Часть вторая

Все началось с этих дурацких комков, которые ни в какую не хотели растворяться. Нет, все началось с того, что вчера вечером Настю увезли в больницу с подозрением на аппендицит (которого, к счастью, не оказалось), а Татьяна, ее сестра, уехала в командировку. В результате на руках у него остался полуторагодовалый Сашка, работа в агентстве летела к черту, а манную кашу без комочков Андрей, как выяснилось, варить не умел. Не умел, и все тут!

Первые две неудачные порции он с отвращением отправил в унитаз. Начал варить в третий раз. И вот когда масса наконец стала приобретать более или менее однородную консистенцию, раздался этот звонок. Андрей дернулся и чуть не перевернул ковшик с многострадальной кашей, обжегся и, судорожно соображая, что делать: то ли выключить, то ли оставить на медленном огне, снял трубку.

— Андрей Львович, ради бога, извините, что беспокою, но тут у нас неординарная ситу ация. — Голос секретарши Оли был наполнен стеснением, раскаянием и жутким неудобством, что вот, несмотря на суровое предупреждение не беспокоить, она все-таки побеспоко ила, отвлекает и, возможно, раздражает своего шефа.

— Да, Оленька? — с затаенной яростью (ручка ковшика, который он так и держал, не решив, на каком из двух возможных вариантов остановиться, нестерпимо жгла и так обожженную руку) ласково спросил Андрей. — Что у вас стряслось? Я же просил…

— Да, да, конечно! Я помню! Но тут… — Оля запнулась, видимо не зная, как поскорее и в то же время яснее объяснить ситуацию. — Понимаете, Андрей Львович, у нас новая клиентка.

— И что?! — не выдержал Андрей и от возмущения бухнул кашу на огонь. — Вы забыли, Ольга Петровна, как составляется договор?

— Нет, нет! — заволновалась еще сильнее Оля. — Договор мы составили, но… Понимаете, она… того… — голос секретарши понизился до свистящего шепота, из чего Андрей заключил, что клиентка находится где-то рядом, — она…

— Буянит, что ли? — пошутил Никитин.

— Ага! — обрадовалась неизвестно чему Оля. — То есть не то что… но требует немедленно встретиться с вами.

— Немедленно не получится. — Андрей задумчиво помешал подгорающую кашу и с горечью отметил, что комки опять появились. — Я занят, договорись на завтра.

— Пыталась! Но она не соглашается. Говорит, что завтра не может.

— Тогда на послезавтра.

— Послезавтра тем более, она говорит, что это вопрос жизни и смерти, требует сегодня.

Каша клокотала на плите, в воздухе отчетливо запахло детским садом. Андрей снял ковшик, вдохнул горьковатый пар — так и есть: подгорело это чертово варево!

— Да не могу я сегодня! — окончательно взъярился он. — Пусть с ней Денис порабо тает.

— Предлагала! — Оля тоже была уже на грани срыва. — Не хочет! Требует вас — и точка!

— Ну, так пошли ее к черту!

— Она не уходит! Сидит и не уходит. Говорит, что разговаривать будет только с вами. Я… — В трубке послышались звуки борьбы, которые вдруг сменились горестным Ольгиным восклицанием: — Ну зачем вы это делаете?! — Затем раздался какой-то треск, затем возник голос — не Олин, вероятно, клиенткин:

— Андрей Львович? — вполне спокойный, уравновешенный голос. — Я понимаю, что веду себя бестактно, даже, может быть, нагло, но… — голос дал трещину, — я действительно не могу ждать до завтра! — Голос окончательно сорвался, и стало понятно, что спокойствие было не чем иным, как последней стадией истерики. — Дело в том, что меня должны убить.

— Должны?

— Именно так! Мне назначили срок две недели. А теперь осталось только двенадцать дней. Мне некуда идти. Тот человек, у которого я провела сегодняшнюю ночь… он еще страшней и опасней. Я боюсь. Тот, кто назначил мне срок, хотя бы… — Она запнулась, затем, истерически хихикнув, продолжила: — Он не станет торопиться, срок две недели в его интересах, а этот… Я еле спаслась, я от него сбежала, дождавшись, когда он уснет.

— Я ничего не понимаю! — взмолился Андрей, оборвав эту галиматью.

— Второго декабря. Я умру второго декабря, если тот, второй, не выследит и не убьет меня раньше и если вы не поможете. Теперь вы понимаете, почему я не могу ждать? У меня слишком мало времени! У меня нет этого времени! И еще мне некуда… Я прошу вас! Второе декабря! — снова сорвавшись, выкрикнула она. — А вы говорите, завтра.

В трубке раздался какой-то неопределенный звук: то ли всхлип, то ли горестный вздох, то ли яростный выдох, затем женщина снова заговорила:

— Я могу сейчас подъехать к вам домой. — Голос ее вернулся в спокойное деловое безумие. — Если гора не идет к Магомету… Я заплатила аванс, мы с Ольгой Петровной оформили договор… Можно я к вам приеду?

Андрей в раздражении вытащил сигарету, покрутил ее в руке, но не закурил. Услышал, что Сашенька проснулся и лепечет что-то в своей кроватке, дожидаясь завтрака. А каша подгорела, вся в комьях — третья порция вышла еще хуже двух предыдущих. А тут этот настойчивый телефонный бред.

— Я умоляю вас, Андрей Львович!

— Ну хорошо, — сдался Никитин, — приезжайте.

— Спасибо! И простите меня, но завтра я действительно не могу.

— Да понял я. Жду. Только передайте трубку моему секретарю.

— Конечно! С удовольствием. Простите еще раз. До встречи!

