два выхода: по крытому переходу к замковой крепостной башне и вниз по каменной винтовой лестнице.
— Куда теперь? — обернулся к Тереху Сулирад. Он был в таком состоянии, что с трудом соображал.
— Двигай на крепостную стену, приятель, — отозвался Терех, запирая дверь в башню на засов.
— По стене шастают мунгалы, — испуганно бросил Сулирад, глянув в узкое окно-бойницу. — Их там много!
— Значит, спускаемся вниз, — проговорил Терех, бросившись к квадратному люку в полу. — Все за мной. Живо!
Четыре фигуры быстрыми тенями пересекли небольшой двор, вымощенный плитами, миновали амбары и княжеские кладовые. Факел Сулирад оставил в башне, чтобы не привлекать к себе внимания татар, хозяйничающих в Боголюбовском замке. За амбарами возвышалась каменная Лестничная башня, в нижнем ярусе которой имелись широкие ворота, ведущие к речной пристани.
Терех и Сулирад сдвинули тяжелые засовы, сняли железные цепи запоров и приоткрыли тяжелые дубовые створы ворот так, чтобы мог протиснуться один человек. Через эту лазейку два вооруженных мужа и две челядинки в наспех накинутых платках и шубах выскользнули из крепости, спустились по ступеням, вырубленным в крутом береговом откосе, и по заснеженному льду Клязьмы убежали в спасительную ночную мглу.
* * *
Счастливое избавление от, казалось бы, неминуемой смерти привело Сулирада в состояние некой буйной веселости. Он то принимался что-то насвистывать, то бросался к Тереху с радостными возгласами, тряся его за плечи и называя своим ангелом-хранителем, то запевал какую-нибудь задорную песенку. Всякий раз Терех строгим голосом пресекал пение и насвистывание Сулирада, говоря ему, что его радость сейчас ни к месту, ибо Боголюбовский замок оказался в руках татар.
— Нехристи облапошили нас, как детей малых, — злился Терех. — Горе-стражники наши проспали все на свете, за что и поплатились жизнью!
— Чему быть, того не миновать, брат, — успокаивал Тереха Сулирад. — Не нынче ночью, так завтра или послезавтра днем мунгалы все едино захватили бы Боголюбово. Ты же сам видел, какое множество нехристей валом валило к Суздалю. Нет, друже, это великая удача, что мы выбрались живыми из этой передряги! — Сулирад рассмеялся. — Из меня аж весь хмель вышел!
Поскольку Терех и Сулирад не имели на себе теплых шуб и шапок в отличие от Беляны и Велижаны, они очень скоро продрогли до костей на ледяном ветру. На них были только теплые рубахи, поверх которых были надеты кольчуги. Не было им никакого тепла и от железных шлемов. Сулирад предложил добраться до реки Нерли и по ее льду дойти до Покровского монастыря, это было не более двух верст.
— Авось разживемся в монастыре хоть какой-нибудь теплой одежкой, — проговорил Сулирад, стуча зубами от холода.
Терех не стал возражать, понимая, что на открытом месте да на таком ветру недолго обморозить лицо, руки и ноги. Беляна и Велижана тоже согласились с огнищанином, желая поскорее укрыться от пронизывающего ветра за монастырскими стенами. Они были уверены, что монастырь не мог сгореть дотла, поскольку там имелись и кирпичные строения.
Подходя к Покровской обители по льду Нерли, идущий впереди Сулирад еще издали уловил носом тяжелый запах гари. Продравшись через заросли ив и ольхи, увязая чуть ли не по пояс в снегу, огнищанин и его спутники взобрались на береговой склон прямо перед черными руинами сгоревшей бревенчатой стены. За остатками стены возвышались полусгоревшие остовы нескольких деревянных зданий, белокаменная однокупольная церковь, покрытая темным налетом от дыма и сажи, каменная колокольня и кирпичный дом здешней настоятельницы. Покровский монастырь был женским.
Выглянувшая из-за туч ущербная луна озарила своим белесым призрачным светом широкий монастырский двор, на каменных плитах которого в разных позах лежали обнаженные женские тела, не меньше полусотни тел. С первого взгляда можно было понять, что этих несчастных умертвили оружием, так как на трупах зияли колотые и резаные раны, некоторые тела были с отрубленными головами, все вокруг было залито кровью, которая застыла на снегу и камнях большими багровыми пятнами.
— Господи-Иисусе!.. — шептал дрожащими губами Сулирад, ступив на место кровавой бойни. — За что?.. За что нехристи перебили этих монахинь?
Перешагивая через окаменевшие на морозе трупы, Сулирад приблизился к храму со стороны главного входа. На паперти возле распахнутых дверей лежали обнаженные тела двух совсем маленьких девочек, головы которых, судя по всему, были расколоты от ударов о каменную стену. На мертвом лице одной из девочек застыло выражение дикого ужаса, ее рот был раскрыт в предсмертном вопле, с которым она и рассталась с жизнью. Лицо другой девочки было превращено в кровавое месиво, как будто его размозжили кирпичом.
Бросив взгляд на убитых девочек, Сулирад осенил себя крестным знамением, по привычке прошептав короткую молитву за упокой их душ.
Мозаичный пол внутри храма и мощные каменные столпы, поддерживающие закругленные своды, тоже были забрызганы кровью. В просторном центральном нефе, куда просачивался бледный лунный свет через длинные оконные проемы высокого купольного барабана, взор потрясенного Сулирада натыкался тут и там на обнаженные обезображенные тела женщин и детей. Сулираду чуть не стало плохо от вида отрубленных рук, распоротых животов, раскиданных по полу окровавленных внутренностей…
На полу возле жертвенника лежало Евангелие, с которого был содран кожаный переплет. Иконостас был разрушен, со всех икон, сваленных на пол, были сняты серебряные и позолоченные оклады. На престоле поверх священного покрывала-антиминса лежала отрубленная голова немолодой женщины с длинными косами. Тут же лежала отрезанная женская кисть руки.
— Господи, видишь ли Ты, что творят на нашей земле поганые мунгалы? — шептал Сулирад, озираясь вокруг. — Неужто гнев Твой не обрушится на злых язычников?
Терех, отыскавший Сулирада в храме, был вынужден окликнуть его несколько раз, поскольку тот бормотал молитвы, как помешанный.
— Держи! — подойдя к огнищанину, Терех сунул ему в руки женский монашеский плащ залитый кровью. — Надевай, приятель.
Сам Терех уже облачился в черную рясу с оторванными рукавами, обмотав голову лоскутами из разорванной монашеской мантии.
Не в силах оставаться в полусгоревшем монастыре, залитом кровью и заваленном мертвыми телами, Терех с Сулирадом и их спутницы двинулись дальше на север вдоль Нерли. Пройдя несколько верст, они наткнулись на деревеньку в три двора, окруженную с трех сторон сосновым бором. Никого из жителей в этом выселке не было, судя по следам на снегу, здешние смерды вместе с семьями и скотом ушли на восток к лесной реке Уводь.
Татары обошли эту деревеньку стороной, видимо, не заметив ее за деревьями.
Расположившись в самой большой избушке, усталые, замерзшие путники развели огонь в печи-каменке. Перед тем как лечь спать, Терех распределил, кто за кем будет нести караул, дабы всем им не оказаться застигнутыми опасностью врасплох. Однако сам Терех, первым заступивший в дозор, не продержался и часа, заснув крепким сном возле теплой печи. Солнце было уже высоко, когда вся четверка, выспавшись, наконец, поднялась на ноги.
Следующую ночь ведомые Сулирадом путники провели в сожженной татарами деревне, где уцелели от огня две полуземлянки. У них не было никакой еды, поэтому они подкрепляли свои силы, жуя сосновую хвою и запивая ее водой из родников и колодцев.
Сулирад собирался идти вдоль Нерли до самого Переяславля-Залесского, но Терех убедил его свернуть к Суздалю, чтобы узнать, взят ли город татарами. Опасаясь наткнуться на татар, Сулирад сделал большой крюк по лесам, чтобы выйти к реке Каменке не с юга, а с севера.
Самые худшие опасения Тереха вскоре подтвердились. Все села вдоль реки Каменки оказались сожженными татарами, там, где побывали воины Батыя, остались лишь головешки и мертвые тела.
Когда до Суздаля оставалось совсем недалеко, идущие по дремучему вековому лесу Сулирад и его спутники неожиданно наткнулись на поваленную ветром могучую сосну, возле которой сидели прямо на снегу две полуобнаженные женские фигуры. Первой их заметила Беляна, которая испуганно воскликнула: «Глядите!»
Сулирад и Терех свернули с оленьей тропы и, проваливаясь в глубокий снег, приблизились к двум обнявшимся молодым женщинам, чьи неживые тела и лица были белее мрамора. На вид одной из покойниц было около двадцати пяти лет, другой было не более четырнадцати. Та, что постарше, была одета в некое подобие рваной шерстяной накидки, на ногах у нее были старые кожаные чеботы. Ее светлые волнистые волосы были распущены по плечам и покрылись инеем. Юная девушка имела на себе лишь дырявый халат без рукавов, на ногах у нее были обмотки из тряпок. Ее длинная русая коса была усыпана мельчайшей белой изморозью, как и ее изогнутые ресницы. Глаза у обеих были закрыты.
— Замерзли насмерть, бедняжки, — горестно заметил Сулирад. — Похоже, они сбежали от нехристей.
У Тереха вдруг защемило сердце, он узнал родимое пятно на руке у женщины с распущенными волосами. Склонившись над заледенелой женской фигурой, Терех убрал длинные пряди с ее окаменевшего на морозе лица. В следующий миг слезы покатились из его глаз.
— Здравствуй, Лика! — прошептал Терех. — Вот, мы и свиделись.
Вслед за Терехом зарыдал и Сулирад, также опознавший свою падчерицу Чтираду, навеки уснувшую в объятиях лютого холода.
Оставшиеся на тропе Беляна и Велижана недоумевающе переглядывались, ибо не могли взять в толк, почему Терех и Сулирад так горюют над этими замерзшими в зимнем лесу девицами.
