Да разве я пожалела хоть раз – их или себя – за эти несколько дней, в которые выполняла последнюю волю моей девочки? Не пожалела и сейчас не жалею. И сердце почти не болит, так только, ноет слегка. Мне никого не жалко и совсем не страшно. А кого жалеть? Чего бояться? Долг выполнен, душа моей девочки успокоилась. Меня не мучают больше кошмары – Сонечка простила.

Все мертвы, все прощены и успокоены, теперь очередь за мной. Убийца придет, когда за окном совсем смеркнется.

Холодны и пусты мои комнаты, хотя я еще здесь. Мои вещи меня уже не принимают в расчет, не желают подчиняться: от чайника стало вдруг почему-то бить током, чашка упала на пол и разбилась.

Чай заварился плохо. Не страшно, лишь бы согреться. Холодно, мне все время холодно. Пожалуй, это одно только и мучает. В тот день, когда погибла Катя, меня так знобило, что под двумя пуховыми одеялами не могла согреться, и чай не помогал. Игорек все с каплями вокруг меня суетился, а я пила чай, горячий, почти кипяток, но все равно согреться не могла.

Мне Катю не жалко. Я ни о чем не жалею. Все мертвы, и все прощены. Пусть судит тот, кто не испытал такого. Я все взяла на себя, все их грехи взяла на себя.

Когда же он придет, мой убийца?

Вот я так же жду, как Сонечка ждала. Только у меня нет двойника, и разговаривать не с кем, некому рассказывать мне сказки о счастливо прожитой жизни одной счастливой женщины. Он придет, когда наступят сумерки. Уже начало смеркаться.

Вспомнить все и простить себя. Не о последних днях – что о них вспоминать? – о тех, когда еще не наступило горе. Вспомнить, как Сонечку привезли из роддома, и все радовались – просто радовались рождению ребенка, потому что не знали еще, что ребенок этот совсем не простой. А Вероника…

Нет! Не надо! Вспоминать, оказывается, очень больно – представлять их живыми, не успевшими еще настрадаться людьми из прошлого… Это невозможно! Лучше вспомнить о чем-то другом, придумать себе безопасное воспоминание…

Сумерки за окном сгустились. Скоро. До прихода убийцы осталось, вероятно, меньше часу. Укрепится мрак – и он явится.

Звонок? Как? Неужели – уже? Куда же он так торопится? Почему поспешил сократить мое время?

Я поднялась, неосознанным движением поправила прическу – и поймала себя на этом. А я ведь невольно подражаю Соне, не настоящей Сонечке, а ее двойнику, Соне, дожидающейся счастливой развязки судьбы – приезда любимого. Двинулась в прихожую, пытаясь имитировать свою всегдашнюю твердую походку, но ничего не получалось – я никак не могла избавиться от наваждения. Тряхнула головой, но все равно не избавилась – мы двинулись в прихожую вместе, втроем: я, Соня и Сонечка. У двери переглянулись, подбадривающе улыбнулись друг другу и одновременно потянулись к замку.

И одновременно вскрикнули от неожиданности – на пороге стоял Игорь.

– Аграфена Тихоновна! – Он с тревогой и какой-то непонятной, глубокой тоской смотрел на меня. – Аграфена Тихоновна, я…

Как же не вовремя он пришел, как не вовремя!

– Я… шел мимо и вот решил к вам заглянуть. – Он потоптался на месте, растерянно, не понимая, почему я его не приглашаю войти. – Я беспокоился. Даже не знаю… какое-то чувство, вернее, предчувствие… У вас все в порядке?

– Все хорошо, спасибо, Игорек. – Я улыбнулась ему спокойно и ласково.

– Мне можно пройти? – робко и отчего-то виновато спросил он.

– Я немного устала и собиралась прилечь.

– Вам плохо?

– Нет… не беспокойся. Спасибо тебе за все.

– За что? – Он совсем затревожился. – Аграфена Тихоновна! Я… я мог бы у вас остаться. Мне кажется… Не знаю, что со мной такое, не могу объяснить! Я… У меня ужасное чувство. Аграфена Тихоновна…

Он вдруг заплакал, в голос, громко, как маленький мальчик, и бросился меня обнимать. Милый, хороший мой мальчик! Я тоже его обняла, погладила по голове, пытаясь успокоить – а сама все думала: что будет, если убийца придет в этот самый момент?

– У меня никогда не было бабушки, никогда! – прорыдал он. – Я так вас люблю, Аграфена Тихоновна, так люблю! У меня никогда никого… а вы… Если с вами что-нибудь случится, я не смогу, не переживу! Я очень люблю вас! Я за вас… что угодно!

– Игорек! Игоречек, милый мой! Успокойся, ну что же ты? Я тоже тебя люблю. Ну, успокойся.

– Если бы вы знали! – Игорь судорожно всхлипнул и еще теснее прижался ко мне. – Я сидел, готовился к экзамену – и вдруг напала такая тоска! Никак не мог сосредоточиться… А потом… Не знаю сам… Что-то такое, со мной никогда еще такого не было! Я понял… не знаю… почувствовал страшное горе и… Это касалось вас, Аграфена Тихоновна, я… Я на все, я что угодно… Можно я останусь с вами?

– Нет, Игоречек, не нужно. Да ведь все хорошо. У меня сегодня совсем не болело сердце. Я прекрасно себя чувствую, только немного устала.

– Я не помешаю! – Он умоляюще посмотрел на меня, просто впился взглядом. – Я в другой комнате… Только иногда буду заглядывать к вам, чтобы проверить, убедиться, что с вами все хорошо. Ну, пожалуйста!

– Нет. Спасибо тебе. Действительно спасибо за все. Приходи лучше завтра с утра.

