Глава 45
Передача с градоначальником Сувориным «Час мэра» подходила к концу. Нику слегка потряхивало от напряжения, Валерий Александрович, несмотря на проблемы со здоровьем, держался молодцом.
— Дорогие телезрители, — сказала Ника, — ваши заявки, жалобы, претензии, поступившие по многоканальному телефону, Валерий Александрович рассмотрит и в следующей нашей программе отчитается о проделанной работе.
— Даже если вы меня и не выберете снова мэром, — вставил Суворин.
— Ах, Валерий Александрович! — коротко и мелодично засмеялась ведущая, игриво посмотрела на собеседника, потом в объектив камеры. В ее смехе слышалась безграничная уверенность, что Суворина обязательно выберут на второй срок.
— Нет, ну все может быть, — с легким отсветом страдания улыбнулся мэр и тоже посмотрел в глаза телезрителей, как бы призывая их разуверить его в возможности подобного развития событий.
— А теперь давайте парочку вопросов. Так, у нас есть кто-нибудь на линии? Алло? Мы вас слушаем. Говорите.
Ника и Валерий Александрович запрокинули головы и, прислушиваясь, устремили взгляды под потолок, усеянный пронумерованными софитами. В динамиках что-то зашкварчало, гавкнуло, и в студию ворвался мужской голос.
— Говорите, вы в прямом эфире, — подбадривая, сказала Ника.
— Здравствуйте!
— Здравствуйте! — отозвались телеведущая и мэр.
— Говорит Михаил Семенович Сорокин. Валерий Александрович, ответьте, пожалуйста, вот почему мы с женой, два малообеспеченных человека, платим за квартиру треть своих доходов? А жить-то на что?
Ника и Суворин заметно расслабились. Они боялись вопроса об исчезновении Олеси и Валерки.
— Согласно областному законодательству, плата за коммунальные услуги не должна превышать шестнадцати процентов совокупного дохода семьи. Остальное компенсируется из бюджета. Интересно, что в прошлом году за компенсацией обратились только два процента тех, кому она положена по закону. Почему не обращаетесь за компенсацией?
— Давайте следующий вопрос! — потребовала Ника. — Алло, говорите!
— Алло, алло, здравствуйте, — взволнованно заговорил женский голос. Это Елена Тимофеевна, пенсионерка.
— Добрый вечер, Елена Тимофеевна.
— Валерий Александрович, мы вас так любим и голосовать пойдем обязательно за вас!
— Весьма польщен.
— Вот у нас в Шлимовске пенсии приносят вовремя. Но скажите, когда же они побольше-то станут?
— Дорогая Елена Тимофеевна. Если б я мог повлиять на величину пенсий, то баллотировался бы сразу в президенты России, правда? Сколько бы у меня прибавилось сторонников, представляете? Ого-го! Но, к сожалению, в этом вопросе я бессилен. Это от меня не зависит. А вот чтобы и дальше пенсии выплачивались вовремя — тут я буду биться до последнего: Тоже, знаете ли, нелегкое дело.
— Алло, есть еще кто-то? Мы внимательно слушаем. Говорите!
Под сводами студии опять зашуршало, квакнуло, и повисла пауза.
— Говорите! — настойчиво повторила Ника. — Так, кажется, наши зрители исчерпали запас вопросов, Валерий Александрович, — с явным облегчением добавила она.
Но динамик снова зашипел эфирным шумом. Ника и Суворин переглянулись.
— Да? — напрягся Валерий Александрович.
С того момента, как началась передача, Вадим принялся накручивать диск. Это было не так-то просто, потому что на колене у него сидел Валерка и настойчиво пытался посодействовать. Он хватал телефонный шнур, дергал диск, норовил нажать «отбой». К тому же линия была постоянно занята.
— Ну-ка, убери волосатые ручонки! — прикрикнул Вадим. — Ух, балбес!
Балбес задрал голову и посмотрел на няньку. Его рот растянулся в счастливую, глупую улыбку.