Глава вторая
Битва на реке Трубеж
Весть о взятии татарами града Владимира принесли в Переяславль-Залесский люди из отряда боярина Миловата, которых он сумел вывести под покровом ночи из столичной цитадели. Преодолев за пять суток около восьмидесяти верст по руслам замерзших рек и лесным дорогам, отряд Миловата увеличился до тысячи человек, поскольку к нему примкнули группы беженцев из Юрьева-Польского и из деревень, разбросанных вдоль берегов реки Колокши. Двигаться столь быстро с женщинами и детьми отряду Миловата удалось благодаря лошадям, которых боярин Миловат забирал у окрестного населения где только мог, часто применяя силу.
В Юрьеве-Польском воины Миловата отняли лошадей у тамошних купцов и ростовщиков, которые собрались уезжать со всем своим добром кто в Тверь, кто в Торопец. Причем ратники Миловата просто выпрягли лошадей из возков и увели их за собой, не обращая внимания на возмущенные крики торговцев и их жен.
Войска в Переяславле-Залесском было мало, так как здешняя дружина и пеший полк еще прошлым летом ушли в Южную Русь на войну с Михаилом Черниговским. Потому-то княжич Ярополк, которому князь Георгий поручил оборонять Переяславль от татар, очень обрадовался прибытию отряда Миловата, в котором было две сотни ратников. Среди воинов Миловата немало было раненых, однако никто из них не желал отсиживаться в стороне. Наоборот, все они жаждали отомстить мунгалам за их зверства при взятии Владимира.
Ярослав Всеволодович, уходя с войском к Киеву, оставил Переяславль и свою семью на попечение боярина Судислава. Княгиня Ростислава Мстиславна, жена князя Ярослава, была беременна, поэтому Судислав отправил ее в Новгород, где сидел князем шестнадцатилетний сын Ярослава Всеволодовича — Александр. Туда же Судислав собрался спровадить и двадцатилетнего Бориса, внебрачного сына Ярослава.
По этому поводу между Судиславом и Анной Глебовной, матерью княжича Ярополка, произошел довольно резкий разговор.
— Ты почто распоряжаешься в княжеском тереме, как у себя дома? — накинулась на Судислава Анна Глебовна, когда тот без стука вломился в ее покои. — Иль не ведомо тебе, что отныне мой сын тут хозяин.
— Не гневайся, княгиня, — промолвил Судислав, суетливо озираясь вокруг. — Вот, собираю княжича Бориса в дорогу, так кручусь, как белка в колесе. Борис-то наш немного с придурью в головушке. — Судислав с кривой усмешкой постучал пальцем у своего виска. — Вместо одежды, мехов и злата-серебра он все свои книги с собой взять хочет. Сам же пораскидал их по всему терему, а я теперь мучаюсь, ищу это барахло, гори оно ярким пламенем!
— Нету здесь Борисовых книг, — сказала Анна Глебовна, набрасывая платок на голову, чтобы прикрыть свои неприбранные волосы. — Тут лишь мой молитвенник, который я с собой привезла.
Анна Глебовна взяла со стола небольшую книгу в кожаном переплете, с медными уголками, и показала ее воеводе.
Бросив на молитвенник беглый взгляд, Судислав озабоченно вздохнул, утерев ладонью потную испарину со своего лба. Воевода был невысок ростом и дороден телом, при желании он мог бы открывать двери не руками, а своим большим животом.
— Ладно, княгиня, — проговорил Судислав, отступая к дверям, — буду искать Борискины книжонки в других светлицах. Вот, наказанье-то мне выпало!
— Погодь-ка, боярин, — быстро вымолвила Анна Глебовна, загораживая путь Судиславу. — Куда это собрался ехать княжич Борис? А кто будет защищать Переяславль от мунгалов? Мой сын, что ли?
— Твоему Ярополку это поручено князем Георгием, значит, ему и оборонять Переяславль от нехристей, — пожал плечами Судислав. — У Ярополка и дружина есть. И сам он молодец хоть куда, не чета рохле Борису!
— Пусть Борис останется в Переяславле и помогает Ярополку, чем сможет, — сказала Анна Глебовна, сдвинув брови на переносье. — А то что же это получается, сегодня Борис в Новгород уедет, завтра ты туда же сбежишь, воевода. С кем мой сын Переяславль будет защищать?
— Пойми, княгиня, — Судислав бил себя в грудь кулаком, — я поставлен князем Ярославом быть доглядчиком за его супругой и детьми. Ты не смотри, что Борису двадцать лет, в душе-то он дите малое. За ним глаз да глаз нужен! Не могу я его одного в Новгород отправить, в дороге всякое случиться может. Время-то ныне тревожное!
— Моему Ярополку тоже двадцать лет, но на него возложена задача стоять насмерть и не впустить татар в Переяславль. Ни много ни мало! — звенящим голосом отчеканила Анна Глебовна. — Что ты на это скажешь, боярин?
Судислав сердито засопел своим мясистым красным носом, стараясь не встречаться взглядом с пронзительными синими очами Ярополковой матери. Он знал, что спор или ссора с Анной Глебовной, которой покровительствует сам Георгий Всеволодович, могут выйти ему боком. Поэтому Судислав постарался разрядить обстановку, наобещав Анне Глебовне, что он приложит все усилия, дабы отправить на помощь Ярополку отряд новгородцев.
Анна Глебовна была достаточно прозорлива и понимала, что словам таких людей, как Судислав, верить нельзя. Расставшись с воеводой, она привела себя в порядок, срывая свое раздражение на служанках.
За полуденной трапезой Анна Глебовна поставила сына в известность о том, что княжич Борис и воевода Судислав нынче днем уезжают в Новгород.
— Они уже и сундуки дорожные кладью набили, и сани приготовили, — молвила Анна Глебовна, кривя в недоброй усмешке свои красивые уста. — А за неделю до них в Новгород уехала княгиня Ростислава Мстиславна, забрав с собою всю челядь и полсотни дружинников.
— Ростиславе Мстиславне скоро придет срок дитем разродиться, — невозмутимо отреагировал на сказанное матерью Ярополк. — В Новгороде ей будет спокойнее. И у нас без нее здесь хлопот стало меньше.
— Однако эта роженица увела из Переяславля большой отряд гридней, — ледяным голосом продолжила Анна Глебовна. — Вполне хватило бы и десятка дружинников, чтобы охранять в пути ее большой живот. Воинов в Переяславле и без того мало! — Анна Глебовна сердито швырнула на стол деревянную ложку. — Да еще Судислав намерен взять с собой тридцать гридней и слуг! Сыне, заставь людей Судислава остаться в Переяславле! Ты же князь, тебя не ослушаются. Пусть Борис и Судислав вдвоем проваливают в Новгород, скатертью дорога!
Ярополк отрицательно помотал головой, жуя хлебный мякиш.
— Не дело это, матушка, отнимать челядь у Судислава, — проговорил он, прожевав хлеб и помешивая ложкой горячее густое варево в своей тарелке. — Бориса и Судислава запросто могут ограбить или убить на глухой дороге лихие люди. Ныне беглых смердов и холопов много по лесам шастает. Обездоленные люди на все способны.
— Гляди, сынок, — тяжело вздохнула Анна Глебовна, — вот разбежится половина жителей Переяславля кто куда, с кем тогда будешь защищать город от нехристей?
— Храбрецы не разбегутся, матушка, — улыбнулся Ярополк. — А такие, как Судислав и Борис, мне самому не нужны.
«Весь в отца!» — мысленно усмехнулась Анна Глебовна, тоже принимаясь за густую гороховую похлебку, приправленную хреном и чесноком.
Сознавая, что по доброте душевной ее сын не способен силой или коварством принуждать кого бы то ни было исполнять его волю, Анна Глебовна стала действовать сама и тайком от Ярополка. Улучив момент, когда рядом не было воеводы Судислава, Анна Глебовна пробралась в покои ко княжичу Борису. Ей хотелось узнать, таков ли уж размазня княжич Борис, каким его описывает Судислав. Во всяком случае, при взгляде со стороны Борис производил на нее совсем иное впечатление.
До этого случая Анна Глебовна виделась с Борисом всего два или три раза, когда он был еще отроком. Борис иногда приезжал со своим отцом Ярославом Всеволодовичем во Владимир и гостил во дворце у князя Георгия. Тогда-то Анна Глебовна и встречалась с ним, одновременно успевая флиртовать с его отцом, падким на женскую красу.
Матерью Бориса была рабыня-половчанка, поэтому он унаследовал от нее восточный разрез глаз, заметно выступающие скулы и желтые, как солома, волосы. Именно по цвету волос русичи и прозвали степное племя кипчаков — половцами. «Половый» на древнерусском наречии означает «желтый».
Матери Бориса вот уже лет десять, как не было в живых, она разбилась насмерть, на всем скаку упав с лошади. Анне Глебовне рассказывали люди из окружения Ярослава Всеволодовича, что мать Бориса имела горячий нрав и страстную натуру. Видимо, в ней говорила ее степная кровь. Вдобавок к этому она была изумительной красоты, сразу околдовав князя Ярослава, едва он ее увидел танцующей на пиру у какого-то половецкого бека.
Анна Глебовна рассудила, что не может у такой страстной и необузданной женщины родиться сын-тихоня. Поговорив наедине с Борисом, Анна Глебовна нисколько в нем не разочаровалась. В этом стройном красивом юноше, помимо задумчивости и некой внутренней созерцательности, были заметны и такие черты характера, как отвага, благородство и честолюбие. Как выяснилось, Борис совсем не рвался ехать в Новгород. Ему, как и Ярополку, хотелось сражаться с татарами. Но в отличие от Ярополка Борис был неопытен во владении оружием, так как больше времени проводил за книгами.
Анна Глебовна постаралась расположить к себе Бориса, что ей, опытной обольстительнице, быстро удалось. Она сумела убедить Бориса в том, что ему бы надо поменяться ролями с воеводой Судиславом.
— Не Судислав должен решать, что тебе делать и куда ехать, мой мальчик, — молвила Анна Глебовна. — Ты сам должен повелевать Судиславом и его слугами, ведь ты княжеский сын. Отец твой знаменит на Руси тем, что всегда побеждал своих врагов, его беспощадного меча страшатся ливонцы и литовцы, чудь и мордва. Яблоко от яблони недалеко падает, Борис. В тебе течет кровь воинственного Ярослава Всеволодовича, значит, и ты должен стать таким же доблестным воителем! Не пристало тебе скрываться в Новгороде, как твоей беременной мачехе. Ты обязан биться с мунгалами, мой мальчик, дабы твой отец мог гордиться тобой!
