Глава 24
ВЗРЫВ
Звонок раздался в четыре часа, когда Костырев, борясь с послеобеденной сытой дремой, просматривал материалы дела. Накопленная за год напряженной работы усталость давала о себе знать — он чаще, чем мог себе позволить, поглядывал в окно, на золотые от яркого пополуденного света купола, на город в сиреневой дымке выхлопных газов, глухо бурлящий резкими трамвайными звонками, гулом машин и страстным голубиным воркованием, которое звучало как прелюдия к вечерней тишине.
Глухой голос в трубке отдаленно пророкотал, будоража память знакомыми интонациями:
— Здравствуй, Михаил Аркадьевич. Буркин тебя беспокоит по поводу твоего клиента.
— Какого клиента? — Костырев очнулся от созерцания урбанистического пейзажа и с заметным усилием сосредоточился.
— Проходит у тебя некий Барыбин?
— Есть такой.
— Ну, поздравляю. Выезжай на место происшествия. Его машину взорвали.
— Взорвали? Где? Когда?!
— Пиши адрес: Сретенка, дом… Там сейчас ребята из нашего ОВД работают. Если тебе интересно — приезжай.
— Буду, — коротко бросил Костырев и вызвал машину.
Через полчаса он уже стоял около развороченной кучи металлолома, которая еще недавно была произведением искусства шведских автомобилестроителей. Сейчас около металлической лоханки, в которой с трудом угадывались благородные очертания автомобиля, суетились специалисты. Они искали мельчайшие следы взрывчатки, остатки часового механизма или радиоуправляемой мины.
В «уазике» с синей полосой на борту сидел бледный как полотно Алексей Барыбин и давал показания. Щека его была слегка оцарапана, а светлый пиджак разорван, испачкан сажей и бурыми пятнами крови.
— Что здесь произошло? — спросил Костырев, разыскав Буркина.
Тот с равнодушным видом смолил сигаретку, наблюдая за работой спецов.
— Рвануло, как только шофер включил зажигание. Самого хозяина в этот момент не было, он стоял рядом. Шофер тяжело ранен, его увезла «скорая», а твоего подопечного лишь оцарапало.
— Легко отделался, — заметил Костырев.
— Да, в рубашке родился. На секунду раньше появись он около машины, остались бы от него одни головешки — судя по всему, взрывное устройство было заложено под сиденьем пассажира. Поэтому-то водитель остался жив.
— Как он?
— Не скоро на ноги встанет… — задумчиво протянул Буркин. — А твой клиент молодец, не растерялся. Вызвал «Скорую», сам оказал первую помощь. Как думаешь, это покушение — следствие убийства Шиловской или так, местные разборки?
— Там видно будет, — уклончиво ответил Костырев. — Дыма без огня не бывает.
А через час потрясенный происшедшим Барыбин давал показания. Он выглядел подавленным и растерянным.
— Как вы считаете, кому могла быть выгодна ваша смерть? — напрямик спросил Костырев.
Барыбин молча пожал плечами. Он сидел на стуле, опустив плечи, и, кажется, был не в силах держать себя в руках, изображая ничего не подозревающую жертву правосудия. На вопросы он отвечал уклончиво, маскируя правду пространными ответами.
— Если бы не погибла Евгения, я бы сказал, что только ей, — ответил он наконец, криво усмехаясь. — Но ее нет в живых, и это для меня такая же загадка, как и для вас. Я пока могу предположить только мелкое хулиганство.
— Мелкое хулиганство — когда с балкона кидают бутылку с бензином. А ваш случай квалифицируется как покушение на убийство. Если один раз покушение не удалось, то есть шанс, что оно повторится снова.
— Сам нахожусь в неведении. — Барыбин обескураженно развел руками.
— Вы хотите сказать, что предпочитаете молча ожидать своей участи? Вас предупреждали о готовящемся покушении? Были ли звонки с угрозами, письма, намеки?
Барыбин пожал плечами и, отрицательно покачав головой, произнес:
— Нет, ничего похожего не было. Поймите, покушение для меня полнейшая неожиданность. Я даже думаю, что тот, кто подложил бомбу, ошибся адресом.
— Вы хотите сказать, что у вас нет врагов ни в бизнесе, ни в личной жизни?
— Враги — это громко сказано. Просто есть люди, с которыми я предпочитаю не вести никаких дел.
— Поймите, — втолковывал ему Костырев, — для вас выгоднее, чтобы два дела были совмещены и их расследование не вышло бы за рамки нашего управления. Я имею в виду ФСБ…
Но Барыбин был непробиваем. Он сидел, как монолитная скала, на все вопросы только отрицательно покачивая головой и тяжело вздыхая. Вид у него был понурый.
— Хорошо, не хотите отвечать на вопросы по поводу покушения, расскажите, зачем вы приходили к Шиловской перед ее смертью.
— Я не был у нее.
— А как вы можете объяснить появление следов вашей весьма характерной обуви в ее квартире?
