Глава 15. Чистые руки убийцы

Андрей не знал, что сейчас счастливо избежал смерти, не знал, что до решения задачи уже рукой подать, не знал, что Ефим в данный момент жив-здоров и находится в относительной безопасности, не знал, что весь проделанный за эти дни нелегкий путь привел его наконец к благополучному концу, и потому пребывал в состоянии крайнего отчаяния, когда позвонил в дверь квартиры Александра Силина. Он обвинял себя в том, что ошибся, опоздал, работал слишком медленно и непродуктивно, и теперь его действия уже совершенно бессмысленны. И от отчаяния принялся колотить в дверь кулаком, прекрасно понимая, что ему все равно не откроют, а эта мощная железная дверь ни одному человеческому кулаку в мире не поддастся. Опоздал…

Да ведь опоздал он с самого начала. Опоздал и ошибся. Ошибаться в людях и ситуациях стало в последнее время его главным свойством. Он ошибся в Ефиме, сдуру приняв его за сумасшедшего, а затем вообще приписав ему бог знает что. Ошибся в Викторе Евгеньевиче Мельнике, лечащем враче Долинина, милейшем человеке, прекрасном специалисте и самоотверженном защитнике своего подопечного. А все из-за какого-то дурацкого талончика, который продали в регистратуре. Как выяснилось, Виктор Евгеньевич к торговле своими часами приема не имеет никакого отношения, а между тем это-то обстоятельство сбило тогда Андрея, настроило против Мельника. Он построил свой разговор совершенно неверно, заранее видя в психиатре нечистоплотного, а значит, способного на все человека. Тон был выбран неправильный, и контакта не получилось. Мельник, в свою очередь, принял его за сторону вражескую, угрожающую здоровью и, возможно, жизни его пациента и занял круговую оборону. Знал ли тогда Андрей, что это — оборона, мог ли даже предположить такое? А время шло, дорогое время уходило впустую. Если бы тогда, сразу, при первой же встрече, они смогли понять друг друга, не опоздал бы он так ужасно, непоправимо сейчас.

Друг друга они не поняли и при второй встрече. И только при третьей, в воскресенье — в воскресенье, а не в субботу утром! — смогли преодолеть недоверие и отчуждение и вышли наконец на тот, необходимый откровенный разговор. И все перевернулось с ног на голову: враги превратились в друзей, друзья в предателей и врагов. Причины и следствия также поменялись местами.

Еще при первой их встрече, на приеме в поликлинике, Мельник пытался его убедить, что Долинин — совершенно нормальный в психическом отношении человек. Андрей ему тогда не поверил, потому что психиатр свое утверждение ничем не аргументировал. И он, Андрей, был в этом виноват. Вот если бы тогда он ему доверился и все рассказал! А так время упущено, и теперь совершенно бессмысленно стучать в эту дверь…