Андрей пожал плечами, бросил взгляд на уродливое свое поварское творение — комки, словно издеваясь, почему-то посерели.

— Андрей Львович! — закричала Оля. — Я ничего не могла сделать, она просто выхватила трубку.

— Ладно, ладно, Оленька, не расстраивайся. Дай этой… нашей новой клиентке мой адрес и пришли по электронке образец договора… ну и все, что ее касается, пришли. — Он снова взглянул на дикое содержимое ковшика. — Я вот о чем хотел тебя спросить. Ты умеешь варить манную кашу?

— В смысле?! — удивилась Оля.

— В самом прямом, без комочков.

— А вам зачем это? — шепотом, немного смутившись, словно речь шла о каких-то интимных женских тайнах, спросила Ольга.

— Надо! — рявкнул Андрей. — Мне сына кормить нечем!

— В смысле? — опешила Оля.

— Да какой тут может быть смысл? Кашу я варить не умею. Не умею, черти бы ее драли! Не получается она у меня без комочков!

— Ах вот что! — Оля рассмеялась с облегчением. — Не расстраивайтесь, Андрей Львович, они у всех, абсолютно у всех, эти комочки. В манной каше. Как ни вари!

Андрею тоже вдруг стало легко и смешно. У всех так у всех, ничего не попишешь, придется, значит, вам, Александр Андреевич, лопать кашу с комочками, как всем несчастным детям. Он вывалил содержимое ковшика в тарелку и пошел кормить Сашу.

От каши, несмотря на комки, Сашка не отказался — съел, не гурманствуя, даже добавку. Андрей устроил сына в манеже, завалил все свободное от ребенка место игрушками и договорился, что тот, как и полагается взрослому полуторагодовалому мужчине, займет себя сам.

— Понимаешь, сынок, папе нужно немного поработать.

Взрослый мужчина серьезно посмотрел на него и потребовал музыкального оформления своего вынужденного одиночества.

— Мухи! — заказал он программу, махнув ручкой в сторону музыкального центра.

— Неплохой выбор! — согласился Андрей и поставил диск с лютневой музыкой.

Почему Сашенька называл это мухами, было совершенно не ясно. Он вообще давал предметам и явлениям совершенно неожиданные названия. Так, например, тигра, любого — живого в зоопарке, своего игрушечного, на картинке в книжке — он называл почему-то дядей. Соковыжималку именовал кокой, компьютер, по неизвестной причине, обзывал дылдой. Музыкальные произведения у него тоже получили свои наименования. Сначала они с Настей пытались бороться с его семантическими изысканиями, а потом махнули рукой: пусть делает что хочет, они-то его понимают.

— Ну все, Александр, я на тебя надеюсь. Веди себя пристойно. Папа выпьет кофе, поработает немного и придет. — Он вручил Саше его любимого белого слона и, подмигнув, вышел. Требовалось срочно, до прихода клиентки, просмотреть договор и всю информацию, которую переслала ему Ольга.

Андрей распечатал послание, сварил себе кофе и, захватив телефон, отправился на балкон. Здесь была его курительная комната, вполне благоустроенная (столик, кресло, пепельница), только в демисезонно-зимний период очень холодная. Зато он мог курить себе сколько угодно, не опасаясь, что отравляет выхлопами своей вредной привычки окружающих.

Он разложил листы по порядку: коротенькое письмо-предупреждение Оли («Андрей Львович! Кажется, она не совсем адекватна, будьте с ней осторожны!»), текст договора, краткие сведения о самой клиентке (слишком краткие — они уместились на четверти страницы). Отпил кофе, закурил и принялся за работу. Прежде всего ему нужно было попытаться составить хоть какое-то представление о своей клиентке: кто она такая — в самом деле пациентка какой-нибудь закрытой клиники, томимая манией преследования, или все-таки нет? Он просмотрел личные данные. Кирюшина Елена Владимировна, тридцать три года, врач, работает в скорой помощи. Вернее, до вчерашнего дня работала и почему-то уволилась — но все равно, врач скорой помощи — это вполне обнадеживает, вряд ли там стали бы держать сумасшедшую. Замужем (сведения о муже отсутствуют, только фамилия, имя, отчество и год рождения из штампа в паспорте). Детей нет.

Выписка и прописка… Получается, она пять лет назад переехала сюда…

Телефонный звонок прервал его работу, а впрочем, никакой работы и не осталось — сведений о его клиентке больше не было — кончились, не успев начаться. Он с раздражением отбросил листы на столик, взял трубку: это, конечно, она, Кирюшина Елена Владимировна, а он так и не составил никакого предварительного о ней заключения.

— Андрей Львович?

Так и есть!

— Я в вашем дворе. Но Ольга Петровна забыла сообщить мне, в каком подъезде вы живете.

Андрей выглянул с балкона и сразу ее увидел: женщина, ну да, примерно тридцати трех лет, нервозно озирается и как-то неправильно, словно у нее вывихнута рука, держит трубку.

— Елена Владимировна, вы стоите прямо напротив — средний подъезд…

— Как?! — Женщина дернулась и чуть не выронила трубку. — Откуда вы знаете?

— Я смотрю на вас с балкона, поднимите голову, пятый этаж. — Андрей помахал ей рукой. Она тоже махнула и чуть не выронила теперь сумку. — Кстати, у нас не работает домофон.

Ему трижды пришлось повторить код подъезда — она никак не могла запомнить такого простого сочетания цифр, видимо находясь уже на последней стадии истерики, когда мозг отключается. Долго возилась с замком — наверное, пальцы дрожали и не попадали в нужные кнопки. Наблюдая за ее мучениями, Андрей уже хотел спуститься и сам открыть ей дверь, но тут наконец она справилась. Он услышал звук зуммера, увидел, как Кирюшина вошла в подъезд, затушил сигарету, собрал листки и отправился в комнату ждать.

