Глава 12
Я ликовала: значит, некий Павел, да еще с фамилией Шилко, все-таки существует! И он имел самое непосредственное отношение к фирме «Модус вивенди»! А за несколько месяцев до того, как Артем должен был прийти на встречу с Катериной, этот Павел ушел из агентства! Эврика! Я нашла, нашла!
Однако через несколько минут, когда головокружение от успехов прошло, я поняла, что все эти факты ровным счетом ничего не доказывают и ничего не опровергают. Да, Павел Шилко существует. Да, когда-то работал в фирме. Но он может не иметь к Артему никакого отношения. Эх, встретиться бы с Павлом лично да потолковать! Жаль, что это пока невозможно. А вот что реально сделать, так это навестить колоритного братца Артема да хорошенько порасспросить его о родственничке. К нему-то я сейчас, пожалуй, и отправлюсь.
Я достала бумажку с адресом Фридриха Марксовича и карту Москвы. Ага, вот и Филипповский переулок, рядом с Арбатом. Надо же, как неплохо устроился этот господин Нечаев. А с виду такой никчемный, потерянный для общества человек.
Но, едва выйдя из метро «Арбатская», я тут же изменила свое мнение относительно того, что жить в центре Москвы — это хорошо. Со всех сторон неслись нескончаемые потоки автомобилей, а стоило только какому-нибудь водителю зазеваться и снизить скорость, как другие начинали громко и самозабвенно гудеть. Ни единого дуновения ветерка. Такое ощущение, что тебя посадили в духовку, наполненную угарным газом. Через пять минут у меня уже раскалывалась голова. А я, пока добиралась до нужного мне дома, вспотела, как мышь под метлой. Неужели находятся идиоты, которые платят огромные деньжищи за то, чтобы поселиться в этом кошмаре?
Идиотов, по всей видимости, было немного. Напротив старой развалюхи, в которой, судя по моей бумажке, жил Фридрих Марксович, возвышалась элитная новостройка. Несмотря на приятный розовый цвет внешней отделки здания и призывный плакат «Продаются квартиры!», дом выглядел абсолютно необжитым. Я не без некоторой зависти пыталась прикинуть, каковы могут быть по площади квартиры в этом доме, и вздохнула, вспомнив о своей одиннадцатиметровой комнатенке.
Подъезд, в котором обитал Фридрих Марксович, встретил меня такой дикой смесью запахов, что сразу стало ясно: так могут пахнуть только коммуналки. И точно: около обшарпанной деревянной двери квартиры номер 56 висело шесть разномастных звонков. Никаких табличек и информации о жильцах тем не менее не было. Я выбрала самый симпатичный синенький звоночек и нажала на кнопку. Прозвучала мелодичная трель, которая мне так понравилась, что я прослушала ее еще пару раз. Послышались невнятные шаркающие шаги, затем дверь отворилась, и на пороге возникло узенькое старушечье личико.
— Вам кого? — на удивление ясным и четким голоском поинтересовалась бабуля.
— Я к Фридриху Марксовичу Нечаеву. Извините, что вас потревожила, на звонках ничего не написано...
— Проходите. — Старушка пропустила меня в недра квартиры. — А другие звонки у нас все равно не работают, только мой.
— А как же ваши соседи узнают, что к ним пришли?
— Их гости обычно стучат. Ногами, — спокойно объяснила бабуля и закрыла за мной дверь на цепочку.
Одинокая лампочка без абажура тускло освещала коридор. Я нерешительно мялась на месте, не зная, куда идти. Бабулька тоже почему-то не двигалась, а лишь молча меня разглядывала. Пауза затягивалась.
— А где комната Нечаева? — наконец нарушила я молчание.
— Вон та, последняя по левой стороне.
Я пошла в указанном направлении, стараясь не натыкаться на сундуки, коробки и старые велосипеды, выставленные в коридоре. Бабулька семенила следом за мной. Неужели она следит, чтобы я не стащила ее железный сундук с тряпьем? Когда я дошла до последней двери, то обнаружила, что она заклеена узкой бумажкой с печатью.
