Глава 7
– Ужасный век, ужасные сердца! – неожиданно раздалось рядом.
Девушка резко обернулась, и в тот же миг ей показалось, что табурет опрокидывается. Она с трудом усидела на месте. Сине-сиреневые вспышки высветили по правую руку от нее знакомый профиль, длинные черные ресницы и щеку, изуродованную шрамом. Рядом стоял неизвестно откуда взявшийся Сергей. Шел первый час пополуночи.
– Не могу их слушать, – продолжал он, глядя вдаль, на сцену, где только что появилась некая русская команда. Он почти не повышал голоса, но тем не менее девушка хорошо его слышала. Возможно, потому, что тот говорил очень отчетливо. – Пытаются играть рок, но рок – это ведь прежде всего судьба. А какая это судьба? Чья?
Лида молчала. Она чувствовала себя загнанной в угол – в прямом и в переносном смысле слова. Слезть с табурета и убежать? Или ответить? Сергей не оборачивался – он все так же стоял рядом, неотступно и презрительно глядя на сцену.
– Целых три мальчика с гитарами! Три штуки! А я слышу всего одну «басуху», и то убогую, как из подворотни, – продолжал он, как будто ни к кому не обращаясь. – И этот сорванный голосок поет о вечной неразделенной любви. Оборвать бы ему уши, беспородному щенку! Какое горе…
Она не знала, почему все-таки заговорила с человеком, которого ненавидела и боялась, почему задала именно этот вопрос… Сергей сбил ее с толку неожиданным вступлением, и теперь Лида почти с изумлением услышала свой голос, искаженный шумом:
– Правда, что ты хотел стать музыкантом?
– Нет, – раздалось после пазуы. Он по-прежнему не поворачивал головы. – Это мама хотела, чтобы я им стал.
Возник голубой клуб дыма, на миг затуманивший четкий профиль. Затем нервное дрожание ресниц, и отрывистая фраза:
– Святая слепота! Все матери хотят, чтобы их дети сделали то, что не удалось им самим. Перекладывают на их плечи свои амбиции… Мама сама играла когда-то. Пока не вышла замуж.
Она его не узнавала. Здесь, в этих призрачных вспышках, Сергей казался другим. Безразличным ко всему, философски настроенным, почти смиренным. И больше не было кривых улыбочек и неподвижных взглядов. Он говорил спокойно и на удивление грустно.
– Знаешь, Поль Гоген писал в каком-то письме или в дневнике: «Родители жертвуют собой ради своих детей, те, в свою очередь, жертвуют собой ради своих… Получается какое-то сплошное безумие…» Прости, я пьян и цитирую неточно. Но мысль верная. Родители думают так: «Зачем нам надрываться, если у нас есть пара-тройка детей! Они все сделают, что нам не удалось!» Это… Предательство! Если у тебя что-то не получается, начинаются упреки – мы, мол, всем для тебя пожертвовали, а ты лентяй… Пусть бы не жертвовали, кто их просил! Пусть бы сами попробовали что-то сделать!
Он снова затянулся сигаретой, уходя за пелену дыма. Лида повернулась к нему:
– Почему ты здесь? Сестра говорила, что у тебя нет денег.
– Много она обо мне знает, – он ответил еле слышно. – Говорят, что мы в детстве были очень похожи. Например, когда один из нас ушибался, второй тут же начинал плакать, хотя был в это время в другой комнате. Мы с ней любили одну и ту же еду, делали похожие движения, спали в одинаковых позах – на левом боку, скрючившись, будто креветки. Но близнецами мы не были – у нас разные носы и уши, мы по-разному улыбаемся и смотрим. Наверное, тогда мы и впрямь знали друг о друге многое. А как начали говорить, все исчезло. Прости… Я пьян…
– Ты видел прошлой ночью Алешу?
Сергей слегка обернулся. Его лицо призрачно мелькало в сиреневых вспышках, потом освещение сменилось на ровное, мягкое и приглушенное. Группа на сцене запела нечто душещипательное, и публика немедленно пришла в экстаз. Парень поморщился:
– Не знаю, слышишь ты или нет, но это такой низкий уровень!
– Мне кажется, это что-то вроде блатной песни, – услужливо подсказала Лида.
– Всего-навсего русская попса, – отрезал он.
– Зачем же ты сюда ходишь, если тебе не нравится музыка?
– А куда мне еще ходить? – исчерпывающе ответил Сергей и достал сигареты.
Не глядя, протянул пачку в сторону Лиды. Та отвела его руку. Только теперь он взглянул ей в лицо:
– Я видел его прошлой ночью. Я с ним даже разговаривал. Хочешь знать о чем?
Она молча кивнула.
– Я ничего об этом не сказал сестре, она бы съела меня живьем. Речь шла о тебе.
– Все-таки обо мне?