Но прошло пять минут, затем семь, а клиентка его так и не появилась. В раздраженном недоумении он стал бродить взад-вперед по комнате, заглянул к Сашеньке — тот в упоении грыз слоновье ухо и был, по-видимому, вполне доволен жизнью в одиночестве. Прошло еще несколько минут. В голове ни с того ни с сего возникла строчка из дурацкого стихотворения, напечатанного однажды — вероятно, в виде хохмы — в Татьяниной газете: «На станции переливания крови спекулируют кровью!» — и отвязаться от нее не было никакой возможности. Расхаживая туда-сюда, чеканя свои шаги под эту идиотскую строчку, Андрей дошел до окна, выглянул во двор. От подъезда дома напротив отъехала «скорая помощь». Коллеги клиентки, подумал он почему-то злобно. Ну и где она? Елена Владимировна, врач скорой помощи, жутко нуждающаяся в экстренной помощи, где вы, куда подевались? Может, она на лифте не ездит? Есть у него одна знакомая с лифтофобией. Грузная женщина с больным сердцем, все боится, что умрет от сердечного приступа именно в лифте, и потому на любой этаж таскается пешком — парадокс! Может, и у этой такая же фобия?

Нет, черт возьми, в любом случае должна была бы уже дойти. Тут что-то не то. Забеспокоившись, Андрей вытащил телефон и нажал на вызов. Долго слушал гудки, но ответа так и не дождался. Да что это такое?! Он посмотрел на номер — все правильно: вот он, последний входящий, она ему звонила пятнадцать минут назад. Снова нажал на вызов — никакого результата: звонки проходили, но на том конце никто не отвечал. Поставил на автодозвон, подошел к входной двери, зачем-то заглянул в глазок — понятное дело, никого он не увидел. Зато услышал приглушенную мелодию звонка: надрывно-веселый мотив тарантеллы Гаврилина. И понял, что это он своими бесплодными, но упорными попытками соединиться с Кирюшиной ее рождает. Словно боясь спугнуть звук мелодии, Андрей осторожно, стараясь не щелкнуть замком, открыл дверь, выглянул на лестничную площадку — никого. Но звук не прекратился, наоборот, стал различимее. И тут на глаза ему попалась женская сумочка. Она лежала на ступеньке возле перил — бежевая кожаная, очень похожая на ту, которую он видел несколько минут назад с балкона в руке Кирюшиной. Да что там — ее это сумочка! Не отключая телефона — мелодия продолжала звучать, — Андрей бросился вниз по лестнице. Добежал до первого этажа — никого, выглянул из подъезда во двор — нет никакой там Елены Владимировны. И никого нет. Вернулся на свой этаж, поднял музыкальную сумку, и только тут догадался наконец отключить телефон. Не заходя в квартиру, прямо на площадке, открыл сумку. Сложенные вдвое листы договора, паспорт, диплом об окончании мединститута, довольно внушительная пачка денег, дамские мелочи, чистый носовой платок, апельсиновая жвачка, дорогая старинная брошка, но со сломанной застежкой — по виду давно сломанной, таблетки: обезболивающие, сосудистые, желудочные… Странное, очень странное содержимое! Такой набор вещей может оказаться у человека, в спешке или в сильном волнении собирающегося покинуть дом, надолго, может быть, навсегда. Взять самое важное и необходимое — почти неразрешимая задача, потому что мысли от волнения путаются, потому что все кажется важным. Документы и деньги — это прежде всего, с этим понятно, а дальше? Андрей представил, как Елена суетливо движется по своей квартире, берет какую-нибудь вещь и тут же ее отвергает, голова болит, сообразить невозможно… Что она ему говорила по телефону? Что ночевала сегодня не дома? Тот, у кого она провела эту ночь, оказался еще опасней?

Жаль, что он так невнимательно отнесся к ее словам, очень плохо, что не попытался поговорить с ней. Где теперь ее искать, что вообще делать?

Из-за двери раздался отчаянный плач Саши. Андрей побросал в сумку извлеченные из нее вещи и бросился в квартиру. Сашка беспомощно барахтался на полу, правая ножка застряла в прутьях манежа — видимо, хотел выбраться, да неудачно. Никитин высвободил ребенка, взял его на руки, успокоил, поднес к окну, развлекая.

— Смотри, какое интересное дерево! — наигранно-весело воскликнул он, думая о своем. Сашка развлекаться рассматриванием голого ноябрьского дерева не пожелал, от окна отвернулся, заворчал, требуя других развлечений. — Качели! — догадался Андрей.

Этот выбор ребенок вполне одобрил. Усадив сына на качели, раскачивая его одной рукой, он достал из сумки договор, перечитал его, словно надеялся, что это как-то прояснит ситуацию. Нет! Так его еще никто не подставлял! Прямо из-под носа, из его собственного подъезда умыкнуть клиента! Да нет, это не его подставили, это он сам себя подставил, не понял всей серьезности ситуации, а Кирюшина ведь говорила… Черт, черт, черт! Что стоило выслушать ее, что стоило встретить? Черт! — громко выругался он и, бросив на качелях озадаченного Сашку, с договором в руке ринулся из детской. Теперь он просто обязан ее найти и спасти, теперь он просто не имеет права бросать свою клиентку. Подбежав к столу, Андрей схватил ручку, расправил смявшиеся листы договора и в графе «директор агентства А. Л. Никитин» расписался, яростно надавливая на стержень, утверждая свое решение немедленно начать работу.