— А где же хозяин? Не живет здесь, что ли? — Я недовольно глянула на старушку. — Что же вы вводите в заблуждение?
— Теперь не живет. А раньше как раз здесь и обитал, — флегматично пояснила соседка.
— Да где же он теперь? — Я уже теряла терпение.
— Как «где»? В морге. — Бабулька посмотрела на меня с легким удивлением. — А может, уже где похоронили за казенный счет. А разве ж ты, милая, не насчет комнаты из домоуправления пришла?
Я в оцепенении уставилась на божий одуванчик. Как это — в морге? Почему в морге? Выпивал, конечно, но ведь еще несколько дней назад был бодр и энергичен. Может, у бабульки старческий маразм, заговаривается, не помнит ничего?
— Погодите, бабушка. — Я старалась говорить как можно громче и почти что по слогам. — Я у вас спрашивала насчет Фридриха Марксовича Нечаева. Он здесь проживает?
— Что ж ты так кричишь-то, иерихонская труба? Я не глухая, — обиделась бабулька. — Да, проживал здесь. А четыре дня назад взял да и помер. Комната теперь вот ничейная осталась...
Надо же, как не вовремя! Только-только я решила разузнать у него все о брате, как на тебе! И «четыре дня назад» — это как раз в тот день, когда бедный пьянчужка приходил в «Модус вивенди»... Получается, что я — одна из тех, кто видел его практически перед самой смертью.
— А как это случилось? Когда? Ночью, что ли? — забросала я вопросами старушку.
— Ну ладно, чего в коридоре-то стоять, пошли в комнату, — предложила старушка и повела меня обратно.
Комната Нины Ивановны, как отрекомендовалась бабулька, оказалась светлая и чистенькая. Но ничто не могло скрыть вопиющей нищеты: слишком короткие застиранные занавески на окнах, аккуратно залатанная, почти что прозрачная скатерть, продавленный диван и засаленное на подлокотниках кресло.
— Давай чайку со мной выпей, — предложила Нина Ивановна и достала из комода еще один стакан с железным подстаканником, какие встречаются только в родимых поездах дальнего следования. Зажурчала тоненькая струйка того цвета, который в народе метко называют «мочой». Но у Нины Ивановны это была, оказывается, только заварка. Из пузатого эмалированного чайника она долила кипяток и с доброй улыбкой протянула мне стакан. Я с сомнением разглядывала бледно-желтую жидкость.
— Пей, пей, хороший чай, «со слоном», — ободрила меня бабулька и вытащила из буфета на свет божий вазочку с тремя сушками. Одну из них она принялась размачивать в своем стакане.
— Нина Ивановна, так как же умер Фридрих Марксович? — Мне не терпелось узнать подробности.
— Ну, как они все умирают, — неторопливо завела старушка, — водки поддельной выпил, с какими-то там сивушными маслами, да и все дела.
— Водки? — Я была немного разочарована. Признаться, я ожидала услышать скорее о насильственной смерти. Чего уж греха таить, мелькнула у меня мысль: а не Самозванец ли постарался замести следы? — А он один водку пил?
— Один как перст. Уж я-то знаю, кто к кому идет, всем дверь открываю. А к нему в тот день никто не приходил, это точно. — Нина Ивановна вытащила сушку из чая и попробовала ее на зуб. Сушка показалась старушке все еще слишком жесткой, поэтому была возвращена на место. — Да и Люська вряд ли позволила бы ему выпивать с кем-то, кроме нее.
— Кто-кто? — Собственное имя, да еще в таком контексте, резануло слух.
— Люська. Она по паспорту вообще-то Люсьена Витальевна, но так ее отродясь никто не звал. Тоже в нашей квартире живет, в десятиметровой комнате. Дружила она с Фридрихом с тех самых пор, как он у нас комнату обменял.