После беседы с Анной Глебовной в княжиче Борисе случился некий внутренний излом. Судислав изумленно вытаращил глаза, когда Борис решительно заявил ему, что он не поедет в Новгород. Мол, он не малое дитя, поэтому должен сражаться с татарами.
Мигом сообразив, откуда ветер дует, Судислав тоже пустился на хитрость. Понимая, что своими убеждениями он не сможет сокрушить чары Анны Глебовны, которая пробудила в Борисе его мужскую гордость, Судислав решил действовать ее же оружием. Воевода завел речь о том, что Твери тоже угрожает нападение мунгалов и тамошние жители в сильной тревоге, ведь их ополчение некому возглавить.
Борис тут же загорелся желанием ехать в Тверь и защитить от татар этот город, также входящий в княжеский удел его отца.
— Отличная мысль, княже! — поддержал Бориса Судислав. — Ярополк встретит мунгалов под Переяславлем, ты встретишь нехристей в Твери. Таким образом, владения твоего отца не будут оставлены на произвол судьбы.
На самом деле Судиславу хотелось поскорее убраться из Переяславля-Залесского все равно куда, лишь бы подальше. Тверь лежала не слишком далеко от Переяславля по сравнению с Новгородом, однако трусливый Судислав тешил себя надеждой, что татарская конница не сможет добраться до верховий Волги через прилегающие к ним лесные дебри.
* * *
Переяславль-Залесский был построен Юрием Долгоруким на юго-восточном берегу Плещеева озера, при впадении в него реки Трубеж. Этот хорошо укрепленный город вместе с Тверью и Кснятином Георгий Всеволодович уступил брату Ярославу в удельное владение. Сетью небольших лесных рек и речушек Плещеево озеро соединялось с Волгой. По этому водному пути каждое лето в Переяславль наведывались торговые гости из Новгорода, Полоцка, Смоленска и чужеземных стран. По реке Нерль купцы шли от Переяславля до Суздаля и Владимира.
В середине февраля Терех с Сулирадом и двумя своими спутницами добрались, наконец, до Переяславля-Залесского.
Сулирад, используя свое давнее знакомство с Анной Глебовной и Ярополком, живо затесался в ближайшее их окружение. Терех вступил в дружину Ярополка. Пристроил Сулирад и Беляну с Велижаной на поварне в княжеском тереме.
Каково же было удивление Тереха, когда он столкнулся на княжеском подворье с купцом Яковом, с которым он вместе бежал из татарской неволи, а потом добирался вместе с ним же от Коломны до града Москвы. С ними же тогда были Саломея и Гликерия, также вырвавшиеся из татарского рабства. Саломея осталась вместе с Терехом в Москве, а Гликерия ушла с Яковом во Владимир.
Яков тоже узнал Тереха и заключил его в объятия.
— Каким же ветром тебя занесло сюда, друже? — спросил купец.
— Злым ветром занесло, иначе не скажешь, — ответил Терех.
Он коротко пересказал Якову все свои злоключения, начиная со своего бегства из Москвы во Владимир и заканчивая ночной стычкой с татарами в Боголюбовском замке. Упомянул Терех и про Гликерию, что, мол, сманил он ее с собой, уходя из Владимира в Суздаль, как расстался с ней, уехав в Боголюбово, а после обнаружил ее, замерзшую насмерть, в лесу под Суздалем, пробираясь лесными тропами от Нерли к реке Каменке.
Слушая Тереха, Яков дивился и качал головой. Ему было жаль Гликерию, умершую такой жуткой смертью.
— А я-то ведь потерял ее тогда, — промолвил Яков. — Гликерия исчезла неожиданно, ничего мне не сказав. Уже на другой день после ее исчезновения мунгалы осадили Владимир. Начались такие страхи и тревоги, что токмо успевай поминать всех святых!
В свою очередь, Яков поведал Тереху, как он сражался с татарами сначала на внешней стене Владимира, потом на стене Мономахова града, затем на каменной воротной башне детинца. Как вместе с четырьмя сотнями добровольцев он пошел на ночной прорыв к дальнему лесу во главе с боярином Миловатом.
— Этот Миловат, видать, в рубашке родился, — с искренним восхищением и удивлением молвил Яков. — Провел он нас, целую ораву с женщинами и детьми, прямо под носом у нехристей, которые грелись у своих костров на берегу Клязьмы. И дальше Миловат вел нас по лесам и полям, где проторенными путями, где по глубокому снегу, обходя стороной становища татар. Жрать было нечего, пить было нечего, спать было некогда… — Яков вздохнул. — Так и шли мы днем и ночью, засыпая на ходу. Лишь в Юрьеве-Польском удалось отдохнуть как следует и поесть досыта.
— Так ты, стало быть, состоишь в дружине Ярополка? — спросил Терех, довольный тем, что судьба опять свела его с неунывающим Яковом.
Яков с улыбкой кивнул.
— Меня тоже Ярополк взял в свою дружину, — горделиво сказал Терех, потрепав Якова по плечу. — Значит, друже, вместе нехристей рубить станем! Отомстим им за Гликерию и за погубленных рязанских князей!
Яков опять кивнул. Вдруг в глазах у него появилась некая озабоченность, словно он вспомнил о чем-то важном.
— А что же сталось с Саломеей? — спросил он. — Она-то где теперь?
— О том не ведаю, — нахмурившись, ответил Терех. — Поругались мы с Саломеей. Я во Владимир уехал, она в Москве осталась. Может, пленили ее мунгалы, а может, и нет.
* * *
Татары подошли к Переяславлю-Залесскому со стороны реки Нерли, рассыпавшись по заснеженному низкому берегу Плещеева озера от Ярилиной горы до устья реки Трубеж, покрытого густыми высокими зарослями тростника.
Княжич Ярополк, стоя на высокой крепостной башне, внимательно наблюдал за действиями стремительной татарской конницы. Татары шарили в пустых избах деревень и выселков, раскиданных по берегу озера, заглянули они и в Никитский монастырь, высокая колокольня которого отчетливо маячила вдали на фоне розового закатного неба. Поживиться татарам было нечем. Смерды из окрестных сел загодя ушли в лесные селения к реке Дубне, уведя с собой скот и лошадей; многие укрылись за стенами Переяславля. Сюда же пришли монахи и монахини из ближних и дальних монастырей.
Поздним вечером княжич Ярополк собрал своих старших дружинников на военный совет.
— Завтра утром выступим на сечу с мунгалами, — сказал Ярополк, оглядев лица собравшихся спокойным взглядом. — Я надумал завлечь нехристей в ловушку. Ночью часа за два до рассвета четыре сотни наших пешцев укроются в речном устье в зарослях тростника. В овраге у села Охапкино еще сотня наших пешцев затаится. Все прочие пешие ратники открыто выстроятся на берегу реки Трубеж. Туда же я приведу и конную дружину. Но главная наша хитрость будет заключаться в следующем… — усмехнулся Ярополк, заговорщически понизив голос.
Притаившаяся за дверью Анна Глебовна напрягла слух, но так и не расслышала, о чем бубнит ее сын своим воеводам, которые разом оживились, смеясь и одобрительно галдя.
За ужином Анна Глебовна напрямик заявила сыну, что крайне неразумно выходить ему со своим малым войском против множества татар.
— Поднималась я сегодня на башню, своими глазами рассмотрела нехристей, — молвила Анна Глебовна, поглядывая на Ярополка, который невозмутимо ел просяную кашу. — Мунгалов подвалило к Переяславлю тыщ пять, не меньше. А у тебя, сыне, всего полторы тыщи воинов. Нельзя тебе за крепостные стены выходить, гиблое это дело!
Ярополк взглянул на мать, жуя кашу, но ничего не сказал. По его глазам было видно, что он принял решение выйти завтра на битву с татарами и от своего намерения не отступит.
— Разумеешь ты иль нет, что я тебе молвлю? — чуть повысила голос Анна Глебовна, сверля сына недовольным взглядом. — Какие бы хитрости ты там ни измыслил, не победить тебе татар в открытом поле. Одумайся, Ярополк, пока не поздно!
— Уже поздно, матушка, — обронил княжич. — Это дело решенное. Воеводы одобрили мой замысел.
— Спятил ты совсем, сын мой! — рассердилась Анна Глебовна. — На смерть ведь поведешь завтра дружинников своих!
— Полно, матушка, — улыбнулся Ярополк, отодвигая пустую тарелку. — Я не единожды уже говорил тебе, что смерть не имеет к людям никакого отношения. Об этом написал знаменитый Эпикур в своем трактате. Пока мы существуем, смерти нет. Когда настанет смертный час, то нас нет. — Ярополк отпил квасу из кубка и бодрым тоном продолжил: — Таким образом, матушка, смерть не имеет никакого отношения ни к живущим, ни к умершим, ибо для одних она еще не существует, а другие уже не существует. Поэтому не тревожься и спокойно ложись спать.
— Начитался своих греческих мыслителей и теперь морочишь мне голову! — промолвила Анна Глебовна, с осуждением глядя в глаза сыну.
Княгиня лишь отведала брусничного киселя, не притронувшись ни к каше, ни к хлебу, ни к запеченной в меду тертой моркови — кусок просто не шел ей в горло. Расстроенная Анна Глебовна чувствовала, что и уснуть ей сегодня ночью не удастся.
* * *
Татарским отрядом, подошедшим к Переяславлю-Залесскому, верховодил хан Тангут, родной брат Батыя. Этот поход на Русь стал для Тангута первым крупным военным предприятием, когда ему доверили командование туменом. Тангут не обладал блестящим талантом военачальника и не имел боевого опыта по сравнению со своими двоюродными братьями Менгу, Гуюк-ханом и Урянх-Каданом. Тангута уязвляло и злило то, что Батый самые ответственные военные задачи поручает не своим родным братьям, а двоюродным. В связи с этим после каждого успеха двоюродные братья Батыя забирают себе львиную долю добычи, а родным Батыевым братьям достаются крохи. Тангут не хотел принимать в расчет то, что двоюродные братья Батыя старше по возрасту родных Батыевых братьев и чаще их участвовали в походах. Алчный и болезненно самолюбивый Тангут желал превзойти своих двоюродных братьев славой, очень хотел оттеснить их от Батыева трона.