На минуту ему стало легче, словно он частично искупил свою вину перед Кирюшиной, словно сделал небольшое, но доброе дело. Но тут же понял, что ничего доброго не сделал, да и сделать сегодня не сможет, связанный по рукам и ногам Сашкой. Татьяна приедет только завтра, когда Настю выпишут из больницы, вообще непонятно: аппендицит, к счастью, не подтвердился, но был же отчего-то у нее приступ — необходимо провести полное обследование.

Андрей вернулся к Саше, тот скуксился и начинал уже хныкать: все утро бросают ребенка на произвол судьбы. Он снял его с качелей, поносил немного по комнате — от малыша пахло подгоревшей кашей.

— Бедный ты мой! — Он прижал Сашу к себе. — Бедный, бедный, заброшенный ребенок!

— Пух! — весело воскликнул бедный ребенок и схватил Андрея за уши.

— Позвоним маме, узнаем, как у нее дела? — освобождая уши, предложил новое развлечение Никитин.

Настя чувствовала себя хорошо, никаких болей не осталось, словно и не было приступа, рвалась домой, наотрез отказываясь от обследования.

— Завтра точно приеду, — заверила она Андрея, — я здесь с голоду умру, посадили на диету, представляешь? И от тоски загнусь. Да и вы без меня не справитесь.

Они немного поспорили: Андрей требовал, чтобы она прошла обследование, Настя категорически отказывалась. Сашка вырывал трубку и громко возмущался, что ему не дают высказать свое мнение. В конце концов решили отдаться на волю профессионалов: сбегать из больницы Настя не станет, поговорит с завотделением, объяснит сложную семейную ситуацию (муж и ребенок оставлены без присмотра) и, если врач не посчитает необходимым ее задерживать, настаивать на больничном заключении не будет.

После разговора с женой настроение у него улучшилось, и даже отчего-то прибавилось деловой энергии. Он спустил Сашу на пол — тот давно уже рвался, присмотрев под столом мячик, — и еще раз обследовал содержимое сумки Кирюшиной. Более тщательный неспешный осмотр принес результат: в потайном кармашке Андрей обнаружил небольшой аккуратно сложенный вчетверо лист из блокнота, здесь же была шариковая ручка с зеленой пастой, по виду совсем новая. Он развернул листок. Некрасивым, испорченным профессионально-медицинской деятельностью почерком, зеленой пастой (судя по всему, той самой) было написано: «Двенадцатое июня. Юдин Дмитрий Семенович. Багратиона, 8, квартира 97». Очень удачная находка! Возможно, какая-то зацепка. Нужно срочно прояснить этого самого Юдина Дмитрия Семеновича. Записка написана недавно: запах пасты еще не успел выветриться, — может быть, даже вчера. Не тот ли это второй, у которого провела сегодняшнюю ночь Кирюшина и который оказался «еще страшней и опасней» первого? Но при чем здесь двенадцатое июня? Без всяких сомнений, писала она это не двенадцатого июня, тогда что имела в виду? Это тоже хорошо бы прояснить.

Андрей катнул ногой мяч, который Сашка ему бросил, и позвонил Балаклаву на мобильный. Тот, вопреки ожиданиям (шеф отсутствует, значит, и остальным не обязательно надрывать себя работой), оказался в агентстве. В данный момент они все трое (Денис тоже оказался сознательным) пили чай и обсуждали последние новости — ненормальную новую клиентку, поразившую Олю.

— Привет, Вениаминчик! — бодро начал Никитин, снова откатывая мяч, подброшенный Сашкой.

— Привет, — проговорил Балаклав, жуя бутерброд, — Андрей вдруг ощутил резкий приступ голода и понял, что он-то позавтракать не успел.

— Приятного аппетита, — уныло пожелал он, завидуя жующему, не обремененному семейными проблемами компьютерщику. — Прости, что отрываю от приятного занятия, — сказал он злорадно, — но придется немного поработать.

— Что ж, если немного, то можно. По нашей ненормальной что-то пробить? — Он рассмеялся — эхом откликнулись Оля и Денис. — А я надеялся, тебе ее удастся отфутболить. Ольга рассказывала — кошмар, а не женщина! Говорит, она на нее напала. Наша Оленька до сих пор в истерике. — Снова послышался фоновый смех — Дениса и Оли. — Сумасшедшая, причем буйная. А тебя как, не побила, нет?

— Хватит трепаться! — разозлился Андрей. — Ее похитили. Прямо в моем подъезде.

— Кто похитил?

— Кто! — вышел окончательно из себя Никитин. — Если бы я знал! Чуть ли не из-под моей двери увели. Одна сумка осталась.

— В общем, от клиента остались рожки да ножки, — продолжал веселиться Балаклав, не желая понимать серьезность ситуации. — Но может, оно и к лучшему: зачем нам такая сумасшедшая клиентка — дерется, буянит?

— В сумке, — сердито, прерывая веселье Вениамина, проговорил Андрей, яростно нажимая на каждое слово, — я нашел листок с адресом. Запоминай или записывай: Юдин Дмитрий Семенович… — Он продиктовал ему адрес. — Узнай о нем все, что возможно. Это срочно. И еще. Записку эту она написала недавно, а на листке почему-то стоит дата: двенадцатое июня. Подумай, что это может значить. Сделаешь это в первую очередь и позвонишь. Но будет еще работа, тоже, в общем, срочная. Нужно узнать все о ее муже. Странно, что, если Кирюшина была так напугана, пошла и в агентство, и ко мне одна, без сопровождения. В сумке я нашел паспорт, документы, в том числе диплом об окончании мединститута, деньги… довольно много денег, ну и еще кое-что. В общем, все указывает на то, что она ушла из дома. Так что, сам понимаешь, личность мужа меня очень и очень интересует. Возьми у Ольги резюме по клиентке.