— А давно это было?
— Да лет семь назад. — Нина Ивановна наклонилась ко мне и зашептала: — У него тогда денег было — ну просто море. Уж и не знаю откуда, ведь не работал нигде. Вот Люська и стала к нему захаживать на рюмочку. Прямо не разлей вода стали, точнее говоря, не разлей водка. Ты, вообще, если хочешь чего поподробней про Фридриха-то узнать, к ней обращайся.
— А вы знаете, где она сейчас?
— Отчего ж не знать, — усмехнулась бабулька, — у себя в комнате. Спит, должно.
— Спит... — Я прикидывала, не лучше ли будет прийти завтра. — А когда она обычно просыпается?
— Да когда будят. Ты зайди к ней, не стесняйся. И вот что... — замялась бабулька. — Ты Люське бутылку водки купи, она тогда поразговорчивей будет. А так она просто запослать может, если не в настроении.
Ага, понятно: «не в настроении» — это, значит, с бодуна. Следуя инструкциям Нины Ивановны, я вышла из подъезда, обогнула дом с правой стороны и обнаружила там небольшой магазинчик.
Отдел спиртных напитков поразил меня своим ассортиментом. Никогда бы не подумала, что существует сорок сортов водки, а их здесь было, как минимум, столько. Какую бы выбрать для Люськи?
Интеллигентного вида мужчина с чистеньким пудельком на поводке отошел от прилавка с бутылкой «Гжелки» в руках.
— Это хорошая водка? Как на ваш вкус? — поинтересовалась я у него.
Мужчина холодно оглядел меня с ног до головы.
— Не знаю, я водку не пью. Мне для компрессов.
— Какие могут быть компрессы в такую жару? — недоуменно пожала плечами немолодая продавщица, когда покупатель с пуделем вышел из магазина. — А вам что?
Меня вдруг осенило.
— Вы Фридриха Марксовича знаете?
— Кого?
— Ну, живет в соседнем доме, сухонький такой, лохматый...
— Нет, что-то не припомню.
— А Люську, тоже рядом живет? — не теряла я надежду.
— Люську? Конечно знаю, она у нас полы моет.
— А какую водку она обычно покупает?
— Ну, она не мелочится, — рассмеялась продавщица. — Уж и не знаю, на какие деньги дамочка шикует, но всегда берет только самый дорогой товар. «Абсолют», например.
Я взглянула на ценник «Абсолюта». Да, Люська действительно берет от жизни все.
— А чего-нибудь подешевле, но такого же уровня есть?
Продавщица достала бутылку замысловатой формы:
— Вот. Новая марка. «Зеленый змий» называется. По крайней мере, не подделка.
— А вы откуда знаете? — заинтересовалась я. Да уж, хватит в квартире и одного трупа — Нечаева.
— Да потому, что просто не успели еще подделать, она всего неделю как продается в Москве, — охотно объяснила продавщица.
Я пробила в кассе «змия», а также торт «Птичье молоко» для Нины Ивановны. Когда старушка своим почти беззубым ртом грызла сушку, у меня просто сердце разрывалось от жалости. А сама я в целях экономии могу, в конце концов, пару дней обойтись без сладкого. Может быть, заодно и похудею, чем черт не шутит.
На звонок Нина Ивановна открыла мгновенно, как будто ждала под дверью. Торту старушка обрадовалась необычайно:
— Ой, зачем же ты, деточка, тратилась! Спасибо большое! Надо Машеньку из сорок восьмой квартиры пригласить! Мы с ней давненько сладенького не пробовали.
Не удивлюсь, если эта Машенька, как и сама Нина Ивановна, разменяла восьмой десяток.
Бабулька проводила меня до комнаты Люськи, а сама заторопилась к своей Машеньке.
Дверь в комнату подруги Нечаева была чуть приоткрыта. Я постучала, но никто не ответил.
— Люсьена Витальевна! — позвала я.
Молчание.