После взятия татарами Владимира и Суздаля Батый повел свою орду дальше на север, дабы обнаружить и разбить войско князя Георгия. Покуда Батый штурмовал Юрьев-Польский, жители которого не пожелали открыть ему ворота, Тангут со своим конным туменом устремился к Переяславлю. Он рассчитывал взять этот город с ходу и прибрать к рукам лучшую часть военной добычи, заодно утерев нос своим заносчивым двоюродным братьям.
Переяславль был значительно меньше по площади, чем Владимир и Суздаль, но укреплен он был ничуть не хуже двух этих городов. Первой существенной трудностью для Тангута стало то, что его воины не обнаружили в окрестных селах ни единой живой души. В Батыевой орде все осадные работы перелагались на плечи пленников, их же татары гнали при штурме впереди себя. Пришлось воинам Тангута самим заняться сколачиванием лестниц при свете костров в своем стане.
Наутро нукеры разбудили Тангута известием, что русы вышли из города в поле, построившись в боевой порядок. В войске урусов было не более тысячи человек.
Тангут воспрянул духом, приказав своим военачальникам седлать коней и поднимать воинов. «Рассеем этих безумных урусов и на их плечах ворвемся в Переяславль!» — сказал своим приближенным Тангут, с довольным видом потирая руки.
Среди дарханов и тургаудов Тангута было немало таких же молодых и горячих голов, как и он сам. Поэтому военачальники и телохранители Тангута решили, что добыча сама идет к ним в руки.
Действуя так, как учит яса великого Чингисхана, конники Тангута первым делом осыпали русичей градом стрел и постарались завлечь обманным бегством русскую дружину в засаду. Однако все попытки Тангута оторвать русскую конницу от пехоты и взять ее в кольцо закончились ничем. Русский князь, бросивший вызов Тангуту, словно читал его мысли.
Разозленный Тангут приказал своим военачальникам атаковать русичей в лоб и с флангов, рассечь их строй и разбить по частям. Но и этот маневр не принес успеха Тангуту, несмотря на большой численный перевес его воинства. Левый фланг русского войска упирался в обрывистый берег реки Трубеж, поэтому татары не имели возможности охватить его своей конницей. Правый фланг русичей прикрывал глубокий овраг, заросший кустарником, ставший непреодолимым препятствием для всадников Тангута. Татарам пришлось идти в лобовую атаку на русские полки, дабы смять их своей массой. У Тангута было больше пяти тысяч конников.
Однако яростный натиск мунгалов захлебнулся, ибо они сами угодили в ловушку. Русичи разложили на снегу длинные рыболовные сети, умело замаскировав их. Расступившись в стороны, русские полки обнажили свой центр, куда сразу же ворвались татарские всадники. Победное торжество татар сменилось паникой и неразберихой, когда их кони стали падать и дыбиться, запутавшись в сетях. Навалившись с двух сторон на смешавшихся татар, русские ратники безжалостно орудовали мечами и секирами, устилая истоптанный снег телами поверженных врагов.
Нескольким сотням татар все же удалось прорваться через брешь в середине русского боевого строя. Верные своей тактике степняки обрушились на русскую дружину, стремясь окружить ее. И тут из густых тростников в спину татарам ударили четыреста русских пешцев. Из зарослей со стороны оврага выскочил еще один засадный отряд переяславцев, навалившийся на татар с наклоненными копьями в руках.
Тангут совершенно растерялся, видя, как малочисленное воинство русов крушит и кромсает расстроенные сотни его тумена. На глазах у Тангута творилось что-то невероятное, заснеженное поле между рекой и оврагом было усеяно убитыми и умирающими татарами, покалеченными татарскими лошадьми, брошенным оружием. Упавшие в снег татарские бунчуки попирались ногами русов, которые преследовали бегущих воинов Тангута. Дабы остановить это повальное бегство, Тангут бросил в сечу своих тургаудов, но и это не спасло положения. Конная русская дружина, сметая и рассеивая татар, неудержимо шла вперед. Русские стрелы уже втыкались в снег в нескольких шагах от того места, где находился Тангут и его свита.
Узнав, что трое его дарханов убиты, а его телохранители смяты и рассеяны волной своих же соплеменников, удирающих от русов, Тангут в бешенстве огрел плетью своего скакуна, присоединившись к потоку своего бегущего войска.
В этом сражении на берегу реки Трубеж полегло и угодило в плен полторы тысячи татар. Достался русичам и брошенный стан Тангута.
Глава третья
«Смерти нет…»
Увидев на теремном крыльце княгиню Анну Глебовну, беседующую с высокой девушкой дивной красоты, Терех невольно замедлил шаг, задержав на них свой взгляд. Пройдя через теремной двор, Терех зашел под дощатый навес возле кладовых клетей и прислонился плечом к столбу. Он продолжал пожирать глазами Анну Глебовну и ее юную собеседницу.
Терех не сразу заметил, как к нему подошел Сулирад.
— Знаешь, с кем разговаривает Анна Глебовна? — Сулирад толкнул Тереха в бок.
— Не знаю, — ответил Терех, сдвинув шапку на затылок. — А ты знаешь?
— Конечно! — с жаром воскликнул Сулирад. — Помнишь, в Боголюбове я рассказывал тебе о боярышне Славомире, которую соблазнил князь Георгий и во избежание скандала выдал ее замуж за боярина Дорогомила? Так эта красавица и есть Славомира! — Сулирад многозначительным взглядом указал Тереху на собеседницу Анны Глебовны. — Видишь, я не солгал тебе. От Славомиры просто глаз не оторвать! Разве не так, приятель?
— Воистину, друже! — без колебаний согласился с Сулирадом Терех. — Откуда же взялась здесь Славомира?
— Она добралась до Переяславля вместе с людьми боярина Миловата, которые ночью выбрались из захваченного татарами Владимира, — ответил Сулирад.
Он мог запросто появляться в покоях Анны Глебовны и княжича Ярополка, занимаясь их хозяйственными делами, поэтому был гораздо осведомленнее Тереха.
Терех в глубине души даже держал обиду на Сулирада, который в отличие от него не стоял в карауле на крепостной стене, не чистил оружие и доспехи, не выполнял поручения гридничего. Если Терех жил в тесной казарме вместе с прочими гриднями, то Сулирад имел отдельную светлицу в княжеском тереме.
— Чего такой мрачный? — обратился к Тереху Сулирад. — В дозоре ты сегодня отстоял, поэтому можешь отдыхать полдня.
— А чему радоваться? — огрызнулся Терех. — Ты видел, какая тьма-тьмущая мунгалов стоит под Переяславлем! Нехристи строят осадные башни и передвижные навесы для таранов, вот-вот на приступ пойдут. Чувствую, близится наш конец.
— Ладно, не каркай, приятель! — промолвил Сулирад. — С княжичем Ярополком мы не пропадем. Он хоть и молод, но грозен в сече. И валы здешние высоки. — Сулирад опять ткнул Тереха в бок. — Кстати, твой дружок Яков частенько захаживает в княжеский терем, проявляя явное внимание к Славомире. Ты потолкуй с ним об этом, скажи ему, что у Славомиры супруг имеется.
— Не стану я толковать об этом с Яковом, — отрезал Терех. — Не мое это дело. Чай, Славомира и сама может сказать Якову про своего мужа. — Терех окинул Сулирада недовольным взглядом. — Ты вон женат, а каждую ночь спишь с Велижаной.
— Ты же ведаешь, что сгинула моя жена бесследно, — поморщился Сулирад. — Может, убили ее мунгалы при взятии Суздаля, может, пленили, что, в общем-то, одно и то же. Что мне теперь, до конца жизни горевать?
Терех ничего не ответил Сулираду, провожая взглядом две нарядные женские фигуры в длинных подбитых мехом шубах, в белых платках и багряных круглых шапочках с меховой опушкой. Анна Глебовна и Славомира спустились с высокого крыльца, пересекли широкий двор и через распахнутые ворота вышли на узкую улицу, стиснутую стенами и оградами соседних боярских теремов.
В отличие от Суздаля и Владимира в Переяславле-Залесском не было детинца, а здешние княжеские хоромы были обнесены обычным частоколом, как и соседние боярские усадьбы.
* * *
Призрачные сумерки, пропитанные теплым дыханием юго-западного ветра, окутали Переяславль-Залесский, словно покрывалом.
Отрывок из псалома Давида неотвязно вертелся у Тереха в голове: «Дни человека, как трава. Как цвет полевой, так он цветет. Пройдет над ним ветер — и нет его…»
Даже идя на свидание с Беляной, Терех не мог побороть в себе эти мысли.
Как обычно, Терех вызвал Беляну свистом, подойдя ко княжескому терему с заднего крыльца, где имелась дверь в помещения слуг. Беляна выбежала к нему в длинном льняном платье, в наброшенной на плечи овчинной шубейке, голова ее была покрыта белым платом, поверх которого шло широкое очелье из плотной узорной ткани. Завернув за угол, они первым делом обнялись и поцеловались в уста.
Покуда Беляна щебетала, делясь со своим возлюбленным последними теремными новостями, Терех взирал на нее с какой-то задумчивой пристальностью, словно собирался сказать ей что-то важное, но не решался. Лицо и глаза Беляны вдруг показались Тереху удивительно прекрасными. Ее голос пробудил в его душе чувство сладостного умиления.
Пребывая в рассеянном состоянии, Терех не сразу расслышал прозвучавший вопрос Беляны, поэтому ей пришлось повторить его снова.
— Милый, о чем ты задумался? — Беляна взяла Тереха за руку. — Ты слышишь меня?
— Я пришел попрощаться с тобой, лада моя, — выдавил из себя Терех. — Возможно, нам не суждено больше увидеться. Сегодня ночью дружина Ярополка пойдет на вылазку из города, чтобы сжечь осадные машины татар. — Терех тягостно вздохнул. — Вот такие дела, милая.
— Все обойдется, Терех, — ласково проговорила Беляна. — Я буду молиться за тебя. Мои молитвы сберегут тебя от стрел и сабель татарских.
От этих слов Беляны, от прикосновения ее нежных пальцев на сердце у Тереха стало легко и спокойно. Терзающий его страх куда-то отступил, рассеялся, как дым на ветру.
Внезапно кто-то из служанок, выглянув из дверей на улицу, позвала Беляну обратно в терем, где ее ожидала какая-то работа.
Торопливо поцеловав Тереха, Беляна вырвалась из его объятий и убежала.
