За Русь Святую в едином строю
Уже несколько дней не находили себе места всполошенные вороны. Было отчего, Коломну и ее окрестности наводнили тысячи людей, коней, телег, все это двигалось, кричало, ржало, лязгало железом, перешучивалось, переругивалось… Городские собаки посрывали себе голоса от бреха, вся живность норовила попрятаться из-за множества людей.
Под руку великого князя Дмитрия Ивановича Московского со всей Руси собирались полки, чтобы идти навстречу Мамаю. Сбор тем ратям, которым не с руки к Москве, назначен на 15 августа, праздник Успения Пресвятой Богородицы. Немного позже пришли и московские полки. Теперь почти все, скоро выступать, литовские князья Андрей и Дмитрий Ольгердовичи присоединятся позже. От Степи один за другим приходят гонцы от высланных вперед сторож, приносят вести, что Мамай со своим войском стоит у Красивой Мечи.
Отстояв службу в таком знакомом и родном Вознесенском храме (здесь венчались с Евдокией), Дмитрий Иванович распорядился собрать всех прибывших князей и воевод на совет. Пора решать, как идти и где давать бой ордынцам.
В предыдущий день они долго мозговали это с узким кругом, самому Дмитрию очень понравилась толковость воеводы Дмитрия Михайловича Волынского, прозванного за основательность Боброком. И впрямь на бобра похож, плотный, насупленный, такого с места не свернешь. Дмитрий Михайлович на Москве недавно, сначала заскучал у себя на Волыни и пришел к нижегородскому князю, но потом перешел к Дмитрию Ивановичу. И верно, кому еще помогать, как не сродственнику? Жена воеводы Анна Ивановна — родная сестра великого князя.
Сам Дмитрий, правда, плохо помнил Анну по детским годам, ее вдруг сосватали в далекую Волынь, когда самому будущему князю было только-то лет пять-шесть. Матери у них разные, но отец-то один!
Но Дмитрий Боброк не родством взял, а толковостью, рассудительный и спокойный, он умел выслушать Дмитрия, подумать, чуть кряхтя, а потом вдруг предлагал свое, но такое, что князь диву давался.
Боброк и литовским князьям родич, он из Гедиминовичей. Дмитрий тайно радовался, что не разглядел Ольгерд столь доброго воеводу, не то плохо бы было им с Владимиром еще в первую литовщину…
Вот и теперь главное слово за Боброком, он чуть набычась и рубя воздух ребром крупной ладони (у многих мелькнула мысль: не приведи господь под такой кулак попасть, зубов не соберешь!), объяснял, как должно двигаться.
Не все разом, чтобы не было толпы, а поделившись на отдельные полки. И построиться для смотра надо так же. Дмитрий Михайлович называл полки, имена, место стояния, вглядываясь тяжелым взглядом в лица князей и воевод, точно спрашивая: поняли ли? Те послушно кивали, соглашаясь. Да и что спорить, ежели толково распоряжается?
И Дмитрий Иванович тоже кивал. Зато, когда встали на большом Девичьем поле под Коломной для смотра, так сердце зашлось, что впору хвататься за него.
Над строем всадников и пеших развеваются стяги, выше всех, конечно, великокняжеский — красный с ликом Спаса Нерукотворного. Рядом со стягом стоит Михайло Бренко, но это пока, потом под него встанет сам князь Дмитрий Иванович.
В центре Сторожевой полк, его поведут Микула Вельяминов (страшно боялся, что не доверит Дмитрий после беды с братом Иваном), Тимофей Васильевич Волуй, Иван Родионович Квашня (и за что прозвали, когда он весь подтянутый, крепкий) и Андрей Черкизович…
За ним Передовой во главе с братьями Всеволожами Дмитрием и Владимиром.
Потом стоит Большой полк, дожидаясь под свой стяг великого князя.
Вон полк Правой руки, его поведет Владимир Андреевич. Князь пытается сдержать своего горячего коня, взял нового, еще вчера спорили с Дмитрием, стоит ли? Но стремянный поведет в поводу и прежнего, может, придется пересесть. В походе и тем более в бою всадник с конем одно целое; если лошадь непослушна, то седоку смерть!
Полк Левой руки возглавляет Глеб Друцкий…
Все при деле, все опытны и бесстрашны. Под такими знаменами и с такими воеводами и на рать идти легче. Дмитрий заметил, что горло перехватило не у него одного, многие и простые ратники, покосившись на силу немалую, вставшую рядом, тоже едва переводили дыхание. И князья тоже.
