Книга: Приговор, который нельзя обжаловать
Назад: Глава 2. Андрей Никитин
Дальше: Эпилог

Глава 3. Соня Королева.

 

Сны меня простили. Не сразу, не вдруг. Но однажды простили. И тогда я поняла, в чем состоит мое спасение: жить во сне. В моих снах так хорошо все разрешилось: девочку Соню, которая когда-то писала стихи и оттого была больна и несчастна, разбудил звонок в дверь, она открыла, и началась новая прекрасная жизнь. Соня-поэт стала просто девочкой Соней, Артемий Сергеевич, добрый дядя Артем, купил загородный домик, и каждое воскресенье они всей семьей отправляются к нему в гости. Вероника встретила мужчину своей мечты, человека во всех отношениях достойного, скоро у них будет свадьба. Мама и папа… В общем, у них тоже все хорошо.
Мне это снится. Но когда я просыпаюсь, продолжаю грезить, жить снами. Лежу, не открывая глаз, думаю о них, как о живых, расстраиваюсь оттого, что Веронике попалась бестолковая портниха, свадебное платье было слегка испорчено. Переживаю за Артемия Сергеевича: пора бы и ему обзавестись семьей. Подсказываю маме, в какой цвет лучше покрасить волосы. Играю с папой в шахматы… И снова засыпаю, а во сне – а во сне все наши проблемы и мелкие невзгоды разрешаются сами собой.
Мне хорошо с ними, с моими мертвыми, – мы друг друга простили и теперь отлично уживаемся. Но мешают живые. Меня то и дело насильно пытаются вывести из снов, не желая понимать, что сны – мое единственное спасение. Даже бабушка этого не понимает, все и всегда понимающая бабушка. И Андрей, еще один мой светлый счастливый сон, не понимает. И влюбленный в меня Денис – я ведь знаю, что он влюблен, – не хочет понять. Они то и дело меня тормошат, пытаются развлекать, лезут с утешениями. Меня не нужно тормошить – я и так живу, живу полной жизнью, и не нужно развлекать – мне нисколько не скучно, а утешать вообще бесполезно – утешиться человек может лишь сам: простить себя и принять прощение.
А впрочем, я не очень права на их счет. Они тоже хотят меня простить и принять прощение. Давно уже подбираются к этому. С их точки зрения, пьеса не доиграна до конца, не завершена, требуется финал. Знаю я их финал, только мне до него нет дела. Потому что… Ну, хотя бы потому, что он не подходит к этой пьесе, не верен по сути, по глубинной своей сущности. Они думают: мы нашли убийцу, доказали его вину и тем самым оправдали тебя, прости нас, что изначально мы думали по-другому, тогда и мы тебя простим. Простим друг друга и заживем счастливо не во сне, а наяву, раны со временем затянутся, совесть больная залечится. Главное для них – что не я убила. Но ведь убила я.
Я все обвиняла свою семью и Артемия Сергеевича, что они украли мое детство. Да, это действительно так. Ну а я украла их жизни. Ни они, ни я не виноваты, просто так получилось: они разбудили чудовище, жившее во мне, чудовище пожрало их и само себя, то есть меня. Стихи виноваты, одни только мои стихи. Всеобщая гибель по неосторожности, несчастный случай – вот что произошло.
И тот человек, которого они хотят представить убийцей, – тоже мое порождение. И тоже без всякой моей вины. А вот этого они понять никак не смогут, скорее с виной согласятся – квалифицируют ее, разумеется, как косвенную.
Я хочу спать. А они хотят, чтобы я поскорее окрепла для финальной сцены. Я от них убегаю.
А они догоняют и уводят – бережно и осторожно, под руку – в явь. Но, кажется, терпение их иссякло – дожидаться моего окончательного пробуждения они больше не могут. Развязка наступит завтра.
* * *
Так и оказалось. Я проснулась утром, открыла глаза и увидела – все собрались у моей постели с торжественными лицами. Даже у бабушки был торжественный вид, хотя ей-то торжествовать просто не от чего. Но с другой стороны, если она так все это воспринимает, – очень хорошо. Странно, но хорошо – за нее я боялась.
– Сонечка! – начал Андрей, не забыв улыбнуться своей светлой улыбкой. – Мы должны сообщить одну вещь. Только выслушайте спокойно, волноваться не надо. Дело в том, что убийца найден, арестован, и вы полностью оправданы. Сейчас я назову его имя, только обещайте, что волноваться не будете.
Ну разве можно такое обещать?
– Хорошо, я обещаю.
Но в мое обещание Андрей не очень поверил, потому что начал издалека, осторожно, подготавливая почву.