– О чем же нам еще было говорить? Он ни о чем не спросил, я начал первым. Сказал, что ты замечательная девушка, с сильным характером.
– Вот как…
– И честно признаться, я сказал, что когда-то почти в тебя влюбился, но ты слишком быстро исчезла с моего горизонта.
Лида нервно улыбнулась:
– Это все?
– Все. Клянусь, все. Если он не возвращается домой, то не из-за меня. Я не собирался с ним ссориться, даже не рассчитывал, что он действительно придет…
И так как девушка ничего не ответила, он переспросил – хорошо ли она расслышала только что сказанное.
– Я ведь сказал правду. На том дурацком дне рождения я почти в тебя влюбился.
– Опять начинается, – пробормотала она, с тоской вглядываясь в танцующую толпу. – Где Светка?
– Не бойся, приставать больше не буду, – с прежней усмешкой ответил Сергей. – Одного раза вполне хватило.
Лида сползла с табурета, содрогнувшись от прикосновения услужливо протянутой руки:
– Я сама, не надо. Знаешь, если ты всегда так ухаживаешь за девушками, как тогда за мной…
– Да ни за кем я не ухаживаю. А Светка ошивается в баре – с другой стороны. Я ее видел, она меня нет. Окажи услугу – не говори ей, что я тут.
Через секунду он растворился в темноте.
Его информация оказалась достоверной. Но, обрабатывая барменов, Света сама оказалась основательно обработанной. Перед Лидой предстали побледневшее лицо и мутный взгляд:
– Ты еще здесь? Танцуешь?
– Нет, конечно, – раздраженно ответила Лида. – Что-нибудь узнала?
– Его никто не помнит. Можешь ехать домой, я тут подежурю. Вдруг он объявится?
– На чем же я поеду домой? На палочке верхом? Метро закрыто, а ты в таком виде не можешь сесть за руль.
– Я и не собираюсь вести машину, вернусь на такси, – гордо ответила подруга. – Здесь всегда можно поймать такси – на углу, у перекрестка.
И она грузно облокотилась о стойку. Лида постояла рядом и, не произнеся больше ни слова, отошла. Ей не хотелось ни о чем просить, хотя в таком состоянии Света легко одолжила бы ей денег на попутку. «Хватит ли трехсот рублей, чтобы доехать до дому? – мучительно прикидывала она, с трудом пробираясь к выходу. Толпа к этому часу стала еще плотнее. – Почему я не взяла с собой все деньги, какие у нас остались? Может, дешевле будет остаться здесь до утра?»
Пришлось пробиваться между танцующими. Мрачный антураж клуба ничуть не портил настроения клиентам – они веселились с таким упоением, будто хотели возместить потраченные на билет деньги. Лида шарахалась от мелькающих локтей, неслышно и ненужно извинялась и даже не заметила, как ее деликатно взяли под руку. Она обнаружила это, только пробившись к выходу и жадно глотнув свежего воздуха.
– Снова ты, – устало вздохнула она, отнимая руку. – Оставь меня в покое, я ухожу.
– Я провожу тебя, уже поздно.
– Не стоит, сама доберусь.
Она оделась в гардеробе, всячески стараясь опередить Сергея, который тоже протянул через стойку свой номерок. Но их обслужили почти одновременно, и на улицу они вышли вместе. «Как я попалась, – девушка испуганно огляделась и не обнаружила никаких признаков такси. – Нужно было остаться там и уйти наутро вместе с толпой. Мы же тут совсем одни! А он ненормальный!»
Они и в самом деле были единственными прохожими в этом длинном глухом переулке. Лида кое-как сориентировалась и молча поспешила к перекрестку. Сергей так же молча следовал за ней.
– Возвращайся, – сквозь зубы процедила она, прибавляя шагу. – Мне не нужны провожатые.
– Здесь слишком глухое место. Ты не понимаешь, что говоришь. – Он старался идти с ней в ногу. Точнее бежать – потому что она уже почти побежала. – И постоянно шатаются пьяные. Ты будешь ловить машину?
– Возвращайся.
– Да не могу я вернуться, – засмеялся он, поднимая воротник куртки. – У меня нет денег на другой билет, а по старому во второй раз не впустят.
Этот аргумент ее убедил, но не утешил. Она слегка успокоилась, только выйдя на освещенное место и остановившись на обочине дороги. Машин было еще много, но такси по-прежнему не попадались. А к частнику Лида ни за что не села бы – ей вовсе не хотелось искать приключений.
– Я поймаю машину, – вызвался Сергей, поднимая руку. Через минуту он в самом деле вел переговоры с водителем. Обернувшись к Лиде, парень негромко спросил: – Тебе куда?
Она назвала улицу. Чуть помедлив, Сергей условился о цене. Но стоило Лиде сесть на заднее сиденье, как тот опустился рядом и захлопнул дверцу:
– Поехали.
