Глава 21

Олеся вычисляла. Домой она позвонить не может — телефон отключен, потому что меняют номер. Зато сотовый остался в ее сумке, а сумка, наверное, уже давно перекочевала от Тани к Игорю. Значит, надо звонить на сотовый. Но она не помнит код Шлимовска.

Несколько часов Олеся бесцельно бродила по ярким, солнечным улицам.

Рабочий день вот-вот должен был закончиться, вечерняя духота донимала сотрудников научно-технической библиотеки, когда там появилась Олеся. Она заглянула в зал абонемента, где толпилась небольшая очередь, и прошла дальше по коридору. Двери некоторых кабинетов были распахнуты, в один из них Олеся нерешительно вошла.

Женщина в очках с толстыми линзами вопросительно подняла голову от штудируемого фолианта. Вдоль стен высились стеллажи с книгами, стол был уставлен коробками с бумажными карточками.

— Можно я от вас позвоню? — робко спросила Олеся, стесняясь своего вида, такого неуместного в солидном учреждении.

Женщина ненадолго задумалась.

— Звоните, — сказала она и мигнула в сторону кнопочного телефона.

Олеся присела на краешек стула, взяла трубку и битых пятнадцать секунд слушала гудок. Потом снова обратилась к сотруднице библиотеки.

— А вы, случайно, не знаете код Шлимовска? — спросила она.

Удивлению женщины не было предела. Она выпрямилась и смотрела теперь очень строго.

— Вы что, хотите позвонить в Шлимовск?

— Да. Мне очень надо! Но я не помню код города.

— Девушка! А вы понимаете, что за ваш междугородный звонок платить придется мне?

— Почему? — не поняла Олеся. — Нет, ну я очень быстро!

— Потому что бухгалтерия вычтет. Вы представляете, какая у меня зарплата? Очень быстро! Да хоть даже и всего минуту! Мне подобная благотворительность не по карману. Нет, вы представляете, какой у меня оклад?

— Нет, — промямлила Олеся. — Откуда же мне знать?

— Двести семьдесят рублей, — с некоторым удовольствием сообщила женщина, так, словно ей было приятно напомнить себе и незнакомке о подлости государства, которое делает понятия «зарплата» и «жизнь» несовместимыми друг с другом ценностями. — А у меня семья, дети. Двести семьдесят! На руки и того меньше. Из них сто десять надо отдать за квартиру. Шестьдесят — за садик. Тридцать — на школьные обеды. И так далее. А тут появляетесь вы с милым желанием обязательно позвонить в Шлимовск!

— Извините, — тихо сказала Олеся и встала. — Извините, пожалуйста.

Опустив голову, она вышла на крыльцо библиотеки под палящее солнце. Ей было невыносимо стыдно. Двести семьдесят рублей — приблизительно такую сумму она истратила на днях в дорогом магазине на умопомрачительные кружевные панталончики фиолетового цвета с эластичным элементом на пузе для утягивания. А придя домой, поняла, что они ей совсем не нравятся, в них тесно и невыносимо жарко и вообще они ей ни к чему — живот и так плоский без всяких резиновых компрессов.

Неужели можно за такие деньги каждый день ходить на работу и трудиться по восемь часов? Нет, сумма казалась Олесе столь ничтожной, что она не могла поверить. Хотя… Ведь Татьяна говорила, что у нее зарплата триста пятьдесят, а триста пятьдесят не многим отличается от двухсот семидесяти…

— Отпустили? — спросил Олесю чей-то голос. Она обернулась. Мадемуазель с кариесной улыбкой, вчерашняя «подельница», стояла рядом и светилась коммуникабельностью. — Чем расплачивалась, а?

Девица вряд ли была старше Олеси, даже наоборот. Но взгляд кариесной барышни заключал в себе всемирный опыт проституции и неподобающую возрасту осведомленность о самых темных сторонах человеческой души.

Ночью в отделении милиции она смотрелась вполне сносно благодаря тусклому свету ламп, изобретательному макияжу и красивой прическе. А сейчас, в беспощадных лучах солнца, ее не вооруженное для ночной охоты двадцатилетнее лицо выглядело весьма потасканно и совсем не вдохновляло как трижды использованный пакетик с чайной заваркой.