Прежде всего выяснились причины нервного срыва Долинина. Первой и главной причиной являлось длительное, глубинное чувство вины перед младшей сестрой Антониной, причем, по утверждению доктора, чувство ложное: Ефим не только не был виноват перед ней, но и в принципе не мог быть виноват. Суть его терзаний заключалась в том, что тогда, шесть лет назад, он не поехал вместе с отцом и сестрой. Но дело в том, что он и не собирался ехать — не была им запланирована эта поездка, в тот день он ушел на свидание, которое как раз запланировано было. И вот столько лет он терзался оттого, что жив и здоров, а отец погиб, а сестра на всю жизнь осталась калекой, — ненавидел себя за это и мучился. Чувство вины усугубилось, после того как Долинин разработал программу «Нострадамус»: мог предотвратить несчастье, если бы эта идея пришла ему в голову раньше. Но подобная идея не пришла бы ему в голову, если бы не произошло несчастья и это несчастье не породило такое невыносимое чувство вины. Он боролся: со своей виной, с несчастьем. Он старался сделать жизнь Тони счастливой, насколько это было возможно, пытался дать ей то, на что она могла бы опереться. С раннего возраста занимался с ней — мечтал сделать из Тони крутую программистку. Она оказалась очень способной, это его радовало, но однажды… В общем, Долинин понял, что все это не заменит ей счастья настоящей жизни, она все равно всегда будет чувствовать себя ущербной, потребуется дружба, любовь, общение — все то, чем наполнена любая жизнь. Потому что Тоня — такая, какая она есть, какой родилась и была до этой аварии: живая по натуре, подвижная Антошка, принужденная стать неживой, неподвижной. Если бы она родилась другой — можно было бы направить ее чувства и мысли только в одну сторону, например на программирование. Если бы она не знала о возможности другой жизни, можно было бы создать иллюзию счастья. Слепой, если не знает о том, что он один такой, все остальные видят, не может мучиться своим недостатком, он о нем даже не догадается. Как в «Иоланте». Но то — сюжет сказочный, а как сделать подобное в жизни? Ефим долго думал об этом и в конце концов решил разработать еще одну программу. Она так и называлась — «Иоланта». Суть ее сводилась к тому, чтобы, во-первых, повернуть время вспять — «отменить» аварию, во-вторых, перестроить с рождения жизнь Тони, создать модель другого человека и возможность перестройки сознания. Эта идея им овладела настолько, что сначала Ефим ушел из семьи, купил себе отдельную квартиру, а потом вообще все забросил: работу, себя — занимался только этой программой. И не справился — задача оказалась ему не по силам, потому что создание подобной программы ни одному программисту не по силам — задача эта попросту не программистская. Скорее — психиатрическая. Все это и привело к нервному срыву. Теперь, как считает доктор, Долинину еще долго нельзя будет возвращаться к своей прежней работе, до полного и окончательного выздоровления, а когда это произойдет, неизвестно. Но зато ему совершенно понятно, что сейчас любое «компьютерное действие» может привести к непреодолимому желанию вернуться к своей незавершенной программе и, как следствие, новому срыву. И потому он и самому Долинину, и его родственникам внушил мысль, что подверг его сильнейшему гипнозу, стер из памяти все негативные компьютерные моменты и дал установку на стремление к «простой», реальной жизни. На самом деле, как признался Мельник, ничего подобного он не делал, так как уверен, что Ефим и без этого справится. Но когда к нему явился «тот наглец» (Андрей позже пробил все возможные кандидатуры и понял, что этим наглецом мог быть только бывший друг Ефима Александр Силин) и просил «расколдовать» Долинина, хотя бы на время, доктор не только решительно отказал, но и намеренно сгустил краски насчет «заколдованности» его пациента. Сказал, что сделать этого не может, так как тогда Ефим окончательно сойдет с ума.

Таким образом, получалось, что Долинин не терял памяти, а Александр думал, что как раз это с ним и произошло. Никакого прошлого в том, преступном, понимании у него не было. Долинин не причастен к несчастному случаю с Валуевым, не виноват в гибели Головановой, но Силин почему-то уверен, что причастен и виноват. Или хочет Долинина в этом уверить, а заодно и его, Андрея. Но для чего? Все это как-то связано с похищением Антоши Гриценко. Как связано?

Александр Силин работает в системе Гриценко. Не виноват ли он сам в похищении мальчика? Не виноват. Не стал бы он тогда так настойчиво требовать у Мельника, чтобы тот «расколдовал» Долинина. Психиатру Силин объяснил, что Ефим может «вычислить» местонахождение Антоши при помощи какой-то своей программы, следовательно, действительно не знает, где сейчас мальчик. Но к чему все эти инсценированные преступления из прошлого, они-то какое отношение имеют к Долинину? Он их не совершал, теперь это абсолютно ясно, зачем же сваливать их на Ефима? И как они могут быть связаны с похищением Антоши?

Преступления, не совершенные Долининым, как ни крути, в своей постановке необычные, похожие… ну да, похожие на компьютерную игру. Ефим их не совершал, но мог смоделировать. Но если бы он их «смоделировал», должен был понять, что к чему, когда происходили с ним все эти ситуации, ведь потери памяти не было. Значит, и не моделировал он их. Или даже не так: смоделировал их не он. Кто же тогда?

Если бы Андрей смог ответить на этот вопрос в воскресенье, не произошло бы всего этого, не стоял бы он сегодня, как дурак, не колотил бы отчаянно в железную дверь, но он был слишком измотан, голова отказывалась работать. Также были измотаны и все остальные члены его команды. Прозрение пришло в понедельник, да и то не с самого утра. Денис следовал за Долининым по его курьерскому маршруту. Вениамин сидел за компьютером, уныло уставившись в экран. Оля разговаривала с кем-то по телефону. Сам Андрей в другом конце офиса курил в открытую форточку, и тут вдруг его осенило. Одна фраза Оли, сама по себе ничего не значащая, натолкнула его на мысль, явилась настоящей подсказкой. «Чудная страна — Испания!» — сказала Оля своему собеседнику. Чудная страна! Мельник говорил, что Ефим рассказывал Тоне сказки о чудесной компьютерной стране. С раннего детства рассказывал, с раннего детства обучал компьютерным премудростям. Тоня оказалась способной ученицей. Ну конечно!