С поднятой головой и затуманенными глазами шел Терех по липкому снегу вдоль высокого частокола, размышляя о себе и о Беляне, о той беде, которая свела их вместе и которая может разлучить их навсегда.
* * *
Понимая, что не многочисленность татар грозит гибелью Переяславлю, а осадные машины, которые могут разрушить городскую стену сразу в нескольких местах, княжич Ярополк отважился повести своих дружинников на эту ночную вылазку.
Три сотни храбрецов во главе с Ярополком ушли во мрак февральской ночи, чтобы по льду реки Трубеж неприметно подобраться к Батыеву стану.
Сулирад, проводивший Тереха и Якова на это опасное дело, взобрался на крепостную башню, откуда открывался вид на заснеженные луга, придавленные тьмою и низкими облаками, и на далекие костры татарских становищ. Терзаемый беспокойством Сулирад напрягал слух и зрение, переходя от бойницы к бойнице. Затея княжича Ярополка казалась ему полнейшим безумием, ведь если татары окружат его отряд, то никому из русичей уже не вернуться обратно в Переяславль.
Сулирад не знал, сколько времени он провел на башне, изводясь в томительном ожидании.
Наконец, густую тьму ночи разорвали всполохи рыжего пламени, взметнувшиеся высоко вверх. Это загорелись камнеметы и осадные башни татар. В Батыевом стане поднялся шум: сиплые звуки татарских дудок сливались со ржанием испуганных коней, криками воинов и лязгом оружия. По блеску мелькающих клинков можно было понять, что возле пылающих осадных машин кипит яростная сеча.
Трясясь в нервном ознобе, Сулирад выбежал из башни на крепостную стену, размахивая руками, не в силах сдержать рвущуюся из него бурную радость. Толпившиеся на стене ратники и женщины с детьми косились на Сулирада, как на помешанного.
Из трехсот дружинников, уходивших на вылазку к Батыеву стану, назад в город вернулось меньше тридцати. Тереха среди них не оказалось. Яков вернулся, весь забрызганный кровью, с двумя татарскими саблями в руках, его меч сломался в битве.
Израненного Ярополка его соратники принесли в терем на руках.
Бледная, как полотно, Анна Глебовна бегом спустилась в гридницу из своих верхних покоев.
Ярополк лежал на столе, его кольчуга была в крови, пробитая в нескольких местах вражескими копьями. Боярин Миловат, осторожно снявший шлем с головы княжича, с печальным видом отступил в сторону при виде Анны Глебовны в длинном лиловом одеянии и непокрытой головой.
Любопытные челядинки толпились у дальних дверей, ведущих из гридницы в поварню.
Увидев над собой испуганное лицо матери с трясущимися от сдерживаемых рыданий губами, Ярополк чуть заметно улыбнулся ей и произнес чуть слышно:
— Матушка, смерти нет…
В следующий миг дыхание оставило его.
Глава четвертая
Скорбные вести
Снится князю Георгию сон, будто пришел он в гости к боярину Дорогомилу, юная жена которого сажает его за стол, яствами угощает. Ставит Славомира перед гостем чашу серебряную и наклоняет над ней пузатую ендову, из которой не мед хмельной льется, а сыплются потоком монеты золотые.
Дивится князь Георгий и спрашивает у Славомиры, мол, что все это означает. А Славомира отвечает ему с улыбкой, мол, такая ее благодарность князю Георгию за то, что сосватал он ей доброго мужа.
Князь Георгий высыпает монеты из чаши на стол и говорит Славомире, что, мол, злато златом, но хмельное питье оно все же заменить не может. Так что пусть красавица хозяйка поднесет ему вина или браги, как полагается по обычаю.
Поднимает князь Георгий глаза и видит, что Славомира исчезла, вместо нее перед ним стоит его супруга Агафья с той же ендовой в руках, которая почти до краев наполнена кровью.
«Жажда тебя замучила, муженек, — с кривой ухмылкой произнесла Агафья. — Что ж, испей из рук моих, промочи горло. Ныне во Владимире такого питья вдоволь!»
Князь Георгий затрясся, как в лихорадке, отпрянув прочь.
В следующий миг у него над ухом прозвучал голос гридничего Жирослава:
— Проснись, княже. Гонец к тебе прибыл!
Откинув с себя одеяло из беличьих шкурок, князь Георгий сел на постели и заспанными глазами взглянул на Жирослава.
— Что за гонец? Откуда? — сиплым после сна голосом спросил он.
— Из града Владимира, княже, — ответил Жирослав. — Позвать?
— Зови, конечно! — Князь Георгий поспешно вскочил и стал облачаться в свою роскошную пурпурную свитку. — Зови скорее!
Жирослав торопливо удалился, нагнув голову в низком дверном проеме. Было слышно со двора, как он зовет кого-то.
Причесывая свои длинные растрепанные волосы, князь Георгий уселся на грубо сколоченный стул в красном углу под образами. Вскочил, чтобы задернуть занавеску возле ложа, снова сел на стул, оправляя на себе плотно облегающее его фигуру одеяние с золоченым оплечьем и длинными рукавами.
За дверью прозвучали голоса, затем в избу вошли три человека. Первым шел гонец, за ним гридничий Жирослав и воевода Дорогомил.
Посланец, сняв шапку, отвесил великому князю низкий поклон. У него было усталое лицо и красные от недосыпания глаза. На подбородке виднелся свежий багровый шрам.
— Здрав будь, великий князь! — распрямляя спину, произнес гонец.
— Здравствуй, друже! — сказал князь Георгий, впившись в гонца глазами. — Я знаю тебя. Ты из дружины моего сына Всеволода. И зовут тебя Хабал.
— Вообще-то меня родители Яном нарекли, княже, — пробормотал посланец, комкая шапку в руках. — Хабал — это прозвище.
— Молви, с чем приехал, Ян Хабал, — приосанившись, сказал Георгий Всеволодович.
На осунувшееся бородатое лицо гонца набежала печальная тень. Сделав усилие, он негромко проговорил:
— Скорбные вести я привез тебе, княже.
Князь Георгий взирал на него с каменным лицом, нервно сжимая пальцами костяной гребень. Присевшие на скамью у стены Жирослав и Дорогомил обеспокоенно переглянулись.
— Неделю тому назад мунгалы взяли град Владимир приступом, перебив множество наших ратников и прочего люда, — угрюмо продолжил Хабал. — Два дня шла сеча с нехристями на улицах столицы. Петр Ослядюкович пал в битве и все прочие воеводы иже с ним. Сыновья твои, княже, тоже смертную чашу испили. Супруга твоя Агафья с младшими детьми, со снохами и внуками задохнулись от дыма в Успенском соборе, подожженном мунгалами. Там же нашел свою смерть и владыка Митрофан.
На каменном лице Георгия Всеволодовича разлилась мертвенная бледность. Он глядел на гонца не мигая, потрясенный услышанным до глубины души. Гребень выпал из его руки на пол.
— Меня и еще двоих гридней мунгалы взяли в плен во дворце, где мы держали оборону во главе с княжичем Мстиславом, — добавил Хабал, опустив глаза к полу. — Батый был восхищен храбростью Мстислава, который погиб с мечом в руке. Нам троим Батый даровал свободу, велев похоронить тело Мстислава по православному обычаю. Татары дали нам сани и лошадей. Мы отвезли тело Мстислава в Боголюбово и спрятали там до поры до времени. Потом я поскакал в Ростов и уже оттуда добрался сюда, на реку Сить. А спутники мои отправились в Стародуб.
Хабал умолк, по-прежнему глядя себе под ноги.
Бледное лицо князя Георгия исказила судорога сильнейшего душевного страдания. С глухим протяжным стоном уронив голову на свои согнутые руки, Георгий Всеволодович стал медленно раскачиваться из стороны в сторону, сидя на стуле.
— Сон в руку! — вырвалось у князя через несколько мгновений. — Отольются мне горькими слезами те монеты золотые! И Агафья неспроста мне нынче приснилась с ендовой, полной крови…
Жирослав, вскочив со скамьи, поспешно вытолкал гонца за дверь. Затем он выразительно взглянул на Дорогомила, мол, и ты, друже, ступай-ка прочь! Дорогомил без возражений удалился вслед за Хабалом.
Горестные стоны князя Георгия перешли в неудержимые рыдания. Сначала он в бешенстве сорвал с шеи золотую гривну, опрокинул стол и разбил о стену табурет. Затем, упав на колени посреди избы, Георгий Всеволодович, плача, обратился к образу Спасителя на иконе:
— Господи, за что на меня свалилась такая кара? За что, Господи?.. Дашь ли Ты мне, Господи, возможность отомстить мунгалам за смерть моих близких? Нету дна у страдания моего после всего, что сотворил со мной и градом моим проклятый Батыга!..
Жирослав суетился вокруг рыдающего князя Георгия, то предлагая ему лечь на ложе, то протягивая ему липовый ковш с квасом…
Неожиданно Георгий Всеволодович поднялся на ноги и, утирая слезы с лица, подошел к стене, на которой висели его доспехи и оружие.
— Собери-ка воевод, Жирослав, — бросил он через плечо гридничему.
Жирослав накинул на себя шубу и выскочил за дверь.
Воеводы входили в избу один за другим, рассаживаясь где только можно в этом тесном жилище. По их хмурым лицам было видно, что им уже известна печальная участь града Владимира и семьи великого князя. Последними вместе с Жирославом пришли братья Константиновичи, племянники великого князя. Среди них выделялся мощным телосложением и красотой старший из братьев, ростовский князь Василько. Два других брата, Всеволод и Владимир, смотрелись добродушными увальнями рядом с мужественным Василько.
— Братья, пришла пора за мечи браться! — сдвинув брови, заговорил Георгий Всеволодович. Он сидел на стуле, положив свой меч себе на колени. — Батый сжег Владимир, истребив и пленив множество нашего люда. По слухам, Суздаль тоже уже в руинах. Батый ведет свою орду дальше на север. Предлагаю, братья, подымать полки и выступать к Ростову. В тех краях и встретим нехристей.
Воеводы переглядывались и шушукались между собой. Единодушия среди них не было: кто-то соглашался с князем Георгием, кто-то нет, но сказать об этом вслух не решался.
Открыто возразить Георгию Всеволодовичу осмелился лишь князь Василько.