Хотелось крикнуть: вот чего добивался-то! Чтоб в едином строю за свою землю встали, за веру свою православную!
Но ничего кричать не стал, только кивнул Боброку, чтоб распоряжался дальше, и поскакал к своему знамени. Над полем полетел зычный голос Дмитрия Михайловича, повторявший, кто за кем переправляться должен и как строиться для похода на том берегу. Говорил больше для порядка, все уже сказано-пересказано князьям и воеводам, каждый знает порядок и уже все распределил в самом полку.
Но слушали Боброка все же с вниманием. Владимир Андреевич наклонился к своему воеводе Данилу Белоусу:
— Экий голосище… И с толком распоряжается!
Воевода согласно кивнул:
— Доброго помощника нашел Дмитрий Иванович.
Великий князь запретил Евдокии провожать себя до Коломны, у нее новорожденный Ваня, да и остальные дети не слишком велики. Очень хотелось поехать старшему Василию, ну тут уже мать встала стеной:
— Не на охоту едут, не пущу!
Прощались в Москве, Евдокия с детьми долго стояли на кремлевской стене, глядя вслед уходившим полкам. Хотя за столько лет и привыкла княгиня к постоянным ратям и походам, но теперь, как все, понимала, что столь тяжело никогда не было. Вернется ли?
Так думала каждая женщина, махавшая рукой своему родному мужу ли, сыну, брату или просто любому, что уходил в неведомое. С честью ли вернется, с бесчестием или раненый. А может, и вовсе в сыру землю ляжет… Только богу известна судьба каждого, но каждый верит, что его судьба добрая.
Зато в Коломну приехали Мария с дочками, Евпраксия Ольгердовна, чтобы проводить Владимира Андреевича, и сестра Анна, которую Боброк на людях к себе не подпускал, мол, нечего слезы лить.
Прощание постарались сделать коротким, и впрямь, нечего слезы лить, душа у воина должна быть светлой, а не рваться от тоски по родному дому. Вот вернется с победой, тогда и поплачут жены вдоволь на его груди, обхватив шею руками, а когда уходит, не надо…
Переправлялись через Оку очень толково, тут уж за дело взялся Тимофей Васильевич Вельяминов. И ладейщики работали споро, и сами ратники не сидели руки сложив, пока их перевезут. Вельяминова Дмитрий попросил остаться еще, дождаться опоздавших. Тот согласился, но со вздохом.
Оказавшись на той стороне, полки, как было оговорено, сразу шли вперед, освобождая место следующим. Перед тем как вступить во владения Рязанского княжества, Дмитрий снова собрал князей и воевод, строго напомнил: чтоб и волос ни с одного рязанца не упал! Кого за обидой рязанцам застанут — голову с плеч сразу!
Многих поразила такая жестокость князя, но сразу поняли — боится оставлять за спиной недовольных, чтобы сзади не ударили. Тоже верно… А меж собой переговаривались, мол, куда идем-то? Вроде по разговорам, так на Дон, а чего ж не прямо, а с вывертом?
Не станешь же каждому объяснять, что Великий князь не только к Дону идет, но и норовит своими полками отделить Олега Рязанского от Ягайлы, чтоб не объединились они меж собой и с Мамаем.
В Березуе вдруг подошли еще полки, это привели своих старшие Ольгердовичи — князья Андрей и Дмитрий. Ратники почти с завистью поглядывали на вооружение псковичей и брянцев, видно, немало денег князья положили, чтоб их полки были не с рогатинами! Сами Ольгердовичи, обветренные, покрытые серой дорожной пылью, довольно блестели глазами.
А с рогатинами в русском войске нашлось немало. В том числе и самих рязанцев, по чьей окраине двигались.
Через поле к дороге наперерез войску бросились несколько мужичков, вооруженных чем попало. Микола Вельяминов поднял руку в знак спешной остановки. Ближние ратники потащили из ножен мечи.
— Стой! Пока ничего не делать. Помните княжий приказ: рязанцев не трогать!
— Да мы-то помним, Микола Васильич, только они бегут с рогатинами…
— Пусть бегут, вот ежели сами нападут, тогда и ответим, — задумчиво произнес Вельяминов. Что-то подсказывало боярину, что не нападать собрались мужики.