— Что пялишься, негодяй? — ласково спросил Вадим и снова набрал номер. — Эй, отпусти, отпусти!
Валерка схватил его за ухо и с естествоиспытательским интересом попытался его оторвать.
— Здравствуйте, — наконец-то ответили Вадиму. — Телевидение.
На экране телевизора ведущая передачи и мэр Шлимовска вели оживленный диалог.
— Еле дозвонился, — признался Вадим. — Можно задать вопрос мэру?
— Можно. Только вам придется подождать минут десять. Трубку не кладите. Когда услышите, что вас спрашивают, — отвечайте.
Телефон замолчал, но гудков не было. Вадим принялся ждать, каждые пять секунд отражая покушения младенца на разъединительную клавишу.
— Смирно сиди, — приказал он.
Валерка извернулся и начал теребить край киллерских трусов — было жарко, и Вадим сидел перед телевизором в боксерских панталонах. И вдруг мертвую тишину в трубке нарушил приятный женский голос. Это говорила ведущая передачи:
— Алло, есть еще кто-то? Мы внимательно слушаем. Говорите!
Вадим придвинул трубку к лицу Валерки и встряхнул младенца. Детеныш, обычно такой разговорчивый, молчал. Вадим тряхнул малыша сильнее. Тот вздохнул и посмотрел на мучителя влюбленными голубыми глазами.
— Говорите! — повторила ведущая. — Так, кажется, наши зрители исчерпали запас вопросов, Валерий Александрович.
«Ах ты, черт!» — беззвучно выругался Вадим и ущипнул Валерку за мягкое плечо. В глазах младенца тут же отразились боль, разочарование, непонимание, обида, лицо побагровело, уголки губ съехали вниз, и дитя полноценно отдалось своему горю.
— Да? — напрягся Валерий Александрович.
И тут по студии пронесся детский вопль, одновременно жалобный и негодующий.
Операторы, режиссеры, ассистенты — все застыли в удивлении и замешательстве. Ника вздрогнула, Суворин дернулся и окаменел.
Режиссер на пульте сработал молниеносно. Пронзительный крик ребенка смолк так же внезапно, как и раздался. Ника увидела на одном из мониторов, установленных в студии, рекламную заставку, которая сразу сменилась разноцветным мельканием. Пошла реклама магазина бытовой техники.
— Скорее вызовите «скорую», — закричала Ника, поймав остановившийся, стеклянный взгляд Суворина. Тот беззвучно шевелил белыми губами.
— Ника, через две минуты — ты в кадре. «Скорую» уже вызвали, — донесся сверху, из стеклянной кабины, голос режиссера.
Около Валерия Александровича уже суетилась целая армия — его помощник и работники телевидения.
— Вы можете идти?!
— Валерий Александрович, вы…
— Валидол, у кого-нибудь есть валидол?
— Расстегните ворот, ослабьте галстук!
Суворин не реагировал на манипуляции спасателей.
— До прямого эфира осталось тридцать секунд, — предупредил режиссер. Или не будем давать концовку?
Ника обессиленно смотрела на толпу, в глубине которой мелькало застывшее лицо мэра. Она сжала мокрые ладони. Оператор Сергей Будник сделал «цаезд» камерой.
— Придется давать крупняк, Ника Львовна, — сказал он, — а то все окажутся в кадре.
Ника посмотрела прямо в объектив и улыбнулась. Шум в студии утих ровно на минуту, все ждали ее слов. Зажглось табло с красными буквами «Микрофон включен!», и на экране возникло лицо ведущей.
— Дорогие телезрители, — очень естественно и непринужденно, почти весело сказала Ника, — к сожалению, наша передача подошла к концу. Надеюсь, через месяц мы вновь встретимся с Валерием Александровичем Сувориным, а вы, мои дорогие, не променяете очередной «Час мэра» на один из многочисленных телесериалов. Договорились? Тогда — до свидания!
Фирменная заставка программы вскоре сменилась физиономией популярного певца. Томно закатывая глаза, он запел о своей невыносимой любви.