— Без полков твоего брата Ярослава, дядя, нам на Батыя выступать никак нельзя, — заявил он. — Под нашими стягами всего-то пять тыщ конников и около шестнадцати тыщ пешцев. Коль мы соединимся с Ярославом, тогда силы наши удвоятся. — Василько потряс своим пудовым кулаком. — Для крепкого удара пальцы нужно в кулак собрать, дядя, а не тыкать ими врозь.
— Верные слова, — поддержал брата Всеволод Константинович.
Он взглянул на брата Владимира, тот молча согласно закивал головой.
— Да покуда Ярослав с полками подойдет с Поднепровья, Батый все наши города выжжет! — сердито воскликнул Георгий Всеволодович.
— Ну это вряд ли! — возразил Василько. — Городов у нас много и пространства между ними немалые. К тому же весна не за горами, увязнут татары со своими обозами в наших болотах и талых снегах.
Поддержали Василько и Жирослав с Дорогомилом.
— Сюда, на Сить, еще из многих мест ратники подойти должны, — сказал Дорогомил. — Надо хотя бы этих отрядов дождаться. По-моему, спешить с выступлением сейчас нельзя.
— Мертвых во Владимире уже не воскресить, княже, — заметил Жирослав. — Нам же надлежит без спешки довести свой замысел до конца, то есть собрать большую рать. Мунгалы утратят бдительность, рассыплются в разные стороны, тогда-то мы и разобьем их по частям!
Скрепя сердце князь Георгий решил повременить с выступлением на Батыя еще какое-то время. Распустив воевод, он отправился к своему брату Святославу. Тот разместился на другом конце деревни вместе со своей дружиной. Гридни Святослава валили сосны и ели в окрестных лесах, возводя из сырых бревен избушки, где им приходилось ютиться в тесноте и неудобстве.
В не лучшем положении пребывали и дружинники Георгия Всеволодовича, и воины братьев Константиновичей, и все прочие ратники, пришедшие из ближних и дальних мест в русский стан на реке Сити. Всем приходилось на скорую руку рыть землянки, строить избы и шалаши, дабы не ночевать в холод под открытым небом.
Лесная извилистая река Сить впадает в реку Мологу, которая является притоком Волги. Сел в этом лесном краю было мало, а городов и вовсе не было. Князь Георгий забрался с войском в эту глухомань, зная, что татары в безлюдный край не сунутся. С берегов Сити полки князя Георгия могли довольно быстро добраться до любого из приволжских городов, а также до Ростова и Переяславля-Залесского. Из стана на Сити при случае можно было без труда отступить к Новгороду. Именно в надежде на помощь новгородцев князь Василько и посоветовал Георгию Всеволодовичу разбить лагерь на реке Сити.
Добравшись до жилища Святослава, князь Георгий спрыгнул с коня, передав поводья своему оруженосцу. По тому, с каким смущением запереглядывались между собой молодые гридни Святослава, стоящие на страже возле его избы, князь Георгий мигом сообразил, что он приехал сюда явно не вовремя.
Без стука вломившись под низкие своды покосившегося домишки, Георгий Всеволодович узрел брата, занятого неистовым совокуплением с юной чернокудрой девицей, пышные бедра и грудь которой, конечно, не могли оставить равнодушным такого жеребца, как Святослав.
— Уймись, братец. Передохни! — язвительно промолвил князь Георгий, возвышаясь над постелью со скрещенными на груди руками.
Чернокудрая девица, испуганно ойкнув, юркнула под одеяло, сжавшись в комок. Сидящий на постели голый Святослав выглядел смущенным и раздосадованным.
— Тебе, как я погляжу, все нипочем! — холодно продолжил Георгий Всеволодович, с осуждением взирая на брата. — Ты и на войне найдешь возможность, чтобы затащить к себе на ложе какую-нибудь потаскуху. Почто ты не оставил эту иудейку в Ростове, как я тебе велел?
— Саломея сама не захотела оставаться в Ростове, брат, — оправдывался Святослав. — У нее же там нету ни родни, ни знакомых. Куда бы она пошла?
— А ты ей, конечно, родня! — усмехнулся князь Георгий. — Или самый лучший друг?
— Послушай, брат, — довольно резко обронил Святослав, — когда ты завлекаешь юных девиц и замужних жен в свою постель, то я не встаю перед тобой эдаким Иисусом Христом! А ведь ты более меня грешен в этом, ибо имеешь супругу венчанную, а у меня ее нет. Поэтому я и путаюсь с наложницами.
Георгий Всеволодович с трудом сдержал себя, чтобы не двинуть Святослава кулаком в челюсть.
— Извини, брат, что я прервал твое сладостное уединение с Саломеей, — сказал он глухим тоном. — Я лишь хотел известить тебя о том, что татары взяли штурмом Владимир, убив мою жену и всех моих детей. Эту весть доставил мне гонец, сумевший уйти живым от Батыя.
Не прибавив больше ни слова, князь Георгий повернулся и вышел за дверь.
От услышанного у Святослава вытянулось лицо, а рот открылся сам собой. Он замер, как оглушенный громом, глядя на покосившуюся дверь, за которой скрылся его грозный старший брат.
Выбравшаяся из-под одеяла Саломея легонько встряхнула Святослава за плечо.
— Ну что, мой милый, продолжим? — промурлыкала она с игривой улыбкой на пунцовых устах.
— Отстань! — отмахнулся от иудейки Святослав. — Ты не слышала разве, Батый разорил Владимир! Это же уму непостижимо! Как смогли татары взять так быстро город с такими мощными укреплениями?!
Саломея откинулась на подушки, глядя на Святослава из-под растрепанных кудрей и небрежно накручивая на указательный палец свой длинный черный локон.
— Помнишь, по дороге в Ростов я сказала тебе, что град Владимир не устоит перед Батыем, — медленно промолвила она. — Ты, княже, тогда посмеялся надо мной. Как видишь, я оказалась права.
Глава пятая
Град Торжок
Терех очнулся от холода и от сильной боли в голове. Открыв глаза, он увидел звездное ночное небо в разрывах белых облаков. С трудом приподнявшись на локте, Терех огляделся. Вокруг на истоптанном снегу лежали неподвижные тела воинов, русичей и татар. Невдалеке догорали остовы татарских катапульт и осадных башен, распространяя запах смолы и гари. Одна из башен с треском рухнула, превратившись в груду гигантских раскаленных головешек, над которой взметнулись кверху снопы светящихся искр.
В ноющей голове Тереха мигом все прояснилось. Он вспомнил подробности этой ночной вылазки до того момента, как отряд Ярополка, сделав свое дело, стал пробиваться обратно в Переяславль. Татары наседали на дружину Ярополка столь свирепо и в таком множестве, что русичи буквально прорывались к городским воротам по телам поверженных врагов. В сумятице ночной сечи кто-то из татар оглушил Тереха ударом топора или булавы по голове. От смерти Тереха спас прочный шлем-шишак.
Терех нащупал шлем подле себя, обнаружив на нем большую вмятину. На голове у Тереха там, куда пришелся вражеский удар, вскочила шишка, рядом с которой образовалась глубокая кровоточащая ссадина.
Понимая, что надо как-то добираться до своих, Терех встал на ноги. Шум битвы уже стих. За рекой Трубеж, за ее поросшими кустами берегами, маячили покрытые снегом высокие валы Переяславля, на которых темнели бревенчатые стены и башни. По заснеженному полю битвы перемещались с места на место пешие и конные татары, подбирая своих раненых и добивая покалеченных русичей.
Терех испуганно присел, дабы не привлекать к себе внимание врагов. Он решил, что скорее всего вся дружина Ярополка полегла в сече, угодив в окружение.
«Похоже, лишь я один в живых-то и остался! — подумал Терех. — Спасли-таки меня молитвы Беляны!»
Где ползком, где на четвереньках Терех добрался до речного берегового откоса и сполз по нему вниз на ледяную поверхность реки, занесенную снегом. Лихорадочно соображая, как бы ему не угодить в руки татар и до рассвета пробраться обратно в город, Терех крался от куста к кусту, от деревца к деревцу.
Наконец Тереху пришла мысль перейти реку Трубеж, подойти вплотную к городскому валу и окликнуть кого-нибудь из караульных на стене. «Мне сверху бросят веревку, и я по ней заберусь на стену!» — промелькнуло в голове у Тереха.
Из-за сильной головной боли Терех не мог бежать, поэтому он шел по льду реки шагом, спеша уйти подальше от татар. Терех полагал, что кустарник и молодой березняк скроют его от взоров мунгалов, рыскающих на заснеженной равнине за рекой. Однако, едва Терех добрался до середины реки, как сзади раздался гортанный окрик. Оглянувшись, Терех увидел, что к нему скачут двое мунгалов на низкорослых лошадях.
Превозмогая боль в разбитой голове, Терех припустил бегом к спасительному левому берегу. Внезапно сзади прилетела вражеская стрела, вонзившись Тереху в спину. Благодаря кольчуге стрела не причинила вреда Тереху, просто застряв в ее кольцах. Дабы усыпить бдительность татар, Терех упал на снег, притворившись мертвым. Падая, он успел достать нож из-за голенища сапога, уложив его в ладони так, чтобы можно было быстро нанести колющий удар.
Подъехав к упавшему Тереху, оба степняка спешились, переговариваясь между собой на своем грубом наречии с обилием глухих и твердых согласных звуков. Терех, кое-что понимавший по-монгольски, разобрал, что эти двое хотят снять с него кольчугу и сапоги. Едва один из степняков перевернул Тереха на спину, как тот схватил его за пояс и вонзил ему нож под левую скулу. Мигом вскочив на ноги, Терех бросился на второго татарина, который успел выхватить саблю из ножен и даже сделать замах ею. Однако нож в руке Тереха умертвил его раньше, войдя степняку в глаз по самую рукоятку.
От затраченных усилий у Тереха заломило в висках, так что он заскрипел зубами от боли.
При взгляде на двух убитых им мунгалов у Тереха вдруг пропало намерение возвращаться в Переяславль. Вместо этого Тереха обуяло сильное желание убраться куда-нибудь подальше от татарской орды, скрыться где-нибудь от этого кровавого кошмара. Вспомнив, как они с Сулирадом мечтали разбогатеть и уехать в вольный Новгород, Терех решил отправиться туда без промедления.
«Ежели даже князь Георгий надумал переждать Батыево нашествие в лесной глуши, то мне-то и подавно не зазорно за жизнь свою трястись!» — размышлял он.