Барыбин пожал плечами:
— Что тут такого… Я часто бывал у нее дома. Мы обсуждали вопросы, связанные с разводом.
— И когда вы посещали ее в последний раз?
— Ну, кажется, последний раз двадцать пятого… Да-да, пожалуй, именно двадцать пятого.
— Во сколько?
— Днем, часа в три.
— В это время она была в театре. Есть показания свидетелей.
— Ну, тогда днем раньше.
— Тюрина убиралась в квартире днем двадцать четвертого июня. Соответственно ваш след мог появиться только позже этого срока. Мы установили пребывание всех людей в квартире Шиловской двадцать пятого июня по минутам. И вас в их числе не было.
— Простите, — наконец признал Барыбин. — Я не в состоянии сейчас разговаривать. Не могу, понимаете, не могу…
Костырев был недоволен таким поворотом дела. Но ничего не оставалось делать, как отпустить бизнесмена. Не выжимать же из него показания, тем более что после покушения Барыбин мог сослаться на шоковое состояние.
«Зайдем с другой стороны», — решил Костырев и, отпустив Барыбина с миром, тут же направился в его офис, чтобы поговорить с Тишиной. У него имелось в запасе не более часа, пока Барыбин ездил на перевязку к своему личному врачу.
— Надо уточнить некоторые детали вашего посещения, — туманно выразился Костырев.
Находясь за своим столом, в своем кабинете, в своей стихии, Ирина Тишина совсем не выглядела такой напуганной. Она, правда, была бледной и взволнованной — сказывались переживания за жизнь Барыбина.
В конторе никто и не думал работать — все обсуждали ЧП, приключившееся с хозяином, и ставили это событие в непосредственную связь с прибавкой к жалованью.
— Ведь под пулями ходим, — томно говорил молодой человек с повадками прожженного ловеласа, рисуясь перед женской аудиторией.
Контора Барыбина производила впечатление надежности, респектабельности и легких денег. Немногие, приобщенные к раю, имели вид сытый, но несколько встревоженный — они были обеспокоены грозящей перспективой внезапного окончания их благополучной жизни.
— Вы не можете представить себе, до какой степени я за него испугалась, — делилась Ирина переживаниями, взволнованно перебирая бумаги на столе. — Алексей не хотел меня волновать и представил все в таком виде… Мне кажется, что теперь-то все только начинается. — Беспокойный взгляд Тишиной обливал Костырева мягким сиянием. — Я так боюсь, так боюсь…
— Чего вы боитесь? — осторожно выведывал тот. — Ведь это может быть случайность. Метили в кого-то другого, а попали в вашего супруга.
— Нет. Если бы это было так, я была бы почти спокойна. Нет, его хотят убить, я знаю! — Ирина в ужасе приложила ладони к щекам.
— Неужели? Кому выгодно убить вашего супруга?
— Я не знаю кому… — Ирина чуть не плакала. — Если бы я знала! Я бы всю свою жизнь отдала, только бы его оставили в покое!.. Но он ничего не говорит, а сам ходит напряженный, как будто каждую секунду ждет выстрела в спину или чего-то еще похуже.
— Что может быть хуже… — философски заметил Костырев.
— Мы наняли телохранителей, двоих из агентства по охране… Они такие огромные… Но ведь все может случиться… Я знаю, с кем все это связано… Вернее, не знаю точно, но догадываюсь…
— С кем?
Ирина замялась, но милиционер, этот пожилой добрый дядечка, был так мил с ней… И она решилась:
— Это все из-за его жены…
— Каким образом? — напрягся Костырев. Он подошел близко к правде, и наконец-то все должно было открыться.
— Помните книгу, которую она писала? Это все из-за нее. Сразу после смерти вышла одна глава в журнале, потом аннотация, буквально на следующий день после похорон. И вот — вчерашний случай. Понимаете? Они поняли, что Алексей рассказал ей все. А она описала это в книге. Они боятся. Поэтому они решили убить Алексея. Я не знаю, что будет! Я так боюсь!
— Кто они? — осторожно спросил Костырев.
— Я не знаю. — В голосе Тишиной слышались слезы. — Алексей не называет никаких имен, он не хочет, чтобы я знала… Это те люди, с которыми он раньше имел дела. Очень известные люди. Они не простят ему, если их имена появятся в печати.
— Но вы знаете, о ком идет речь? Догадываетесь? Кто они?
Ирина перегнулась через стол и шепнула на ухо несколько фамилий. Лицо Костырева удивленно вытянулось.
— Да, пожалуй, даже телохранители вряд ли помогут в этом случае.
— Вот видите…
— Остается один-единственный вариант…
— Какой? — Ирина с надеждой смотрела на него, как на своего спасителя.
— Вы должны повлиять на своего супруга. Пусть он расскажет все, что знает. Единственный способ помочь ему — придать дело гласности. Но не в бульварной книжке, а на судебном процессе. Суд учтет его чистосердечное признание…
Едва вернувшись в свой кабинет, Костырев был опять оглушен телефонной трелью. Звонил Буркин.