Ника почувствовала, что по ее спине бежит капля пота. А в огромном зале телецентра уже появились люди в белых халатах и с чемоданчиками — это была бригада «Скорой помощи», вызванная по 03, и врачи, наблюдавшие работников мэрии и лично Суворина, — им позвонил по сотовому телефону помощник мэра.
— Ну, прости, прости меня, подлеца, — сказал Вадим, прижимая к себе малыша. Горе и обида были бескрайни. Валерка заливался слезами, рыдал и отталкивал руки Вадима.
По телевизору пошла рекламная пауза.
— Сволочи, что придумали, — зло бросил киллер в пространство. Издеваются над лялькой!
Он поцеловал младенца в пухлую, соленую щеку и стал качать его на груди.
— Ну, все, все, я больше не буду! — приговаривал он. — Прости меня, старого идиота, хорошо? Ну, не плачь. Не реви, я кому сказал!
Валерка пару раз с подвыванием всхлипнул и вроде бы успокоился.
— Подумаешь, ущипнул разок! Ребенок укоризненно вздохнул.
— Обидно, да? — понял Вадим. — Ну, что же я поделаю, браток? Приказ есть приказ. Его надо выполнять. Все, ты больше не будешь орать, да?
Валерка вывернулся, оказался пузом на коленях киллера и схватил пульт телевизора.
— Помирились? — спросил Вадим. Он поднял ребенка и посмотрел ему в глаза.
Чудесный малыш хохотнул и заехал киллеру пультом в нос.
— Кажется, там что-то случилось! — сказал Лео Маше, оторвавшись от экрана телевизора.
— Со звуком что-то? — спросила Маша.
— Вроде ребенок закричал.
— Да нет, не может быть. Просто что-то со звуком.
Маша и обычно-то провоцировала мужчин на необдуманные поступки, а сегодня была совершенно невыносима. Когда Лео вернулся домой, Маша спала, и ее дыхание было скорее алкогольным, чем аквафрешным. Американец ходил вокруг дивана, не решаясь растолкать подругу. Она проснулась только к вечеру, непонятно взбудораженная, растрепанная, ее зеленые глаза излучали дьявольский свет, а тело — цветочный запах, от которого Лео бесился, как кот. Лео вдыхал чудесный аромат, соединенный с коньячными парами, и у него кружилась голова. Ему уже было совершенно безразлично, произошел или нет какой-то инцидент в телестудии во время трансляции передачи «Час мэра», он хотел только одного — обычных действий Маши.
Но Маша не торопилась приступить к ежевечерним упражнениям, она поставила на журнальный столик свой ноутбук и явно вознамерилась подредактировать написанную статью. Этого Лео не мог допустить. Он пристроился на полу, рядом с журнальным столиком, и начал гладить Машину ногу горячими руками.
— Машинка, хватит работать, — намекнул он. Лео плодотворно работал с уменьшительно-ласкательными суффиксами русского языка. Нежность к Маше требовала особенных созвучий. — Машучка, я делать тебе приятно под столом.
И Лео начал колотить ребром ладони по Машиным ступням.
— Ой, щекотно! — засмеялась Маша. Но не оторвалась от компьютера. Доза алкоголя, влитая в Машин желудок днем, к вечеру спровоцировала у девушки какую-то ненормальную деловую активность.
Лео не прекратил домогательств. Он с чудовищным усилием влез по пояс под низкий столик, в пространство, где едва помещались Машины колени.
— Ой, Лео, мне так неудобно! — воскликнула Маша. — Давай вылазь!
— Я не могу, — признался Лео из-под стола. — Я застрял.
Неуклюжий американец попытался встать вместе со столом, но вместо того, чтобы разогнуть спину и выпрямиться, он — дурила! — оперся на руки и поднял поясницу, отчего ноутбук свалился Маше на живот и туда же через секунду съехал и журнальный столик. В довершение всего Лео потерял равновесие и громыхнулся не куда-нибудь вправо или влево, а прямо вдогонку за столиком.