— Будет сделано, шеф!

— Ты уймешься или нет?! — рассвирепел Андрей и нажал на отбой.

Мячик покатился под ноги, он споткнулся и чуть не упал и взбесился окончательно. Нужно было срочно успокоиться, а для этого спокойно посидеть в своей курительной, чтобы не сорваться на ребенка. Но, чтобы пойти покурить, нужно пристроить этого самого ребенка, занять его чем-нибудь, а для этого нужно сначала успокоиться.

— Пирамидка, — жалобно попросил Андрей. — Покажи папе, как ты умеешь собирать пирамидку. — Он протянул сыну разноцветные детали, но Сашка демонстрировать свой талант к конструированию не захотел. — Слон, — на грани срыва плаксивым тоном предложил он следующую замену живого общения. — Но вредный ребенок отверг и это. — Телефон! — плюнул на все Никитин, вручил сыну мобильник и бегом бросился на балкон.

Одну за другой, жадно затягиваясь, он выкурил три сигареты. Ощутил неприятную горечь во рту и душевное успокоение и только после этого вернулся в детскую. Там оказалось все вполне благополучно: мобильник Сашка не проглотил, но ему каким-то чудом удалось дозвониться в службу спасения: из трубки несся встревоженный голос: вас не слышно, говорите громче, объясните, что у вас случилось? — что приводило юного негодника в восторг. Андрей забрал у Сашки телефон, отключил его и, предупреждая возмущение, поставил любимый мультик «Кто сказал мяу?». Пора было готовить обед.

Накормив и уложив Сашу спать, Никитин наконец смог обдумать ситуацию в нормальной обстановке. Обдумать-то смог, да вот сделать выводы и наметить план действий в соответствии с ними никак не получалось. Во-первых, ситуация была мутная, во-вторых… Черт! Невозможно решить задачу, когда условие состоит из одних неизвестных — информации ноль целых с гулькин хрен тысячных.

Андрей сделал бутерброд и, жуя на ходу, начал вслух сам себе задавать вопросы. Что вообще произошло: похищение? Так он думал вначале, потому что это казалось вполне очевидным: Кирюшина позвонила ему, на его глазах вошла в подъезд, но до квартиры не добралась — совсем чуть-чуть не добралась, сумка ее лежала на ступеньках почти рядом с дверью. Но теперь похищение не видится ему очевидным. Первое — он не слышал ни криков, ни каких-либо других звуков борьбы. Второе — сумка: странно, что похитители не заметили, как она ее выронила, не в их интересах было бы оставлять такую улику. Третье — зачем было похищать Кирюшину практически у его двери, вряд ли это случайность, потому как квартира находится не на первом и даже не на втором этаже, а на пятом. Значит? Значит, вполне возможно, никакое это не похищение, а самая обыкновенная инсценировка. Кирюшиной для чего-то понадобилось исчезнуть, вот она и устроила спектакль: добилась встречи, позвонила по телефону из его двора, чтобы он мог зафиксировать ее появление, оставила на ступеньках сумку… С документами и деньгами? Почему бы и нет, для пущей достоверности. Нет! Никакая это не инсценировка! Потому что… Да хотя бы потому, что никто не мог знать заранее, что Настю увезут с аппендицитом в больницу, что Татьяна уедет в командировку, а он, Андрей, останется с ребенком дома. Значит, все же похищение? Как же тогда быть с пунктами первым, вторым и третьим? При желании их, конечно, можно объяснить, но… И главное — зачем было похищать Кирюшину, для каких таких целей? По ее словам, ее должны были убить. Так, может, похитили для этого? Или не похитили, а убили? Зачем в его подъезде? Проще это было сделать на улице, да где угодно, только не у входа в жилище частного детектива. И опять же сумка — убийца тем более не оставил бы таких следов. Или это был неопытный человек? Следил за ней, никак не мог решиться напасть: на улице слишком много народу, во дворе слишком много окон, он долго шел за ней, все выбирая подходящий момент, пока она не вошла в подъезд… но и тут не сразу решился, они вместе поднялись в лифте на пятый этаж, вместе вышли… Логичнее всего это сделать было бы в лифте. Так, может, он и убил ее там? Не сходится, чертова сумка мешает. Что же тогда?

Черт его знает, что же тогда! Если бы он располагал хоть какой-нибудь информацией об этой Кирюшиной. А так почти ничего…

Почти ничего — не значит совсем ничего. Кое-что все-таки известно. Во-первых, некто грозил ей убийством. Во-вторых, назначил срок в две недели. Абсурд какой-то! Вы умрете через две недели, так, что ли? Ладно, с этим потом. В-третьих, имеет место еще один человек, у которого Кирюшина сегодня ночевала, вероятно рассчитывая у него скрыться от того, первого, но он оказался еще опасней (то есть и двух недель не давал?), но от которого ей удалось сбежать. Абсурд абсурда! А потом это странное, ни в какие рамки не вписывающееся похищение.

И какие же выводы из всего вышесказанного можно сделать? А никаких! Какие меры принять? Непонятно! Должен ли он известить мужа Кирюшиной о том, что жена его пропала? Должен, если тот сам как-то в этом деле не за мешан, что не факт. Должен ли известить милицию? Обязан, если только… Нет, никакую милицию извещать он не станет, а вот Бородину, лучшей части этой самой милиции, позвонит. И… домой Кирюшиной тоже попытается звякнуть, не представляясь, ясное дело, детективом.