– Расследуя серию этих преступлений, я постоянно заходил в тупик. Мотивов убийцы угадать не мог, да никаких мотивов на поверхности и не было. В начале пути я даже склонен был думать, что действует некий сумасшедший. Главное, меня сбивали с толка ваши стихи и сама ваша необычная личность. Здесь-то я и искал мотив. А причина, как оказалось, заключалась совсем в другом.
Он замолчал, внимательно присматриваясь ко мне: готова я слушать дальше или еще не готова? Я кивнула ему – продолжайте.
– Убийца, а вернее, заказчик, исполнителем, как вы знаете, был следователь-киллер Родомский, на то и рассчитывал. Это он убедил вашу бабушку передать мне стихотворные сборники, вырезки из газет и прочее в качестве основных документов. Да он сам их и передал. В общем, это вполне совпадало с версией Аграфены Тихоновны, и потому убедить ее не составило труда. Первый шаг для того, чтобы направить меня по ложной дороге, был, таким образом, сделан. Остальные шаги заказчик предпринял уже в отношении Родомского. Ему он подбросил улики, вполне доказывающие, что заказчиком убийства были вы. Для чего он это сделал? Сначала я думал: отвести от себя подозрение, но потом понял, что главная его цель и состояла именно в том, чтобы вас обвинили в этих убийствах… Вы знаете, что этот следователь-оборотень, следователь-киллер не оставляет свидетелей. Вы являлись основным препятствием к достижению его желаний, вас хотели очернить и устранить.
Андрей опять замолчал, опасаясь моей реакции. Как он заботился, чтобы меня не расстроить, не причинить мне боль! Как осторожно подходил к сообщению «главной» тайны, не зная, что она для меня уже не тайна. Сегодня ночью я это поняла. Проснулась и вдруг поняла, и удивилась, почему не догадалась об этом раньше. А потом поняла еще одну вещь: этот человек – просто руки, исполнитель, почти такой же, как Родомский, а настоящий убийца – я. Я отняла жизни моих любимых людей, потому что их не любила. Не любила, не прощала, обвиняла, не давала жить. А потом отняла и у него возможность счастья.
– Сейчас я назову его имя. Вы готовы? Выдержите?
– Выдержу. Я знаю имя. Игорь Сысоев, мой потенциальный жених.
– Вот как! Вы знали об этом, но не хотели его выдавать?…
– До сегодняшней ночи не знала и не догадывалась. – Я взглянула на бабушку. Она сидела очень прямо, с непроницаемым выражением лица, но бледная какой-то нехорошей бледностью. Вот кому выдержать будет трудно.
– Подойдите к бабушке! – попросила я Андрея. – Дайте ей воды! Она же сейчас упадет в обморок!
Андрей, Денис и Вениамин засуетились около бабушки, но она отстранила их от себя, молча, без слов, жестом, не принимая заботы, не желая выслушивать утешений. Да, она права, безусловно, права: утешить человека в его горе никто не может, он должен сам справиться.
– С Аграфеной Тихоновной все будет хорошо, – шепнул мне Андрей. – Она очень сильная женщина. Тем более что это сообщение для нее не новость. Три дня назад, когда арестовали Сысоева, я ей все рассказал.
– Не такая она и сильная. У бабушки больное сердце, вы же знаете.
– Знаю. Но не беспокойтесь, все обойдется. Вот только этот разговор… Думаю, его лучше отложить до другого раза.
– Нет! – Бабушка поднялась, грозная, страшная, такой я ее еще никогда не видела, шагнула ко мне. – Она, – бабушка повела рукой в мою сторону, – должна все знать, все до конца. И понять наконец, что ни в чем не виновата.
Добрая, наивная бабушка! Неужели она не понимает, что вот этого-то я как раз понять не смогу? Я виновата по факту своего существования.