На девице было короткое платье цвета осеннего заката с геометрическим рисунком и американской проймой, туфли без каблука, а на плече болталась ярко-розовая сумочка.

— Чем ты расплачивалась? — повторила она свой вопрос, дружелюбно улыбаясь. Учитывая ее стоматологические особенности, лучше бы она этого не делала.

— Ничем, — ответила Олеся и вздохнула. Хоть одно знакомое лицо!

Олеся собралась было в который раз за сутки поведать свою фантастическую историю, но остановилась. Насмешки недоверчивых слушателей уже обрыдли.

— Как же тебя отпустили? — заинтересовалась девушка.

— Просто отпустили, и все.

— Нет, просто так никого не отпускают. Ты вчера в первый раз вышла? Ой, ну, у меня впервые тоже все кувырком пошло. Не расстраивайся. Но как же ты решилась без прикрытия? У тебя что, и мамочки нет? Вот глупая! Затопчут ведь. Тебе обязательно надо работать в команде.

«Работать в команде», — подумала Олеся. И президент, и премьер, и все крупные политики, и ее отец, шлимовский мэр Суворин, и Игорь тоже всегда говорят о необходимости сплоченной, «мотивированной» команды.

— Когда тебя отпустили? Сейчас? Ты такая грязненькая! — обрадовала девица. — Тебе надо привести себя в порядок. Почему не пойдешь домой?

— Мне некуда, — тихо ответила Олеся, и ее голос задрожал.

— Бывает, — все поняла девица и вздохнула. — Ну, не плачь. Как тебя зовут? Хочешь, пойдем со мной.

— Куда?

— Ко мне. Как тебя зовут?

— Олеся.

— А меня — Лола. Пойдем. У тебя ведь и денег нет, наверное?

— Нет.

— Я же все понимаю. У каждого в жизни бывают трудные моменты. Пойдем. Я как раз иду домой. Помоешься и съешь чего-нибудь.

Лола казалась такой доброй и заботливой. Олеся приободрилась. У нее появилась идея попросить у новой знакомой денег на автобусный билет до Шлимовска. Или хотя бы на телефонные переговоры. Она позвонит Игорю, и тот моментально примчится за ней на машине! Но просить денег для Олеси было непривычно, она стеснялась. К тому же раньше чем через три-четыре часа Игорь все равно бы до Валомея не доехал, а умыться и поесть Олесе хотелось невыносимо. Ночной бутерброд давно переварился, и желудок бомбардировал мозг паническими и неприятными петициями.

Вдвоем они дошли до трамвайной остановки.

— Я заплачу за проезд, — кивнула милосердная Лола, достав деньги из ярко-розовой сумочки.

Ехали в раскачивающемся из стороны в сторону трамвае они довольно долго, а потом еще пилили пешком минут пятнадцать через дворы и закоулки.

Когда Лола открыла допотопную дерматиновую дверь своим ключом, в грязную, заставленную какими-то покосившимися железными стульями, сломанными шкафами прихожую выглянуло несколько физиономий. Олеся удивилась густонаселенности квартиры и отпрянула.

— Это кто? — спросил Лолу то ли сонный, то ли обкуренный парень с мутными глазами, весь в перхоти, как в снегу. Он задрал растянутую замызганную кофту и почесывал черными ногтями тощий белый живот.

— Лолка, к тебе Жорка-Фантомас приходил, — с зевком сказала толстенькая девица, такая же расхристанная и неприятная, как и парень. На ней была цветастая, индийского производства юбка до полу И лифчик, в идеале белый, а сейчас серый и рваный, заштопанный синими нитками.

Еще одна какая-то волосатая и обильно татуированная личность выползла на свет Божий, посмотреть на пришельцев. Очевидно, с развлечениями здесь было туго.