Андрей перелистал договор, отыскал домашний номер Кирюшиной и пошел в комнату за радиотелефоном (он не хотел звонить со своего мобильного, а на стационарном у него был антиопределитель). Но трубку никто не взял. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: разгар дня, муж, скорее всего, на работе. Тогда он позвонил Бородину. Тот тоже отсоветовал заявлять в милицию о похищении. Согласился, что ситуация мутная, и обещал пробить по милицейской базе Кирюшину и ее мужа.

С чувством исполненного долга (в данный момент он и не мог сделать больше) Андрей съел еще один бутерброд, сварил кофе и отправился на балкон перекурить и отдохнуть. Но отдохнуть ему не дали — позвонил Вениамин. Он все еще продолжал пребывать в веселом расположении духа, хотя для особой радости повода не было.

— Похоже, муж нашей клиентки — альфонс! — сообщил он.

— Почему? — удивился Андрей.

— Он нигде не работает. Во всяком случае, ни в одной организации города не числится. И в пенсионном фонде данных на него нет.

— Так, может…

— Умер?

— Да нет, я не это имел в виду. Может, он не живет с Кирюшиной? Такое бывает, люди не разводятся по каким-то причинам, но живут отдельно.

— Я тоже так подумал сначала. Нет, он прописан по тому же адресу, что и наша клиентка Кирюшина. Медицинский полис тоже имеется, и даже несколько обращений в районную поликлинику — последнее полгода назад.

— А что по Юдину?

— Ты озверел! Когда бы я успел пробить еще и Юдина?

— Ну так работай! — рассердился Андрей.

Вениамин обиделся, пробормотал нечто неразборчиво-ругательное и отключился. А Никитин снова набрал домашний Кирюшиной, но никто не ответил. Странно. Если он не работает, то где бродит? Впрочем, мало ли где, да и совсем не обязательно, что не работает, — то, что на него нет данных в пенсионном фонде, еще ни о чем не говорит. И все-таки… Странно не то, что его сейчас нет, а то, что Кирюшина, будучи так напугана, поехала в агентство и потом к нему без сопровождения мужа. Странно, что ночевала не дома, а у какого-то «опасного» человека. Странно, что сбегала из дому в такой спешке и панике. Подозрителен этот муж, как ни крути. Не он ли организовал похищение? Вернее, тогда уже не похищение, а возвращение блудной жены? Если так, многое объясняется: отсутствие звуков борьбы и прочее. Но почему тогда к телефону никто не подходит? Отключили, чтобы не мешал семейной разборке? Может быть. Но при чем в таком случае этот срок в две недели, не муж же его назначил? И зачем Кирюшиной было обращаться в детективное агентство, если речь шла о внутрисемейных недоразумениях?

Прояснить нужно этого мужа как можно скорее. Что он за человек? Проще всего это выяснить через знакомых Кирюшиной. Заслать Дениса на подстанцию скорой помощи, пусть порасспрашивает, только осторожно, не напрямую. Сложная задача, лучше, конечно, поехать бы самому, да сегодня никак не получится, а сделать это нужно срочно.

Он позвонил Денису, снабдил его необходимыми инструкциями (кем представиться, как повести разговор, о чем можно говорить, о чем категорически нельзя) и пошел проведать Сашу. Тот уже начал просыпаться. Андрей судорожно стал соображать, чем его развлекать в оставшуюся половину дня.

До семи часов вечера они переиграли во все игры, которые только мог изобрести Андрей, не особо искушенный в детской психологии, посмотрели мультфильмы, сварили кашу (овсяную, дабы избежать новой неудачи). Оставалось еще два часа, чем их заполнить, Никитин не имел понятия, и потому пока просто носил на плечах Сашку по квартире, объявив ребенку, что он верблюд, корабль пустыни, но при этом почему-то взбрыкивая и игоготничая на поворотах, как строптивая кобыла. Невзирая на явные ошибки, он так вошел в образ, что не сразу смог перестроиться, когда позвонил Денис.

— Да! — вскрикнул в трубку Андрей каким-то подгогатывающим голосом (Саша, боясь упасть, крепко схватился за его волосы). — Что у тебя? — прошипел он, морщась от боли, — о том, куда и зачем посылал Дениса, Никитин помнил довольно смутно. — Ах да! — сообразил он наконец. — Узнал что-нибудь?

— Узнал? Не то слово! Тут вагон информации. Прежде всего, ни о каком муже Кирюшиной никто слыхом не слыхивал. Ну я, конечно, не официальные сведения брал, а так, сослуживцев и сослуживиц расспрашивал, но все они в один голос утверждали, что Елена Владимировна не замужем.

— Интересно!

— Это еще не самое интересное. У Кирюшиной был любовник. Евгений Беляков. И вот этот самый любовник на днях погиб. То есть его убили. Прямо в квартире. Зарезали. Кто и за что — неизвестно. Кирюшина его и обнаружила и прямо-таки помешалась от горя.

— Значит, все же помешалась?

— Ну, не в прямом смысле слова, а…

— Судя по ее поведению, именно в прямом.

— Во всяком случае, из-за этого она и уволилась. Собралась переезжать в другой город, переменить обстановку, что-то в таком роде. Так она всем сказала.

— Понять ее можно. — Андрей переместил Сашу на колени, плечи совершенно затекли, тот недовольно заворчал.

— Можно-то можно, да только тут еще одна интересная деталь. Переезд Кирюшина запланировала еще до гибели Белякова. Давно уже говорила об этом, только тогда объясняла тем, что выходит замуж.

— Вот это совсем интересно! Она же замужем.

— Не знаю. — Денис задумался. — Фиктивный брак, и она намеревалась развестись? — высказал он предположение.