Терех облачился в татарскую шубу и шапку, взял оружие у мертвых степняков, их торбы с провизией и награбленным добром. Поймав татарских лошадей, которые, как собаки, не отходили от своих убитых хозяев, Терех на одну сел сам, а на другую навьючил мешки и оружие. Совершенно не скрываясь, Терех проехал по льду реки Трубеж мимо татарских становищ и выехал на ледяной простор Плещеева озера, продуваемого ветрами.
От переяславских ратников Терех прознал, что если пересечь Плещеево озеро с юга на север, то можно выйти к реке Вексе, которая вытекает из озера Сомино. Дальше, если двигаться все время на север, можно добраться до верховьев Волги, за которой начинаются владения Новгорода Великого.
Проехав за двое суток шестьдесят верст по лесным дорогам и замерзшим руслам рек, Терех добрался до города Кснятина, расположенного на берегу Волги. В пути Тереху стало совсем плохо. В Кснятине Терех свел знакомство с одним местным торговцем, которому он продал татарских лошадей. Торговец приютил Тереха в своем доме и даже приводил к нему лекарей. Врачебная помощь пошла Тереху на пользу, головные боли оставили его, хотя он был еще очень слаб.
Опасаясь татар, новый знакомец Тереха решил уехать вместе с семьей к родственникам в Торжок. Терех без колебаний согласился поехать вместе с ним, узнав, что этот небольшой городок лежит во владениях Новгорода.
Трун, так звали нового знакомца Тереха, был в Торжке своим человеком, поскольку он издавна вел здесь торговые дела и его жена была родом отсюда.
Поселившись в Торжке, Терех наконец-то обрел душевное спокойствие. Он был уверен, как и многие здешние купцы, что Батыева орда сюда не доберется.
Глава шестая
Микун и Жердята
На торговой площади Торжка у деятельного Труна имелись два лабаза. В одном он торговал сам зерном и овощами, в другом посадил Тереха, доверив ему продажу замков и различных скобяных изделий. Вызнав, что у Тереха есть кое-какое серебро и ценные вещицы, прихваченные им у убитых татар, Трун убедил его не хранить это добро в кубышке, а пустить в торговый оборот. Терех послушался Труна и таким образом стал для него не обузой, а помощником в торговых делах. Поскольку для торговли зерном и скотом требовался особый навык, приобретаемый лишь со временем, этим занимался сам Трун, а на Тереха он возложил дела попроще.
В Торжке Трун со своей семьей и помощником Терехом жил в большом доме своего тестя, который тоже занимался торговлей.
Зная, что Терех имеет намерение поселиться в Новгороде, Трун при всяком удобном случае говорил ему, что бедноты и голытьбы в вольном граде много, а вот имовитых и богатых людей мало, как и всюду на Руси. «Дабы занять в Новгороде достойное место и не смешаться с толпой оборванцев, надо, помимо тугой казны, еще обрести умение в каком-нибудь деле, — с многозначительным видом наставлял Тереха Трун. — Вот, торговля, к примеру, дело весьма достойное и прибыльное, ежели браться за него с умом!»
Терех выполнял все наставления Труна по завлеканию покупателей, по умению вести спор с конкурентами, по тому, как понять, когда можно сбросить цену на товар, а когда, наоборот, нужно поднять цену. Теперь с утра Терех шел из дому на торжище с мешочком мелких денег на поясе, необходимых для размена. Вечером он возвращался с торга домой и перед ужином отчитывался перед Труном, показывая ему дневную выручку.
Однако прежняя напасть настигла Тереха и в Торжке. В конце февраля город наполнился слухами о татарах, которые, разорив Переяславль-Залесский, устремились к Волге, взяв в осаду Тверь и спалив дотла Кснятин. Торжок, как и Тверь, стоял на реке Тверце. От Твери до Торжка было чуть больше тридцати верст.
Придя однажды, как обычно, на торговую площадь, Терех увидел там всех местных горожан, собравшихся на вече. Послушав разговоры в толпе и речи ораторов на возвышении, Терех понял, что Батыева орда неминуемо в ближайшие дни подвалит к Торжку. Горожане судили и рядили о том, как им сберечь свои дома, имущество и семьи, как не допустить татар в Торжок.
С давних пор в Торжке было своеобразное двоевластие. Сюда всегда направлялись посадник из Новгорода и наместник от суздальского князя. Торжок стоял на важном речном пути, по которому в Новгород шли караваны с хлебом. В прибыли от хлебной торговли были заинтересованы и новгородцы, и суздальские князья. Однако в эту грозную пору княжеского наместника с дружиной в Торжке не было, поскольку он прошлым летом ушел к Киеву вместе с войском Ярослава Всеволодовича. Не прислал своего наместника в Торжок и Новгород по причине своих внутренних неурядиц.
Таким образом, тон на вече задавал местный посадник Иванко, а также бояре Яким Влункович и Глеб Борисович. Они ратовали за то, чтобы новоторы, как называли сами себя жители Торжка, вооружившись все поголовно, дали отпор Батыю, не дожидаясь помощи из Новгорода. На подмогу со стороны суздальских Мономашичей власти Торжка уже не рассчитывали, зная, что Ярослав Всеволодович с полками далече, а у Георгия Всеволодовича у самого крыша над головой горит. До Торжка ли ему!
Страсти на вече закипели с новой силой, когда на возвышение поднялись Микун и Жердята, друзья Якима Влунковича, ездившие в Новгород за подмогой. Они сообщили народу, что новгородцы не пришлют в Торжок ни пешца, ни всадника, поскольку их войско ушло с Ярославом к Киеву и до сих пор не вернулось обратно.
Люди на площади кричали и спорили до хрипоты: кто-то говорил, что Торжок и без помощи Новгорода устоит перед Батыем, кто-то был с этим не согласен.
Терех, слыша, с какими настроениями наиболее воинственные из горожан собираются воевать с татарами, не выдержал и потребовал у посадника, чтобы тот и ему дал слово.
— Кто ты? — Иванко оглядел Тереха с головы до ног. — Ты купец или мастеровой?
— Я — дружинник рязанского князя Юрия Игоревича, — горделиво ответил Терех. — Уж я-то знаю, каково это — сражаться с мунгалами. Хочу верный совет дать вашим людям.
Посадник вывел Тереха на возвышение и объявил народу, что теперь станет говорить рязанский воин, имеющий опыт войны с татарами.
Выйдя к краю возвышения, Терех снял с головы шапку и расправил плечи. Перед ним на площади колыхалось море из многих сотен голов, на него взирали тысячи глаз, любопытных и настороженных. Шум постепенно стих, все ждали, что скажет этот невесть откуда взявшийся рязанец.
— Братья, ваше желание защитить свои семьи и сберечь имущество от мунгалов похвально и достойно уважения, — громко заговорил Терех, стараясь подавить свое волнение. — Дикие звери и те, не щадя себя, вступаются за свое потомство. Но в данном случае, люди добрые, все ваши надежды и устремления изначально обречены на неудачу. Даже если в Торжок придет вся новгородская рать и полки Ярослава, и тогда вам не отстоять свой город от Батыевой орды. Мунгалов великое множество, их много, как саранчи! Вдобавок к этому у Батыя имеются китайские мастера, которые могут построить камнеметы чудовищной мощности. Камни, выпущенные из этих камнеметов, пробивают любую стену. Еще мунгалы имеют негасимый огонь, который они швыряют в глиняных сосудах с помощью катапульт на стены и башни осаждаемых городов. Спасения от этого огня нет никакого!
Забитая народом площадь заволновалась, люди вытягивали шеи, чтобы лучше слышать то, что говорит Терех. Было видно, что сказанное Терехом произвело на новоторов ошеломляющее впечатление.
— Эй, рязанец, что же нам делать? — крикнул кто-то из толпы. — Что ты нам присоветуешь?
— Выход один, люди добрые, — продолжил Терех, набрав полную грудь воздуха. — Хватайте жен и детей, самые ценные вещи, запрягайте коней и уезжайте из Торжка куда-нибудь подальше. Сегодня же уезжайте!..
Площадь взорвалась криками, началась толкотня и давка. Кто-то возмущался и требовал согнать Тереха с возвышения, а кто-то уже рвался покинуть вече, спеша собирать вещи в дорогу.
Терех открыл было рот, чтобы продолжить свою речь, однако его прервали самым бесцеремонным образом. Две пары сильных рук стащили Тереха с возвышения и швырнули его на истоптанный снег. Вскочив на ноги, Терех увидел перед собой рассерженных Микуна и Жердяту. Оба были в добротных шубах с меховым подкладом и парчовых шапках с собольей опушкой.
— Ты откель взялся, говорун хренов? — зашипел на Тереха бородатый Жердята. — Почто народ мутишь своими бреднями!
— Это не бредни, а правда, боярин, — смело возразил Терех, отряхнув снег с портов.
— Ты эту правду толкуй жене своей, брату или свату, приятель, — подступил к Тереху плечистый Микун, схватив его за отвороты полушубка. — Чего ты перед всем миром выперся, как нарыв гнойный! Нам тут такие свистоплясы не нужны! Хочешь бежать — беги один, а народ страхами не смущай!
— Ты говоришь, что был гриднем у рязанского князя. — Жердята с подозрительным прищуром взглянул на Тереха. — Бывал я в гостях у Юрия Игоревича, но тебя не видел среди его дружинников, приятель.
— Зато я вас запомнил, бояре, — усмехнулся Терех. — В прошлую осень вас, как заложников, привезли в Рязань из Чернигова. Юрий Игоревич взял вас на поруки, вызволив из плена, а то ведь слетели бы ваши головы с плеч. Вы насолили в свое время Ярославу Всеволодовичу и бежали из Новгорода, но он настиг вас в Чернигове.
— Это не твое дело, гридень, — сказал Микун, оттолкнув Тереха от себя. — Проваливай отсель!
— И больше не попадайся нам на глаза! — добавил Жердята, погрозив Тереху кулаком.
Оказалось, что и Трун побывал на вече и слышал обращение Тереха к новоторам. Если Терех ушел с площади сразу после недружелюбного разговора с Микуном и Жердятой, то Трун оставался на вече до конца. Придя домой, Трун поведал тестю, жене и Тереху о том, к какому решению пришли жители города после голосования.