– Нет, – еле слышно сказала она, в ужасе сознавая, что выйти уже не удастся – машина шла полным ходом.
– Не бойся, я не к тебе еду, – успокоил ее Сергей. – Так мы, оказывается, соседи?
Лида только сейчас вспомнила, что они живут в одном районе, и с облегчением решила, что Сергей просто решил сэкономить на проезде, втеревшись к ней в компанию. По дороге они не разговаривали, и она даже удивилась, когда Сергей беспрекословно позволил ей выйти на углу возле сквера и, махнув рукой, снова уселся в машину. Девушка благополучно вошла под арку, пересекла двор, поднялась по лестнице и осторожно отперла дверь.
В коридоре было темно, в комнате Веры Сергеевны, как всегда, тихо. Лида еще не успела выучить расположение выключателей и теперь начала пробираться к себе на ощупь. «Не задеть бы комод, кажется, он здесь…»
И тут ее остановил протяжный стон, раздавшийся прямо за спиной. Девушка вздрогнула и остановилась. Стонали в комнате хозяйки. Потом послышалась торопливая громкая речь, которая оборвалась тяжелым вздохом, и снова наступила тишина.
«Говорит во сне, – подумала Лида. – Наверное, из-за стены этого не слышно, а вот из коридора, через дверь…»
Но тут снова послышался стон, быстро перешедший в слова, причем такие странные, что Лида так и застыла, не решаясь идти дальше. Вера Сергеевна отчаянно умоляла:
– Пусти, пусти, умираю, о…
«Ей плохо, – девушка вернулась к хозяйской двери и напряженно прислушалась. – А вдруг нужно помочь? Может быть, у нее сердечный приступ?»
В это время за дверью послышался глухой шум, как будто звук борьбы, и внезапно – тяжелый удар, от которого содрогнулся пол. Лида не выдержала и попробовала нажать дверную ручку. Комната оказалась заперта изнутри. Она постучалась – никакого эффекта. Неудивительно – ведь хозяйка стонала так громко, что робкого стука просто не было слышно.
И тут девушке пришла в голову такая мысль, от которой она окончательно впала в панику: «А вдруг она там не одна?! Воры забрались в квартиру и убивают ее, а потом начнут грабить! Что делать? Вызвать милицию или все-таки подождать? Я могу поднять ложную тревогу…»
Стоны оборвались, и в наступившей жуткой тишине неожиданно послышались быстрые шаги – кто-то шел к двери. Лида отскочила, метнулась в сторону и неожиданно нащупала в стене приоткрытую дверь. Туда она и юркнула, больно ударившись плечом о какую-то полку. И только спустя мгновение догадалась, что это был тот самый чулан, о котором говорил Алеша и в который она ни разу еще не заглядывала сама.
Она не успела прикрыть дверь как следует и теперь зажмурилась от вспыхнувшего в коридоре света.
– Кто здесь? – громко спросила Вера Сергеевна. Ее голос звучал по-прежнему спокойно и властно – как будто это не она только что умоляла о пощаде. – Лида, ты? Нет, ничего нельзя понять.
Ее голос звучал сонно.
«Нужно выйти», – подумала девушка, но не двинулась с места. Ей все еще было страшно, хотя она уже поняла, что крики и звуки борьбы были только порождением кошмара, приснившегося хозяйке. Если на ту кто-то напал, то это могла быть только она сама.
Звякнул замок – Вера Сергеевна проверяла, хорошо ли заперта входная дверь. Потом, что-то недовольно пробормотав, женщина вернулась к себе в комнату. Свет погас.
Лида еще некоторое время простояла в чулане, в крайне неудобной позе, от которой затекла шея. Голову пришлось пригнуть, чтобы не задевать какой-то раскидистый предмет, свисавший с верхней полки. Наконец решилась выйти, но в тот самый миг, когда она двинулась с места, предмет тоже решил действовать – и упал.
Он, при своей внушительной величине, оказался на удивление легким и больше напугал, чем оглушил девушку. А напугал потому, что, автоматически пытаясь его поймать, чтобы не разбудить хозяйку вторично, Лида внезапно нащупала детское платьице, длинные шелковистые волосы, нежное лицо… И вскрикнула прежде, чем поняла, что на нее просто-напросто свалилась огромная кукла.
На этот раз хозяйка появилась в коридоре сразу, как будто ожидала продолжения, притаившись за дверью. Лида оцепенело смотрела на нее, как кролик, завороженный удавом. Потом опустила глаза на пол, куда отшвырнула ужасное существо, прыгнувшее на нее с полки. Кукла была грязноватая, но очаровательная – блестящие каштановые кудри, огромные серые глаза, капризный ротик, бархатное малиновое платье с кружевным воротником.