Он расцеловал ошеломленную Олю и, не сказав никому ни слова, выскочил из офиса.

Уже из машины по дороге Андрей позвонил Тоне (Вениамин, к счастью, снабдил его всеми необходимыми адресами и телефонами) и договорился, что заедет. Это было дерзкое решение, основанное на совершенно невозможном предположении, но именно оно оказалось единственно верным.

Без длинных предисловий, практически без подготовки, Андрей рассказал Тоне, в какую сложную ситуацию попал Ефим, но заверил ее, что приложит все усилия, чтобы вызволить его, если, в свою очередь, поможет Тоня. Но последовала такая реакция со стороны девочки, что Андрей растерялся и тут же принялся себя обвинять и казнить, по своему обыкновению. Тоня испугалась, чуть не до обморока, а потом, когда он попытался сказать, что все не так плохо, как она, возможно, подумала, разрыдалась, и он долго не мог справиться с ее истерикой. Когда наконец она успокоилась, Андрей смог ввести ее в курс дела и поставил диск с несчастным случаем в доме на Ильина в исполнении растерянного Ефима. Она ничего не сказала, отказалась прокомментировать и, увидев, что у Андрея еще два диска, попросила поставить и их. Но когда все закончилось, и тут ничего не сказала. Сидела, бледная, убитая, и молчала.

— Ну что? — не выдержал Андрей. — Тебе это что-нибудь напоминает?

— Я не знаю, при чем здесь этот мальчик, — еле слышно наконец произнесла она. — И я думала, что это просто игра. Я не знала, что все так и будет на самом деле.

— Это сделала ты?

— Да! — вскрикнула, как от боли, Тоня. — Ефим не виноват, но я понимаю, почему подумали на него. Я использовала его… да все: логин — такой, какой придумал бы он, ник — из названия его программы, пароль к форуму… Я и программы его все время использовала. Но я не знала, я думала… Эту страну придумал он, для меня, а я не хотела одна, я хотела с друзьями… Я думала — это друзья. Но я понимала, что они взрослые, то есть придут туда взрослые, и хотела тоже быть взрослой, как Фима… Я думала — это игра, а они на самом деле! Фима не виноват! Это сделала я! Это я! А он попал из-за меня в беду!

И тут с ней случилась самая настоящая истерика. Андрей долго не мог ее успокоить, просто не знал, что делать. Он качал ее в кресле, как качал Сашеньку в коляске, когда тот плакал, он попытался взять ее на руки, но она стала визжать и отбиваться, он сбегал на кухню, принес воды, но вода совершенно не помогла. Он сам был готов заплакать. Зазвонил его телефон, он нажал на отбой, но телефон не захотел уняться, зазвонил снова. Тогда он бросил затравленный взгляд на рыдающую Тоню, отошел к окну и ответил. Это был Денис. Он довольно долго разговаривал с ним — Денис рассказывал о результатах своих шпионских действий, Андрей задавал вопросы, комментировал, давал новые указания. В какой-то момент разговора он посмотрел на Тоню — она уже не плакала, а внимательно слушала и как-то отчаянно улыбалась.

— Обгоревший дом — Музей масок, — пояснила она дрожащим, расплывающимся голосом, когда Андрей закончил разговор, — а насчет банка я и не знала, думала, в самом деле это бонусы в игре, только бонусы. Я ничего не знала!

— Хорошо, Тонечка, только не плачь. — Андрей присел перед нею на корточки. — Скажи, что было дальше в этой игре?

Она шмыгнула носом, смущенно посмотрела на Андрея:

— Расскажу, только… мне нужно… Я сейчас. — Тоня подъехала к столу, выдвинула ящик, достала пачку бумажных носовых платков, вытерла глаза, высморкалась и вернулась назад. — Эта игра называлась «Как захватить власть в городе?».

И она рассказала все: как придумала создать форум для избранных, как придумывала игры, как они на этом форуме общались, как ей наконец-то стало весело и не одиноко, как потом мама отобрала у нее компьютер, испугавшись, что с ней произойдет то же, что и с Ефимом.

— Я ужасно скучала без этого, — призналась она, — даже на Фиму сердилась за его болезнь, но я ведь не знала!

Тоня всхлипнула, но Андрей погладил ее по голове, обнял, и она пересилила себя, не расплакалась снова.

