Эпилог

Снова осень. Опять идет дождь. Как тогда, как в тот день, когда он ко мне вернулся, мой двойник в незанавешенном черном окне. Я смог его пережить. Я с ним справился. А дождь смыл остатки безумия. Мне жаль моего двойника. Я рад, но мне жаль. Вот если бы он еще хоть раз показался, хоть на мгновение, небрито-больной, сумасшедше-разумный! Возможно, мы нашли бы решение той неразрешимой задачи.

Не знаю. Быть может. Я больше не сказочник. Я трезвый, расчетливый программист, работаю в банке. Строгий костюм, аккуратная стрижка, недостает только шляпы. Когда идет дождь.

Я больше не сказочник. Я больше не сумасшедший. Мои черные очки разбила Антошка. В тот день, когда он опять появился в окне.

Я очень боялся с ней встречи. Все кружил и кружил вокруг дома, уговаривая кого-то: не сейчас, ну еще не сейчас, подождите! Но круги мои кончились. И сигареты кончились. Только не кончился дождь. Я подставил ладонь, смутно надеясь о чем-то с ним договориться — не вышло, неуловимый дождь… Опустив голову, закрыв глаза черными очками, шагнул в подъезд.

Я не успел позвонить. Поднял руку, потянулся к звонку — и замер на половине пути. Я хотел убежать — не успел: дверь открылась. Как же она могла открыться, если я не успел позвонить? Я стоял и смотрел, замерев, на свою сестру. И она, сидя в кресле, замерев, на меня смотрела. Мы долго молчали, замерев друг напротив друга. Надо было что-то сказать — я не мог, просто не мог придумать новую сказку. Надо было что-то сказать… Во мне было много слов, слова заполнили меня до самого края, но молча скользили с губ и не желали выговариваться. Истерика, ночь, вина, Нострадамус, гримасы безумца, преступление, горечь, двойник, не моя вина, я заберу тебя в сказку, дождь не поймать, безумец, безумна. Сколько их еще было, слов, сколько их во мне накопилось? Я не мог с ней даже поздороваться. А она смогла, первая, Тоня.

— Дождь. Снова дождь. Зачем тебе в дождь очки? — И протянула руку.

Я дернулся, непонятно чего испугавшись. Ее рука тоже дернулась. Очки упали на пол и разбились.

— Забудем? — Тоня нагнулась, чтобы собрать осколки, — совсем не для того она нагнулась, не о разбитых очках спрашивала. — Забудешь? — тонким, разбившимся голосом спросила двенадцатилетняя сестра моя Тоня, превращаясь в шестилетнюю Антошку. Я заберу тебя в сказку, аварии не произойдет, потому что я понял, как изменить прошлое. Я заберу тебя в сказку, для этого не нужно составлять никаких программ, для этого просто нужно быть всегда рядом. — Забудешь? — жалобно улыбнувшись, спросила Тошка — ей было больно и страшно, как тогда, в больнице, среди этих мертво-стерильных стен. Мы не попали в рай. Я не сошел с ума: осколки Антошкиной жизни склеились в Тонечку.

Я шагнул к ней. Я крепко прижал ее к себе. Все, что с нами произошло, отменить невозможно. С этим нам придется жить дальше. Ну что ж, как-нибудь справимся.

Мы очень старались жить в этот год, вместе очень старались. И прожили. И выжили. Снова осень, опять идет дождь. Я подхожу к незанавешенному мокрому окну без призрака, снимаю с головы несуществующую шляпу и прощаюсь с ним навсегда. Мне пора уходить, меня ждет моя Тошка.