— Посадник Иванко и единодушные с ним бояре склонили народ к тому, чтобы собрать рать из новоторов и не пускать татар в Торжок, — молвил Трун, отогревая замерзшие руки возле теплой печи. — Микун и Жердята внесли предложение облить деревянные стены и башни Торжка водой из Тверцы, дабы ледяная корка предохранила городские укрепления от камней и негасимого огня мунгалов. — Трун кивнул жене. — Накрывай на стол, Евдокия. Сейчас перекушу и отправлюсь на берег Тверцы носить ведрами воду из прорубей. Таково повеление посадника. Надо спешить с этим, ведь татары уже близко!
Садясь за стол вместе с Труном и его тестем, Терех позволил себе пренебрежительное замечание:
— Стало быть, заморочили людям голову говоруны вроде Микуна и Жердяты. Вот дурни набитые! Они полагают, что ледяная корка на стенах Торжка спасет новоторов от мунгалов.
— А разве нет? — Трун взглянул на Тереха. — Лед ведь поджечь нельзя.
— От огня-то лед защитит новоторов, — со вздохом ответил Терех, — но не спасет их от мунгалов. Эти нехристи и не такие города приступом брали!
Глава седьмая
Битва на Сити
Войдя в полутемную избу, Хабал снял шапку и поклонился великому князю.
— Звал, княже?
— Собирайся в путь, Хабал, — сказал князь Георгий, сидя за столом с хмурым лицом. Перед ним лежала раскрытая книга, рядом стоял горящий масляный светильник. — Поедешь в Стародуб, к моему брату Иоанну. Я уже посылал к нему гонца с приказом, чтобы он вел свою дружину сюда, на Сить. Гонец давно вернулся, а Иоанн словно заблудился где-то. Тебе надлежит разыскать Иоанна и пригрозить ему моим гневом, ежели он не исполнит мое повеление. Будешь Иоанну проводником, а то этот горе-воитель еще месяц до Сити добираться станет.
— Исполню, княже, — проговорил Хабал.
Когда Хабал удалился, Георгий Всеволодович вновь склонился над книгой ветхозаветных притч, однако чтение не шло ему на ум. Последнее время великого князя одолевали печальные думы. Слезы всякий раз наворачивались у него на глазах, едва он вспоминал о жене, сыновьях и внуках. Жизнь потеряла для князя Георгия всякий смысл, в душе у него царила пустота. Единственная цель толкала Георгия Всеволодовича к действию, не позволяя ему опускать руки. Эта цель стала для великого князя неким священным долгом, не выполнить которого он просто не мог, не имел морального права.
«Клянусь Богом, я доберусь до тебя, Батыга! — ежедневно и еженощно думал князь Георгий. Ни о чем другом он не мог думать. — Вот соберу войско, дождусь Ярослава с полками и настигну тебя, исчадие адово! Ни за лесами, ни за реками ты не скроешься от моей мести, хан Батый! Я все равно уничтожу тебя, выродок! Своей рукой вырежу твое поганое сердце!»
Ратники стягивались на Сить очень медленно, это угнетало князя Георгия. Еще его терзала неизвестность, не было никаких вестей от брата Ярослава. Где он? Добрался ли до Новгорода? Или еще только к реке Ловати подходит? Уже наступил март, пора бы Ярославу вернуться в Залесскую Русь.
В русские станы на Сити вместе с обозами и ратными людьми доходили тяжелые слухи о взятии татарами Ростова, Ярославля, Углича и Костромы. От Углича было совсем недалеко до реки Мологи, по ледяному руслу которой на Сить доставлялось продовольствие для русской рати.
Понимая, что татары наверняка всюду разыскивают его полки, Георгий Всеволодович рассылал дозорных далеко на юго-восток, чтобы загодя обнаружить приближающихся врагов и успеть изготовить русскую рать к битве. Главная трудность состояла в том, что полки и дружины были растянуты вдоль русла Сити почти на три версты. Все окрестные деревни были забиты ратниками.
Проведя еще одну бессонную ночь, князь Георгий отправился в маленькую бревенчатую церковь, поставленную на возвышенном месте за сельской околицей, куда не доходили весенние талые воды. Это стало для него неким ритуалом. Каждое утро Георгий Всеволодович молился в одиночестве за упокой душ своих близких, погибших во Владимире.
Уже возле самой церкви великого князя догнал его дружинник верхом на коне, крикнувший ему, что в лесной просеке к северо-западу от Сити показалась татарская конница.
— Что ты мелешь?! — раздраженно заговорил князь Георгий. — Откуда там взяться нехристям? В той стороне и дорог-то нету!
Гридень сослался на князя Всеволода Константиновича, воины которого случайно наткнулись на татар в лесу, куда они отправились за дровами.
— Пришли ко мне воеводу Дорогомила! — повелел гридню Георгий Всеволодович. — Живо!
Пришпорив коня, дружинник умчался.
Ругаясь себе под нос, князь Георгий поспешил к избе, где он жил с первого дня своего пребывания на Сити. Эту потемневшую от времени избу из сосновых бревен, с двускатной крышей и оконцами, затянутыми бычьим пузырем, хорошо знали все воеводы русского войска.
Дорогомил предстал перед великим князем с сонным лицом и всклокоченной бородой.
— Дрыхнешь, воевода, а мне сообщили, что в нашем тылу татары объявились, — проворчал князь Георгий, роясь в сундуке. — Нехристи вышли прямо из леса к стану Всеволода Константиновича. Поднимай конный полк, друже. Выдвигайся к деревне Ходче и погляди сам, есть ли там татары.
Дорогомил широко зевнул и с поклоном удалился.
Торопя своих слуг с завтраком, Георгий Всеволодович то выходил во двор, то возвращался в дом. Его снедало какое-то внутреннее беспокойство. В последнее время он стал обращать внимание на различные приметы, стараясь через них предугадать события в ближайшем будущем. Вчера вечером соседская собака долго выла на лес, обернувшись как раз на северо-запад.
Услышав топот копыт, князь Георгий выскочил из избы без шубы и без шапки, чтобы поглядеть, сколько всадников взял с собой в дозор воевода Дорогомил. Если в лесу у села Ходча и впрямь появилось войско мунгалов, то большой битвы будет никак не избежать.
Дорогомил взял с собой всю великокняжескую дружину.
Сев за стол, Георгий Всеволодович продолжал вслушиваться в звуки, доносящиеся с улицы. Он еще не окончил свою скромную трапезу, как в избу вломился Дорогомил с горящими глазами и взволнованным лицом.
— Беда, княже! — с порога воскликнул он. — Обошли нас нехристи! Валом валит татарская конница со стороны Ходчи и из леса близ Роища! Дружина Всеволода Константиновича и полк его брата Владимира уже сражаются с мунгалами! Но им одним не выстоять, княже. Надо спешить к ним на выручку.
Георгий Всеволодович вскочил, едва не опрокинув стол. Крича и ругаясь, он сзывал своих отроков, веля им седлать коня, достать его боевое облачение, выносить на улицу его княжеский стяг.
— Ступай, воевода! — рявкнул князь Георгий на Дорогомила. — Подымай ратников! Пусть трубачи играют тревогу! Проспали мунгалов, твою мать!
Покуда Георгий Всеволодович и его воеводы собирали воедино своих конных и пеших воинов, со стороны деревень Ходча и Роище прямо по льду Сити бежали разбитые дружины двух братьев Константиновичей. Не задерживаясь подле великокняжеского полка, объятые смятением ратники спешили к стану ростовского князя Василька.
Увидев мчащегося на неоседланном коне Владимира Константиновича, князь Георгий окликнул его, спросив, где его брат Всеволод и много ли татар вышло из лесу.
Юный Владимир, щит которого был утыкан стрелами, чуть придержав коня, ответил великому князю, что Всеволод убит, а татар надвигается великое множество.
— Уходи к стану Василько, государь! — крикнул Владимир. — Спасайся!
Едва схлынул поток бегущих ратников, как на заснеженной реке показались идущие на рысях отряды татар, сверкая саблями и копьями в лучах восходящего над лесом солнца. Конница степняков издали напоминала длинную черную змею, которая выползла из заснеженных дебрей.
Гридничий Жирослав предложил было Георгию Всеволодовичу последовать совету Владимира Константиновича, но получил в ответ гневную отповедь:
— Стыдись, воевода! Не хватало нам от нехристей бегать! Здесь стоять будем.
Увидев черно-багряный великокняжеский стяг, татары стали разворачиваться широким полукругом, дабы охватить фланги русского войска. Глубокие снега на берегах Сити не позволяли татарской коннице проявить всю свою стремительность. Конная лавина степняков, сминая кусты и просачиваясь через светлый сосновый бор, со зловещим свистом множества стрел навалилась на полки князя Георгия. Боевой клич мунгалов разорвал чуткую тишину векового леса.
Дорогомил кричал Георгию Всеволодовичу, что надо продержаться до подхода полков Святослава и Василько. Но великий князь не слушал его, объятый одним-единственным стремлением. Выхватив меч, князь Георгий ринулся в самую гущу сражения. Длинный клинок в его сильной руке звенел и высекал искры, сталкиваясь с кривыми саблями татар. Клокочущая ярость, переполнявшая сердце великого князя, прибавляла ему сил. Не чувствуя ран, князь Георгий крушил татар направо и налево, не обращая внимания, что творится у него на флангах. Перед ним были враги, лишившие его всех радостей жизни, кровью которых он так сильно жаждал напоить свою месть.
Георгий Всеволодович не заметил, как был убит татарской стрелой гридничий Жирослав, как пал под ударами татарских сабель воевода Дорогомил.
Зловещее и неумолимое превосходство врагов низвергло князя Георгия в бездну отчаяния, когда он увидел повальное бегство своих пеших ратников и дружины, увидел свой падающий стяг с ликом Спасителя. Повернуть коня и бежать вместе со всеми князь Георгий не мог. В нем не было страха перед татарами, которых он был готов убивать, даже оставшись в одиночестве перед всей Батыевой ордой.
Никто из дружинников не видел, как князь Георгий упал из седла на тела сраженных им татар.
Добравшись до стана князя Василько, поредевший великокняжеский полк до полудня сдерживал натиск татарской конницы вместе с ростовской дружиной. Оттеснив русичей на лед реки Сити, татары в конце концов обратили их в бегство. Лишь когда лилово-алый свет вечерней зари лег на леса и долы, степняки прекратили преследование разбитых русских полков.
Было 4 марта 1238 года.