Вера Сергеевна тоже смотрела на куклу. У нее на лице появилось странное выражение – смесь гнева, боли и стыда. Она поджала губы, подошла, взяла куклу на руки и только после этого обратилась к девушке с законным вопросом:
– Зачем ты ее взяла?
– Я не брала, она упала…
– Иди спать! – приказала та и двинулась к себе. На пороге комнаты обернулась, взглянула на приоткрытую дверь чулана и покачала головой: – Не думала, что ты будешь шарить в моих вещах. Кстати, тебе никто не звонил.
Лида ничего не ответила. Она была окончательно убита этим последним, хотя, возможно, самым незначительным происшествием. Девушка постаралась побыстрее улечься в постель, но сон не шел, хотя она изо всех сил пыталась отрешиться от событий прошедшего вечера. Однако это ей никак не удавалось – стоило закрыть глаза, как мелькающими вспышками высвечивались лица двойняшек, квартирной хозяйки, пыльной нарядной куклы, беспомощно лежащей на полу.
Она подняла руку, нашарила на стене шнурок и дернула его, включив слабенький ночничок. Ей почему-то представилось, что Алеша может стоять на улице и смотреть на ее окно – тогда лучше, чтобы здесь горел хоть какой-то свет, как знак, что его ждут.
«Это уже совсем сонная мысль, глупая, – подумала она, снова закрывая глаза. – Зачем ему стоять на улице? К чему эта комедия? Если Алеша захочет вернуться, он вернется во что бы то ни стало, невзирая на то, будет гореть свет или нет. А если он способен бросить меня из-за того, что кто-то намекнул, что был в меня влюблен… Почти влюблен, как выразился Сергей… Тогда никакой свет не поможет, не спасет даже прожектор… Даже маяк…»
Откуда взялся красный мигающий маяк в ее темном окне – она не знала, но ничуть не удивилась, увидев этот путеводный знак. Встала, подошла к окну, открыла одну створку и взглянула на того, кто стоял внизу. Она почему-то заранее знала, что внизу кто-то есть. И впрямь, там оказалась темная мужская фигура. Этот человек стоял на тротуаре, небрежно заложив руки в карманы. Его лицо было поднято кверху.
Лида вглядывалась, изо всех сил напрягая зрение, но было слишком темно, чтобы различить черты. Маяк почти не давал света.
«Нужно позвать, – подумала она. – Нужно позвать его наверх».
Но Лида не смогла издать ни звука, да ей почему-то и не хотелось звать эту неподвижную темную фигуру. Мужчина внизу пугал ее все больше – казалась зловещей и его поза, и поднятое кверху неразличимое лицо, и упорное, необъяснимое молчание.
«Он видит меня, но пока я не позову, не сможет двинуться с места, – поняла Лида. – А если я назову имя, мне уже никогда от него не избавиться, он придет за мной».
Она хотела открыть окно, но окна больше не было. Не было уже и комнаты – Лида брела по ночному пустырю в ночной рубашке, босая, и безжалостный холодный ветер трепал ей волосы. В лицо болезненно била мелкая ледяная крупа. Маяк все еще горел, но теперь где-то очень далеко. Его свет казался крохотной алой точкой, потерявшейся в бурной ночи.
«В той стороне берег моря, – поняла Лида, стараясь держать путь на маяк. – Где маяк, там и море. Я иду туда, там я его увижу».
Но моря впереди не оказалось – во тьме неожиданно обозначилась кованая железная калитка, прорезанная в каменной ограде. Калитка была слегка приоткрыта, Лида с трудом отворила ее и вошла. Слева от ворот белела куча извести, но девушка спокойно миновала ее.
«Это гашеная известь, – сказала она себе. – Все идет по плану, но вот маяка больше нет. Куда он делся?»
Она обернулась, надеясь увидеть мигающий огонек, опасаясь, что случайно свернула с пути… И внезапно обнаружила за спиной ту самую темную мужскую фигуру, на которую смотрела из окна. Только теперь мужчина стоял, низко опустив голову, в двух-трех шагах от нее. Он по-прежнему держал руки в карманах и сильно сутулился, так что его сгорбленные плечи походили на сломанные крылья. Лида едва не вскрикнула, но удержалась.
«Ни звука, ни слова, – повторяла она про себя. – Все это время он шел за мной, надеялся, что я что-нибудь скажу. И тогда… Тогда он шел бы за мной вечно».
Теперь, когда они оказались совсем рядом, этот человек пугал ее еще сильнее. Особенно жутким было ощущение, что он может простоять в такой позе, не двинувшись с места, много часов, а то и суток подряд. Он был похож на статую, и девушка что-то не замечала, чтобы его волосы развевались на ветру. А ветер становился все сильнее, от него начинало свистеть в ушах и перехватывало дыхание.
«Ветер задул маяк, – поняла она. – Вот почему я попала на кладбище, а не на берег моря… Сейчас пойдет дождь. Срочно нужно прятаться, иначе я вымокну до нитки. Мне уже холодно».