Тогда я осторожно вошла. В углу на допотопной железной кровати с шишечками прямо поверх покрывала спала женщина. Я приблизилась к ней и в течение минуты разглядывала ее лицо. Выглядит лет на сорок, в молодости была, наверное, довольно симпатичной, нос курносый, короткие волосы окрашены в ярко-рыжий цвет, у корней густо пробивается седина.
Неожиданно Люська заворочалась и открыла глаза, которые оказались карими.
— Ты кто такая? — хрипло поинтересовалась она у меня, даже не отрывая головы от подушки.
— Люсьена Витальевна, я к вам пришла спросить насчет Фридриха Марксовича, — пролепетала я.
— Ишь, «Люсьена Витальевна», — со странной ухмылкой проговорила женщина, приподнимаясь с кровати. — Да ты кто такая?
У меня возник соблазн ответить: «Я — Люся», но я вовремя сообразила, что женщина решит, будто над ней издеваются. Честно говоря, мне не хотелось ничего объяснять ей про себя. Тем более, что правда звучит довольно странно, а ничего приличного я по собственной недальновидности не удосужилась придумать.
— У меня для вас вот что есть. — Вместо ответа, я достала из пакета бутылку и потрясла ею в воздухе. Так я обычно трясу перед своей кошкой коробкой с сухим кормом. Пайса тут же оживляется и начинает мяукать. У Люськи тоже появился хищный блеск в глазах.
— Давай сюда! — протянула она руку.
Э-э-э, нет. Я сообразила, что, завладев бутылкой, женщина потеряет ко мне и моим вопросам всяческий интерес. Поэтому я спрятала «Зеленого змия» в сумку, торжественно закрыла ее на «молнию» и ответила:
— Сначала надо поговорить.
Люська сразу поскучнела, но все-таки подошла к столу, указала мне рукой на потертый стул, а сама села на табуретку.
— О чем говорить-то будем?
— О Фридрихе Марксовиче, вашем... м-м-м... знакомом. Вы ведь хорошо его знали?
Женщина смерила меня тяжелым взглядом, в котором не было ни капли доброжелательности.
— Ну, не так уж и хорошо... — наконец протянула она и замолкла.
— А Нина Ивановна говорит, что вы регулярно... м-м-м... общались, — не отступала я.
— Да этой старой сплетнице только волю дай, любого оговорит, — лениво откликнулась Люська и опять замолчала.
— А вы виделись с ним в тот день, когда он умер?
— Да откуда же я помню. Может, и встречались где-нибудь в коридоре или на кухне.
Да-а-а, как-то тяжело идет разговор. Если бы не дурацкое воспитание, перешла бы я на «ты», выпили бы мы с женщиной по рюмашке, глядишь, и выложила бы Люсьена Витальевна всю поднаготную про своего хахаля.
— А жениться-то он на вас не обещал? — Честно говоря, я задала этот вопрос уже безо всякой надежды на откровенность.
— Ишь чего, «обещал»! — Женщина внезапно оживилась и даже всплеснула руками. — Ну, ты, девка, даешь! Да если хочешь знать, он умолял меня, вот прям на этом самом месте, — Люська топнула босой ногой по дощатому полу, — умолял, чтобы я вышла за него замуж!
— А вы что же? Отказали ему? — Всем своим видом я выказывала неподдельный интерес к этой истории.
— Ну, не совсем отказала, — хищно осклабилась собеседница. — Решила пока его помучить. Поставила ему условие: сначала устройся на работу, а потом поговорим.
— Так он что же, не работал?
— А зачем ему работать? У Фриди и так денежки водились.
— У кого? — не поняла я.
— Да я его Фридей звала, — объяснила Люська. — Для простоты.
— А откуда у него деньги были? Убил, что ли, кого?
— Да нет. — Люська даже перекрестилась. — Я бы с убийцей и разговаривать не стала. Вот какую историю он мне рассказывал...
И я вся обратилась в слух.