– Хорошо, я продолжу, – с готовностью согласился Андрей. Он тоже хотел убедить меня в моей невиновности. – Вы знаете, Соня, как Игорь относился к Аграфене Тихоновне. Он любил ее, как свою родную бабушку, и даже больше – как мать, как самого дорогого человека на свете. У него никогда не было нормальной семьи, о нем никто не заботился. Бесприютный ребенок, почти беспризорник. Вы считаете, что вас лишили детства. Вот уж у кого детства не было! Пьяная мать, пьяный отец, вечные скандалы, драки. Он изо всех сил пытался вырваться из этого круга. Учиться ему было трудно, никаких условий, да и в школе, можете себе представить, какое к такому ребенку отношение. Но он смог, без всяких репетиторов поступил в университет, а потом… Вот тут-то и началась счастливая полоса в его жизни. Аграфена Тихоновна сначала обратила внимание на Игоря как на способного, очень перспективного студента, взяла его под свое крыло, но, когда узнала все обстоятельства его жизни, а главное, детства, всю свою нерастраченную на вас, Сонечка, любовь выплеснула на него. Он стал для нее почти родным внуком. Но в том-то и дело, что почти. Их отношения «бабушка-внук» только и могли созреть в тех условиях, идиллия была возможна, пока не было отношений между вашей семьей и Аграфеной Тихоновной. Но, как только вы вернулись к ней, все изменилось. Нет, Аграфена Тихоновна не выставила Игоря за дверь, она продолжала к нему прекрасно относиться, но он понял, что любит-то она, по-настоящему любит, и все эти годы любила – только вас. Все разговоры теперь были только о ее внученьке Сонечке, вся ее нежность и забота были направлены только на ее любимую, на ее необыкновенную, на ее несчастную девочку Сонечку. Она читала ему ваши стихи и требовала восхищения, она рассказывала ему о том, каким очаровательным ребенком вы были в детстве, показывала старые фотографии – и ждала, что он точно так же, как она, станет умиляться. Он и восхищался, и умилялся, что ему еще оставалось? А в душе вас просто возненавидел. Вы отняли у него самого любимого, да вернее, единственного любимого человека. Как хорошо им было вдвоем, а тут появляетесь вы – и все рушится. А немного позже Аграфена Тихоновна, сама не подозревая о том, нанесла ему новый удар, новое оскорбление: однажды, размышляя о вашей дальнейшей судьбе, она высказала мысль: как было бы хорошо – для вас, Соня, хорошо! – если бы вы поженились. Вы такая тонкая, такая неприспособленная к суровой действительности, а он, Игорь, наоборот, вы – возвышенное существо, которому требуется нежная забота, а он самый подходящий кандидат на эту роль: вон он как ухаживал за самой Аграфеной Тихоновной во время болезни, из него получится великолепная сиделка и няня для ее девочки! Эта мысль укрепилась в ее голове и переросла в мечту. Но ведь все это она обсуждала с Игорем. Может, и не в таких конкретных выражениях, но смысл сводился к этому. Она его страшно оскорбила, но он не на нее, а на вас затаил обиду. Ненависть его возрастала с каждым днем, перерастала в мучительную болезнь. Но что он мог сделать?
А семь месяцев назад вдруг одновременно погибли его алкоголики родители – отравились техническим спиртом. Ему досталась двухкомнатная квартира, хоть и в ужасном состоянии, но все равно имеющая немалую стоимость. Знаете, – Андрей наклонился к самому моему уху, – я склонен думать, что и в их смерти повинен Игорь. Следствия возобновлять не стали, но… А впрочем, может, и сами отравились.
Я посмотрела на бабушку – услышала она или нет, что сказал мне Андрей, – по ее лицу невозможно было понять.
– Таким образом, все складывалось для него очень удачно – через полгода Игорь мог продать квартиру, и у него появились бы деньги. Все это время, до вступления в права наследства, он продумывал свой план. Сначала Сысоев решил убить только вас, Соня, но, хорошенько поразмыслив, пришел к выводу, что ничего этим не добьется. Аграфена Тихоновна всю оставшуюся жизнь будет скорбеть о погибшей внучке, любить ее станет еще больше. К тому же общее горе сближает людей, она обязательно помирится со своей семьей, и потом, у нее ведь останется и еще одна внучка, Вероника, – ситуация может повториться. Тогда он решился уничтожить всю семью, а вас, Соня, представить убийцей, отомстившей всем за свое украденное детство. Собственно говоря, это он сам, совершая свои преступления, мстил за свое украденное детство, за украденную родительскую любовь, это его побудительная причина, которую он перекинул на вас.
– Я никогда бы не стала мстить, но получается, что отомстила.
– Нет, Сонечка, это не так. Вы ни в чем не виноваты.
– Ошибаетесь! Во всем виновата только я, я одна. Если бы не я, мои родители не поссорились бы с бабушкой, бабушка не стала бы одинокой, Игорю просто не было бы места в ее душе. И потом… У Игоря, наконец, появился любящий его человек, а я все испортила! Я не должна была писать стихи, не должна была! Они все разрушили! Я все разрушила!
– Да разве поэт может не писать? – Андрей с болью и сочувствием посмотрел на меня.
– Может! Больной может сдержать стон, если приложит к этому все свои силы. Посмотрите на бабушку! Она же не кричит, не стонет! Даже сейчас, когда ей невыносимо больно… А я… я должна была подавить их в себе.