— Все должно было закончиться в концертном зале захватом заложников, — медленно проговорила она и испуганно посмотрела на Андрея. — Неужели и это они сделают на самом деле?

— А мальчик? Мальчик пропал во время концерта, — начал Андрей, но Тоня его перебила:

— Я ничего не знаю об этом мальчике. В игре его не было.

— Значит, он пропал случайно?

— Не знаю. — Тоня задумалась. — Может, кто-то с форума узнал, что все происходит на самом деле, и решил помешать? Похитил мальчика, чтобы… — Тоня остановилась и в ужасе уставилась на Андрея. — Так получается, теракт произошел? Уже произошел?

— Нет, нет, — успокоил он ее, — ничего не произошло, мальчик просто пропал на концерте, в тот день, когда из садика исчезли дети, вот я и подумал…

— А дети?

— Детей вернули на следующий день, с ними ничего плохого не случилось.

— И не должно было случиться, по условию игры.

— И все-таки это немного жестокие игры, ты не находишь? — не мог удержаться Андрей.

— Все игры жестокие! — почти прокричала Тоня. — Все игры построены на убийстве. Лучшие из них — на загадке и все равно на убийстве. Все в них играют, и ничего!

— Да, ты права. К сожалению…

— Подождите! — Тоня дернулась в кресле. — Я вот о чем подумала… Вы говорили, что с Ефимом происходит все, как было в этой игре, и я слышала, он был сегодня в Музее масок…

— А потом в банке. И что?

— В банке — не важно. В музее… Да ведь теракт осуществится сегодня! Вдруг это будет настоящий теракт?

— Вряд ли настоящий, до сих пор была просто постановка. Но… Постановка в концертном зале — штука сложная. Возможно, ты права. — Андрей выхватил телефон и позвонил Денису…

…Если бы разумная мысль приехать к Тоне пришла ему раньше, хотя бы в воскресенье вечером, хотя бы в понедельник с утра! Когда он подъехал к концертному залу, было уже поздно хоть что-либо исправить. Растерянный Денис безнадежно взирал на обезумевшую толпу, валившую из всех дверей зала (теракт был постановкой, но зрители-то этого не знали), и совершенно не представлял, что можно предпринять в такой ситуации. А предпринимать что-то нужно было срочно, потому что Андрей наконец понял всю суть этой игры на поле реальности: Ефима водили от этапа к этапу, чтобы он вспомнил (они так и не поняли, что вспоминать ему было нечего), восстановил весь ход игры и смог таким образом вычислить, где ребенок. Это был последний этап, ведущий к цели, и вполне вероятно, когда он подойдет к завершению, от Ефима избавятся.

В толпе Долинина не найти, да его наверняка уже и нет здесь. Где же тогда может быть он? У Гриценко — самый безнадежный вариант, у себя дома — вариант самый счастливый, но вряд ли возможный, и у Александра.

Андрей оставил Дениса — на всякий случай — у выхода из концертного зала, позвонил Вениамину, попросил его подъехать домой к Ефиму, а сам отправился к Александру.

И вот он стоял и безнадежно долбил кулаком в железную дверь, прекрасно понимая, что ему не откроют, расстраиваясь, что сделать ничего больше невозможно, обвиняя себя в тугодумии и нерасторопности. Он даже не надеялся, что Долинин здесь, он вообще уже ни на что не надеялся, когда вдруг услышал тяжелые торопливые шаги, поднимающиеся по лестнице. Кто-то запыхавшийся, грузный издал вопль радостного удивления. Андрей обернулся — и увидел Бородина.

— Жив? Цел? Ну, слава богу! — Илья обнял его, потом внимательно осмотрел, видно, чтобы окончательно убедиться, что он жив и цел.

— А что случилось? Как ты здесь оказался? — Андрей, удивленный, растерянный неожиданной встречей, смотрел на майора милиции.

— Только что взяли Гудини, — одышливо проговорил Бородин. — У него была твоя фотография. Повезло тебе, Андрюха! — И опять бросился обниматься.

— Ничего не понимаю!

— Потом расскажу! Сейчас некогда. Кажется, ребята все сделали четко, но нужно убедиться… — И он застучал кулаком в железную дверь квартиры Силина. — Откройте! Милиция!

— Бесполезно! Я давно уже стучу — не откроют.

— Тогда мы к чертовой матери взорвем эту дверь! — Бородин яростно ударил ногой по железу.