Мягко, но решительно я выпроводила его – и тут же захлопнула дверь. Как же измучил меня его визит, господи, как же измучил!

Я вернулась в комнату, накинула на плечи одеяло – меня опять стало невыносимо знобить. За окном совсем стемнело – кончился день. Взяла на колени Тоба, погладила, словно он был живой, настоящей собакой. Ну и что же мне делать, чем занять себя в эти последние минуты? Вспоминать нельзя, письма прощальные писать некому, молиться ни к чему, да и не примет Он моих молитв, не дойдут они до Него, да и в Бога не верю. Ждать в праздности слишком утомительно и – нет, не страшно, а как-то неестественно для души. Заварить, что ли, напоследок еще чаю?

Я встала, сбросила одеяло, положила собаку на кровать, пошла на кухню. Но дойти не успела – раздался звонок. Ну, вот и все. Пора!

В полном одиночестве – наваждение не повторилось – дошла до двери, глубоко вдохнула и выдохнула воздух, чтобы успокоить сердцебиение, повернула рычажок замка. Мелькнула мысль, что вдруг это вернулся Игорь, я испугалась и резко распахнула дверь. Нет, не Игорь, слава богу, не Игорь, это пришел он, долгожданный мой визитер, следователь Родомский.

Мы прошли в комнату – не в ту, где я весь этот вечер, да и все эти дни сидела, а в другую, в гостиную. Родомский кивнул на диван, приглашая сесть, словно не он, а я была у него в гостях.

– Ну вот, Аграфена Тихоновна, – он весело посмотрел на меня, – наконец все встало на свои места. Мое расследование подошло к логическому завершению.

– К завершению? – вспомнила я вопрос из Сониной рукописи. – Вы нашли убийцу?

– Нашел. – Он мне улыбнулся и одобрительно покивал головой: все идет по сценарию. – Вот ваша повесть. – Родомский достал из папки изрядно потрепанные и помятые листы из тетрадки Сонечки, которые я передала киллеру. – Она добросовестно прочитана и проиграна. Все получилось, как вы хотели.

Я собрала листы, скрепила их вместе, по порядку.

– Ни одного сбива не произошло, – не удержался он, чтобы не похвастаться.

– Деньги вы получили сполна, – осадила я.

– Да, все в порядке. – Он немного помолчал, в некотором замешательстве меня рассматривая. – Может быть, вы хотели бы перечитать? Я подожду.

– Нет, не стоит. – Я отложила рукопись в сторону.

– Тогда приступим. Здесь, – он постучал по своей папке согнутым пальцем, – собраны все доказательства вашей виновности в убийствах четырех человек, но мне бы хотелось получить еще ваше чистосердечное признание.

– Зачем? Если у вас есть доказательства? Или они недостаточно убедительны?

– Они достаточно убедительны, но всегда лучше иметь… Да вам ведь теперь все равно, вы же знаете, что я не оставляю свидетелей, а заказчик – главный свидетель.

– Знаю.

– Так отчего бы не написать?

– Ну хорошо, давайте бумагу.

Родомский протянул мне чистый лист и изгрызенную на конце дешевую одноразовую ручку – меня передернуло от отвращения, но вставать и искать свою не хотелось. Просто, сухо, но четко и вполне убедительно изложила факты: где, когда, по какой причине. О том, что я наняла киллера, Родомский просил не писать, и потому вышло, будто все эти убийства я совершила собственноручно.

– Вот, пожалуйста. – Я протянула ему заявление. Следователь внимательно прочел заявление, положил в папку, застегнул ее на молнию.

– Все в порядке. А теперь… – Он кивнул на окно. – Пора!

Я не пошевелилась, насмешливо смотрела на него и не двигалась с места.

– Аграфена Тихоновна, чего же вы?

– Не будем терять времени и создавать друг другу ненужные проблемы? Это вы хотели сказать?

– Ну, в общем, да. – Он самоуверенно улыбнулся. – Вы хорошо помните текст.

– Получается, и вы неплохо его изучили.

– Пришлось. Я всегда ответственно отношусь к своей работе. К любой, нравится она мне или нет. По мне так: взялся за дело – выполни его добросовестно, а иначе и браться не стоит. Например, работу следователя я просто ненавижу, всеми силами своей души ненавижу. Вы не можете представить, как я измучился. Это второе мое, ненастоящее, насквозь фальшивое, лицо – лицо следователя Родомского – отвратительная рожа. На работе я представляю собой этакого грубого солдафона-служаку, и, что самое страшное, действительно себя таким начинаю ощущать: разговариваю, действую, думаю даже, как грубый мент. И ненавижу себя в этом качестве. Но тем не менее это нисколько не мешает мне выполнять свою работу добросовестно, более того – ревностно. Впрочем, с этим скоро будет покончено, завтра же я подаю в отставку. Видите ли, Аграфена Тихоновна, сегодняшний день не только для вас последний, он станет последним и в жизни следователя Родомского.

– Вот как? И чем же займетесь? Полностью отдадитесь любимому делу – убийствам?

– Не знаю, еще не решил. Там посмотрим. – Он опять немного помолчал, мечтательно улыбаясь. – Ну, тянуть дальше некуда, чем раньше начнем, тем раньше все закончится. Давайте! – Родомский уже в нетерпении кивнул на окно. – Вы ведь сами все решили, знали, на что идете. Да и нет у вас пути назад.

– Знаю. И не отказываюсь. Я… Да, сейчас.

Я поднялась, прошла мимо Родомского, не посмотрев на него, открыла окно и стала забираться на подоконник.

– Вам помочь? – услышала озабоченный голос, но ничего не ответила, не обернулась. Холодный ветер хлынул в лицо. Снизу раздался вдруг страшный, отчаянный крик. Я успела понять, что это кричит Игорь, и прыгнула вниз.