– Соня, – твердо, даже немного сердито проговорила бабушка. – Андрей Львович еще не закончил, дай ему договорить. Не перебивай его, пожалуйста.
Я замолчала. Спорить с живыми бессмысленно, ничего они пока еще не понимают.
– Как Сысоев вышел на Родомского, сказать не могу, – опять с какой-то откровенной радостью стал рассказывать Андрей, – в этом он почему-то упорно не желает признаваться. Но он знал, что следователь-киллер не оставляет свидетелей, а главным свидетелем считает своего заказчика. Поэтому он придумал такую комбинацию. Разговор по телефону с Родомским велся вашим, Сонечка, голосом. Вернее, голосом, сымитированным под ваш. Вениамин, – Андрей кивнул в сторону своего компьютерного гения, – нам наглядно продемонстрировал, как с помощью голосовой программы при наличии оригинала возможно воспроизвести любой голос, да так, что его даже близкий родственник не отличит от настоящего. Кроме того, Игорь написал от вашего имени письмо Польскому. А вот для того, чтобы не только скопировать, но и освоить ваш почерк, ему пришлось потрудиться. В конце концов он достиг несомненных результатов. Следующая задача была еще сложнее – объяснительная записка вашего отца. Ее необходимо было написать так, как если бы вы подделались под его почерк. То есть подделка подделки. Для убедительности он подбросил в ящик вашего письменного стола нечто вроде прописи, где вы якобы тренировались в начертании букв, осваивая почерк отца. Все эти «улики» обнаружил следователь Родомский. Первая графологическая экспертиза была сделана довольно поверхностно и не выявила всех тонкостей. Сысоеву удалось обмануть экспертизу. Сысоеву удалось обмануть следователя Родомского. Сысоеву, наконец, удалось обмануть даже киллера Родомского.
– Но не удалось обмануть вас? – Я улыбнулась ему, я над ним не смеялась, а действительно восхитилась его профессионализмом, но Андрей отчего-то смутился.
– Да нет, ему и меня удалось обмануть. Сначала вполне удалось. Это потом, сопоставив некоторые несоответствия, я понял… да и то по чистой случайности. В этом деле вообще главную роль сыграл Денис.
Андрей зачем-то взял Дениса за руку и подвел к моей постели, словно хотел его мне представить.
– Он спас вам жизнь и… Он дважды спас вам жизнь.
Я благодарно улыбнулась Денису, хотя никакой благодарности за свое спасение не чувствовала. Да что там, я очень жалела, что осталась жива. Что мне делать дальше, как жить?
– Благодаря Денису мы поняли, какую партию на самом деле ведет Родомский, и смогли его арестовать, взять с поличным, когда он, уже здесь, в больнице, предпринял новую попытку вас убить. Ну а потом… потом я сопоставил факты и несоответствия и вычислил убийцу. Была проведена вторая, тщательная графологическая экспертиза, которая выявила, что письмо Польскому, записка вашего отца и пропись были сделаны Игорем. Я узнал, что примерно за полтора месяца до начала серии этих преступлений у Сысоева был открыт счет в банке, выяснил происхождение денег, проследил, что со счета после каждого убийства снималась определенная сумма. А кроме того, мне удалось (ну тут уже чистое везение и… ладно, это мои дела) «конфисковать» из квартиры, где проживал Сысоев, сим-карту (кстати, зарегистрированную на ваше, Соня, имя), по которой была сделана распечатка звонков за последний месяц. С нее звонили только на один номер – на связной телефон киллера, по которому он получал свои заказы. Этот телефон, разумеется, был зарегистрирован по фальшивому паспорту – на имя некоего несуществующего гражданина Николая Дерли. Все эти улики я передал майору милиции Илье Бородину, и Сысоева задержали по подозрению в убийствах. Игорь во всем признался, ну и… Вот, собственно, все. – Андрей вдруг оборвал свою речь и застенчиво улыбнулся. – Я должен был вам рассказать, вы должны были все это узнать… Соня! – Лицо его помрачнело. – Как вы себя чувствуете, Сонечка?
Я закрыла глаза и повернула голову к стене. Тогда и все остальные отчего-то пришли в волнение, снова столпились у моей постели.
– Сонечка! – звала меня бабушка. – Деточка!
– Соня! – Андрей легонько потряс меня за плечо. – Вам плохо?
– Господи! Что с ней?! – закричал Денис. – Позовите врача! Сонечка, как вы?
Я им ничего не ответила. Я лежала с закрытыми глазами и дожидалась возвращения сна. Я знала, что, если его дождусь, останусь в нем навсегда, мне не нужно будет больше просыпаться.
Назад: Глава 2. Андрей Никитин
Дальше: Эпилог