И тут произошло нечто странное, совершенно неожиданное для Никитина — дверь открылась. На пороге, пошатываясь, стоял Александр Силин, лицо его было в крови. Илья и Андрей переглянулись и влетели в квартиру.

— Где Ефим?

— С вами все в порядке?

Закричали они одновременно. Бородин остался в прихожей с Александром — тот что-то быстро и возбужденно ему говорил. Андрей бросился в комнату.

Ефим Долинин сидел за компьютером, так, словно все происходящее вокруг его не касалось.

— Ефим! — Андрей подбежал к нему. Ефим обернулся и каким-то просветленно-одухотворенным взглядом — наверное, так выглядит композитор, завершивший гениальную симфонию, — посмотрел на него.

— Я успел, — проговорил он с какой-то восторженной гордостью. — Я знаю, где мальчик.

Кажется, он его не узнал. Кажется, ему было совершенно все равно, кто перед ним, кому первому поведать о своем успехе. Он и не думал о том, что знание его может попасть во враждебные руки. Мельник считал его гением — наверное, он не ошибался — да, именно так должен выглядеть гений, только что сделавший великое открытие.

— Где же? — улыбаясь, тоже восторженно, проникшись его состоянием, спросил Андрей.

— Его не похитили. Он просто спрятался. В зале было слишком много оружия, слишком много зла, ребенок — а нужно учитывать, какой это ребенок! — просто испугался и спрятался. Возможно, где-то в подсобном помещении. Да, наверняка так. А потом его нашел человек, такой же, как он. По внутреннему состоянию такой же. Нашел и унес к себе. Какой-нибудь подсобный рабочий, в любом случае это человек с психическими отклонениями по общепризнанной оценке. Но человек этот очень добрый и светлый, Антону с ним безопасно, Антону с ним хорошо. Им вдвоем хорошо, лучше, чем в мире обычных людей. Они понимают друг друга и счастливы. — Ефим улыбнулся. Андрею представилось, что и сам Ефим вполне бы вписался в эту компанию, что ему и самому с ними было бы лучше, чем в мире обычных людей.

— Ну что, вздрогнули? — Андрей потянулся рюмкой к тянувшейся навстречу рюмке Бородина.

— Вздрогнули! За успешное завершение дела!

— За него!

Они чокнулись. Бородин хулигански подмигнул проходившей мимо официантке. Та, игнорировав бородинское подмигивание, улыбнулась Андрею.

— Не любят меня женщины. — Илья сделал плаксивое лицо. — Не любят, и все тут, подлые!

— Просто они не знают, какой ты крутой майор, а ты из скромности сказать им об этом не желаешь. Хочешь, я ее… — Андрей кивнул в сторону официантки, — сейчас верну и все объясню? Скажу, знаете, кто это? — Он ткнул пальцем в Бородина. — Думаете, старый, лысый, измученный жизнью обыкновенный мент? Нет, прекрасная, но гордая девушка! Этот мент совсем не обыкновенный. Он вычислил самого Гудини. Вот он какой крутой!

— За старого и лысого спасибо! — в шутку обиделся Илья. — А насчет моей крутизны — это ты поспешил. Грохнули сегодня Гудини. Прямо в камере.

— Да? Я не знал! И что теперь?

— Ничего! Показаний, которые дал Силин на Филина, вполне будет достаточно для суда, так что обойдемся.

— Ну, показания личного киллера вам не помешали бы.

— Не помешали бы, но что поделаешь? Осторожные, гады, и предусмотрительные!

— Да уж, осторожности им не занимать. Я вот все голову ломал, кто и зачем мне диски подсунул. Главное — логики никакой не мог найти. А оказалось, из предосторожности: чтобы я чего случайно не раскопал о Гриценко — я ведь с него и его родственников тогда поиски начал, — увели в другую сторону. Гриценко сильно осерчал, когда узнал, что Жанна частного детектива наняла. В то, что ребенка найду, он не верил, но испугался, как бы я ненароком в его дела не влез. Так-то! — Андрей улыбнулся Бородину. — А то, что Гудини грохнули, не твоя вина, главное, ты его вычислил. Не понимаю как.