Она двинулась дальше по смутно различимой между надгробий дорожке. Человек пошел за ней – Лида знала это, даже не оглядываясь.
«Он будет идти, потому что обречен. Ему нужно, чтобы я позвала его, назвала имя. Нет, ни за что! Ведь тогда…»
Впереди замаячила белая каменная стена. Лида пошла вдоль нее, слегка касаясь ладонью отсыревшего известняка, и, увидев ступеньки, осторожно спустилась по ним в подземелье. Здесь было тише, чем наверху, но так же холодно. Нет, поняла девушка, еще холоднее – под низкими каменными сводами стояла невозмутимая стужа могильных плит. Здесь были только склепы – много склепов, много запертых дверей, которые отпираются только снаружи…
«Я не могу здесь оставаться! Где угодно, только не здесь. – Ее начинала бить крупная, неудержимая дрожь. – Это слишком страшно! Лучше мерзнуть наверху, под открытым небом!»
Она с трудом отыскала впотьмах ступени, но, едва поднявшись до половины лестницы, замерла. Наверху, загораживая выход, стоял тот человек. Теперь он смотрел прямо на нее, но его лица Лида по-прежнему не различала.
«Он не выпустит меня отсюда, пока я не заговорю, – поняла девушка. – Это была ловушка. И маяк, и ветер, и подвал – все это была одна, ловко подстроенная ловушка, и теперь мне некуда деться. Он не хочет, чтобы я ушла!»
Человек ничем ей не угрожал, он не сделал ни единого движения, ни одного шага в ее сторону. Да Лида и сама не чувствовала никакой угрозы. От этой темной фигуры исходила, скорее, обреченность – бесконечная и тоскливая. И все-таки она его боялась – боялась до того, что перехватывало горло.
«Но я же обещала, – внезапно вспомнила Лида. – Как-то пообещала назвать его имя, вот он и идет за мной по пятам, чтобы услышать его. Ничего страшного не случится, если я его назову. Я должна. Больше некому это сделать, и он знает… Все его бросили, осталась только я…»
– Эдвин… – низким сдавленным голосом позвала она. И на всякий случай прибавила ласкательное прозвище, которым этого человека окликал только дядя. Тот человек, который пытался его убить. – Нэд!
Человек не двинулся с места, тень не отступила в сторону. Эдвин как будто ничего не слышал, и девушка пришла в еще больший ужас: «Я ошиблась, это не он! Кто-то еще!»
– Джаспер?! – в отчаянии, чуть слышно продолжила она. – Нет, это не вы. Невилл?! Дэчери?!
Нет ответа.
– Кто?! Кто за мной идет?!
Тень не двигалась – она будто окаменела. Ветер, порывами врывавшийся в подвал, хлестал ее по лицу, Лида прикрывала ладонями уши, отводила растрепанные волосы… И вдруг увидела, что тот же ветер в самом деле не пошевелил ни единого волоска на голове ее преследователя. Он стоял непоколебимо, будто изваянный из камня.
«Да он же мертвый! – поняла Лида. – Он мертв, не видит меня, не слышит, и он шел вовсе не за мной, а шел… Домой. Сюда. Это не он мешает мне выйти – это я мешаю ему войти. Мы на разных концах лестницы, вот в чем беда!»
Она посторонилась и плотно прижалась к стене. Фигура немедленно пришла в движение и спустилась на одну ступеньку. Потом, чуть помедлив, переступила на другую. Наконец оказалась на одной ступени с Лидой. Она не хотела смотреть в это лицо, но не выдержала и взглянула на того, кто спускался в склеп. И закричала…
– Алеша! А…
Хриплый крик замер, она захлебнулась собственным голосом. Красный маяк теперь горел совсем близко, почти у нее над головой. Она рванулась и села на постели.
Крохотный ночничок, забранный рубиновым стеклом, ровно и уютно освещал смятую постель. Лида в ужасе бросила взгляд на окно. Оно было плотно занавешено, но ей почудилась темная фигура в углу, у ее рабочего стола. Через мгновение она поняла, что это складка портьеры.
– Алеша, – прошептала девушка, слушая свое бешено бьющееся сердце. – Это был он.
Она перевела взгляд на часы и обнаружила, что уже недалеко до рассвета. «Значит, я проспала почти шесть часов, а мне-то казалось, я вовсе не засыпала. Боже, какой кошмар… Мне никогда не снились такие сны!»
«Снились, – тут же мелькнуло у нее в голове. – Один раз мне снился похожий кошмар, там было кладбище, Эдвин Друд, Джаспер и старуха… В том кошмаре был тот же красный огонь маяка, известь у ворот, ветер и дождь, и я шла босая, будто только что из постели. Но тогда меня разбудил Алеша. Он сказал, что я говорила страшные слова, что-то про кладбище, старуху и лицо отца… Лицо отца? Какого отца? Ничей отец мне не снился. Я даже не знаю, о чем шла речь. Нужно немедленно встать и выпить горячего чаю, иначе мне опять приснится кошмар».