— Вероятно. Хотя… Черт его знает! С переездами ее странности. И вообще слишком все мутно. Ладно, спасибо, Денис, хорошо поработал.

Но только он отключился, как позвонил Бородин. Саша, устав сидеть в бездействии, вывернулся из рук Андрея и принялся с криками носиться по комнате на четвереньках, вероятно по примеру отца изображая какого-то неведомого зверя.

— Привет! До тебя никогда невозможно дозвониться, — по обыкновению, проворчал он, — все занято и занято. С кем это ты все время треплешься?

— Работаю, — кротко ответствовал Никитин.

— Ну, так я тебе еще работенки подкину. Думай и соображай. Информация к размышлению. Твоя Кирюшина проходит свидетелем об убийстве…

— Белякова? Я уже в курсе.

— Да? — расстроился Бородин, что опоздал с самой свежей информацией. — Кто тот подлец, что меня обскакал?

— Мой Дениска. — Андрей рассмеялся. — Ладно, Илюх, не переживай. Подробностей я не знаю, только в общих чертах.

— Ну так слушай! — обрадовался Илья и подробно рассказал об убийстве Белякова. — Знаешь, что интересно, дело ведется из рук вон плохо, о том, что Кирюшина замужем, нигде не указано. Да ее и допросили-то только один раз, когда бригада на вызов приехала. Паспортные данные записали с ее слов, а на повторный допрос до сих пор не вызывали.

— Халатное отношение к работе — вот как это называется.

— Да нет, тут не просто халатное, тут похлеще будет. Думаю, дело хотят замять. Во всяком случае, Кирюшину точно отмазать, вроде как не очень-то и при делах она, хотя какое не при делах, если труп обнаружила?

— Действительно странно.

— Кирюшина, кстати, я тоже пробил: в нашей базе не значится.

— Виртуальный муж. — Андрей опять рассмеялся. — Но с пропиской и аккуратно посещающий поликлинику.

— Что? — не понял Илья.

— Да это я так, начал уже думать и соображать.

— Ну-ну, дело хорошее, — хмыкнул Бородин и отключился.

Кто бы спорил, пробормотал Андрей в опустевшую трубку. Он поискал взглядом Сашу — в комнате его не оказалось. Всполошившись, бросился в детскую, но и там его не было.

— Сашенька! — позвал он, начиная умирать от ужаса. — Саша!

Никакого ответа не последовало.

— Он на кухне, конечно на кухне, или в ванной, — успокаивая себя, вслух сказал Андрей. — В квартиру никто не мог войти, замок надежный, значит, сын здесь, — проговорил он, не обнаружив ребенка на кухне.

В чем бы ни состояла проблема Кирюшиной, расследование еще не начато, значит, похищения с целью повлиять на ход дела быть не может, попытался он логически мыслить, не найдя Сашу и в ванной. Да нет, не может быть! Только бы сейчас не позвонила Настя, только бы сейчас не…

— Саша! — закричал Никитин во весь голос. — Саша! Сейчас же иди сюда!

Тишина. Страшная, безнадежная тишина. В панике Андрей еще раз обежал квартиру. Только бы Настя не позвонила, только бы не сейчас… Было предзнаменование, дурное предзнаменование, а он не обратил на него внимания: Сашка дозвонился в службу спасения. Был сегодня дурной сон. Беда не приходит одна — вчера увезли Настю в больницу — начало череды. Только бы она не позвонила. Господи! Только бы… Ужасная вещь — телефон, если разобраться. Они позвонят ему не раньше чем через час, чтобы сообщить свои условия. Только бы…

Телефон зазвонил. У него в кармане. Чей это звонок, он никак не мог сообразить и телефон не в силах был вытащить. Потому что… самое страшное… произойдет, в любом случае произойдет самое страшное, как только он вытащит телефон и увидит, а потом услышит — бодрый, еще ничего не знающий голос Насти, зловещий голос похитителей его сына… В отчаянии и злости он стукнул кулаком в стенку шкафа (звонок застал его в детской). И тут произошло чудо: шкаф засмеялся картавым Сашиным смехом. А следом за этим произошло чудо: дверцы шкафа распахнулись, и из его нутра вывалился живой-невредимый и очень довольный удавшейся шуткой малыш.

— Сашенька! — Андрей подхватил ребенка на руки, почти теряя сознание от счастья. — Где ты был? — задал он совершенно глупый вопрос. — Я так испугался!

Телефон, замолчав на несколько секунд, зазвонил снова, но это было уже не страшно, совсем не страшно. Андрей, прижимая сына к себе, вытащил наконец телефон и нажал на связь.

— Да? — Он так и не разобрал, чья это мелодия, а впрочем, теперь это не имело значения.

— Чего не отвечаешь? — возмущенно-обеспокоенно пробурчал Вениамин. — Спишь, что ли? Я уж думал, тебя тоже похитили. — Он натужно рассмеялся — видно, действительно забеспокоился.

— Да нет, я так, — промямлил Андрей — ему не хотелось рассказывать о только что пережитом нелепом ужасе. — Не мог подойти, понимаешь…

— Понимаю! — Вениамин хохотнул, вероятно решив, что у его босса прихватило живот. — Со всеми бывает! А я вот тут чего звоню-то, от важных мыслей отвлекаю (потому как все важные мысли посещают человека либо во сне, либо в клозете)… Пробил я этого Юдина.

— И что? — заинтересовался Андрей, но как-то вяло: он все еще не до конца отошел от стресса.

— Скучный тип, доложу я вам, ничем не примечательная личность. Сорок два года, не женат, работает в мебельном салоне «Мягкий диван» сборщиком мебели, не судим. Два года назад у него умерла мать, а недавно отец.