— Я и сам не понимаю. Вернее, как я его вычислил, это ясно, тут, кстати, ты мне помог, когда указал на схожесть почерка Гудини и похищения детей из детского сада. Факты сложились сами собой: Посохову убили в шесть часов вечера, а в три она звонила следователю из садика, с места работы. Причем звонила по горячим следам: что-то она там такое увидела или услышала. Следы вели в садик. Мы пробили весь персонал — все до единого чисты как младенцы. Но! — Бородин поднял палец. — Одна кандидатура на пост подозреваемого вызвала у меня подозрение. — Илья усмехнулся своей незамысловатой шутке. — Охранник! То есть он тоже был чист и невинен по данным, но, во-первых, кого еще было подозревать, не нянечек же. Во-вторых, представил я, как было дело. Ирина звонила в три, значит, увидела нечто примерно с двух до без пяти — без десяти три. А в это время в садике тихий час, все находятся в группах, только охранник в вестибюле сидит. Мало того, пребывает в уверенности, что в это время он в полной безопасности — некому подглядывать-подслушивать. Скорее всего, Ирина вышла и застала его за чем-то подозрительным.

— За чем-то подозрительным? Ты что, не знаешь, как все точно было?

— Теперь знаю, а тогда как я мог узнать? Ирина услышала разговор охранника по телефону. Причем звонили не на его мобильный, а на стационарный. У них, видишь ли, спаренный телефон: один на посту охранника, другой в конце коридора. Телефон зазвонил, Ирина подняла трубку одновременно с охранником — чистая случайность, что она там оказалась. Ну и услышала весь разговор. А разговор был очень интересный. Звонил шантажист. В садик, в открытую, явно не для того, чтобы в самом деле деньги вымогать, а для того, чтобы его подставить. Я потом узнал, кто был этим шантажистом. Тоже очень забавная история. Наш крутой грозный Гудини оказался гомосексуалистом. Так вот, звонил его бывший, который узнал о его делах. Брошенный бывший. Он следил за Гудини из ревности, хотел узнать, ради кого его бросили, — и попал на убийство. — Бородин закурил, посмотрел на Андрея отчего-то печально, помотал головой, возражая каким-то своим мыслям. — Я другого понять не могу: как он-то, неуловимый наш, мог так лопухнуться?

— Ты имеешь в виду с любовником?

— Нет, с этой воспитательницей. Если бы он не стал так судорожно от нее избавляться, мы бы его не вычислили. Или убил бы как-то по-другому, он ведь таким был затейником, а тут так бездарно прокололся.

— Это-то как раз не странно. Гудини ведь был просто очень аккуратным, послушным исполнителем, действовал безукоризненно, но по выданной ему точной схеме. Управляемая марионетка. А как остался без управления — и сделал ошибку.

— Знаешь, мне все равно как-то в это не верится. Ребенок, маленькая девочка разрабатывает схему убийце? И вообще…

— Она же не знала, думала, что все это просто игра.

— Да, да, ты рассказывал, знаю. — Бородин поежился, будто ему стало холодно. — Придется ей давать показания в суде, иначе все свалится на ее брата. Не знаю, как на ее психике это отразится?

— Она к этому готова, я с ней разговаривал. Ничего, как-нибудь.

— Ну да, ну да. Хочешь еще водки?

— Давай.

Они снова выпили, закурили.

— Ну и вот, — продолжил слегка захмелевший Бородин, — а с этим Гудини… Тогда я всего в точности не знал, насчет шантажиста и прочее, все было лишь на уровне предположений, но за охранником установили слежку. Что было дальше, ты знаешь. Гудини получил новое задание — грохнуть Силина и тебя, когда ты будешь входить в его подъезд. Мы его взяли с поличным, в тот момент, когда он прицелился в Силина. Выстрелить он успел, но не очень удачно, потому как наши ребята его как раз и повалили. В результате Силин отделался легким касательным ранением, а ты вообще остался целехонек. — Бородин разлил водку по стопкам. — За тебя и твое неповрежденное здоровье?

— За спасение моей души!

— Ну а как там твой мальчуган? — спросил Бородин, когда они выпили.

— Саша? Здоров, весел, неплохо упитан, вот только спать не желает, чем весьма утомляет своих родителей.

— Да? — Бородин рассмеялся. — Я вообще-то имел в виду Антошу Гриценко.

— А! С ним тоже все теперь хорошо. Знаешь, Жанна Гриценко оказалась весьма оригинальной и умной женщиной. Она этого Федора, у которого мальчик все это время пробыл, взяла в дом в качестве няни. В садик Антошу больше не водят. С Федором они не то что друзья — отец и сын так не бывают духовно, а главное, душевно близки.

— Что ж, за это просто нельзя не выпить! — Бородин взял графин, хотел разлить остаток водки, но почему-то передумал. — Нет, за это водку нельзя. Эй, официант, тащи-ка шампанское!