Она торопливо выбралась из постели, накинула халат и включила настольную лампу. Лида все еще вздрагивала, вспоминая свой кошмар, и ей было страшно покинуть комнату, выйти в темный коридор, чтобы попасть на кухню. Она пошла на компромисс – налила полчашки старой заварки, разбавила ее холодной водой и жадно выпила крепкий бурый чай. В голове немного прояснилось. Она присела к столу, все еще не решаясь вернуться в постель.
«Это был обычный сон, просто сон, он ничего не значит. Сны ничего не предвещают и не обещают, я никогда этому не верила, – твердила она про себя, будто пытаясь кого-то уговорить. – Я все время думаю об Эдвине Друде, об Алеше, вот они и соединились для меня в одно целое. Это Эдвин хотел спуститься в склеп, Эдвин, а не Алеша! Было так темно, и я обозналась… И я знаю, почему Эдвин спускался туда! Я уже думала об этом, вот мне и приснилось!»
Она взяла томик Диккенса и, перелистав его, нашла в самом конце воспроизведенную обложку первого издания «Эдвина Друда». Рисунки были выполнены Чарлзом Олстоном Коллинзом, братом писателя Уилки Коллинза. Художник был женат на младшей дочери Диккенса, так что приходился ему родней. Обложка, по всей вероятности, делалась по личным указаниям писателя, да иначе и быть не могло, так как некоторые из них касались эпизодов, до которых повествование еще не было доведено к моменту его смерти.
Эти рисунки в свое время еще больше убедили Лиду в справедливости ее собственной версии, и теперь она снова стала их рассматривать, чтобы отвлечься и прийти в себя.
«Каминг Уолтерс, которого считают самым авторитетным толкователем ‘‘Эдвина Друда’’, так держался за свою версию о том, что Эдвин мертв, что нарочно не замечал некоторых подробностей!»
Лида положила раскрытую книгу ближе к свету.
«Все мы такие – стоим на своем до последнего, до смешного… Не видим очевидного».
«The MYSTERY of EDWIN DROOD by CHARLES DICKENS with illustrations» – стояло в центре страницы. Надпись была обрамлена гирляндами из терниев – справа, и роз – слева. Вверху страницы схематично изображался выход из собора. Направо от него – Джаспер в мантии регента, налево – Эдвин под руку с Розой. Тут все было просто и ясно. Но дальше и соответственно ниже начинались загадки.
«Ну, с левой стороной, ‘‘стороной роз’’, или стороной Розы, дело немного проще, – разглядывала девушка рисунок. – Хотя… Вот нарисована какая-то молодая особа, которая читает на стене афишку с заголовком ‘‘LOST’’ – то есть ‘‘Пропал без вести’’. Понятно, что заголовок относится к Эдвину. Странно, конечно, что Каминг Уолтерс не замечает этой огромной надписи и говорит, что девушка смотрит в ‘‘некое пустое пространство’’. Ну да бог с ним – рисунок показался ему малозначащим, он решил, что это просто символическое изображение того, что Эдвин пропал, и теперь Роза осталась одна. Однако намечается странная загадка – девушка изображена с распущенными по спине волосами, в простом платье и, кажется, в фартуке. В таком случае не совсем понятно, кто имеется в виду… Судя по одежде, это может быть молодая работница или прислуга, а вот судя по прическе – это падшая девица. Порядочные девушки тогда не появлялись на людях, распустив волосы. Сама Роза изображена на обложке дважды, и оба раза в нарядном платье и в шляпке – как и полагается леди. А ведь леди без головных уборов по улицам не бегали и пальцем по афишам не водили. Девушка на рисунке ткнула пальцем в афишу – значит, она малограмотная и читает по буквами. Кто же она? Думаю, не Роза. Уверена даже, что не она! Вероятнее всего, эта особа вообще еще не появлялась, но, если ее вынесли на обложку, это важный персонаж. С ней я разберусь позже».
Лида взглянула ниже и слегка улыбнулась: «Ну а здесь все действительно понятно. Хотя кому как? Мистер Каминг Уолтерс, не знаю, были ли вы холостяком, но вы считаете, что парочка на скамейке в саду – это Джаспер, страстно объясняющийся в любви Розе, которая ненавидит его и боится? Я почти с вами согласна, но это может быть также и интересный молодой моряк, с которым Роза познакомится после исчезновения Эдвина и влюбится в него. А что они влюбились друг в друга – это и слепому понятно. Что-то Роза на этой картинке не слишком возмущается и кротко протягивает ему руку. Эта парочка поженится, я полагаю. Должна же быть в хорошем романе хотя бы одна свадьба!»