Впереди несся сломя голову рослый рыжеватый парень, он спотыкался, даже падал, но снова вставал и бежал, размахивая руками. Приблизившись на несколько шагов, парень вдруг бухнулся прямо в порыжелую траву и заорал:
— Возьми с собой, князь, с Ордой биться!
Микола невольно огляделся, кого он князем зовет-то? Потом понял, что его самого, усмехнулся:
— Да не князь я, боярский сын.
— Нам все одно, возьми с собой супротив Мамайки!
Вельяминов посмотрел на остальных, спорым шагом подходивших к войску, и усмехнулся:
— А чего ж со своим князем к Ягайле не пошли?
— Не обижай, боярин! Никогда Рязань с литовинами супротив Москвы не стояла!
— Ладно, — чуть смутился Вельяминов, — шагай к пешцам, они сзади тащатся. Лошадей небось нет?
Теперь смутились подошедшие мужики:
— Да… и лошади есть… только не ратные они…
Один даже развел руками:
— Ежели я сгину, так старший сынок остальных поднимет, а ежели коняка упадет, то и поднимать нечем будет. А ты не сумлевайся, болярин, я ордынцев и голыми руками на части порву, потому как они многих моих сродичей погубили.
Другой, тот, что постарше, видно, решив, что не слишком годны московским воеводам, вдруг повысил голос:
— А не возьмешь, мы и сами пойдем! И наши рогатины какого-никакого басурмана положат!
Микола расхохотался:
— Ох, какой грозный! Ежели рогатиной, тогда конечно! Сказано же: идите в строй к пешцам!
Мужики начали кланяться, благодаря Вельяминова за то, что позволил им идти вместе со всеми класть свои жизни в смертном бою.
Тронув поводья лошади, Микола повернулся к едущему рядом Семену:
— Нашего полку прибыло. Ох и испугается Мамай, узнав, что у нас такое войско!
— Микола Васильич, это хорошо, что пешцы подходят, говорил же Дмитрий Михайлович Боброк, что конных хватит, а пешцев мало.
— Да я это понимаю, только посмотри, с чем они. Рогатина, она один раз в бой вступает, а потом чем драться станет?
— А у ордынца убитого и возьмет!
Знать бы Семену, что ему самому придется во время боя так поступать. И что Микола Вельяминов обратно вернется в дубовой колоде, а сам Семен на подводе.
Но отъехать далеко не успели, снова наперерез, только теперь уже из кустов, выскочили бабы, замахали руками, загалдели. Вельяминов поднял руку:
— А ну замолчь! Чего надо?! Говори по одной.
Это не удалось, снова заорали все сразу. Семен пошел на них лошадиной грудью, оттесняя подальше от боярина. Одна из баб живо вцепилась в поводья, едва не подняв лошадь на дыбы.
— Тьфу, оглашенная! — ругнулся Семен. — Под копыта попадешь! Чего хотите?!
Наконец удалось разобрать, что… мужики ушли из дома без спроса, а потому… без котомок с едой и чистого исподнего, какое перед боем надевать надо!
— Думали, не углядим, что тайком по меже рванули?! — Похоже, баб больше всего обижало именно это — что их не спросили. Немного поярившись, они успокоились и уже едва не со слезами на глазах попросили Вельяминова, тоже называя князем, передать непутевым котомки.
— Они вон там, позади, среди пешцев, только не позорьте своих мужиков, не орите так.
Неожиданно та самая баба, что перехватывала коня у Семена, облегченно вздохнула и с поклоном протянула ему котомку:
— Прими, не обидься.
— А чего это мне? У тебя ж муж есть?
Баба отерла вдруг помокревшие глаза платочком и снова вздохнула:
— Погиб он… Еще на Воже погиб. Возьми, а?
— Может, кому из своих сродичей отдашь?
— Одна я, как перст одна.
Семен совсем растерялся. Внимательней глянув на вдову, он увидел, что та молода и хороша собой. Видно, тосковало бабье сердечко. Встретившись глазами, вмиг вспыхнули оба.
— Тебя как зовут-то?
— Оленой…
Неожиданно для себя Семен вдруг спросил:
— Станешь ждать-то?
— Стану…
— Ну, жди, обратно пойду, тебя заберу!
— Ахти! — прижала руки к груди женщина. А Семен уже подхватил котомку и тронул коня вслед за Вельяминовым. — Я вон в той деревне живу! Храни тебя Господь! — перекрестила уезжающих Олена и прижала платок к губам, чтобы не разреветься во все горло.