Лола бесцеремонно растолкала квартирантов, везя на буксире Олесю, немую от ужаса и брезгливости. Через коридор с потрескавшимися стенами и неким подобием коврика на полу они прошли в комнату. Несколько глянцевых коричневых тараканов смело бежали впереди девушек. Олеся старалась не смотреть на наглецов, а также на заскорузлые объедки пищи, огрызки яблок, использованные презервативы, сигаретные окурки, которые усеивали пол. Подванивало дымом, горелым маслом и общественным туалетом.

Но в комнате Лолы было довольно прилично по сравнению с остальным интерьером.

— Садись, — сказала она, указывая на продавленный диванчик. — На этих ублюдков не обращай внимания. Неряхи. Всю квартиру загадили. Коммуналка, что поделаешь! Сейчас пойдешь в ванную, потом я тебя покормлю.

— А здесь нет телефона? — спросила Олеся. — Мне нужно позвонить.

— Телефон когда-то у нас был. Но отрезали за злостную неуплату. Вот, держи мыло, полотенце и халат. В ванной ничего не оставляй. Пойдем.

Проход по коридору в ванную комнату был мучителен для Олеси. Все ее органы чувств страдали и возмущались. Но ванная нанесла удар еще более значительный, чем гадкие отходы жизнедеятельности в прихожей.

— Мойся, — кивнула Лола. — Только дверь обязательно закрой. У нас тут любители подсматривать.

Олеся не знала, сможет ли она встать ногами в эту липкую, желтую ванну и сохранить здоровье. Казалось, гонококки, хламидии и бледные трепонемы смотрят на нее с влажных стен комнаты и подмигивают: «Не робей, девочка! Мы тебя ждем». Но горячая вода била из крана звонкой струей, и Олеся решилась. Стараясь ни к чему не прикасаться, она встала под душ…

— Какая красота, фирма! — сказала Лола, рассматривая шорты, прозрачный Олесин топ и кружевной комплект белья — все это сушилось теперь на форточке, пока их хозяйка в простом стареньком халате уписывала за обе щеки яичницу из четырех яиц с исполинским куском хлеба. — Я, надо признаться, неплохо зарабатываю, но на себя мало трачу, потому что коплю на квартиру. Здесь, ты понимаешь, жить невозможно. Опять у меня кофе выжрали! А оно ведь дорогое какое! Забыла вчера банку на кухне. Замок в мою комнату два раза ломали. Изверги. Чукчи бесполезные. Я хоть делом занята, деньги зарабатываю.

Способ, которым Лола зарабатывала деньги, казался Олесе диким, первобытным, недостойным. Кроме того, по какой-то непонятной случайности слово «кофе» в русском языке было отнесено к мужскому роду, но сейчас Олесю переполняла благодарность к заботливой девице, и она промолчала. Рот был занят яичницей.

— Пойду налью тебе чаю. Или хочешь минералки? Маленький старый холодильник «Бирюса» надсадно гудел в углу комнаты.

— Лучше чаю, — сказала Олеся. — И еще хлеба.

— Бедная! Так оголодала! Сейчас принесу.

Лола нырнула в холодильник и достала полиэтиленовый пакет с шоколадными конфетами.

— Угощайся!

— Лола, — нерешительно начала Олеся, — ты правильно заметила, у меня сейчас трудный момент. Но вскоре я справлюсь со своими неприятностями. И тогда… Тогда смогу отблагодарить тебя за то, что ты для меня сделала.

Лола проводила взглядом третью конфету, исчезнувшую в ненасытном рте новой знакомой и пожала плечами.

— Ладно! Не переживай. Я ведь понимаю. У всех бывают такие периоды. Я и сама-то живу… Денег мало, сутенерша задушится, а процент не снизит, и так ставки маленькие, еще ей отстегивай за маклерские услуги, на мужиков смотреть не могу, тошнит, все, что получаю, на квартиру, а ведь одеваться надо, да же? Вот на квартиру заработаю и выйду на пенсию. Хотя где еще заработаешь-то? В конторе за триста рублей мух кормить? Спасибо.

Олеся вздохнула.