Самая нижняя левая фигура никаких особых толкований не требовала. Старуха с упоением курила опиум, и густые клубы дыма поднимались наверх.
Лида перешла к правой части, вызвавшей у нее куда более серьезные разногласия с авторитетным комментатором Диккенса.
«Тут две картинки, а Каминг Уолтерс полагает, что их на самом деле три. Две верхние изображают два фрагмента винтовой лестницы собора. По ней стремительно взбираются наверх три человека. Комментатор считает, что это относится к ‘‘странной экспедиции’’ Джаспера в собор совместно с Дёрдлсом. Только почему-то выпускает из виду, что третьего лица с ними тогда не было. Профессор Генри Джексон опять же делит рисунок на две части и полагает, что на верхней картинке изображен Джаспер, который смотрит вниз… Куда это, интересно? Судя по позе – никуда он не смотрит, а бежит вверх по лестнице, указывая вперед, и ведет за собой тех двоих внизу. И судя по тому, что он молод, строен и не носит шляпы, – это Дэчери. У того черные брови и подозрительно пышные седые волосы (парик), а на картинке видно, что из-под белой шапки волос что-то чернеется. Конечно, это Дэчери, который ведет в погоню за Джаспером двух остальных. Кто же они? Я думаю, тот, чье лицо уже скрылось за поворотом, – САМ ЭДВИН! И судя по всему, за ним, испуганно оглядываясь по сторонам, поспешает каноник Криспаркл, которого позвали на помощь. Он всегда симпатизировал Эдвину, он милый, добрый и физически сильный человек – почему бы ему не присоединиться? Но Джаспер был для него авторитетом, он не привык думать о людях плохо, вот поэтому и оглядывается!»
Последняя картинка справа была немного похожа на нижнюю левую – в кресле развалился китаец с трубкой в зубах. Он тоже курил опиум.
«Ну, до китайца еще не дошло, известно лишь, что звать его Джек и он конкурент старухи. Его явно призовут на допрос, и он даст какие-то важные сведения о ней. А может быть, и о Джаспере – давнем завсегдатае ее заведения. Иначе, опять же, зачем его выносить на обложку?»
Но больше всего рассмешило и отчасти изумило Лиду толкование, которое давалось Камингом нижней, кульминационной картинке, изображающей одну из последних сцен романа.
«Как! Он видит нарисованный склеп, Джаспера с фонарем в руке, мужскую фигуру, освещенную фонарем… И утверждает, что это Дэчери? ‘‘Фигура эта очень странная, – пишет он сам. – Среди иллюстраций Филдса нет ни одной, изображающей Дэчери, так что руководствоваться нам нечем. Но на этом человеке большая шляпа и наглухо застегнутый сюртук – именно те предметы одежды, которые особенно подчеркивает автор при описании внешности Дэчери. Но лицо у этого человека молодое…’’»
На обложке была изображена еще ненаписанная сцена. Джаспер, узнав о том, что в кармане у погребенного в склепе Эдвина осталось кольцо с рубинами и алмазами, спускается в подземелье, чтобы уничтожить эту последнюю улику. О кольце он до сих пор ничего не знал и думал, что надежно похоронил племянника. Теперь он впадает в панику – ведь известь не могла уничтожить металл, и его могут изобличить. Итак, преследователи коварно заманивают Джаспера в ловушку, мимоходом сообщив о кольце. Но тот обнаруживает в склепе не останки Эдвина, а живого мужчину, который держит руку за пазухой. Зачем? Может, там спрятан пистолет?
«Вероятнее всего, – предположила девушка, – он собирается достать и протянуть Джасперу то самое кольцо. Последует фраза вроде: ‘‘Ты пришел за кольцом? Вот оно!’’»
Это, полагала Лида, было бы вполне в духе Диккенса и намного эффектнее пистолета. Джаспер будет сражен.
– И еще как! – сказала она вслух. Лида так увлеклась мысленным спором с Камингом, что даже тихонько засмеялась. Полчаса назад она и вообразить не могла, что способна будет хотя бы улыбнуться.