— Да что же это такое?! — заорала Маша. — Опять!!! Сколько можно?!! Кретин!!!
Удивленным гамбургером они застыли на диване. Вскоре придавленная журналистка дала волю языку. Она и в более спокойные минуты не очень-то сдерживала эмоции, а сейчас… Лео не смог бы дать точный перевод всех тех слов, которые он услышал, но основной их смысл он уловил отлично.
Заработанные три тысячи долларов открывали двери в самый дорогой ресторан Шлимовска, но Сергей и Шушу сидели поздно вечером на кухне и ковыряли вилками в своих тарелках. На тарелках лежала самая обыкновенная яичница. Даже без кетчупа или зеленого горошка. Сергей и Шушу вполне могли бы есть сейчас черепаховый суп или мясо аллигатора, что подавалось в некоторых шли-мовских заведениях, но еда не являлась особой страстью шустрой парочки.
— У Суворина наверняка сердечный приступ, — сказал Сергей, возвращаясь к начатой теме.
Но Шушу очень мало волновало здоровье мэра. То есть абсолютно не волновало.
— Знаешь, я кое-что придумала! — сказала она с горящими глазами. Такая идея! Давай положим деньги в банк под проценты? На валютный счет?
— Конечно! — возмутился Сергей. — Еще чего не хватало! Банк прогорит, наши три тысячи испарятся.
— Ну, мы положим не в какой-нибудь, а в надежный. В «Инкомбанк», например. Или в «Менатеп». Его отделение — прямо через дорогу. За процентами ходить близко!
— Лучше купим шубу и будут тебе моральные проценты — что ты такая вся из себя шикарная.
— Сережка, просто почему-то захотелось заняться накопительством.
— Тоже мне старушка процентщица!
— А то мы все тратим, тратим, а о будущем не думаем.
— А на будущее мы всегда заработаем. В непосредственном преддверии этого будущего.
— Не знаю… Я хотела… Банк — это все-таки стабильность, надежность. А мы живем одним днем. — Шушу как-то погрустнела.
— В принципе о чем мы спорим? Ну давай положим на валютный счет в «Менатепе». Если тебе так хочется. Вот еще проблемы!
Девушка сморщила носик, что-то вспоминая.
— А если Суворин умрет в больнице, за кого тогда голосовать? спросила она вдруг.
— Ты и на выборы собралась идти? Ах ты прелесть! — умилился Сергей.
— Конечно. Ты думаешь, меня не волнует судьба города? За гориллу Елесенко я голосовать не буду, — твердо сказала Шушу. — Во-первых, он дурак, а во-вторых, коммунист. Значит, и горячей воды никогда не будет, и электричество станут отключать.
— Почему это?
— Не знаю. Чувствую.
— Тогда голосуй за Шведова. Он тебе и горячую воду обеспечит, и электричество, и кофе в постель по утрам.
— Как? — удивилась Щушу. — Я с ним спать не собираюсь!
— Я образно. В смысле, что такой он деловой парень. Все сумеет, всего добьется.
— А… Понятно. Хорошо. Если Суворин умрет, пойду голосовать за Шведова…
Чтобы проиграть выборы, Суворину совсем не обязательно было умирать. Но юной Шушу мэр города казался таким древним стариком, что она и не сомневалась — он не выживет после инцидента в телестудии. И уже точно решила поставить галочку напротив фамилии Игоря Шведова.
Претенденты на пост, мэра ломали копья, ходили по канату, платили миллионы за рекламу, унижали друг друга, не щадили своего и чужого достоинства. Рядовые избиратели спокойно и отстраненно наблюдали за этой возней, словно за выкрутасами мартышек на арене цирка. Шушу хотя бы намеревалась дойти до избирательного участка в день выборов. А многие граждане и вовсе собирались 27 июня из всего многообразия социально-экономических программ кандидатов отдать предпочтение своей собственной — то есть уехать на дачу.