— Вздыхаешь? А ты-то, глупая, думала, отличную профессию себе выбрала? М-да. Проституткой быть хорошо только в кино — баксы, шубы, бриллианты, «кадиллаки», мужики вешаются от любви! А тут — проза жизни. Хорошо, если помыться додумается. А если нет? Тогда зажимаем нос и работаем в полевых условиях.

Олеся вспомнила о лейтенанте, пытавшемся ее изнасиловать, и поежилась.

— И сколько тебе надо на квартиру? — спросила она.

— Ну, знаешь, я ведь не в Валомее хочу покупать. В Шлимовске. А там дороже. Однокомнатная стоит десять тысяч зеленью. В панельном доме. Ладно, мне хотя бы в панельном. Я уже накопила почти все! — Лола явно не испытывала трудностей в общении с незнакомыми людьми. Ее рот не закрывался. — Они у меня в шлимовском банке лежат. Солидное заведение, надежное, и проценты ничего так. Ну, не очень большие, конечно. Но к концу августа, я думаю, уже буду жить в Шлимовске. Что Валомей, город маленький! А Шлимовск — это да. Столичные звезды постоянно. Я ездила на концерты Леонтьева и Аллегровой. Разорилась! Билеты дорогие, конечно, но хочется разрядиться. А еще — опера, балет и органный зал.

— «Балет! Органный зал»! — изумилась Олеся. — Тебе нравится?

— А что? — обиделась Лола. — Я, может, от балета умираю. Там все такие неземные, чистенькие, белые. Возвышенные. Мне нравится. А в органном зале я слушала такое чудо. Иоганн Бах. Токката, пассакалья и фуга.

Лора явно преуменьшила свои финансовые возможности: мотаться на концерты за четыреста кэмэ — это стоит недешево!

— Фуга, — повторила Олеся. — Да, Бах — это гений контрапункта…

В Лондонской академии искусств она почерпнула много сведений о творчестве полифонического гиганта Баха и могла поделиться ими с Лолой, но после чая у нее закрывались глаза.

— О, да тебя совсем развезло! — воскликнула Лола. — Ложись на диван, вон подушка. А я буду собираться.

— Куда? — удивилась Олеся. — Уже вечер!

— Именно, вечер! На работу.

— А-а… — поняла Олеся и сонно уткнулась в подушку. — Ясно.

Она закрыла глаза и тут же провалилась в черную космическую бездну.

…Пробуждение было не особенно приятным. Ночь пролетела мгновенно. Болела голова, и в ней торчал неудобный штырь — мысль, что она все еще не дома. А дома страдают, переживают, разыскивают ее родные, любимые люди.

Олеся спрыгнула с дивана, сдернула с распахнутой форточки свои вещи и быстро переоделась. Дверь в комнату была закрыта на щеколду, Олеся осторожно потянула ригель.

Из кухни доносились приглушенные женские голоса, и один, несомненно, принадлежал Лоле. Подслушивать и шпионить не входило в арсенал действ, которыми Олеся владела виртуозно, но она замерла у кухонного косяка и притаилась, так как поняла, что речь идет о ее персоне.

— …У нее как раз трудности, — говорила Лола, — вы ей лапши-то понавесьте, она на все согласится. Дурочка ведь, молодая.

— Сколько ей?

— Ой, да я что-то и забыла спросить. Лет шестнадцать, я думаю. Видно, что молодая и глупая. Да вы бы посмотрели, она на диване дрыхнет как убитая, я ей в чаек немного накапала, чтобы она ночью никуда не свалила.

— Я уже посмотрела, пока ты в ванной была.

— Да? Ну и как? Хорошую я девку подобрала?

— Хорошую.

— Мужики таких любят, я знаю. Юных, кротких и невинных, — убежденно произнесла Лола.

— Думаешь, ее никто не будет искать?

— Да беспризорница, даже губной помады с собой нет. А будет сопротивляться, посадите на иглу, и все дела.

— Шустрая ты какая, на иглу. На игле-то от нее мало пользы будет…

— Ну, пойду ее растолкаю, сколько можно спать! — Лола поднялась из-за кухонного стола.

Олеся вжалась в стену, едва живая от страха.