«Ага, когда нам нужно, мы кое-что перестаем замечать, так? Не вы ли сами много раз подчеркнули, что Дэчери ШЛЯПЫ НЕ НОСИТ – то есть не носит ее на голове. Таскает подмышкой, в руке, везде забывает, но все-таки таскает, потому что, как же джентльмену обойтись без шляпы… А не надевает ее потому, что она не налезает на парик – очень просто. Он немножко просчитался в этом вопросе, когда приобретал предметы маскировки, готовясь к расследованию. Таким образом вы, мистер Каминг, доказываете, что Дэчери – некто ряженый. На кого именно вы думаете – это мы пока оставим в стороне, я все равно с вами не согласна. Но скажите, как вы могли не заметить, что у человека, которого Джаспер осветил фонарем, шляпа находится там, где Дэчери никогда ее не носил, – именно на голове, где ей и полагается быть?! А стоит взглянуть наверх, на единственный портрет Эдвина, гуляющего под руку с невестой, как сразу станет заметно, что у этих людей одинаковый овал лица, тяжеловатая нижняя челюсть и похожий русый цвет волос. Правда, тот, что внизу, смотрит куда более сурово и серьезно, чем наивный Эдвин, но как тут не посерьезнеть… Мистер Каминг Уолтерс, при всем огромном моем к вам почтении, вы не правы. Вы были президентом Диккенсовского общества в 1910–1911 годах, а я – только студентка пятого курса факультета художественного перевода в 2001 году… Но извините, я вам не уступлю. Эдвин жив, и я права!»
Она закрыла книгу и внезапно заметила, что между сдвинутых штор пробивается утренний серый свет. Лида погасила лампу и раздвинула шторы. По скверу медленно и неохотно прохаживалась девочка с овчаркой на поводке. Пробежали трусцой двое пожилых мужчин, согласно повернули за угол. Воробей спикировал с голой ветки на землю и дробно поскакал по дорожке, бодро выкрикивая свою неизменную считалку.
Девушка открыла форточку и жадно вдохнула вкусный холодный воздух. Изо рта побежал пар. Она обхватила себя за локти и стала прохаживаться по комнате, взад-вперед, глядя себе под ноги.
«Я думала об Эдвине в склепе, вот он мне и приснился, – повторила она про себя, разворачиваясь в очередной раз у двери. – А лицо перепутала. Во сне часто так бывает, потому что во сне…»
Она замерла, так и не сделав следующего шага. Ее взгляд, до сих пор скользивший по истертому паркету и ничего не отмечавший, сосредоточился на одном предмете и уже не мог от него оторваться. Не веря своим глазам, Лида нагнулась и подняла с пола черный шелковый пояс. Повертела его в руках, машинально взвешивая на ладони тяжелые мягкие кисти. Сложила, сжала в кулаке.
«Она что, заходила ко мне ночью, пока я спала? Почему пояс от ее халата оказался здесь? Каким образом она его потеряла? Да нет, быть не может, чтобы Вера Сергеевна сюда заходила!»
Лиде стало очень не по себе, и она бы с удовольствием забыла об этом странном явлении, но пояс по-прежнему был у нее в руке. Его реальность была слишком очевидной, чтобы ее отрицать.
«Разве я не заперла дверь, когда ложилась спать? Не помню!»
Лида повернула дверную ручку, и дверь открылась. Она снова заперлась, на этот раз – на задвижку.
«В самом деле, не помню. Обычно я всегда запиралась, но это было на прежних квартирах, там-то у меня и появилась эта привычка. А тут я, возможно, расслабилась, потеряла бдительность… Уж очень комната хороша! Да и думала я все время о другом – меня слишком напугала проклятая кукла… Неужели Вера Сергеевна пришла посмотреть, как я сплю?»
И хотя в самой этой мысли как будто не было ничего жуткого, девушке все-таки было неприятно, когда она вообразила фигуру хозяйки рядом со своей постелью.
«Может, мне и кошмар приснился потому, что она вошла и стала на меня смотреть. Когда долго и пристально смотришь на спящего человека, ему иногда снятся странные сны. А проснулась я перед рассветом, от страха – значит, она заходила недавно, как раз в то время, когда мне снился кошмар… Но нет, зачем ей это понадобилось?»
Потом ей в голову пришла другая мысль – что хозяйка могла зайти сюда в ее отсутствие и тогда же потерять пояс.
«Хозяева вообще любят проверять, как жильцы обращаются с их драгоценным имуществом. И у них, как правило, есть запасные ключи, хотя не все в этом сознаются. Она потеряла пояс, когда я была в клубе, – то-то придерживала халат, когда выскочила в коридор! Пояса на ней не было!»
Это объяснение, по крайней мере, было приемлемым, хотя и не слишком приятным. До сих пор Лида считала свою новую хозяйку каким-то удивительным исключением из общего правила. Теперь выяснялось, что она такая же, как все.
«Что ж, буду держать дистанцию, – решила девушка. – Это я уже умею. А пояс отнесу в кухню и брошу на пол. Пусть думает, что посеяла его там».
Так она и сделала. К счастью, хозяйка еще не вставала, и Лида наконец вскипятила чайник. Она без особой охоты позавтракала, стараясь сохранять хотя бы видимость нормальной жизни. И снова уселась за свой рабочий стол, заправив лист в пишущую машинку.
– Здравствуй, Эдвин, – иронически сказала она чистому листу. – Ну и напугал ты меня этой ночью!
Иногда мы даем одни обещания, а сдерживаем совсем другие.