— Интересные новости для тебя, — сказал он.
В трубке что-то булькало, свистело и шипело, как будто на другом конце провода разворошили целое гнездо гадюк.
— Каждый Божий день не обходится без твоих новостей. Что там опять? Очередной взрыв?
— Не совсем. Но опять относительно Барыбина. Опросили его шофера. Он напуган чуть ли не до смерти. Боится. Неожиданно вспомнил, что в день смерти актрисы, утром, когда возился с машиной возле банка, где заседал его шеф, видел, как Барыбин уходил куда-то. Тогда шофер не придал этому значения.
— Мы же опрашивали его, твердил все как по писаному: в девять отвез на работу, в десять — в банк, в двенадцать — в приемную министра.
— Ну, тогда ему ничего не грозило. Говорил то, что шеф приказал. А теперь, когда у него под задницей двести граммов тротила бабахнуло, понял, что невыгодно покрывать делишки хозяина.
— Хорошо, спасибо. Пошлю своих ребят к нему. Как он, говорить может?
— Скажет, если спросят.
— А что насчет взрыва?
— Ничего нового. Шофер никаких подозрительных личностей около машины не видел, отходил от нее не больше чем на пять минут, в ларек, за сигаретами. Только повернул ключ зажигания, как сразу же рвануло. Немного контужен после взрыва, плохо слышит.
Уже вечером того же дня Костя Ильяшин, держа перед собой блокнот с записями, докладывал шефу.
— Шофер Каменков утверждает, что около одиннадцати двадцать шестого июня он осматривал датчик давления масла. Случайно обернувшись, увидел, как мимо него прошел Барыбин в сторону Патриарших. Каменков торопился закончить ремонт и не стал окликать хозяина. Во сколько его шеф прошел обратно, он не видел. Через минут сорок Барыбин появился уже из дверей банка, и они поехали в приемную министра. Куда ходил шеф, Каменков не спрашивал, он не привык совать свой нос в чужие дела.
— Ты в банке был? — прервал его Костырев. Дело становилось все интереснее и интереснее.
— Естественно, Михаил Аркадьевич! — Лицо Кости сияло, как натертый песком медный самовар. — Обижаете. В банке со мной особо разговаривать не хотели, но я на них нажал… И выяснил, что совещание с Барыбиным проходило с десяти до десяти пятидесяти пяти. Пока оформлялись необходимые документы, Барыбин имел минут тридцать свободного времени. Появился в банке через полчаса, забрал документы и уехал.
— Хорошо, — задумчиво произнес Костырев. — Что думаешь по этому поводу, старший лейтенант?
— Что думаю… Брать его надо, вот что думаю!
— А как докажем, что он там был? Он не из тех, кто колется, как грецкий орех, аккурат по шву… У нас против него пока только след. Причем еще надо доказать, что этот след оставил он. Придется тебе еще поработать…
Когда вечером этого же дня Михаил Аркадьевич, лежа на диване, наслаждался обществом своей любимой собаки двортерьера Чары и творчеством Гая Юлия Цезаря, чьи записки о Галльской войне давали богатую пищу для его аналитического ума, позвонил Костя, будучи не в силах вытерпеть до утра.
— Возьми трубку, твой гардемарин, — ворчливо сказала жена.
Гай Юлий Цезарь остался в одиночестве.
— Михаил Аркадьевич! Нашел! — кричал Костя. — Видели его там!
— Кого? — Ум Костырева был еще занят борьбой римлян с Верцингеторигом и не сразу включился в разговор.
— Барыбина видели во дворе Шиловской! Дворник его видел, сразу опознал, говорит, такой представительный, как президент, невозможно забыть!
— Отлично, Костя! Придется покрепче за него взяться!
— Давно пора, Михаил Аркадьевич!
Костырев был сильно разморен непринужденной домашней обстановкой, душевным обществом Чары и Юлия Цезаря и поэтому безнаказанно пропустил мимо ушей фамильярное замечание своего подопечного.
— Спокойной ночи, — сказал он и положил трубку. Наконец-то дело начинает продвигаться вперед!
Единственное, что его смущало в стройной логической цепочке, которая неотвратимо вела Алексея Барыбина к скамье подсудимых, — был бриллиантовый перстень, исчезнувший с руки погибшей.
Если бы Барыбин не был настолько обеспечен, то Костырев объяснил бы для себя исчезновение кольца тем, что он его похитил с целью продажи. Но зачем Барыбину, если он даже и испытывал враждебные чувства к жене, брать перстень? Ведь это улика, да еще какая! Нет, он достаточно умен, чтобы не пачкаться о такие вещи. И главное, достаточно богат.
И где теперь этот перстень? Куда он исчез? Не мог же он провалиться сквозь землю, затеряться, исчезнуть, слишком уж он ценный. Нет, не мог. Надо его искать.
Перстень — ключ ко всему преступлению. А если не ключ — то подсказка, помогающая решить запутанный ребус, в котором задействовано столько человеческих судеб!