Она и сама не могла понять, с чего вдруг бросилась сначала вместе со всеми за мужиками к проходившему войску, а потом под копыта коня этого молодого всадника. Его чуть лукавые синие глаза сразу заворожили молодую вдову, и теперь выбросить их из головы не получалось. Знала, что будет ждать непонятно чего, станет Господа молить, чтоб оставил жизнь этому воину…
И вдруг она ахнула, метнулась следом, закричала что было сил:
— А тебя-то как кличут?! Тебя-то?!
Он, не оборачиваясь, махнул рукой:
— Семеном!..
— Семен… Семша… — Теперь она знала, за кого просить. Даже если он не вернется, погибнет или просто забудет неожиданную встречу на дороге, все равно она будет за него молить.
Вельяминов довольно хохотал:
— Ай и повезло тебе, Семка! Баба-то справная… Все при ней. Вот и женкой обзавелся нежданно. — Потом вдруг посерьезнел: — Это хорошо, когда тебя кто-то ждет. Тогда и в бою легче.
Над Семеном добродушно посмеивался не один Микола Вельяминов, по полку сразу расползся слух о настырной бабе, вцепившейся в его лошадь. Но когда шутки стали злыми, Семену пришлось выставить пару зубов одному из насмешников. Тот пятился, выплевывая кровь изо рта:
— Ты че, Семка, ты че? Из-за чужой бабы с цепи сорвался!
— Думай, что говоришь! — зло бросил Семен. — Ты ее щупал? Али под юбку лез? Вот и не трепли имя!
Вообще-то Семена поддержали все, баба не выглядела шалавой, и Антип получил по зубам за дело. Позже, придя в себя, беззубый Антип, смущаясь, подошел к Семену:
— Ты, Семка, тово… ты зла не держи… Я ж не знал, что за баба…
— Ладно, кто старое помянет, тому глаз вон. А ты коли еще раз кого без дела хулить станешь, то я тебе еще зуб выбью!
Антип благодушно расхохотался:
— Да скоро и бить нечего будет!
— Часто языком мелешь не по делу?
— Ага! — согласился тот, мотая кудлатой башкой. — Особо во хмелю.
Через несколько дней Антип погибнет, ценой своей жизни спасая Семена.
На совете решено идти к Дону, а там по месту видно станет. Дон был уже совсем недалеко, когда из степи примчалась новая сторожа. Довольные собой Петр Горский и Карп Алексин привезли «языка» — перепуганного ордынца, видно, из такого же разъезда, который сначала ошалело мотал головой, а потом толково рассказал, что Мамай с войском стоит в трех днях пути от Дона на Кузьминой гати.
Сделав знак, чтобы татарина увели, Дмитрий обернулся к Владимиру:
— А Ягайло с Рязанцем?
— Пока далеко.
— Скажи Семену Мелику, чтоб и за той стороной следил пристально. Негоже в клещи попасть. И вперед быстрее надо, мы должны с Мамаем схлестнуться раньше, чем литовцы с рязанцами подойдут.
— Не очень веришь Олегу?
— Береженого бог бережет, — хмуро пробормотал Дмитрий.
Войско шло споро, никто не ворчал, с каждым днем становясь все более сосредоточенными. Тревожное ожидание было разлито в воздухе.
Лето заканчивалось, по ветру уже полетели первые паутинки, желтели листья, выгоревшая на солнце трава уже не радовала глаз яркой зеленью. Отовсюду доносились птичьи крики, на каждом малом озерце, каждом затончике реки или речушки слетывались перед дорогой утки и гуси.
Им не до людской беды, не до Мамая или Ягайлы, не до того, успеет ли на Дон Дмитрий Иванович со своим войском, одолеет ли рать поганую. Для них нет ничего важнее поставить молодняк на крыло, чтоб уверенно перенес дальнюю дорогу и смог выжить зимней порой, а по весне вернуться и дать новое потомство на родных берегах в родных зарослях.
Но в эту мирную жизнь ворвались с железным лязгом и грохотом, со своим гомоном люди, переполошили птичье население. И не только птичье, но все лесное. Стремились удрать подальше все, кто смог это сделать. Движение большого войска вычищает земли не хуже пожара. Бежали белки и трусливые зайцы, унеслись тонконогие косули, ушли, недовольно оглядываясь на ненужный шум, сохатые, побежали подальше даже жадные до любой добычи волки… Непорядок на земле Русской…