— Непонятно, что его связывает с Кирюшиной?

— Да уж, разные люди, — притворно вздохнул Балаклав, из чего Никитин понял, что связь он нашел.

— Двенадцатое июня? — осенило его. — Что-то произошло двенадцатого июня?

— Двенадцатого июня? — как бы не понимая, с неискренним удивлением переспросил Вениамин. — Двенадцатого июня многое произошло, в частности, Наполеон перешел границу Российского государства.

— Какой Наполеон? Что ты несешь? — возмутился Никитин.

— Бонапарт, какой же еще? Французский временный император, он же завоеватель многих стран, он же…

— Хватит трепаться!

— Хватит так хватит, — согласился Вениамин. — Я просто хотел ввести тебя в курс некоторых важнейших исторических событий, имевших место быть двенадцатого июня. А если серьезно, то, судя по всему, именно двенадцатого июня перекрестились дорожки Кирюшиной и Юдина. Двенадцатого июня умер его отец, а заключение давала Кирюшина.

— Все равно, — медленно, раздумывая, проговорил Андрей, — не понимаю, чем это могло их сблизить. Думаю, она многим писала заключение. Вот разве что… с заключением что-то не так. Тогда и со смертью дело нечисто. И оба в сговоре.

— Почему бы и нет?

— Не знаю… Нет. Значит, они должны были раньше знать друг друга, чтобы в сговор вступить. А это вряд ли. Если бы Кирюшина была хорошо знакома с Юдиным, зачем бы стала писать его адрес? Он был бы ей и так известен. А записка написана недавно. И совсем непонятно, зачем писать было это «двенадцатое июня»? — Он в задумчивости прижал к себе ребенка, слишком сильно, так, что тот пискнул и стал вырываться. — Прости, папа сделал тебе больно, — проговорил он в трубку и поставил ребенка на пол, но продолжал крепко держать за руку.

— Ты это мне? — опешил Балаклав. — Это такая шутка? Извини, я не понял.

— Нет, я Сашке. Тут вот что, скорее всего. Кирюшина что-то узнала о Юдине, возможно, после того, как у нее у самой начались проблемы. Списала его данные и адрес с базы скорой, вызов был сделан двенадцатого, она это автоматически переписала. А потом, не знаю уж чем руководствуясь, пошла к нему домой. Вероятно, рассчитывала на его помощь. Но он оказался еще опасней той ее основной опасности.

— Мутновато тут все как-то, Андрюха.

— Да я с самого начала говорил, что ситуация мутная. В любом случае Юдин — личность подозрительная. Надо бы к нему наведаться. Не знаю еще как… Ладно, спасибо, Вениамин, я тебе попозже перезвоню, наклевывается у меня одна мыслишка, не хочу сбиваться.

— Как пожелаете!

Андрей попрощался с Вениамином, взял Сашу на руки, чтобы опять не сбежал, и принялся развивать свою мысль.

План зрел весь вечер, наливался соком всю ночь. И даже в те короткие моменты, когда мозг не выдерживал, отключался, он продолжал развивать свой план. Во сне Андрей звонил в дверь Юдина каким-то особым, хитрым звонком, чтобы тот не догадался, кто к нему явился. Юдин, обманутый, дверь открывал — в длинном клеенчатом фартуке, с отверткой в руке. Увидев Андрея, ужасно пугался, но изо всех сил старался сделать вид, что спокоен и не понимает, чего от него хотят.

— Я — мастер высокой квалификации, — говорил он надменно, но Андрей видел, как дрожат у него руки, — могу собрать любой компьютерный стол, а это сложнее всего, здесь требуется особая подготовка.

Заговаривал зубы, но Андрея не так-то просто было провести.

— Что вы делали двенадцатого июня? — огорошивал он его прямым вопросом в лоб.

Тот терялся, сникал, втягивал голову в плечи, но продолжал гнуть свою линию:

— Собирал компьютерный стол. У меня самая высокая скорость сборки. За двадцать пять минут могу собрать стол любой конструкции. — И помахивал отверткой в доказательство.

Вооружен и очень опасен, хоть и боится, проносилось в голове Андрея, и он просыпался.

И снова принимался прокручивать со всех сторон план. И Юдин под краном смывал с фартука кровь, Андрей протягивал ему губку, чтобы было сподручней смывать, и вдруг спохватывался, что вместо того, чтобы уличить преступника, сам же ему помогает. И опять просыпался…

Утром, когда план окончательно оформился, Андрей понял, что он никуда не годится: нельзя сейчас встречаться напрямую с Юдиным, ни под каким видом нельзя. Сначала необходимо за ним последить — по его поведению станет ясно, замешан он в похищении Елены Кирюшиной или нет, — и только в соответствии с этим действовать. Он позвонил Денису и поручил ему это нудное и неприятное дело.

В десять приехала Настя. Рассудив, что для обследования совсем не обязательно лежать в больнице, она решила «выписаться». Андрей сдал ей с рук на руки Сашку и отправился в агентство.

Уже подъезжая к офису, он набрал домашний Кирюшиной, надеясь, что муж ее наконец появился. Трубку на этот раз взяли сразу.

— Да, — произнес женский голос, слабый и какой-то испуганно нервный. Андрей подумал, что попал не туда, но все же решил уточнить:

— Это квартира Кирюшиной?

— Да, это я.

Этого быть просто не могло! Он, наверное, не так услышал, тем более связь была ужасной: в трубке все время что-то шипело и потрескивало.

— Елена Владимировна? — тем не менее переспросил Андрей.

— Да, — сказала она уверенней, — да, это я.